ГЛАВА VII
Как пошел процесс
Цель данной главы — охарактеризовать те направления перемен, с которых начиналось развитие в России нового (по сравнению с советским) общества и новой экономики. Этими направлениями были:
1) отказ от цензуры, введение "гласности" и на этой основе — деидеологизация общественного сознания: разоблачение социальных мифов и утопий, которые десятилетиями навязывались массовому сознанию;
2) возникновение "первых ласточек" рыночной экономики — первых независимых кооперативов;
3) начало обсуждения в стране вопроса о необходимости реформы политической системы; признание, что невозможно реформировать экономику без демократизации общества.
§ 25. Освобождение от мифов и иллюзий социализма
До перестройки советские люди жили в двух мирах: реальном и иллюзорном. В реальном мире люди ходили на работу, рожали детей, стояли в очередях, ездили в отпуск, писали письма, ходили в кино. Но, выходя за рамки повседневности, они попадали в другой, идеологизированный мир. В нем их окружали коммунистические идеалы, перевыполняемые планы, грандиозные социальные и экономические цели, трудовой энтузиазм, высокая идейность, интернационализм, коллективизм, единство партии и народа, сплоченность партийных рядов.
Этот мир все принимали так же, как и первый, — как неотъемлемую реальность жизни. И в большой мере он и был реальностью. Ибо мыслить жизнь без второго мира было столь же невозможно, как и без первого. Действительно, нельзя было представить себе нашу жизнь без социалистического соревнования, торжественных празднований годовщин Октябрьской революции и дней рождения Ленина, без парадных съездов КПСС, без ритуальных профсоюзных, молодежных, женских и т.п. форумов, где произносились коммунистические речи. Предметом особой гордости, фактором, отличающим советское общество от других, считались высокая идейность и особый, коллективистский моральный дух, приоритет общественного над личным, социальная справедливость. Мы почти что верили, что являемся хозяевами страны, что у нас все для народа, тогда как "у них" — эксплуатация и безработица. Когда на очередных партийных съездах зачитывались хвалебные гимны социалистическому строю и советскому образу жизни, нашим преимуществам и достижениям, все мы хоть чуть-чуть, но верили в реальность этого. Эта вера лежала в основе длительного и стойкого ожидания нами "второй фазы коммунизма" со всеми его целевыми ориентирами: удовлетворением растущих потребностей народа, превращением труда в первую жизненную потребность, достижением всеобщего равенства. Официальная концепция нашего строя как страны, впервые в мире ставшей на путь строительства социализма, концепция строя, который поднял царскую Россию "от отсталости к прогрессу", — эта концепция вколачивалась в массовое сознание столь долго и столь мощно, что весьма прочно отпечаталась в нем. В этом мы воочию убеждаемся сегодня.
Концепция СССР как первой страны победившего социализма звучала убедительно и торжественно. Оспаривающих ее голосов не было слышно. Нельзя забывать: эта концепция десятилетиями питала людей надеждой на будущее, так или иначе стимулировала их на труд, укрепляла дух, помогала преодолевать постоянные, порой невыносимые, трудности. Даже то, что было иллюзией, помогало жить, питало надежды.
Но прямое назначение иллюзий было другим: они составляли опору власти партократии. Иллюзии были тем базисом, на котором держалась эта власть. В основе базиса власти лежали мифы, которые сформировали и далее поддерживали иллюзорное массовое сознание. Чтобы лучше ощутить то идейное раскрепощение, которое началось в России в конце 80-х — начале 90-х годов, надо вспомнить некоторые из мифов советского социализма.
1. Миф о социальной структуре общества, состоящего из двух дружественных классов — рабочих и колхозного •крестьянства, а также "прослойки" — интеллигенции. В официальной концепции советского общества центральным звеном была идея создания в СССР "новых классов": особого, отличного от других стран рабочего класса, особого крестьянства и особой интеллигенции. Суть идеи состояла в том, что это классы "нового типа", отличающиеся особыми качествами и особыми, дружескими отношениями между собой [1].Роли каждого класса в этой дружной семье сограждан были четко расписаны. Рабочий класс — гегемон, движущая сила общества, главный строитель коммунизма. Колхозное крестьянство — его верный и надежный союзник. Интеллигенция — "прослойка". Будучи "плоть от плоти" народа, она трактовалась как вышедшая из народа и существующая для него.
Согласно официальной идеологии взаимоотношения между группами советского общества носили бесконфликтный характер: антагонистических противоречий нет, есть неантагонистические и потому легкоразрешимые. Декларировалось, что эти отношения базируются на трех китах: на победившей в стране общественной собственности на средства производства; на объективно совпадающих единых интересах всех групп общества; на общих чертах новой социальной системы: морально-политическом единстве советского народа, советском патриотизме и дружбе народов [1].
Утопичность этой концепции была ясна и до перестройки [2; 3],хотя писать об этом запрещалось. Перестройка выявила иллюзорность этой быстро развалившейся концепции.
Во-первых, выявилась иллюзорность концепции особой роли и особого положения в нашей стране рабочего класса. Начавшиеся перестроечные волны забастовок показали, что этот класс не только не является гегемоном общества, но, напротив, полностью задавлен возвышающейся над ним и паразитирующей на нем многоэтажной ведомственно-партийной пирамидой. Стало очевидно, что рабочий класс полностью подчинен и нещадно эксплуатируется номенклатурой. Весь период перестройки пронизан отчаянной экономической и политической борьбой рабочего класса за свои права, за нормальные условия труда и жизни. На съездах народных депутатов, на профсоюзных форумах, в прессе появился долго скрываемый материал, показывающий тяжелое положение шахтеров, транспортников, металлургов, строителей, химиков, рабочих совхозов, пищевиков всех других отрядов рабочего класса. Все это накапливай лось многие десятилетия, не находя выхода и порождая отрицательные эмоции, которые копились с первых дней революции 1917 г.
Во-вторых, стала очевидной иллюзорность трактовки советского крестьянства как "союзника рабочего класса", хозяина земли, переданной ему во владение в 1917 г. Лидеры советского крестьянства, руководители колхозов и совхозов всегда понимали, что для власти они — "второсортные". И хотя облик деревни за годы советской власти изменился, традиционные социальные проблемы деревни так и остались нерешенными. Сближения ее с городом по комплексу социально-экономических условий труда и жизни не произошло.
В-третьих, рухнула каноническая концепция советской интеллигенции как активной социальной силы, работающей на укрепление союза рабочих и крестьян. Общепризнанным фактом стало то, что было известно каждому, но старательно замалчивалось: положение интеллигенции такое же бесправное и нищее, как и двух других классов. Все усилия и весь интеллектуальный потенциал интеллигенции уходили на борьбу с могучей административно-командной системой. Интеллект безвозмездно присваивался и безграмотно использовался правящим классом. Все послереволюционные десятилетия интеллигенция была "под подозрением". Формы борьбы с нею были разные: в первые годы революции — высылка за рубеж, далее сплошная цепь массовых репрессий, в 40—50-е годы — кампании по идеологическому уничтожению больших отрядов ученых и деятелей искусства. Конечный результат — деморализация интеллигенции как социального слоя общества: запуганность, пассивность, отказ от активных действий, приватизация образа жизни, ориентация на частые заграничные командировки, наконец, эмиграция.
Что же касается дружбы, сплочения и социального равенства, то сегодняшняя конфронтация рабочих, крестьян и интеллигенции показала: противоречия существовали всегда, но тщательно скрывались. Корень конфронтации — всеобщее недовольство всех классов теми условиями, в которых они жили и работали. Отсюда — недоверие к другим социальным группам, зависимость, подозрения, нежелание и неумение входить в положение других групп, непонимание трудностей и проблем других слоев общества. Сегодня все это выплескивается наружу.
2. Миф о диктатуре пролетариата как могильщика капитализма и строителя коммунизма, об особой роли рабочих в СССР. Прежде всего сама власть (диктатура) пролетариата в стране была мифом. Составляя меньшинство населения страны, пролетариат России, как и все население, не имел того уровня экономической зрелости, гражданского самосознания и общей культуры, который требовался для того, чтобы проводить собственную политическую линию, отличную от линии ЦК КПСС, аппарата власти. Более того, вследствие низкой культуры рабочие не были в состоянии даже разобраться в истинном смысле большевистских лозунгов. Не поняли они и того, что лозунги "гегемонии пролетариата" и "диктатуры пролетариата" использовались в качестве ширмы для прикрытия власти аппаратчиков, партократии.
Сказанное не означает, что рабочие России вообще не участвовали в преобразованиях. Но за всю историю СССР никогда, ни на одну минуту они не были самостоятельной политической силой. Однако миф о гегемонии рабочего класса оказался очень удобным для правящего класса. С одной стороны, этот миф усыплял бдительность населения в отношении власти. С другой стороны, с его помощью правящий класс, получив доступ к национальному богатству, стал классом скрытых собственников.
И все это существовало бы по сей день, если бы не экономика. Исчерпав унаследованное от дореволюционной России, не научившись эффективно хозяйствовать, правящий класс был вынужден принять курс на перестройку, которая явилась началом демифологизации российского общества, включая и миф о диктатуре пролетариата.
3. Миф о возможности достижения социальной однородности, т. е. общества без классов. В марксизме бесклассовое общество мыслилось как общество без эксплуатирующих классов. Но никак не без классов вообще — тех социальных групп, которые занимают разные места в производстве и управлении им. Ни социализм, ни коммунизм и<? мыслились создателями теории "научного социализма" Как общество безвластных "винтиков", подчиняющихся узкой группе политических лидеров, концентрирующих в своих руках всю полноту власти. Напротив, в марксизме немалое место занимало представление о самоуправляющихся коммунах, о необходимости учета исторически сложившигося у населения чувства собственника. Однако эти положения марксизма перекрывались идеологией социальной однородности, выравнивания социального положения всех социальных групп. Выравнивание и однородность — это были те социальные ориентиры, которые, по трактовке Сталина, соответствовали коммунистическому лозунгу равенства.
4. Миф о социальном равенстве. Сталин взял на вооружение лозунг социального равенства, любимый утопистами и коммунистами всех времен. Утопичность лозунга он усилил его примитивной трактовкой. У К. Маркса с понятием "равенство" ассоциировалось равенство шансов, начальных условий, гражданских прав разных групп, вступающих в социальную жизнь. В таком понимании равенство должно было развивать политическую и иную социальную активность миллионов. В новой же трактовке оно касалось лишь обеспечения необходимыми материальными благами и вполне допускало равенство бесправия. В таком виде оно потенциально содержало в себе тормоз социального и экономического развития.
5. Миф о коммунистическом отношении к труду, который становится первой жизненной потребностью советских людей. Во всех официальных документах провозглашалось: эта потребность возникает потому, что люди в СССР работают "на себя, на свое общество, на свой народ". За этим лозунгом стояла вполне определенная цель: выработать у населения общественную, социалистическую мотивацию к труду без наличия к тому реальных экономических оснований. В некоторой степени Сталину удалось достичь этой цели.
По мнению авторов [4],“в официальной идеологии советского общества труд был одним из безусловных приоритетов и имел своего рода священный, сакральный смысл. Согласно известной сталинской формуле, "труд в СССР есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства". В нормативных текстах декларировалась "всеобщность труда в СССР, т.е. обязательность трудовой деятельности для каждого трудоспособного члена общества, недопустимость неучастия в труде и извлечения нетрудовых доходов. В официальной социалистической идеологии ведущими провозглашались ценности бескорыстного и активного отношения к труду — работа ради самого процесса и непосредственного результата труда, труд "без расчета на вознаграждение" (В.И. Ленин ),"труд ради общественной пользы". Но сформированная в годы первых пятилеток трудовая мотивация, которая в немалой мере базировалась на этой идеологии, не выдержала испытание временем.
Наряду с идеологическими в массовое сознание было внедрено множество социально-экономических мифов. Главными здесь были мифы об экономической системе СССР: об общенародной собственности, о преимуществах государственной собственности над всеми ее другими видами, о преимуществах колхозного строя, о непосредственно общественном характере труда, об общественном самоуправлении. К этим мифам примыкали мифы о положении и правах трудящихся в СССР. Наконец, важными были и мифы о капитализме, например об обнищании трудящихся в "странах капитала". Хотя постепенно содержание всех этих мифов блекло (поскольку информированность населения страны о жизни "капиталистического окружения" постоянно возрастала), но даже в конце 80-х годов, на пятом году перестройки, эти мифы еще имели силу в обществе, занимали центральное место в системе образования,в средних и высших учебных заведениях (см.,например [5]).
Обилие мифов, внедрявшихся мощной идеологической машиной, интенсивная обработка сознания населения — все это привело к тому, что массовое сознание населения России к началу перестройки оказалось очень далеким от реальности. Бесспорный исторический вклад перестройки — это введение "гласности". В течение пяти-шести лет перестройки общество узнало о себе больше, чем за все предыдущие десятилетия. Перестройка запустила мощный процесс "демифологизации" — освобождения людей от мифов и иллюзий социализма, осознания реальной ситуации в стране, реальных условий жизни, реальных возможностей и перспектив каждой семьи, каждого человека.
Огромный вклад в процесс демифологизации, естественно, внесла пресса. Если сейчас просмотреть один только журнал второй половины 80-х годов — "Огонек", то легко можно убедиться: в журнале были впервые подняты, открыты читателю десятки новых проблем, о которых предшествующие десятилетия нельзя было даже думать (см.,например [6]).Аналогичную линию вели и другие литературные и общественно-политические журналы. Естественно, что все это способствовало раскрепощению массового сознания.
Выразительным показателем этого процесса было появление в СССР службы общественного мнения. Революция здесь состояла не только в создании этой службы как таковой, но главное — в открытии (с ее помощью) новой тематики. В практику опросов вошли такие ранее запретные темы, как отношение населения к власти, национальные конфликты, забастовки, отношение к войне в Афганистане и другие, обсуждать которые еще несколько лет назад было невозможно [7].
Однако главный стимул перестроенных процессов несла в себе экономика.
§ 26. Первые кооперативы — "процесс пошел", но еще "по Горбачеву"
В 1987 г. на XXVII съезде КПСС, на январском и июньском Пленумах ЦК КПСС [8] были предприняты немалые усилия, сделаны серьезные попытки направить страну на развитие негосударственных форм хозяйствования, в первую очередь кооперативов. Были приняты постановления Совета Министров СССР "О создании кооперативов общественного питания", "О создании кооперативов по производству товаров народного потребления" и др. По состоянию на 1 января 1988 г., в стране уже были созданы 13 591 кооператив, в которых работали 150 тыс. человек. После принятия закона "О кооперации в СССР", отмены критиковавшихся Горбачевым на январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС препятствий на пути кооперативов, в первую очередь губительного налогообложения [8],развитие кооперативов резко пошло вверх. Только за первое полугодие 1988 г. число действующих кооперативов выросло в 2,4 раза, достигнув 32,6 тыс. (зарегистрировано же было 54,8 тыс.). Численность работников составила 458,7 тыс. человек. За полугодие было выпущено продукции более чем на 1 млрд. руб., или в 3,2 раза больше, чем за весь 1987 г. [9].
На этом фоне в рамках описанного выше исследования [87] изучалось отношение строителей к кооперативам. Это отношение мы рассматривали как показатель перспективности (или неперспективности) не только кооперативов, но и экономических реформ в целом.
Исследование, проведенное в 1987 г. в Иркутске, подтверждало общую тенденцию. Если в 1987 г. в этих кооперативах работали 535 человек, то в 1990 г. численность работников в них выросла в 33 раза и составила 17 814 человека (без совместителей). Этот рост происходил за счет сокращения численности работников крупных государственных строительных организаций, уходивших из них по собственному желанию [10].В этих условиях обследованное нами ПСО "Новосибирскстрой" в 1989—1990 гг. потеряло свои лучшие кадры — экономистов, технологов, прорабов, мастеров. Несмотря на огромные трудности, кооперативное движение в строительстве набирало силу. На базе мелких кооперативов создавались их объединения. Первоначально — под "пятой" государства, но постепенно они "вырывали" самостоятельность, поскольку объем продукции становился сопоставимым с объемом продукции государственных трестов. Главным социальным фактором развития строительных кооперативов был размер зарплаты, который был почти в 4 раза выше, чем в ПСО. Так, в иркутском государственном производственном кооперативном объединении дорожных и строительных работ "Агродорспецстрой", созданном в 1988 г. при тресте "Агропромдорстрой", среднемесячная заработная плата в 1989 г. составляла 1505 руб., тогда как в ПСО — 416 руб. За 1988—1989 гг. зарплата в кооперативе выросла на 89%, тогда как в ПСО — на 37%, хотя темпы роста производительности были одинаковыми [10].
Резкие различия в оплате труда в кооперативах в сравнении с государственными предприятиями в сочетании со значительно большей свободой для работников кооперативов создали своего рода экспериментальную ситуацию. Впервые после нэпа советские работники получили возможность выбирать: работать на государство или работать в кооперативе. В рассматриваемый период неудовлетворенность трудом на государственных предприятиях достигла максимума. Так, при опросе работников ПСО "Новосибирскстрой" выявилось, что оплатой труда недовольны 82%, условиями труда — 78% [11].На этом фоне тяга к кооперативам была вполне естественной.
Таким образом, при всем критическом отношении населения к кооперативам их развитие пробило первую брешь в монолите огосударствленной экономики СССР.
Однако в целом до конца 1991 г. экономические реформы в СССР проводились по старой схеме — добиться подъема в рамках огосударствленной экономики и административно-командной системы управления ею. Горбачев, наверное, "выжал" из административно-командной системы управления максимум того, что она могла дать, — он заставил ее дать дорогу кооперативам и индивидуально-трудовой деятельности, предпринимательству. В апреле 1991 г. был принят Закон СССР "Об общих началах предпринимательства", где признавались предприниматели и наемный труд.
Однако все внедрявшиеся Горбачевым "новые формы хозяйствования" несли на себе родовую печать советского социализма: они вводились "сверху", во исполнение соответствующих постановлений ЦК КПСС и СМ СССР, проводились как единовременная кампания и, главное, не только без какого-либо разгосударствления, но и без ослабления экономической власти партийных органов. И хотя Горбачев, введя гласность, снял идейные ограничения, но поднять руку на советскую систему управления экономикой он не смог.
Об этом говорил Василий Леонтьев, считавший, что научить советских хозяйственников обходиться без плановых заданий "так же сложно, как научить пингвинов летать". Считая, что введение в России свободной капиталистической экономики американского типа невозможно, он делал вывод: "Идеальным результатом успешной перестройки было бы установление смешанных систем европейского типа, при которых состязательный рыночный механизм функционирует под строгим присмотром государства, а всевозможные общественные и социальные службы поглощают большую часть общего национального дохода" [12].Но для выполнения этой программы требовалось не такое реформирование государственного аппарата СССР, системы министерств и ведомств, которое проводил Горбачев (и которое не шло дальше сокращения численности кадров). Для реализации курса, рекомендованного Леонтьевым, нужна была рыночная переориентация самого государства. Причем переориентация, основанная не на групповых, а на гражданских, действительно общественных мотивах. Нужно было, чтобы бюрократизированное и, по существу, антинародное государство вдруг превратилось в собственную противоположность. Это было невозможно. Горбачев это понимал. Поэтому даже после Фороса он говорил о "социалистическом выборе". Но процесс пошел дальше.
§ 27. Процесс пошел дальше: люди — за частную собственность
Выход процесса перестройки за рамки традиционных советских реформ стал возможным благодаря слому политической системы СССР, включая и руководящую роль КПСС в экономике. Усилиями Б. Н. Ельцина в декабре 1991 г. рыночная реформа в России стала фактом. Впервые вместо традиционного внедрения "сверху" неких фиктивных "но-рь1Х форм хозяйствования" акцент стал делаться на создании реальных рыночных отношений.
Пришедший в правительство Е. Гайдар считал, что условия для этого шага в стране есть. Впрочем, так считала образовавшаяся еще при Горбачеве "рабочая группа" под руководством академика С. Шаталина. В своей программе, опубликованной летом 1990 г., на первое место среди этих условий авторы поставили социальную готовность населения. Они писали: "Понимание широкими социальными слоями сущности процессов... экономической жизни достигло уровня, позволяющего разработать и осуществить на практике комплекс реформ" [13].Главная идея программы состояла в том, что на смену всевластно правившему антинародному государственному управлению должен прийти "народный капитализм": "Программа ставит задачу: все, что возможно, взять у государства и отдать людям". "Есть серьезные основания считать, что возвращение народу значительной части собственности и ресурсов обеспечит их гораздо более эффективное хозяйственное использование и позволит избежать многих негативных явлений в процессе перехода к рынку" [13].Как видно, и готовность к реформе, и ожидавшееся повышение эффективности экономики идеологи реформы мотивировали социальными факторами.
Какова же была реакция населения на намерения власти по реформированию экономики? По данным опроса ВЦИОМа (декабрь 1991 г.), реакция была в основном положительной (в %):
| К рынку надо переходить как можно скорее | 30 |
| Переходить надо, но постепенно | 40 |
| Переходить не следует | 15 |
| Не знаю | 15 |
Как видно, доля противников рынка была тогда не более 15%.
В то же время отношение людей к развитию в стране негосударственных форм хозяйствования было неодинаковым (табл. 28). Наибольшей поддержкой пользовались четыре формы: ИТД, фермеры, государственные предприятия, а также предприятия, выкупленные (и взятые в аренду) трудовыми коллективами. Положительные оценки этих форм Давали 72—79% опрошенных. Противоположная картина выявлялась в оценке иностранных предприятий и кооперативов: положительное отношение к ним было у 22—35% опрошенных. Оценки остальных форм — малых, частных и совместных предприятий — были посередине между двумя крайними формами [14].
Таблица 28
МНЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ О РАЗВИТИИ РАЗНЫХ ФОРМ ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ (ДЕКАБРЬ 1991 г.) (в %)
| Формы хозяйствования | Отношение к развитию этой формы хозяйствования | ||
| Положительное | Отрицательное | Не знаю | |
| Индивидуально-трудовая деятельность | 79 | 7 | 14 |
| Фермерские хозяйства | 79 | 6 | 15 |
| Государственные предприятия | 75 | 10 | 15 |
| Предприятия, выкупленные трудовыми коллективами | 74 | 6 | 20 |
| Предприятия, взятые в аренду трудовыми коллективами | 72 | 19 | 9 |
| Малые предприятия | 64 | 11 | 25 |
| Совместные предприятия с участием иностранного капитала | 57 | 22 | 21 |
| Частные предприятия | 50 | 25 | 25 |
| Акционерные общества | 42 | 18 | 40 |
| Кооперативы | 35 | 48 | 17 |
| Иностранные предприятия | 22 | 50 | 28 |
В феврале 1992 г. ВЦИОМом населению задавался вопрос: "Какая экономическая система кажется вам более приемлемой?" Ответы были следующими (в %):
| Система, основанная на госпланировании и госраспределении28 | |
| Система, основанная на частной собственности и рыночных отношениях | 51 |
| Не знаю | 21 |
Как видно, большинство ответов было в пользу частной собственности: доля сторонников последней была почти в 2 раза больше, чем доля сторонников государственной собственности (при 1/5 не имевших определенного мнения -21).
Надо отметить, что социальные условия в стране для сравнения и выбора государственной и рыночной экономики в конце 1991 г. — начале 1992 г. складывались отнюдь не в пользу первой. Люди были в шоке от роста цен и уже не имели иллюзий, что их материальное положение улучшится. На задававшийся ВЦИОМом в декабре 1991 г. вопрос "Сможет ли руководство вашей республики в ближайшие месяцы улучшить материальное положение населения?" ответ "да" дали лишь 14%; "нет" — 76% (10% затруднились ответить). Причем, по мнению 65% людей, опрошенных в декабре 1991 г., за истекший год экономическая ситуация стала хуже (оценку "лучше" дали лишь 13%) [14].
Однако, несмотря на все это (а может быть, именно поэтому), отношение населения России к рыночной реформе было скорее поощряющим.
В марте 1992 г. в обстановке "шоковой терапии" ВЦИОМ задал населению России вопрос: "Как вы считаете, экономическую реформу сейчас надо продолжать или ее надо прекратить?" Ответ "нужно продолжать" дали 47%, "следует прекратить" — 27, затруднились ответить 26%. Итак, почти половина опрошенных были за продолжение реформ. По мере их хода доля тех, кто поддерживал все формы частной собственности, увеличивалась: если в 1990 г. она составляла 43%, в ноябре 1991 г.—51, то в 1992 г. — 56%.
Вместе с тем аналитики отмечали, что отношение к малым формам частной собственности (небольшие предприятия, магазины, кафе) и к крупным частным предприятиям и (или) земельным участкам различалось: "капитализацию" малых форм в 1992 г. поддерживали 68—85%, тогда как крупных — 27—33% [15].
Если учесть предысторию, т. е. отношение к капитализму, которое было сформировано в СССР, то эти различия не столь существенны. На фоне очевидного (по крайней мере, вербального) принятия рынка более чем половиной населения страны разное отношение к тем или иным конкретным рыночным формам было менее важным. Это относится и к другим аспектам развития рыночных отношений — к внедрению в российскую экономику иностранного капитала, к развитию предпринимательства и др. Главное состояло в том, что чаша весов склонилась в сторону частной собственности.
Процесс "капитализации" экономического сознания затрагивал отношение людей не только к разным формам собственности, но и к разным формам распределения. Здесь тоже происходила серьезная переориентация: число сторонников государственного регулирования цен и нормативного распределения продуктов по талонам и карточкам в течение 1990—1992 гг. уменьшилось с 60% в 1990 г. до 44% в 1992 г. [16].
Итак, в 1991—1992 гг. российское общество, освободившись от мифов и иллюзий социализма, оказавшись в ситуации свободного выбора, выразило предпочтение не огосу-дарствленной, а частной экономике.