ГЛАВА II
Кто должен ставить диагноз.
Экономическая социология в меняющемся обществе
В данной главе читатель познакомится с социологией, и в первую очередь с тем ее направлением, которое изучает взаимосвязь экономики и общества. Оно называется "экономическая социология".
Знания, накопленные в рамках этой науки как в мире, так и в России,делают ее полезным инструментом анализа социальных процессов, связанных с экономикой. Главный принцип такого анализа — выявление социальных субъектов, социальных групп, от которых зависят те или иные экономические решения, те или иные процессы в экономике К. примеру, всем известно, что миллионам людей в стране не выплачивается зарплата. Но мало кто ясно понимает причины этого бедствия. Причины же здесь, конечно, социальные,поведение определенных субъектов — от высших государственных чиновников до служащих банков и директоров предприятий, причастных к движению финансов "Рукотворны" причины и всех других процессов в экономике.
Конечно, разобраться в характере поведения, тем более взаимодействии социальных групп, сложно. Но чем полнее знания, тем эффективнее принимаемые экономические решения Опять же это — "в принципе", в теории. В реальной же жизни государство, аппарат управления экономикой исходят не из рекомендаций какой-то "высокой", независимой науки (которой, скорее всего, нет), а из своих собственных представлений, из рекомендаций своих внутренних экспертов, которыми насыщены все органы власти. Однако наличие "мнения науки" все же считается важным, поскольку кое-какой престиж наука все же имеет. Это стимулирует ученых на изучение социальных причин экономических трудностей. В данном разделе я попытаюсь ответить на вопрос, как проводятся такие исследования.
§ 6. Как изучаются социальные проблемы экономики
В системе "общество — экономика" главным объектом анализа должны быть те социальные проблемы, которые в этой системе возникают. Под ними понимают противоречия, напряженности, трудности, возникающие у людей в связи с их включенностью в экономику. Или (симметрично) противоречия, напряженности и трудности, возникающие в экономике в связи с тем. что в ней функционируют люди.
Примеры социальных проблем нынешней российском экономики известны невыплаты заработной платы, рост безработицы, нехватка средств для обучения и воспитания детей, ухудшение здоровья населения и пр. Особой социальной проблемой является неадаптированность людей к новым экономическим условиям жизни, их неспособность вести себя адекватно этим условиям. Список таких проблем можно было бы продолжить.
Российская экономика сверхпроблемна. Во-первых, имеющиеся в ней социальные проблемы имеют глубокие корни и потому трудно разрешимы. Во-вторых, таких проблем много. В-третьих, проблемы динамичны, постоянно возни кают новые. Примером может служить сельское хозяйство: в силу нестабильности политики крестьяне постоянно ощущают возможность каких-то перемен в своем положении. То же касается экономического положения армии, пенсионеров и др.
Чтобы проводить обоснованную экономическую политику, принимать правильные экономические решения, государство, в частности правительство, должно хорошо знать ситуацию во всех регионах страны, во всех отраслях народного хозяйства, во всех сферах экономики, во всех социальных слоях общества. Без достаточно полной и надежной информации управлять огромной страной невозможно.
Однако события эпохи рыночных реформ показывают: проводимый правительством экономический курс слабочувствителен к ситуации в обществе. Нельзя сказать, что власть "не знает" то, что происходит в его разных сферах, среди разных групп населения. Но для людей важно, что бы власть учитывала их интересы, а не работала "на себя". Реально же ориентации на общество у власти явно недостаточно. А рынок суров.
Известно, что государства развитых стран научились "снимать", "гасить" органические последствия пороков рынка. Российское государство не владеет этим искусством. Поэтому население России, попав в рыночные условия, оказалось абсолютно незащищенным. В этой ситуации крайне важен систематический анализ социальных причин тех негативных процессов, которые идут в экономике.
Методология для анализа этих причин применительно к российскому обществу разрабатывалась в 80-е годы [41—43].Эта методология позволяет осмыслить те социальные процессы, которые наблюдаются в экономике.
Выше было рассказано об углублении социальной дифференциации, неплатежах, спаде производства, деполитизации, социальной напряженности и т.д. При всем разнообразии наблюдаемых перемен в самом главном они сходны. Во-первых, все они возникают в результате работы определенных социальных механизмов [43].Во-вторых, структура этих механизмов практически одинакова. Покажу это на примерах.
Первый пример: неплатежи. Как было показано выше (см. § 3 гл. 1), они возникли в результате тех или иных действий: 1) определенных групп чиновников, представителей государственной власти — как федеральной, так и региональной; 2) определенных групп директоров предприятий, банкиров, начальников отраслевых отделов министерств и ведомств и т.п.; 3) администрации предприятий, в первую очередь менеджеров. Определенные интересы этих групп порождают их соответствующее поведение в разных сферах: как в политической (где складываются необходимые формальные и неформальные контакты), так и в финансовой, производственной, в сфере внешнеэкономических отношений и др. В результате взаимодействия всех этих субъектов (политиков, чиновников, банкиров, директоров и др.) складывается определенная система связей между ними — система, "на выходе" которой возникает феномен неплатежей. Таким образом, социальный механизм — это совокупность взаимодействующих социальных групп, поведение которых порождает определенный социальный процесс [43].
Конечно, описанная структура — это сильное упрощение тех социальных механизмов, которые существуют в реальной жизни. К примеру, поведение и взаимодействия людей складываются под влиянием их интересов и потребностей, что, в свою очередь, производно от ценностей, культурных ориентаций участников. Бесспорно и то, что поведение социальных групп складывается под влиянием объективных условий, в первую очередь политических и экономических. Понятно и то, что каждое из этих условий представляет собой комплекс более конкретных составляющих той среды, в которой живут и действуют люди. Однако главное в социальном механизме — это социальные субъекты, те социальные группы, активность которых порождает соответствующие процессы в экономике.
Второй пример: снижение уровня жизни населения страны (см. § 2 гл. 1). Здесь действуют те же социальные группы: госчиновники, вырабатывающие экономическую и социальную политику; жители страны, экономическое положение которых зависит от условий, складывающихся под влиянием проводимой политики; представители местной администрации, создающие те или иные условия жизни в регионах; руководители предприятий, на которых работают жители страны и от которых зависит, к примеру, оплата труда работников, и др. Все эти субъекты, находясь в конкретной жизненной ситуации, реализуют свои интересы и потребности, принимают определенные решения, диктуемые теми условиями, в которых они оказались. И главное — все они взаимодействуют между собой. От того, как именно они поступают, зависит то или иное материальное положение разных групп населения страны.
Третий пример: забастовочное движение (см. § 2 гл. 1). Оно тоже стимулируется экономической и социальной политикой, проводимой правительством России. Оно тоже за висит от политики региональных властей, от позиции трудовых коллективов, директоров предприятий, начальников шахт, начальников железных дорог, руководителей бюджетных организаций — школ, больниц, ННИ и др. На ход забастовочного процесса влияет "психологический климат", складывающийся в разных отраслях народного хозяйства. Влияют особенности материального положения жителей разных регионов России — от регионов Центра до Дальне- 10 Востока. Как было показано в гл. 1, на забастовочные процессы влияют также профессиональные нормы и ценности, сложившиеся профессиональные традиции.
Четвертый пример: процесс криминализации общества (см. § 4 гл. 1). Здесь, как и во всех других процессах, есть своп особенности. Главная из них — теневой характер деятельности участников криминальных процессов, в частности коррумпированных чиновников разного уровня, руководителей предприятий и фирм, банкиров и др. Специфична здесь и закрытость интересов и мотивации субъектов. Однако при всех ее особенностях динамика преступности также регулируется взаимодействиями социальных групп, включенных в этот процесс, играющих в нем те или иные социальные роли.
Из приведенных примеров видно, что социальные механизмы — это стандартные системы социально-экономических связей, порождающих процессы, которые идут в экономике. Существо этих связей состоит в том, что они образованы взаимодействующими группами людей, являющимися субъектами экономики.
Кто такие субъекты экономики? Это те социальные группы, которые, функционируя внутри экономики, играют в ней те или иные социальные роли, являются работниками (как теперь говорят, товаропроизводителями), потребителями, управленцами или др. Субъекты экономики дифференцированы по ее отраслям. Они выступают как строите ли, аграрии, оборонщики, угольщики, учителя, врачи, банкиры, железнодорожники и др. Они дифференцированы по регионам страны, являясь сибиряками, дальневосточниками, уральцами или др. Они дифференцированы также по полу, возрасту, этническому облику, семейному статусу, уровню образования и квалификации, профессии, опыту работы и т.д.
Каждый отдельный субъект экономики многомерен, поскольку каждый человек обладает множеством разных качеств, траст множество социальных ролей — семейных, профессиональных, должностных, политических и др. Множество людей, функционирующих внутри экономики, образуют "совокупного субъекта". Именно он "оживляет" производство (выражение К. Маркса), движет ею. Именно от его активности зависит эффективность экономики страны.
В СССР занятых в экономике людей называли "трудовыми ресурсами", "человеческим фактором экономики". И только в начале 80-х годов произошла переоценка роли человека в экономике. Стало ясно, что он не просто "винтик" огромной экономической машины, а личность, субъект, который действует вполне самостоятельно, подчас автономно и потому может противостоять системе [45—48].Начались (в частности, в Сибири) конкретные полевые исследования [44—49].Переход к рынку прервал эти исследования (сейчас бы самое время вернуться к ним).
Социальные группы взаимодействуют между собой потому, что каждая и ^них осуществляет определенное поведение. Действительно, одни группы управляют страной, другие — выполняют их решения. Одни производят, другие продают, третьи покупают. Все это осуществляется через те действия и поступки, которые реализуют политики, чиновники, менеджеры фирм, президенты банков, начальники таможен и др. Уже из этого ясно, что экономика — это сугубо социальная система. Другое дело, что не все и не всегда видят ее именно с социальной стороны. Именно в таком подходе к экономике и состоит особенность экономической социологии.
Из приведенных выше примеров, да и из множества других источников понятно, что в России значимость "человеческого фактора" в экономике особенно важна. Почему — это вопрос другой. Думаю, что из-за неразвитости экономических институтов (банков, налоговых служб, контрольных органов и др.), а также правоохранительных служб, связанных с экономикой. Слабость исполнительной власти позволяет людям игнорировать ее. поэтому получается, что управляют экономикой не законы, а свободное от них население. Отдельные люди и группы, осуществляя те или иные действия и поступки, тем самым движут (не осознавая этого) экономическую систему. В каком направлении? Куда? Как?
Когда люди совершают те или иные действия,они руководствуются своими личными мотивами и интересами Но из миллионов действий разных людей и социальных групп складываются определенные перемены в экономике страны, экономические процессы.
С учетом этого задача экономической социологии состоит в том, чтобы:
1) выявлять и формулировать социальные проблемы, которые имеются в изучаемой сфере экономики;
2) выявлять субъектов, причастных к этим проблемам: описывать их поведение и взаимодействия;
3) выявлять экономические, политические, идеологические и другие причины, определяющие характер этих взаимодействий.
В период перестройки и постсоветских реформ в стране (в частности, в Сибири) активно изучалось трудовое поведение работников, руководителей и трудовых коллективов, а также управление производством [50—55].
Социальная активность людей в сфере экономики — на предприятиях, где они работают, в сфере торговли, где они потребляют, в сфере денежного обращения и т.д. — зависит от двоякого рода условий, которые их окружают: экономических и социальных. В чистом виде социальные условия представлены в семье, в жилище. Но социальные условия окружают людей и на производстве. Это коллектив предприятия или фирмы, где они работают, взаимоотношения с руководством предприятия, с его владельцами, с потребителями продукции и т.д. Социальные отношения как бы пронизывают собой всю сферу производства.
Положение, занимаемое группами в экономической и социальной сферах, формирует у них определенные потребности, интересы и ориентации. Правда, здесь есть и другая зависимость: социально-экономические потребности и интересы в немалой мере зависят от культурной среды, в которой складывались те или иные группы людей, от норм и ценностей того общества, в котором они жили в период первичной социализации. Стремление к удовлетворению потребностей и интересов рождает определенную деятельность и определенные линии поведения людей, групп. Реализация этих линий группами, занимающими определенные места в сфере экономики, формирует системы межгрупповых взаимодействий.
Но деятельность и поведение социальных групп регулируются не только их положением, потребностями и интересами. Здесь действует также система внешней регуляции. Ее главное звено — система управления экономикой. Более конкретно это значит, что, например, поведение директора крупного завода зависит от экономической политики "верха" (вплоть до отдельных указов президента) и от действующего законодательства. Важным регулятором поведения директора являются также культурные традиции, на которые он ориентируется. Естественно, влияют и стиль жизни, тип семьи этого директора, запросы членов семьи.
Как видно, в сфере экономики взаимодействуют не од номерные "экономические индивиды", а многомерные личности, функционирующие также во множестве других под систем общества и играющие в них другие, уже не экономические роли. Так, работники промышленных предприятий — это одновременно политические субъекты, которые имеют избирательные права и голосуют на выборах. Одновременно они — жители определенных регионов, члены определенных семей и т. д.
Отсюда ясно, что характер активности людей в сфере экономики зависит от их социальных качеств, которые формируются не только в экономической, но и в других сферах общественной жизни — в сфере политики, права, культуры, идеологии, семьи, а также от того положения, которое они в этих сферах занимают. Как видно, трактовка развития экономики как социального процесса означает, что ее развитие рассматривается не изолированно от других сфер общественной жизни, а в тесной связи с ними. Причем эта связь осуществляется через социальные группы, включенные не только в экономику, но одновременно и во все другие сферы общества.
Итак, люди, включенные во все сферы, во все протекающие в обществе процессы, люди, организованные в группы, — это "каналы связей" между экономикой и другими сферами общества. Например, через "группы власти" на экономику влияют политические факторы, через семью — демографические, через национальные группы —культурологические, через производственные коллективы — социально- психологические и т.д.
Следовательно, социальные субъекты — это, во-первых, активная сила, от которой зависит развитие экономики; во-вторых, сила, опосредующая влияние на это развитие всех других подсистем общественной жизни, придающая развитию экономики социальный характер. Благодаря социальным группам, активно действующим в сфере экономики, ее развитие приобретает особый характер, отличающийся от работы технических устройств любой сложности.
Как конкретно осуществляется влияние человеческою фактора на развитие экономики? И как се развитие сказывается на активности социальных групп? Ответ на этот вопрос дает введенное нами представление о той социально-экономической системе, внутри которой реализуются связи экономики и общества. Эта система — социальный механизм развития экономики.
Поставив задачу описания экономики как социального процесса, экономическая социология оказалась вынужденной "докапываться" до его причин, причем искать причины, принадлежащие как экономической сфере, так и области социальных отношений. Иначе говоря, объект экономической социологии таков, что с необходимостью "выводит" эту науку на изучение социального механизма развития экономики [43].Для того чтобы разобраться в том, как "работает" эта система, надо представить ее более конкретно.
Под социальным механизмом развития экономики мы понимаем устойчивую систему экономического поведения социальных групп, а также взаимодействия этих групп друг с другом и с государством по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ и услуг; систему, регулируемую, с одной стороны, социальными институтами данного общества (такими, как политика, семья, культура, религия, идеология), а с другой — социально-экономическим положением и сознанием самих этих групп.
Этот механизм представлен на рис. 1. Как видно, он увязывает в себе элементы, принадлежащие обеим сферам общества: и экономической, и социальной. Причем увязывает их через главные, стержневые элементы каждой из этих сфер. Экономическая сфера представлена блоками 1, 2, 3, 7; социальная сфера — блоками 4, 5, 6. Общая идея механизма такова: он позволяет понять: 1) как социальное положение и активность людей зависят от состояния экономики, а также 2) как ее результаты зависят от всего того, что привносят в экономику люди, т.е. от их культуры и поведения. Другими словами,этот механизм есть социально-экономическая система связей двоякого рода — "прямых" (влияние экономики на человека, на общество) и "обратных" (влияние общества на экономику).
Передавая "импульсы развития" из области социальных отношений в экономическую сферу и обратно, описываемый механизм создает (или не создает) социальные условия для эффективного развития экономики — для перехода на новые технологии, повышения производительности труда, улучшения качества продукции, завоевания новых рынков сбыта, роста производства. Передача же импульсов осуществляется через живую активность (деятельность, поведение) групп, функционирующих в системе экономических отношений и в то же время являющихся субъектами социальных отношений, занимающими то или иное положение в социальной структуре данного общества. Иными словами, это значит, что экономика функционирует через активность ее субъектов. Причем субъектов разного уровня: начиная от высших политиков и государственных чиновников и кончая крестьянами и рабочими.
Как видно, объект, изучаемый экономической социологией, представляет собой обширную область явлений, лежащую "на пересечении" экономики и общества. Исследования в этой области предполагают анализ на двух уровнях: на макроуровне (с использованием данных статистического учета) и на микроуровне (с использованием таких методов, как экспертные опросы, неформализованные интервью, массовые опросы отдельных категорий работников, включенное наблюдение).
Описанный социальный механизм, с одной стороны, универсален, инвариантен для разных типов экономик, а с другой — динамичен.
С распадом СССР и отказом от диктатуры КПСС социальный механизм советской экономики начал меняться.
Прежде всего изменилась роль государства. Оно перестало быть прямым орудием определенной политической партии и отказалось от оперативного управления экономикой в пользу рынка. Однако на смену огосударствленному управлению пришла система, деформированная противоправными и криминальными действиями чиновников. Эта система резко изменила положение людей: заставила их учиться 'выживать", искать "ниши", осуществлять "неформальную занятость", уходить от налогов и т.п. Поведение общества, реакция социальных групп (например, директорского корпуса, аграриев, интеллигенции) на экономическую политику государства ведут к той или иной корректировке проводимого им курса. Начала складываться новая правовая система.
В состав нового социального механизма входят два рода элементов: во-первых, стационарные, унаследованные от советской эпохи; во-вторых, новые, возникшие в процессе реформирования советской экономики. Это значит, что экономические реформы в России осуществляются внутри сохраняющегося исторически сложившегося общества — старой культурной среды и унаследованных черт населения страны.
Итак, мы познакомились с тем, как с помощью категорий экономической социологии можно изучать социальные проблемы экономического развития страны. Возникает естественный вопрос: используется ли описанная методология в практике принятия хозяйственных решений, при выработке экономической политики?
§ 7. Почему власть "глуха" к социологической науке?
Важнейшим направлением экономической социологии во всех странах мира является анализ социальных факторов экономических перемен. Понятно, что переход России от огосударствленной экономики к рыночной породил множество новых проблем, о которых в советские времена и не слыхали.
Однако обилие новых проблем не означает ни того, что они изучаются, ни тем более того, что результаты исследований используются в практике управления экономикой и страной. Совсем нет. Хотя в принципе категории и методы экономической социологии "вплетены" в реальную экономическую жизнь российского общества, а социальный анализ процессов, идущих в нынешней российской экономике, необходим и потенциально весьма полезен, на практике такой анализ, по существу, отсутствует. Поэтому важно описать хотя бы "модельные примеры" такого анализа — примеры, которые могут облегчить проведение такого анализа на практике.
Первый пример: своевременный и глубокий социологический анализ ситуации в сельском хозяйстве мог бы помочь предотвратить ту кризисную (без преувеличения — драматическую) ситуацию, которая сложилась в отрасли.
Суть ситуации такова. Решения российских властей, принятые в 1991—1992 гг., сломали колхозный уклад в сельском хозяйстве страны, предположив возможность замены его фермерским. Однако на деле вместо эффективной системы фермерских хозяйств получили полный развал отрасли. С одной стороны, государство предоставило колхозам свободу продавать свою продукцию. Одновременно оно сняло с себя обязательства по финансированию хозяйств. С другой стороны, государство сохранило за собой контроль за материально-технической базой сельскохозяйственного производства. В сочетании с безденежьем колхозников это привело к невозможности продолжать производство. По сути, все существовавшие в СССР трудности с техникой, горючим, запчастями, ремонтом не только не были устранены, но еще более обострились. Кроме того, государство сдерживает, тормозит реальное акционирование хозяйств с реальным участием крестьян. Что касается планов на создание фермерства, то они тоже не реализованы: численность фермеров не растет, а появившиеся фермеры испытывают огромные трудности. Многие из них разоряются. В результате всей политики и всех мероприятий, проведенных в 1991—1996 гг., главной формой сельскохозяйственного производства в России оказались маломощные, лишенные техники личные подсобные хозяйства.
Понятно, что эта ситуация — продукт дефектного управления экономикой. Понятно и то, что социология — это не власть и политических решений она, как и любая иная наука, не принимает. Но социология способна выявлять социально-экономические механизмы тех процессов, которые идут. И тем самым способствовать принятию правильных решений.
Для того чтобы она могла играть эту роль, нужны не любые, а определенные — крупномасштабные, представительные и глубокие — исследования, способные давать достоверную информацию. В данном случае — в сфере сельского хозяйства. Таких исследований государство не пропело. Опять же само обращение или необращение к социологии зависит от качества власти и ее установок. Если же власть игнорирует население страны и ее экономику, то у нее нет и мотивов обращаться к науке. В этом случае социология остается "не у дел". Что и имело место в приведенном случае.
Спрашивается: зачем же приводится пример с сельским хозяйством, если социология к решению его проблем не привлекалась? Пример полезен потому, что показывает — пусть и на негативном опыте, — что без привлечения науки, в данном случае экономической социологии, невозможно решать социально-экономические проблемы, если, конечно, власть хочет их решать. Хотя в России это условие не выполняется, но знать возможности социологии необходимо. Ведь начальники приходят и уходят, а проблемы остаются. И решать их все равно придется. И науке приходится пока работать как бы впрок. Блестящий пример дают исследования, посвященные деревне, ситуации в сельском хозяйстве России [56; 57].
Второй пример — ситуация с малым и средним бизнесом. Если бы в начале 90-х годов государство грамотно использовало социологию для анализа причин торможения развития малого и среднего бизнеса в России, то (опять-таки при наличии политической воли!) его развитие могло пойти иначе, чем оно пошло реально. Еще раз уточняю: речь идет об использовании социологической информации для принятия более грамотных экономических решений при условии, что власть исходит не из своих личных интересов, а из интересов страны, ее населения. В нынешних российских условиях это утопия. Но без анализа ситуации, как именно действует власть, вообще нельзя ни о чем говорить. И если власть действует всегда и во всем в интересах тех или иных кланов, то страна идет "вразнос".
Итак, российский малый и средний бизнес составляет 10% ВНП, тогда как западно-европейская норма — 50— 60%. В Москве ежегодно разоряются 20% фирм, в удаленных регионах страны — значительно больше. Политика "максимального благоприятствования" по отношению к малым и средним частным предприятиям не проводится. Налоговых льгот они не имеют. И это при том, что вся рыночная реформа задумывалась именно ради создания в России среднего класса — людей, имеющих собственность и потому заинтересованных в развитии экономики страны. Малый и средний бизнес оказался жертвой избранной стратегии реформ, их проведения по бюрократическому варианту, при котором средний и малый бизнес оказался задавленным крупными государственными корпорациями.
Ветеран малого и среднего бизнеса Марк Масарский, констатируя его бедственное положение, обсуждает те варианты развития реформ, при которых этот бизнес мог стать опорой государства [58].И оказывается, что такие варианты были. Но почему же они не были реализованы?
Третий пример — конверсия. Проведенные исследования показали, что конверсия российской оборонной промышленности, производящей вооружение, не только не смогла спасти оборонные предприятия от банкротства, но, более того, практически не состоялась. Среди директоров этих предприятий, опрошенных в конце 1996 — начале 1997 г., 62% опасались банкротства [II].Проблема конверсии может служить классическим примером безответственности экономической политики правительства в период перехода к рынку. Объявленная правительством Гайдара программа конверсии [1] предполагала, что на старой производственной базе "будут созданы новые современные производства с новой технологией, мощной конструкторской и экспериментальной базой". В программе предполагалось, что в течение 1—2, максимум 5—7 лет произойдут: 1) "передача имеющихся в наличии запасов сырья, топлива и материалов из оборонного в гражданский сектор, переключение на выполнение невоенных заказов; 2) перераспределение производственных мощностей, способных без значительных затрат переключиться на производство гражданских заказов; 3) перевод части высвобождаемой рабочей силы на вакантные рабочие места в гражданской экономике" и т.д. Весь этот план был утопическим. По расчетам А.Н. Шулунова [59],на проведение конверсии в полном объеме требовалось 150 млрд. руб. Таких денег власть не имела, и практики с самого начала это понимали. Но так как власть "давила", то предприятия, следуя советской привычке, начали проводить псевдоконверсию: открывая те или иные дополнительные производства (чаще всего малозначащей продукции) на простаивающих мощностях, стали считать, что проводят конверсию. Как всегда, отчетные показатели были прекрасными,а реальная отдача — минимальной. Не случайно экспертный опрос, проведенный по итогам первых двух лет рыночных реформ (весной 1994 г. было опрошено 200 экспертов ВЦИОМа), дал следующие результаты: на “опрос "Удалось или не удалось провести конверсию?" ответ "удалось" дали 9% экспертов; ответ "не удалось" — 86; "не знаю" — 570 [60].
Описанная ситуация — типичный пример политики, которая проводится без предварительного научного анализа возможностей и путей решения выдвинутой задачи. Сейчас об этом поздно писать, но если бы власть понимала важность информационного обеспечения принимаемых решений и проводила "предпроектный анализ", то таких ошибок могло бы быть меньше.
Эффективность использования социологической науки как инструмента для подготовки более обоснованных решений в сфере управления экономикой зависит от двух факторов: 1) от качества государственного аппарата — его компетентности, ответственности, оперативности и др. и 2) от состояния самой науки, ее способности диагностировать и решать возникающие проблемы.
Выше (§7) отмечалось, что постсоветское российское государство оказалось неспособным использовать социологию как инструмент для диагностики и решения социальных проблем. Это естественно привело к тому, что глубоких разработок новых социальных проблем, порожденных переходом к капитализму, практически не оказалось. Какой была причина этой ситуации, что именно произошло?
§ 8. Социология в СССР и в постсоветской России:
от развития в эпоху застоя к застою в эпоху перемен
После распада СССР начавшая развиваться социология оказалась в парадоксальном положении.
Парадокс первый: свобода есть, но социологии как социального института нет.
В 1994 г. я участвовала в конференции, посвященной 25-летию ленинградской социологической школы. Слушая доклады классиков советской социологии — В. Ядова, В. Шубкина, Б. Фирсова, А. Алексеева и др., я вдруг обнаружила некую странность. Давая оценку советскому периоду развития социологии (а школа Ядова работала в 60—80-е годы), ее самые авторитетные представители ярко живописали тогдашнюю социологию с положительной стороны. Получалось, что ее состояние в советские времена было просто блестящим. По их мнению, она просвещала общество, разоблачала идеологические мифы, готовила будущую демократизацию. Из их выступлений вырисовывалось мощное научное направление, которое выполняло в обществе весьма заметную роль.
С другой стороны, известно, что именно в те годы, когда расцвела ядовская школа, т. е. в 70—80-е годы, ведущие социологи СССР оценивали положение в социологии остро критически. И вот через 10 лет выяснилось, что на самом деле тогда-то был расцвет.
Таким образом, то, что современники оценивали пессимистически, потомки переоценили. По мнению потомков, в эпоху СССР советская социология прошла свой золотой век!
Каковы корни этой переоценки, как и почему она возникла? Причина одна — сравнение с нынешним временем. Как оказалось, на фоне теперешнего состояния социологической науки ее состояние в эпоху СССР стало выглядеть не только не трагично, но даже оптимистично.
Мне захотелось проверить ту оценку, которая прозвучала на конференции. Ведь с оценкой "классиков" никто из участников конференции не спорил. Более того, все вспоминали множество фактов, свидетельствовавших о царившем в 60—80-е годы духе творчества, о глубине полученных тогда результатов, об увлеченности, с которой тогда работали, о крупных научных школах, межрегиональных научных контактах, социологических экспедициях и т.д.
Но так ли все это? И вообще не надуманно ли это сравнение? Ведь в СССР была цензура, был партийный и кэгэбистский контроль за мыслями, был запрет на изучение основных проблем общества — власти и собственности. Не говоря уже о многих десятках запретных тем, начиная от стратификации и кончая сексом. А если социологу недоступен объект изучения, то какие же результаты такой социолог мог давать?
Для ответа на вопрос, какой оказалась динамика советской социологии, я провела минимальный сравнительный анализ.
Что показывает сравнение современной социологии с советской?
В сравнении с эпохой СССР сегодня мы имеем неоспоримые преимущества: 1) свободу организации любых исследований; 2) свободу международных связей; 3) свободу высказывания любых научных идей и концепций; 4) свободу использования и сбора любой информации. Вроде бы преимущества нового положения науки самоочевидны.
Однако при всей ценности свободы она дает отдачу далеко не при всех условиях. Кроме свободы, нужны еще некие базовые институциональные условия, которые позволяют эту свободу реализовать. К их числу нужно отнести, по крайней мере, семь: 1) наличие работающих научных организации; 2) наличие системы внешних взаимодействии с другими научными организациями как внутри страны, так и за рубежом; 3) нормальное воспроизводство научных кадров; 4) наличие внутреннего социального заказа, спроса на исследования по актуальным для страны проблемам; 5) наличие стимулов и мотивов для проведения исследований по актуальной для страны тематике; 6) наличие материальных условий для проведения крупных исследований; 7) наличие научного сообщества (на разных уровнях) как социальной среды для творчества, как социального механизма, который необходим для повышения качества и накопления научных знаний.
Если по этим семи институциональным условиям сопоставить состояние социологической науки в СССР и в пост советский период, то придем к парадоксальному выводу: в СССР социология была социальным институтом, а в пост советскую эпоху перестала им быть.
Действительно, она имела все признаки социального института. Это особые социальные организации: целые НИИ или специализированные отделы в НИИ; специализированные научные коллективы — активно работающая совокупность специалистов, связанных реальными научными взаимодействиями и контактами. Эта группа представляла собой научное сообщество, которое в те годы достаточно активно функционировало и имело свои особые социальные нормы и ценности. Например, было принято дарить коллегам выходившие книги с результатами исследований, информировать о научных результатах, обсуждать их на совместных заседаниях и конференциях. Наконец, социологи той эпохи имели определенные социальные ценности. Хотя v разных групп ученых они различались — от прокоммунистических до диссидентских. Первые представляли официальное крыло советской социологии, вторые — ее критическое крыло. То есть размежевание проходило по отношению к власти. Но сам этот факт означал (о чем мы тогда не задумывались),что не только диссидентствующие, но и прокоммунистические социологи были ориентированы на проблемы страны, на их анализ и решение.
Надо сказать,что именно в условиях тоталитаризма и огосударствленной экономики, в начале 60-х годов начали возникать и сформировались крупные продуктивно работавшие научные коллективы, выполнявшие значительную социальную функцию, так или иначе связанную с народнохозяйственными задачами. Социология тех лет была макросоциологией. Это выражалось в анализе крупных проблем, таких, как межрегиональные различия в условиях жизни населения, сельско-городские различия, социальные проблемы в отраслях народного хозяйства и др. Характерным моментом было выполнение крупных исследовательских проектов динамического характера: проект "Человек и его работа" в Ленинграде шел 12 лет (1965— 1977 гг.); проект "Таганрог 1, 2 и 3" в Москве — 14 лет (1975—1989 гг.); проект "Методология системного изучения советской деревни" в Новосибирске — более 15 лет (1967—1982 гг.).
Немаловажно и то, что именно в это время появились стимулы для серьезного занятия социальными проблемами. В 60—70-е годы в социологию шли математики, инженеры, кибернетики, лингвисты, юристы, педагоги, врачи, руководители предприятий. Причем приходили люди, искренне желавшие понять устройство общества, его трудности и проблемы и, главное, стремившиеся практически участвовать в решении этих проблем.
Именно в советское время сформировалась методология исследований, основанная не только на опросах общественного мнения, но и на данных статистики. Возникла традиция совместной работы социологов с органами госстатистики, увязки социологической и статистической информации.
В эпоху СССР советская социология продуктивно работала на промышленных и других предприятиях, решала социальные проблемы многих трудовых коллективов страны. Разработанная социологами методология социального планирования, безусловно, была полезной как с принципиальной стороны (как форма заботы об интересах работников), так и в практическом смысле. Социальное планирование усиливало стимулы к труду, улучшало обстановку на предприятиях, помогало управлять коллективами [61].
Таким образом, институциональный характер советской социологии бесспорен.
Не менее бесспорно и то, что сегодня свой институциональный характер российская социология утратила. Действительно, что мы имеем сегодня? Имеем распад научных организаций и коллективов, а соответственно и всею научного сообщества в целом. Имеем прекращение воспроизводства кадров Имеем прекращение крупномасштабных и долгосрочных исследований Имеем ориентацию не на социальные нужды и проблемы страны,а на западные заказы. Имеем обеднение технологии исследований и связанную с этим низкую результативность. Действительно, прежнее, советское общество социологи в целом знали. Понимая фундаментальные дефекты управления экономикой (хотя и не имея возможности писать о них), социологи изучали то, что разрешалось. Но изучали достаточно глубоко и масштабно. А сегодня? Ответ очевиден.
Парадокс второй: свобода есть, а углубления исследований нет.
Нынешнее российское общество социологи изучают бо лее фрагментарно и более поверхностно. Эта оценка, как и всякое обобщение, не абсолютна: имеются ученые, которые работают глубоко. Но если говорить обо всей совокупности исследований, то социология не столько накапливает, сколько теряет то, что имела в эпоху застоя.
Если взять за 100% все социальные (социально-экономические, социально-политические, социально-правовые, социально-национальные и др.) проблемы, которые наблюдаются в стране сегодня, и посчитать процент тех, которые так или иначе изучаются, то увидим, что доля изучаемых исчезающе мала.
Каков в целом баланс приобретений и потерь?
С одной стороны, перестройка и последующие реформы сняли идеологические запреты. Нет цензуры, нет идеологического отдела ЦК КПСС, изучать можно все. Можно проводить любые исследования за рубежом, сотрудничать с любыми партиями, иметь любую идеологию. Можно самостоятельно искать заказчиков, иметь дело с кем хочешь, кого найдешь — от министерств до преступного мира. Можно издавать любые книги, любые журналы, любые газеты. Можно ездить куда и насколько желаешь. Можно разделять любую западную теорию, создавать любые социологические организации. И при этом никаких требований к науке со стороны государства, по существу, нет.
В результате всего этого облик социологии существен но изменился: 1) впервые в жизнь вошли опросы общественного мнения; 2) возникли десятки новых социологических центров; 3) большие масштабы приобрели не только контакты с западными учеными, но и совместные исследования; 4) научные публикации стали разнообразнее, интереснее.
Вроде бы новая эпоха расширила возможности и продвинула социологию вперед.
Но, расширив свободу, новые условия одновременно привели к тому, что сегодня социология не только перестала быть социальным институтом общества, но и фронт науки сузился. Сегодня социология знает о новой системе меньше, чем знала во времена застоя при наличии цензуры старой системе. Действительно, тогда она знала социальную базу власти, а сейчас не знает ее. Тогда знала механизм развития экономики, а сейчас не знает.
Почему не реализована свобода исследований?
Во-первых, лишившись поддержки государства, социология "пошла по рукам", пошла "по миру" не только в переносном, но и в буквальном смысле: главный заказчик теперь не Политбюро ЦК КПСС или советское же государство, а западные фирмы и университеты. Поэтому, уйдя от идеологического заказа советских властей, мы теперь изучаем то, что нужно за рубежом. А там нужны не долгосрочные проблемы, а рейтинги политиков. И, конечно, спрос на продаваемые в России западные товары — на "сникерсы", "памперсы" и т.п. Западные фирмы слабо интересуют такие проблемы, как социальные гарантии государства гражданам России или судьба трудовых коллективов предприятий. Винить их в этом нельзя. Но в результате мы изучаем рынок западных жвачек, но не изучаем положение в российской школе. Тот, кто платит, заказывает музыку.
Во-вторых, на место существовавших во времена СССР больших научных коллективов, которые в основном разрушились, пришли маленькие группки, завязанные на своего западного заказчика и слабо связанные с другими научными коллективами страны, изучающими сходную тематику. Ушли в прошлое крупные научные темы, основанные на межрегиональных исследованиях. Нет и межрегиональных и крупных тематических конференций по основным проблемам развития страны. По существу, утрачена ценная традиция изучения макросоциологических проблем развития производства и труда.
В-третьих, отказ от финансирования социологии привел к тому, что начавшееся в 60—80-е годы воспроизводство кадров сейчас прервалось. В социологию не только не приходят новые поколения, но, напротив, она лишилась той молодежи, которая была. Социологов 30—40 лет практически нет или их очень мало. Выпускники вузов в науку не идут, омоложения кадров нет. А это значит, что накопленные традиции утрачиваются, не передаются.
В-четвертых, исчез ряд условий, без которых о науке говорить нельзя. Это открытость для ученых информации, Собираемой другими научными коллективами, ее сравнимость, сопоставимость, накопление и проверка. Именно это Делает науку социальным институтом, обслуживающим потребности общества. Поскольку, только имея проверенные и глубокие знания, наука может иметь мнение о том, что происходит в обществе, и тем более что-то советовать ему.
Но какие могут быть сопоставления, если группы социологов теперь конкурируют в борьбе за заказчиков? Напротив, все исследования теперь если не "эксклюзив" западных спонсоров, то как минимум коммерческая тайна владельцев. В результате данные, получаемые разными исследователями на одних и тех же объектах, чаще всего не только не сопоставляются, не обобщаются, не накапливаются, но просто никому постороннему не показываются.
В-пятых, слабее стала и методология. Утрачена традиция стыковки оценочной и статистической информации, проверки оценочной информации с помощью фактографической. Большинство исследований носят характер опросов "общественного мнения", когда людям предлагаются готовые точки зрения, и их просят выбрать ту из них, с которой они более всего согласны. В значительной мере утрачена традиция полевых исследований, сбора информации непосредственно на изучаемых объектах — на предприятиях, стройках, в колхозах и др. Социология теперь отождествляется с опросами общественного мнения. Естественно, что его известные изъяны придают убогость и базирующейся на нем социологии.
Парадокс третий: социологи боролись за смену власти, но новая власть элиминирует социологию.
Как изменилось положение социологии в обществе? Сегодня есть четыре группы социологов:
1) социологи аналитических центров при властных структурах — президенте, правительстве, министерствах, силовых ведомствах и др.;
2) социологи центров общественного мнения;
3) социологи Российской академии наук, академических НИИ;
4) социологи новых (независимых, совместных и др.) НИИ, фондов, центров.
Хотя взаимоотношения с властью разные, но в целом отношение власти к социологии было и осталось тем же самым: серьезные, глубокие исследования, касающиеся наиболее сложных социальных проблем страны, ее мало интересуют.
Но в последние годы произошли некоторые существенные перемены.
Во-вторых, теперь у власти возник свой особый интерес — рейтинги политиков, а также мнение населения о принимаемых властью решениях и действиях. Хотя, как и раньше, никаких практических выводов из мнения народа власть не делает. Достаточно вспомнить: общественное мнение было против войны в Чечне, а война шла два года [59].
Во-вторых, при всей рыночной свободе зависимость социальных исследований от власти не только осталась, но и стала сильнее. Власть приватизировала социологию. Что это значит?
Сегодня каждая ветвь власти создала свои собственные аналитические центры, службы общественного мнения, хотя параллельно существуют десятки НИИ, занимающихся этими же проблемами. Это создает парадоксальную ситуацию: цифр добывается множество, но крупных обобщений нет. Сравнений разных исследований тоже не видно. При этом цифры по одним и тем же вопросам, полученные на тех же самых объектах, часто получаются разные, хотя никто этого не анализирует и не сопоставляет. Однако эти цифры напрямую используются в политической борьбе. Это новый момент нынешнего времени.
В-третьих, неверная технология и трагические результаты реформ снизили престиж экономистов и социологов в глазах власти.
В-четвертых, выявилась явная несостоятельность науки в анализе тех быстрых перемен, которые происходили в стране. Лидерские позиции в анализе перестроечных и последующих рыночных процессов прочно заняла журналистика. Что касается социологии, то фундаментальных знаний о переменах, происходивших в обществе, она не имела. А успевать за потоком событий, как это делают журналисты, она неспособна.
Если говорить о нынешнем моменте в России, то на положении социологии как науки сильно сказывается царящий в стране прагматизм власти: важно то, и только то, что можно продать сегодня. Те же знания, которые касаются не данной минуты, а более длительного периода времени, не покупаются. Поэтому ситуация такова, что фундаментальные исследования вроде бы и не нужны.
Политический прагматизм порождает два следствия: делается ненужным прогноз на будущее и тем более ненужной оказывается социальная теория.
Отсюда четвертый парадокс: свобода есть, а социальной теории опять нет,
Российское общество всегда было и остается сегодня враждебным социальной теории. Тому есть очень глубокие причины.
Во времена СССР запрет на социологическую теорию провоцировался опасениями, что она составит конкуренцию марксизму-ленинизму. Поскольку считалось, что марксизм-ленинизм — это и есть советская социология (так считало проправительственное крыло социологов 60—70-х годов), то развивать какую-то другую теорию запрещалось. Соответствующие статьи и книги не допускались.
В нынешнее время запрета на социологическую теорию нет. Но и возможности для ее развития тоже нет. Главная причина: да кто же будет платить за теоретические изыскания? Западным заказчикам нужны не теории, а цифры. Российским властям тоже.
Но есть и более тонкие причины. Дисперсность нынешней социологии и ее финансирование западными спонсорами делают невозможным проведение многолетних исследований. Результаты требуются быстро, не говоря уже об эксклюзивности. Но краткосрочные обследования не позволяют разобраться в наиболее сложных проблемах современности, таких, как проблема перераспределения собственности и власти, механизмы национальных конфликтов. Для изучения таких проблем нужны экспедиционные исследования, которые по плечу лишь крупным научным коллективам, которых уже нет. Один пример. Для изучения социальной стратификации нынешнего российского общества нужна общенациональная выборка, представляющая все слои этого общества, все его регионы, все национальные общности, не говоря уже о возрастной структуре населения, материальном положении семей, их составе и др. Сделать ее может отнюдь не всякий научный коллектив, нужны особые специалисты. Поэтому все самые глубокие перемены, идущие в стране, не изучаются. Или изучаются лишь поверхностно, насколько это позволяют западные заказы.
Например, одна из активно изучаемых сегодня проблем — ход экономической реформы. Но изучается она в основ ном со стороны общественного мнения, без анализа связи с проводимым экономическим курсом. Однако оценки на селения определяются характером проводимой политики, без учета которой эти оценки необъяснимы. А для учета этой связи нужна теория, нужны определенные теоретические модели.
Парадокс пятый: западные деньги работают, а западные теории — нет.
Социология как наука национальна: в разных национальных обществах проблемы и облик науки неизбежно указываются разными. Поэтому западные социальные теории среднего уровня (такие, как теория политики, теория среднего класса), скопированные с западного общества, годятся только как общая схема, но нуждаются в значительной конкретизации. Мы этого делать не умеем. Поэтому российские социологи деньги западные берут, а в западное научное сообщество войти не могут. Поэтому нас используют как сборщиков информации, но не как коллег по науке. Весьма выразителен классический пример с реформами начала 90-х годов: проведение рыночных реформ исходя из знания западных моделей рынка, но при игнорировании социальных особенностей российского общества, не привело к ожидаемому ими результату.
Парадокс шестой: социологи боролись за рынок, но рынок элиминирует социологию.
Сегодня о науке и ученых чаще всего говорят как об одной из сфер общества, которая вместе с другими "бюджетниками" — образованием, культурой, искусством, здравоохранением — в условиях перехода к рынку оказалась в числе наиболее "ущемленных", разоренных, несостоятельных. Грозящую стране опасность утраты потенциала отечественной науки и необходимость ее государственной поддержки поняли уже все. Конечно, в условиях, когда новые, сугубо рыночные формы финансирования науки (как и культуры) еще не сложились, государство обязано поддерживать все это. Обязано по трем причинам.
Во-первых, эти отрасли обслуживают очень тонкую сферу общественной жизни — формируют духовную атмосферу: насыщают жизнь тем, что можно назвать "социальным смыслом". Несомненно, каждый сам придает смысл своей жизни. Но смысл существования всего общества, всего населения данной страны должно "вносить" также и государство. Конечно, иметь магазины, рестораны, бани, парикмахерские, фотографии, бензозаправки тоже необходимо, без них люди просто не выживут. Но есть одно отличие: воспроизводство кадров, формирующих духовную атмосферу, стоит дороже, чем воспроизводство, например, парикмахеров или гостиничных служащих Выучить на продавца, официанта, почтового служащего в принципе можно почти любою человека. Ученым же, как и писателем, надо родиться. И если обнаруживаются люди, имеющие склонность и способности к тому, чтобы анализировать и решать "вечные" вопросы, разрабатывать методы сбора требуемся информации, прогнозировать будущее, общество не должно жалеть средств на то, чтобы эти люди могли реализовать свои способности. Потому что если страна лишается мыслителей, если о ее будущем и механизмах развития никто не думает, наступает царство стихии и случайности.
Во-вторых, рыночные формы существования культуры и науки малосостоятельны, потому что школа, искусство, наука лают отдачу не сразу, а только в долгосрочной перспективе. Поэтому они не могут выдерживать требований рынка, не могут конкурировать, например, с добывающими отраслями, дающими немедленную отдачу. А сама продукция науки и культуры не может и не должна подчиняться рыночным критериям, по которым оценивается, например, обувь или жилая площадь.
Это хорошо видно из опыта перевода высшей школы на "коммерческую основу". Бесспорно, что этот перевод (в сочетании с другими причинами) снизил ценность вуза как источника получения знаний как таковых. Студенты начинают разделяться не по таланту и прилежанию, а по богатству и статусу родителей или "спонсоров". Это с самого начала деформирует обстановку в учебных группах, вредит учебному процессу.
Таким образом, как показала постсоветская история, после распада СССР социология оказалась не на подъеме, а в состоянии распада. Она в огромной мере утратила те завоевания, которые приобрела в советское время, те надежды на ее бурное развитие, которые имела советская интеллигенция, не оправдались.
Под всем этим лежала более общая закономерность: ожидания от социологии (как и от всего общества), из которых исходила интеллигенция в 80-е годы, были идеализированными, утопическими. Действительно, в те годы нам казалось, что выводы и рекомендации социологов будут открывать глаза властям, что власти в силу этого будут становиться умнее. И чем более умной будет власть — тем больше мы будем знать об обществе. И тем лучше будет становиться оно само. То есть представление о роли социологии и социологического образования было явно утопическим [62].Не менее утопической была и вера в созидательную роль свободы.
На деле оказалось, что все намного сложнее. Не было учтено, к примеру, что в условиях свободы общество станет "теневым" и поэтому изучать его станет невозможно. Оказалось, что свобода породила такое общество, такую власть и такую экономику, которые "вымывают" социологию.
Не лучшее положение сложилось с социологическим образованием. Здесь наши надежды тоже оказались чрезвычайно утопическими и потому привели к разочарованиям.
§ 9. Социологическое образование: диплом, специальность, спрос
По идее, специальность "социолог" — не техническая. Это не умение собирать и обрабатывать информацию, а владение искусством анализа сложных социальных процессов. Действительно, социологи нужны для выяснения основных тенденций развития стран, народов, обществ, для объяснения происходящих перемен и прогнозирования будущего. Если судить по истории этой науки, то социологи — это мыслители, которые открывают в обществе то, чего "простые люди" не видят. И тем помогают "простым людям" понять происходящее вокруг них.
Из этого следует, что специальность "социолог" не может быть массовой. Никакому обществу тысячи крупных мыслителей не нужны. Поэтому их массовая подготовка нецелесообразна.
Но в СССР все получилось наоборот. Когда социология была, наконец, признана, наши бездумные ведомства начали выпускать социологов сотнями. Цель была бюрократическая — сохранить кафедры научного коммунизма. В результате произошла профанация социологии как науки и как специальности. Профанация, потому что возник огромный разрыв между характером вузовской подготовки социологов и той работой, которой им приходится заниматься после окончания вуза. Работать можно только по специальностям, на которые есть спрос. Понятно, что спроса на социологов как на мыслителей, как на аналитиков в области социального развития нет. Есть спрос на совсем другие специальности — "маркетинг", "управленческое консультирование" "управление персоналом", "управление фирмой", "социальная работа". Но по этим специальностям кадры готовят соответствующие вузы и факультеты. И тысячам людей с дипломами социологов приходится переучиваться или обучаться заново, уже в процессе поиска рабочего места. Конечно, в такое положение попали не только социологи, но и многие другие специалисты, однако от этого не легче.
Какова была ситуация со спросом на социологов в СССР? Спрос на них и их работу по специальности обеспечивало государство. Государство распределяло выпускников на те рабочие места, где они действительно могли использовать полученные знания. Яркий пример — отделы социального планирования на промышленных и других предприятиях. Практически во всех министерствах и на предприятиях существовали социологические службы. Как уже отмечалось) они делали полезное дело. Это обеспечивало стабильные рабочие места для социологов. А раз были рабочие места — можно было считать, что профессия социолога стабильна. Ведь для того чтобы профессия жила, ей нужны стабильные рабочие места, которые обеспечивали бы канал для движения профессионалов, для их мобильности и роста.
Вторым каналом занятости социологов по специальности были НИИ. Ведь вузы финансировались государством и потому могли оставлять талантливую молодежь для научной работы, в качестве аспирантов и ассистентов. Например, в Сибирском отделении АН была система отбора отличников (из выпускников Новосибирского университета) для пополнения научных кадров Института экономики.
Конечно, в рыночных условиях старая советская модель использования специалистов ("специалисты для нужд страны") не могла сохраниться. Ведь не распределять же специалистов в условиях рынка труда. Понятно, что переход к рынку породил новый подход к высшему образованию и новые критерии приема и обучения людей в вузах. Этот критерий — не возможность использования полученной специальности в данной стране (как это было в СССР), а наличие желающих заплатить за обучение. Проще говоря: обучают специальности не потому, что это "нужно обществу", а потому, что есть те, кто готовы за эту специальность заплатить. Такая модель высшего образования тоже функциональна — она облегчает взросление, социализацию новых поколений. Ну и, конечно, повышает общий уровень культуры молодежи, гуманизирует ее. В богатых и стабильных обществах именно эта модель является социальной нормой. Однако в России есть свои особенности: такого обилия острейших социальных проблем нет ни в одной стране мира. Поэтому гражданская ориентация молодежи здесь особенно важна. Однако именно здесь, в России, наблюдается наибольший дефицит гражданственности (может быть, по причине отсутствия гражданского общества).
В постсоветскую эпоху выпускники социологических факультетов, как и другие гуманитарии, ринулись в коммерческие структуры, ставшие самыми высокооплачиваемыми и потому самыми приоритетными местами приложения труда молодежи. Интересное исследование провела С. Творогова, опросившая студентов, оканчивающих социологический факультет одного из вузов России [63].Оказалось, что большинство из опрошенных не намерены работать по специальности, а готовятся идти в коммерческие структуры или работать переводчиками. Были опрошены также и работающие студенты. Оказалось, что занимаемые ими должности практически не имеют отношения к их социологической специальности — чаще всего они работают в рекламных маркетинговых агентствах, причем по специальностям, которые они приобрели уже после окончания социологических факультетов, работая референтами, бухгалтерами и др.
Таким образом, ситуация на рынке "социологических услуг" такая: спроса на серьезные научные исследования, которые соответствовали бы специальности "социология", нет, но и желания заниматься "чистой наукой" у выпускников вузов, получивших социологические специальности, тоже нет. Денег за это не платят, НИИ едва держатся. Притока молодежи в науку нет. Поэтому социологи переквалифицируются на другие профессии.
Однако следует говорить о спросе не только реальном, но и потенциальном. Выше я говорила о том, что социология должна решать теоретические задачи по анализу и прогнозированию. Но она имеет и прикладную задачу — разработку программ решения крупных социальных проблем. Примерами соответствующих проблем в России могут служить такие, как проблема детей, проблема беженцев, проблема пенсионного обеспечения, бедности и др. Россия — сверхпроблемная страна. Поэтому, если говорить о спросе не только сегодняшнем, реальном, но и потенциальном, то нужна иная оценка: спрос на социологов в России огромный. Огромный в том смысле, что обществу нужны люди, способные ставить и решать сложнейшие социальные проблемы переходного времени. И тех "аппаратных аналитиков", о которых я писала выше, конечно, недостаточно. Но государство не осознает этой общественной потребности, поэтому потенциальный спрос не воплощается в реальные рабочие места.
Итак, мы познакомились, во-первых, с социальными последствиями рыночных реформ в России (гл. 1); во-вторых, с экономической социологией, которая призвана изучать взаимосвязь экономики и общества, выявлять трудности переходных процессов (гл. II).
Но откуда взялись описанные выше социальные болезни? Чем объясняется столь тяжелый путь к рыночной экономике, которым идет Россия? Для ответа на эти вопросы надо обратиться к корням описанных социальных болезней экономики. Эти корни лежат в историческом прошлом страны, более всего — в эпохе СССР, в тех социальных проблемах, которые характеризовали советскую экономику. Хотя СССР и руководящей роли КПСС больше нет, но "следы" той эпохи продолжают жить в новых поколениях. Сохранение следов прошлого в сознании и поведении живущих называют социальной памятью. Целью последующего анализа является характеристика этого интереснейшего феномена, от которого в огромной мере зависит многое из того, что сегодня происходит в России.
 
. . .. . .