Глава 2. ПРИМИРИТЕЛЬНАЯ ФОРМА РАЗБИРАТЕЛЬСТВА УГОЛОВНЫХ ДЕЛ
 
2.1. Понятие и сущность примирительной формы разбирательства уголовных дел
Общеизвестно, что между гражданами возникает множество криминальных конфликтов, которые не носят общественно опасного характера и не затрагивают существенные интересы государства и общества, однако могут послужить поводом для уголовного преследования. Эти тяжбы увеличивают нагрузку на и без того перегруженные суды, занятые рассмотрением гораздо более важных дел ( см. Боботм С.В. Буржуазная юстиция: состояние и перспективы развития. Наука, 1989. - С.152). Медленное функционирование правосудия, то есть затяжные и обременительные процедуры, раздражают и увеличивают финансовые расходы граждан. Сложность и запутанность самого уголовного процесса, отчасти вследствие несовершенства процессуального права, обескураживающе действуют даже на тех, кто уверен в своей правоте и справедливости своих требований.
В условиях возрастания числа правонарушений, споров и конфликтов при недостатке квалифицированных судейских кадров и слабой ресурсной обеспеченности системы юстиции логически возникает необходимость введения в законодательном порядке упрощенных процедур рассмотрения дел. Эти формы могут быть как судебными, так вне традиционных судебных рамок.
В ряде европейских стран, в США и Канаде довольно эффективно функционируют внесудебные примирительные (полюбовные) процедуры разбирательства. Одной из таких распространенных форм является договоренность (сделка) о признании вины. В юридической литературе эта актуальная проблема остается слабо исследованной. Нынешнее состояние российского правосудия требует серьезного и скрупулезного анализа и изучения внесудебной формы разбирательства, а также ее теоретического обоснования. Что эта за форма, насколько она приемлема, каковы ее характерные признаки?
На наш взгляд, примирительная форма разбирательства — это процедура, вызванная совершением преступления небольшой тяжести и осуществляемая по взаимному согласию между государством (в лице обвинителя и потерпевшего) и лицом его совершившим, его представителем — защитником. Впоследствии эта процедура утверждается судьей как законная. В отличие от официального правосудия примирительной форме разбирательства конфликтов свойственны следующие особенности:
1) такое рассмотрение конфликтов приемлемо только по преступлениям небольшой тяжести;
2) примирение возможно при взаимном согласии между сторонами обвинения и защиты;
3) реализация происходит только при примирении обвиняемого и потерпевшего;
4) процедура не должна противоречить действующему законодательству;
5) разрешение дела сопровождается участием профессионального судьи.
Примирительное урегулирование, основанное на взаимосогласии сторон, то есть клиентуры, должностных лиц и органов, участвующих в правоприменительной практике, рано или поздно внедрится в российскую практику разбирательства дел.
Несмотря на то что мы привыкли к рассмотрению дел в рамках устоявшейся модели правосудия, строго очерченного уголовно-процессуальным законодательством, в мировой судебной практике все более широкое распространение получают дискреционные формы улаживания конфликтов.
Механизм свободного усмотрения активно реализуется в США, Канаде, Японии, Англии, Франции и ФРГ. Правда, виды примирительного урегулирования в этих странах не скопированы друг у друга, а имеют национальную специфику. Вместе с тем общие схемы рассмотрения конфликта особо не отличаются друг от друга.
В Англии, например, многие конфликтные ситуации регулируются путем организованных акций. Спор между представителями сторон может быть разрешен до того, как наступило время его разбирательства в судебном заседании ( см. Арчер П. Английская судебная система. — М.: Иностранная литература, 1959. - С.72). Досудебное “полюбовное” урегулирование в магистратских судах является одной из любопытных особенностей уголовной юстиции.
С невероятной быстротой практика “сделок о признании вины” распространяется в Японии. По данным специального обзора, подготовленного Управлением безопасности движения, в Японии из общего числа включенных в обзор случаев дорожных происшествий с последствиями различной тяжести 88% нашли свое разрешение без обращения в полицию, а путем частной договоренности потерпевшего и виновного. Нежелание обращаться в полицию объясняется главным образом тем, что при взаимной договоренности справедливость восстанавливается легче, дешевле и быстрее ( см. Боботов С.В. Буржуазная юстиция: состояние и перспективы развития. — С.154).
В юридической литературе отмечаются некоторые негативные стороны модели досудебного урегулирования. Сделки о признании вины, во-первых, могут увеличить число лиц, наказанных за преступления, которых они не совершали, но вынуждены признаться в этом в силу определенных обстоятельств, во-вторых, будут способствовать подрыву статуса официального судопроизводства, а в-третьих, негативно скажутся на эффективности поиска и закрепления доказательств оперативно-следственными органами.
Если лицо совершило несколько преступлений, то как только будет добыто достаточное количество улик, хотя бы по одному из преступлений, то следственная работа по сбору доказательств и другим преступлениям будет вестись не так целенаправленно и энергично, так как будет достаточно признания вины обвиняемым по одному наиболее доказанному преступлению. Главным при этом будет то, что дело рассмотрено, обвиняемый наказан и сработал принцип неотвратимости наказания.
Неправосудность этой формы разбирательства конфликтов обнаруживается только в тех случаях, когда виновным признает себя человек в действительности невиновный, но идущий на сделку с признанием либо “orстраха”, что ему могут вынести более суровый приговор, если он потребует полноценной судебной процедуры, либо из опасения, что публичное и длительное судебное разбирательство нанесет вред его престижу” ( см. Никмайчик В.М. Уголовный процесс США. — М.: Наука, 1981. — С.145).
Некоторые считают, что сделки о признании вины снижают стандарты доказывания, установленные для вынесения приговора и осуждения. Это становится возможным из-за либерализма и лености прокурора, который не хочет утруждать себя сложной аналитической работой по исследованию доказательств и заменяет существующее у него сомнение, вызванное нехваткой доказательств, более мягким приговором, по которому удалось заполучить согласие сторон. Подробнее см.: Англия: юстиция и сравнительное правоведение. — М.:ИГПАН СССР, 1986. - С.75.
Вряд ли с этими доводами можно согласиться в полной мере. Так, в США девять уголовных дел из десяти рассматриваются в досудебном порядке, но это обстоятельство вовсе не подорвало авторитет и престиж официального правосудия.
Более весомые и убедительные аргументы в поддержку необходимости внедрения в УПК РФ примирительной модели уголовного производства будут изложены далее.
При исследовании этой проблемы в юридической литературе встречаются понятия “соглашение”, “сделка” или же “договоренность” о признании вины. Нам видится, что понятия “сделка”, “договоренность” не в полной мере соответствует самой сути примирения. В их подтексте подразумевается некоторый оттенок беспринципности. В этой связи более приемлемым и удачным представляется термин “соглашение”.
На основе соглашений о признании вины осуществляется, с одной стороны, переквалификация обвинений в сторону менее сурового состава преступлений, а с другой — смягчение ответственности за содеянное в рамках компромиссного решения о степени виновности и возможностях загладить ущерб. В этих условиях увеличивается объем дискреции, то есть свободного усмотрения в уголовном процессе, а процедурные формальности упрощаются до крайности.
Смягчение виновности может производиться многообразными путями:
— переквалификация состава совершенного преступления на статью с менее суровым наказанием;
— изменение формы соучастия в совершении преступления;
— изменение стадии преступления;
— исключение отдельных пунктов обвинения;
— упразднение ссылок на наличие отягчающих вину обстоятельств.
Несмотря на упомянутые коллизии, примирительные формы урегулирования в условиях роста преступности и ограниченных возможностей уголовной юстиции, несомненно, имеют немало социальных и юридических достоинств, в том числе:
1) применение примирительных процедур как на стадиях предварительного расследования, так и в ходе судебного разбирательства;
2) достижение кратчайшим путем смягчения враждебности сторон в конфликтных ситуациях;
3) реализация одной из главных функций суда — социального умиротворения;
4) демонстрация обвиняемым (подсудимым) в своем заявлении готовности и желания признаться в совершении преступления и начать отбывание наказания в исправительном учреждении с таким психологическим настроем, который дает надежду на его успешное перевоспитание за более короткий срок, чем потребовалось бы в противном случае;
5) способствование обвиняемым (подсудимым) быстрому и неотвратимому применению к нему мер воздействия;
6) экономия ограниченных ресурсов судов и органов обвинения для использования их по делам, где виновность обвиняемого стоит под серьезным вопросом или где имеются существенные сомнения, что обвинение сможет доказать виновность обвиняемого; ( см. Ллойд Л. Уайнреб. Отказ от правосудия: Уголовный процесс США. — М.: Юридическая литература, 1985. — С. 102;
7) освобождение органов дознания и предварительного следствия от бремени поиска новых улик по бесперспективным преступлениям, а судов — от значительного количества дел, а также создание благоприятных условий для качественного рассмотрения более сложных дел и концентрации усилий правоохранительных органов на раскрытии тяжких преступлений.
Появление в обществе новых нетрадиционных форм разрешения конфликтов — веление времени. Динамичные процессы происходящие в экономике и социальной сфере России бесспорно активно будут воздействовать на учреждения юстиции, появятся новые механизмы разрешения правовых споров и конфликтов. Надо отдать должное нынешним процедурам правосудия, но граждане, чтобы избежать проволочек, колебаний и формализма, будут прибегать к полюбовным договоренностям, используя инструмент соглашения о признании вины.
Иногда считается, что соглашения о признании вины являются средством избавления от неизбежного риска в любом уголовном процессе. Согласно этой точке зрения, судебный процесс в самых лучших своих проявлениях не является совершенным методом обнаружения фактов, их исследования, анализа и установления истины, а в конечном итоге, определения меры наказания.
Каждая из сторон — обвинение и защита — заинтересованы в ограничении присущего судебному процессу риска. Обвинение желает избежать “прокола” в расследовании, а обвиняемый и защитник — опасности сурового наказания. Такая форма установления истины как обычный судебный процесс остается для тех дел, когда обвинение и защита не могут разрешить спор без соглашения о признании вины.
Нынешнее состояние преступности, динамика ее роста, количество направляемых в суд дел, число дел возвращенных на доследование, требуют введения в законодательном порядке института примирительного рассмотрения уголовных дел.
Для убедительности проиллюстрируем это анализом статистических данных. Так, 1995 год характеризовался дальнейшим интенсивным увеличением числа разрешаемых судами уголовных дел. При относительно невысоком росте преступности в 1995 г. (на 4,7%), благодаря повышению уровня раскрываемо-сти преступлений (с 59,6 до 64,5%) и сокращению практики освобождения виновных от уголовной ответственности в стадии дознания и следствия (с 22,5 до 18,5%), количество рассматриваемых дел первой инстанцией возросло с 111 тыс. до 1316 тыс., или на 15,9%. Между тем штатная численность судей районных (городских) судов была увеличена всего лишь с 12 526 до 12 740 единиц (1,7%), что явно не компенсировало резко возросший объем работы. Среднемесячная нагрузка судей по уголовным делам увеличилась с 7,4 до 8,5 дел. Это увеличе ние негативно отразилось на сроках судебного разбирательства уголовных дел.
Количество дел, рассмотренных судами первой инстанции с нарушением установленных сроков, возросло со 155 тыс. до 216 тыс., в том числе оконченных в сроки от 3 до 6 месяцев — с 45 тыс. до 69 тыс., а свыше б месяцев — с 22 тыс. до 37 тыс.
Перспективы исправления положения вызывают серьезную озабоченность. Остатки нерассмотренных дел с начала на конец 1995 г. возросли со 172 тыс. до 241 тыс., или на 40%, и превышали среднемесячное их поступление в 2,2 раза. В том числе с 37 тыс. до 44 тыс. увеличилось число дел, приостановленных производством (в основном в связи с розыском скрывшихся подсудимых). Еще более, со 135 тыс. до 197 тыс., возросло количество дел, находящихся в стадии судебного разбирательства, из них 115 тыс., или 58,5%, свыше 1,5 месяцев находятся в производстве судов. Особенно резко возросли остатки нерассмотренных дел, находящихся в производстве от 3 до 6 месяцев — с 20 тыс. до 37 тыс., а свыше 6 месяцев — с 17 тыс. до 34 тыс.
Возросла судимость за менее тяжкие и малозначительные преступления — с 365 тыс. до 451 тыс. человек, или на 23,5%.
Существенно выросло число лиц, осужденных за нанесение легких телесных повреждений и побоев (на 23,5%); за нарушение таможенного законодательства (почти в 5 раз), нарушение природоохранного законодательства (на 53,9%), обман потребителей и другое незаконное ущемление интересов граждан (на 73,7%), за нарушение налогового законодательства (на 2,5 раза) и т.д.
Незначительно увеличилось число лиц, осужденных за приобретение и сбыт краденного (на 10,3%), нарушение правил безопасности движения на транспорте (на 5,5%), хулиганство (на 10%), преступления против политических, трудовых и иных прав и свобод граждан (на 11%), в том числе за нарушение неприкосновенности жилища (на 14%).
Значительно изменилась в 1995 году практика назначения наказания.
Суммарно по всем видам преступления снизилось назначение лишения свободы (с 39,5 до 36,6%) и исправительных работ (с 14,8 до 9,5%), в то же время увеличилось применение отсрочки исполнения приговора (с 17,9 до 19,3%) условного осуждения с испытательным сроком (с 17,7 до 22,2%) и штрафа (с 9,8 до 12%).
Все эти цифры являются убедительной иллюстрацией целесообразности внесения по преступлениям небольшой тяжести в уголовно-процессуальное законодательство мобильных и экономных примирительных процедур на стадиях как судебного, так и досудебного урегулирования.
В нынешнем УПК предусмотрены некоторые примирительные процедуры. На стадии предварительного расследования разбирательство дел происходит как с участием потерпевшего, так и без него. По пунктам 1 — 5; 7 — 11 ст. 5, 6, 7, 8 и 10 УПК досудебное рассмотрение дел осуществляется независимо от позиции потерпевшего и выносится постановление о прекращении уголовного дела.
Ключевую роль в процедуре примирения законодателем отводится потерпевшему. Возбуждение примирительной формы разбирательства дел связано с согласием потерпевшего. В ст. 9 УПК указано, что орган дознания, следователь, прокурор и судья вправе начать процедуру примирения только с согласия потерпевшего. Нам это правоположение представляется правильным и справедливым. Игнорирование этого требования повлечет грубое нарушение конституционных прав граждан пострадавших от преступлений.
Непременными предварительными условиями процедуры примирения являются возмещение морального и материального ущерба пострадавшему и потерпевшему. Исполнение обвиняемым и подсудимым этой части требований послужит благоприятным основанием для стимулирования сближения позиций защиты и обвинения, а также подписания соглашения.
При прекращении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям вследствие изменения обстановки (ст. 6 УПК) и в связи с деятельным раскаянием (ст. 7 УПК), а также в отношении несовершеннолетнего (с применением принудительных мер воспитательного воздействия) ущемляются права потерпевшей стороны, поэтому в уголовно-процессуальном законодательстве должно быть предусмотрено положение, в соответствии с которым на прекращение уголовного дела должно быть согласие потерпевшего.
Потерпевший о прекращении дела всего лишь уведомляется, то есть ставится в известность перед свершившимся юридическим фактом. Такая правовая ситуация подталкивает его обратиться в суд с иском о возмещении морального или материального вреда, порождает многочисленные жалобы и заявления, что в условиях нарастания объема работы в судах явно нежелательно.
Прекращение уголовного дела по основаниям, указанным в упомянутых статьях, сохраняет, как правило, элементы кон-фликтности между обвиняемым, подсудимым и потерпевшим. Потому необходимо ввести в эти статьи формулировку в следующей редакции: “Постановление (определение) о прекращении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям выносится с согласия потерпевшего”. Это будет способствовать стимулированию процесса примирения между сторонами до прекращения дела, что очень важно как в социальном, так и в правовом аспектах.
В УПК в ограниченных рамках предусмотрена примирительная форма разбирательства уголовных дел. Так, законом Российской Федерации от 16 июля 1993 г. в УПК РФ введена ст. 430, устанавливающая, что полный или частичный отказ прокурора от обвинения на предварительном слушании или в ходе удобного разбирательства влечет соответственно полное или частичное прекращение дела судом, снимая таким образом процессуальный конфликт. Российский законодатель проявил некоторую сдержанность, введя это правило только для дел, рассматриваемых с участием присяжных и обусловив прекращение дела согласием потерпевшего.
Подобная тенденция намечена и Законом РФ от 16 июля 1993 г. Согласно ч. 2 ст. 446 редакции этого закона в том случае, когда все обвиняемые признали себя виновными, дали показания по предъявленному обвинению и их признания не оспариваются кем-либо из сторон, а также не вызывают сомнений у судьи, председательствующий с согласия всех участников процесса вправе ограничить дальнейшее судебное следствие исследованием тех доказательств, на которые они укажут, либо объявить судебное следствие законченным и перейти к выслушиванию прений сторон.
По так называемым делам частного обвинения — о некоторых преступлениях против личности, нарушении авторских и изобретательских прав и др. — закон предоставляет пострадавшему и обидчику право самим урегулировать свой криминальный конфликт. Дело этой категории может быть возбуждено не иначе, как по жалобе потерпевшего. Судья принимает меры к примирению жалобщика с лицом, на которое подана жалоба (ч. 5 ст. 109 УПК РСФСР). Примирение потерпевшего с обвиняемым по этим делам допускается и на стадии судебного разбирательства, вплоть до момента удаления суда (судьи) для постановления приговора (ч. 1 ст. 27 УПК РСФСР). К примирению, влекущему прекращение дела, приравнивается ситуация, когда потерпевший, управомоченный поддерживать частное обвинение, не является без уважительных причин в судебное заседание, а подсудимый не ходатайствует о рассмотрении дела по существу в отсутствие потерпевшего (ст. 253 УПК). Неявка потерпевшего и воздержание подсудимого от ходатайств о продолжении судебного разбирательства здесь представляют собой конклюдентные действия, выражающие обоюдное согласие на прекращение дела.
Демократическому развитию российского судопроизводства соответствовало бы расширение на начальной стадии хотя бы возможности урегулирования криминальных и уголовно-процессуальных конфликтов между пострадавшим и обвиняемым на основе распространения института частного обвинения на значительный круг дел о преступлении против личности, личной и частной собственности. Подробнее об этом см.: Ларин А.М. Наш инквизиционный процесс // Судебная власть: надежды и реальность. — М., 1993. — С.71 — 77.
Своеобразное соглашение об устранении процессуального конфликта предусматривают правила УПК о прекращении уголовного дела за истечением сроков давности, вследствие акта об амнистии или помиловании, а также о прекращении дела с привлечением лица к административной ответственности, либо с направлением материалов для применения мер общественного воздействия. Разрешить дело таким образом правомочны не только судья и суд (практически никогда к этому не прибегающие), но и лица, осуществляющие уголовное преследование в досудебных стадиях, — прокурор, а с его согласия следователь или орган дознания.
Прекращение уголовного дела по указанным основаниям не допускается в том случае, если лицо, совершившее деяние, возражает против этого.
Но введение в УПК ст. 9 в новой редакции и ее альянс со ст. 76 УК РФ существенно расширили границы примирительной формы разбирательства уголовных дел. Исходя из процессуальной роли потерпевшего и его специфической связи с виновным, УК предусматривает основание освобождения от уголовной ответственности, каковым является примирение лица, совершившего преступление, с потерпевшим.
Необходимо иметь в виду, что рассматриваемая норма как бы дополняет уголовно-процессуальное положение о том, что уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное дело подлежит обязательному прекращению в силу примирения обвиняемого с потерпевшим по делам частного обвинения. Применительно к таким делам примирение лица, совершившего преступление, с потерпевшим является безусловным основанием, а освобождение этого лица от уголовной ответственности — обязательным. Что же касается других преступлений, то освобождение от уголовной ответственности за их совершение при наличии условий, сформулированных в ст. 76 УК, является факультативным: оно применяется по усмотрению компетентных органов с учетом всего комплекса обстоятельств совершения преступления и личности виновного.
Первое из условий применения ст. 76 УК состоит в том, что совершенное деяние относится к категории преступлений небольшой тяжести. К ним, помимо дел частного обвинения, относятся все умышленные и неосторожные преступления, за которые закон предусматривает максимальное наказание не строже, чем два года лишения свободы, и которые связаны с причинением человеку морального, физического или имущественного вреда.
Второе условие заключается в том, что преступление совершено виновным впервые, то есть он не имеет судимости и не состоит под следствием или судом.
Третье условие освобождения от уголовной ответственности по ст. 76 УК представляет сам факт примирения лица, совершившего преступление, с потерпевшим. Это означает оформленный в надлежащей процессуальной форме отказ потерпевшего от своих первоначальных претензий и требований к лицу, совершившему преступление, отказ от просьбы привлечь его к уголовной ответственности (если уголовное дело еще не возбуждалось) или просьбу прекратить уголовное дело, возбужденное по его заявлению.
Четвертое условие заключается в том, что это лицо еще до примирения (и как условие такого примирения) загладило причиненный потерпевшему вред. Заглаживание вреда может означать реальное возмещение в денежной либо иной форме причиненного имущественного ущерба, устранение своими силами материального вреда, возмещение морального вреда или выдачу достаточных гарантий возмещения в обусловленный срок. Компенсация за причиненный вред должна быть достаточной с точки зрения не лица, совершившего преступление, а самого потерпевшего.
Только совокупность всех четырех рассмотренных условий образует основание для освобождения лица, совершившего преступление, от уголовной ответственности в соответствии со ст. 76 УК.
Решение о прекращении уголовного дела (или об отказе в его возбуждении) в связи с примирением лица, совершившего преступление, с потерпевшим может быть принято органом дознания или следователем с согласия прокурора, а также прокурором на любом этапе доследственной проверки или предварительного расследования, а также судьей (судом) в любой момент судебного разбирательства, вплоть до удаления судьи (суда) в совещательную комнату для постановления приговора.
С учетом требований ст. 76 УК под разряд преступлений небольшой тяжести подпали согласно ст. 15 УК все преступления, за совершение которых максимальное наказание не превышает двух лет лишения свободы. Действиями указанных ниже статей охватываются:
ст. 108 ч. I (Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление);
ст. 113(Причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта);
ст. 114 ч. I, ч. II (Причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью при превышении пределов необходимой обороны либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление);
ст. 115 (Умышленное причинение легкого вреда здоровью);
ст. 116 (Побои);
ст. 118 ч. III (Причинение средней тяжести вреда здоровью по неосторожности);
ст. 119 (Угроза убийством или причинение тяжкого вреда здоровью);
ст. 121 ч. I, ч. II (Заражение венерической болезнью);
ст. 122 ч. I (Заражение ВИЧ-инфекцией);
ст. 123 ч. I (Незаконное производство абортов);
ст. 124 ч. I (Неоказание помощи больному);
ст. 125 (Оставление в опасности);
ст. 129 ч. I, ч. II (Клевета);
ст. 130 ч. I, ч. II (Оскорбление);
ст. 133 (Понуждения к действиям сексуального характера);
ст. 136 ч. I (Нарушения равноправия граждан);
ст. 137 ч. I, ч. II (Нарушение неприкосновенности частной жизни);
ст. 138 ч. I, ч. II, ч. III (Нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений);
ст. 139 ч. I, ч. II (Нарушение неприкосновенности жилища);
ст. 140 (Отказ в предоставлении гражданину информации);
ст. 141 ч. I (Воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий);
ст. 143 ч. I (Нарушение правил охраны труда);
ст. 144 ч. I (Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов);
ст. 145 (Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет);
ст. 146 ч. I (Нарушение авторских прав);
ст. 147 ч. I (Нарушение избирательных и патентных прав);
ст. 154 (Незаконное усыновление, удочерение);
ст. 155 (Разглашение тайны усыновления, удочерения);
ст. 156(Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего);
ст. 157 ч. I, ч. II (Злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей);
ст. 156 ч. I (Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием);
ст. 167 ч. I (Умышленное уничтожение или повреждение имущества);
ст. 169 (Воспрепятствование законной предпринимательской деятельности);
ст. 170 (Регистрация незаконных сделок с землей);
ст. 175 ч. I (Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем);
ст. 177 (Злостное уклонение от погашения кредиторской задолженности);
ст. 178 ч. I (Монополистические действия и ограничение конкуренции);
ст. 179 ч. I (Принуждение к совершению сделки или к отказу от ее совершения);
ст. 180 ч. I, ч. II (Незаконное использование товарного знака);
ст. 182 (Заведомо ложная реклама);
ст. 183 ч. I (Незаконное получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну);
ст. 184 ч. I, ч. III, ч. IV (Подкуп организаторов и участников спортивных соревнований и зрелищных коммерческих конкурсов);
ст. 185 (Злоупотребление при выпуске ценных бумаг);
ст. 194 ч. I, ч. II (Уклонение от уплаты таможенных платежей);
ст. 195 ч. II (Неправомерные действия при банкротстве);
ст. 198 ч. I (Уклонение гражданина от уплаты налога);
ст. 200 ч. I, ч. II (Обман потребителей);
ст. 204 ч. I (Коммерческий подкуп);
ст. 217 ч. I (Нарушение правил безопасности на взрывоопасных объектах);
ст. 220 ч. I (Незаконное обращение с радиоактивными материалами);
ст. 222 ч. IV (Незаконное приобретение, сбыт или ношение газового и холодного оружия);
ст. 223 ч. IV (Незаконное изготовление газового и холодного оружия);
ст. 231 ч. I (Незаконное культивирование запрещенных к возделыванию растений, содержащих наркотические вещества);
ст. 233 (Незаконная выдача или подделка рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств или лсихотропных веществ);
ст. 236 ч. I (Нарушение санитарно-эпидемиологических правил);
ст. 237 ч. I (Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей);
ст. 238 ч. I (Выпуск или продажа товаров, выполнение работ либо оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности);
ст. 239 ч. II (Организация объединения, посягающего на личность и права граждан);
ст. 242 (Незаконное распространение порнографических материалов или предметов);
ст. 242 ч. I (Уничтожение или повреждение памятников истории и культуры);
ст. 244 ч. I (Надругательство над телами умерших и местами их захоронения);
ст. 245 ч. I, ч. II (Жестокое обращение с животными);
ст. 249 ч. II (Нарушение ветеринарных правил и правил, установленных для борьбы с болезнями и вредителями растений);
ст. 250 (Загрязнение вод);
ст. 251 ч. I (Загрязнение атмосферы);
ст. 252 ч. I (Загрязнение морской среды);
ст. 253 ч. I, ч. II (Нарушение законодательства Российской Федерации о континентальном шельфе и об исключительной экономической зоне Российской Федерации);
ст. 254 ч. I (Порча земли);
ст. 255 (Нарушение правил охраны и использования недр);
ст. 256 ч. I, ч. II, ч. III (Незаконная добыча животных и растений);
ст. 257 (Нарушение правил охраны рыбных запасов);
ст. 258 ч. I, ч. II (Незаконная охота);
ст. 260 ч. I, ч. II (Незаконная порубка деревьев и кустарников);
ст. 261 (Уничтожение или повреждение лесов);
ст. 262 (Нарушение режима особо охраняемых природных территорий и природных объектов);
ст. 268 ч. I (Нарушение правил, обеспечивающих безопасную работу транспорта);
ст. 269 ч. I (Нарушение правил безопасности при строительстве, эксплуатации или ремонте магистральных трубопроводов);
ст. 270 (Неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие);
ст. 271 (Нарушение правил безопасности международных полетов);
ст. 292 (Служебный подлог);
ст. 293 ч. I (Халатность);
ст. 294 ч. I, ч. II (Воспрепятствование осуществлению правосудия и производства предварительного следствия);
ст. 296 ч. II (Угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования);
ст. 297 ч. I, ч. П (Неуважение к суду);
ст. 298 ч. I, ч. II (Клевета в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава, судебного исполнителя);
ст. 303 ч. I (Фальсификация доказательств);
ст. 306 ч. I (Заведомо ложный донос);
ст. 308 (Отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний);
ст. 309 ч. I (Подкуп или принуждение к даче показаний или уклонению от дачи показаний, либо к неправильному переводу);
ст. 310 (Разглашение данных предварительного следствия);
ст. 311 ч. I (Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса);
ст. 312 ч. I (Незаконные действия в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту, либо подлежащего конфискации);
ст. 314 (Уклонение от отбывания лишения свободы);
ст. 315 (Неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного акта);
ст. 316 (Укрывательство преступлений);
ст. 319 (Оскорбление представителя власти);
ст. 320 ч. I (Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или контролирующего органа);
ст. 322 ч. I (Незаконное пресечение Государственной границы Российской Федерации);
ст. 323 ч. I (Противоправное изменение Государственной границы Российской Федерации);
ст. 324 (Приобретение или сбыт официальных документов и государственных наград);
ст. 325 ч. I, ч. II (Похищение или повреждение документов, штампов, печатей);
ст. 326 ч. I (Подделка или уничтожение идентификационного номера транспортного средства);
ст. 327 ч. I, ч. III(Подделка, изготовление или сбыт поддельных документов, государственных наград, штампов, печатей, бланков);
ст. 328 ч. I, ч. II (Уклонение от прохождения военной и альтернативной гражданской службы);
ст. 329 (Надругательство над Государственным гербом Российской Федерации или над Государственным флагом Российской Федерации);
ст. 330 (Самоуправство);
ст. 332 ч. I (Неисполнение приказа);
ст. 336 ч. I (Оскорбление военнослужащего);
ст. 337 ч. I, ч. II (Самовольное оставление части или места службы);
ст. 339 ч. I (Уклонение от исполнения обязанностей военной службы путем симуляции болезни или иными способами);
ст. 341 ч. III (Нарушение правил несения пограничной службы);
ст. 342 ч. I, ч. III (Нарушение уставных правил караульной службы);
ст. 343 ч. I (Нарушения правил несения службы по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности);
ст. 344 (Нарушение уставных правил несения внутренней службы и патрулирования в гарнизоне);
ст. 346 (Умышленное уничтожение или повреждение военного имущества);
ст. 347 (Уничтожение или повреждение военного имущества по неосторожности);
ст. 348 (Утрата военного имущества);
ст. 349 ч. I (Нарушение правил обращения с оружием и предметами, представляющими повышенную опасность для окружающих);
ст. 350 ч. I (Нарушение правил вождения или эксплуатации машин).
Из 515 составов преступлений, обозначенных в УК, 147 составов (27%) подпадают под действие примирительной формы разбирательства дел. Учитывая то, что более чем пятая часть составов преступлений УК может быть урегулирована примирительной процедурой, возникает объективная необходимость детальной законодательной разработки этой проблемы.
На наш взгляд, ст. 9 УПК носит обобщенный, концептуальный характер. Следует предусмотреть специальную главу, посвященную вопросам урегулирования между обвинением и защитой криминальных конфликтов, в которой, во-первых, должны быть расписаны полномочия органа дознания, следователя, прокурора и судьи в возбуждении примирительной процедуры, во-вторых, следует указать на какой стадии предварительного расследования или судебного разбирательства, по каким конкретным основаниям начинается форма рассмотрения дел, в-третьих, необходимо обозначить правомочия потерпевшего, обвиняемого, подсудимого и обязанности органа дознания, следователя, прокурора и судьи при реализации самого процесса примирения, в-четвертых, в уголовно-процессуальном законе необходимо предусмотреть перечень условии и обстоятельств, вообще исключающих примирительное производство, в-пятых, обязательно отдельной статьей следует зафиксировать основания обжалования решения по примирительному разбирательству дел.
Нам представляется, что состоявшееся между обвинением и защитой примирение должно завершиться подписанием мирового соглашения, в котором отражаются следующие данные: о сторонах примирения, краткая фабула дела, факт признания обвиняемым своей вины, позиция потерпевшего по причиненному моральному и материальному ущербу, согласованная сторонами мера предполагаемого наказания. Соглашение приобретает силу юридического документа после его утверждения судьей. Безусловно, в специальной процессуальной норме должна быть обозначена особенность составления приговора и его оглашение.
 
2.2. Примирительная форма разбирательства уголовных дел и принцип законности
Одним из основополагающих принципов права, несомненно, является принцип законности. Все действия гражцан должны происходить в рамках, установленных законом правил поведения. Принцип законности лежит также в основе судопроизводства, иначе оно не называлось бы правосудием. Любое процессуальное действие в суде должно быть регламентировано правовыми нормами. Существующие формы уголовного производства “обслуживаются” процессуальными нормами.
Введение в практику рассмотрения дел примирительных процедур разбирательства может вызвать критику ряда ученых-процессуалистов и практиков. Главным их аргументом может явиться нарушение примирительной формой разбирательства принципа законности.
В чем это, на их взгляд, будет проявляться?
Во-первых, в том, что данная процедура осуществляется за пределами официального уголовного производства. Во-вторых, основная часть производства реализовывается без участия профессионального судьи. В-третьих, на обвиняемого (подсудимого) может быть оказано давление, чтобы он взял вину в совершении преступления на себя. В-четвертых, прокурор в данной процедуре не выполняет функции обвинителя, а вступает в переговоры с противоположной стороной, занимается поиском компромиссных, взаимоприемлемых решений. В-пятых, введение примирительных процедур может негативно сказаться на профессиональном мастерстве оперативных работников, следователей и прокуроров: они не будут стремиться изобличить обвиняемого вменить ему все эпизоды совершенных им преступлений, так как им будет достаточно того, чтобы обвиняемый признался хотя бы в совершении части совершенных преступных деяний. В-шестьхх, применение примирительной формы разбирательства будет способствовать тенденции либерализации практики наказания по сравнению с практикой наказания в обычных судах. Это может подвергнуть “эрозии” устои правопорядка в государстве.
Нам представляется, что доводы критиков примирительной формы разбирательства дел по сравнению с аргументами “за” звучат не столь убедительно. Эта форма разбирательства не противоречит принципу законности, если ее не идеализировать.
1. До внедрения в практику примирительной формы разбирательства дел, все процедуры, связанные с этой моделью, должны быть подробно расписаны в процессу-. альном законодательстве. Все действия субъектов (адвоката, прокурора, потерпевшего, виновных и судьи) будут детально регламентированы уголовно-процессу-альным законом.
2. В переговорах о признании вины активное участие принимает прокурор, который в соответствии со ст. 31 Закона “О прокуратуре Российской Федерации” в своей деятельности руководствуется только требованиями закона. Сам факт его участия в примирительном урегулировании является достаточной гарантией соблюдения принципа законности. В силу должностных полномочий прокурор обязан осуществлять свою деятельность в пределах действующего законодательства и надзирать, чтобы и другие участники не нарушили требований закона.
3. Свидетельством соблюдения принципа законности, безусловно, является также участие в процедуре потерпевшего, чьи права и интересы ущемлены виновным совершившим преступление. Согласно ст. 53 УПК он будет до заключения соглашения требовать восстановления его нарушенных прав и интересов, возмещения морального и материального ущерба. Активная роль потерпевшего в примирительной процедуре является фактором, укрепляющим принцип законности.
4. Роль адвоката в примирительной процедуре также неординарна и специфична. Он должен вести “челночные” переговоры с прокурором, потерпевшим и лицом, совершившим преступление, выполняя функции своеобразного заинтересованного посредника. Несмотря на то что главной его задачей является отстаивание интересов подзащитного, его амплуа как защитника и разъясните-ля законов, бесспорно также положительно влияет на разбирательство конфликта в правовой среде. В соответствии со ст. 16 Положения об адвокатуре РСФСР адвокат обязан в своей деятельности точно и неуклонно соблюдать требования действующего законодательства, использовать все предусмотренные законом средства и способы защиты прав и законных интересов граждан, обратившихся к нему за юридической помощью. Заметим, что адвокат, так же как и прокурор, ведет наблюдение за соблюдением законов при осуществлении примирительной процедуры, являясь своеобразным “барьером” на пути нарушения законности.
5. Все усилия лица, совершившего преступление, будут направлены на защиту его прав и интересов через адвоката, своего представителя или непосредственно самим, что, естественно, позитивно скажется на законности разбирательства конфликта, так как на малейшее ограничение его прав он будет незамедлительно реагировать возможными правовыми средствами. Роль адвоката в данном случае значительно отличается от его полномочий при осуществлении обычного правосудия. Его усилия нацелены в основном на достижение соглашения выгодного для его подзащитного. Он намерен раскрыть обвиняемому (подсудимому) юридическую сущность обвинения и ожидаемой меры наказания, пытается склонить к признанию вины, будучи уверенным и убежденным в его виновности, чтобы, используя примирительную процедуру, облегчить его участь. Такая позиция обычно строится на весомых доказательствах, фигурирующих в деле.
6. Ключевую роль по определению законности подписанного соглашения о признании вины должен играть профессиональный судья. Он выясняет, было ли признание вины со стороны обвиняемого (подсудимого) добровольным, без всякого психического и физического давления, устанавливает, нарушены ли нормы материального права и процессуальные права потерпевшего с целью склонить его к заключению соглашения. Убедившись в том, что соглашение о признании вины подписано в рамках закона, он его утверждает. Следует заметить, что в уголовном законодательстве и судебной практике России имеет место тенденция к расширению сферы применения поощрительных норм, стимулирующих позитивное поведение лиц, совершивших преступление. Поэтому введение в уголовно-процессуальное законодательство примирительных процедур является велением времени.
Одними мерами ужесточения наказания невозможно добиться снижения роста преступности и перевоспитания осужденных, поэтому государство в необходимых случаях должно прибегать к более эффективным поощрительным нормам, которые взамен смягчения наказания предлагает обвиняемым и подсудимым добровольно признаться в совершении преступления.
Признание вины имеет большое значение для реализации принципов законности, справедливости и неотвратимости наказания. Признавая свою вину, лицо не только словесно выражает раскаяние в содеянном, но и подтверждает это конкретными действиями и поступками. Прокурор и судья должны тщательно проверить правдивость и достоверность признательных показаний.
Наиболее типична ситуация, когда обвиняемый и подсудимый признают вину, раскаиваются в совершенном, подтверждая это другими фактами и обстоятельствами, но признание вины не подкреплено другими доказательствами. При исследовании признания вины необходимо изучать и учитывать характерологические особенности, психическое состояние, социальные и нравственные установки и ценности обвиняемого (подсудимого).
Совершенно иная ситуация возникает в суде при исследовании деятельного раскаяния обвиняемого (подсудимого) в случаях его отказа от признания своей вины на предварительном следствии или изменения показаний. Выяснив путем допроса обвиняемого причины дачи признательных показаний (применение незаконных методов следствия, самооговор и т.п.), судья должен тщательно их проверить и подробно исследовать все фактические данные. Необходимо также выявить, оценить и устранить все имеющиеся противоречия в доказательствах, связанных с признанием вины. В любой ситуации должны быть исследованы истинные мотивы, цели и причины признания вины обвиняемым и подсудимым.
При признании вины и раскаянии вследствие сомооговора судом могут быть установлены такие его причины, как желание сменить режим содержания или продлить свое нахождение в следственном изоляторе, уклониться от ответственности за более тяжкие деяния, создать ложное алиби либо признаться в серии однородных ранее нераскрытых преступлений и др. ( см. Щерба С. Оценка судом деятельности раскаяния обвиняемого (подсудимого) // Советская юстиция. — 1993. — №13. — С.11). Только тщательное исследование всех обстоятельств преступления и собранных фактических данных позволит в таких ситуациях доказать подлинность акта признания вины.
Надо ли радоваться признанию вины? Признание обвиняемого по закону — “рядовое доказательство”. Его надо проверить и подтвердить путем выявления материальных и идеальных (в памяти людей) следов преступлений ( см Петелин Б. Допрос подсудимого: вопросы вины // Советская юстиция. — 1992. —№21 -22. —С.15).
Признание может быть полным или частичным. Так, признавая себя виновным, обвиняемый (подсудимый) может отклонить ряд вмененных ему эпизодов обвинения, оспаривать правильность квалификации содеянного. Определяющим элементом является признание, что он совершил инкриминируемое деяние и согласен с его оценкой в качестве преступного, в связи с чем признает себя виновным.
В. И. Каминская предлагает ограничить сознание обвиняемого, которое, по ее мнению, всегда должно быть полным, “от признания обвиняемым правильности отдельных фактов или сторон обвинения, сопровождаемого отрицанием других фактов или квалификации признаваемых им фактов в качестве преступления ( см. Каминская В.И. Показания обвиняемого в советском уголовном процессе. — М., I960. — С.74). Такое разграничение представляется искусственным. Сознание обвиняемого и признание им правильности предъявленного обвинения суть одно и то же, и именно в этом смысле употребляется термин “признание” в ст. 77 У ПК. Однако та часть показаний, в которой отрицаются инкриминируемые факты или оспаривается их квалификация в качестве преступных, в равной мере не может быть семантически отнесена ни к сознанию, ни к признанию.
Известно, что в теории доказательств концепция А. Я. Вышинского “признание вины — царица доказательств” была подвергнута решительной критике и была отвергнута как противоречащая принципам уголовного процесса. Критику ошибочных положений А-Я.Вышинского см. в статьях: Бовин А. А. Истина в правосудии // Известия. — 1962. — 8 февраля; Винберг А. И; Коча-рое Г. И., Минысмский Г. М. Против прочных теорий Вышинского в советском уголовном процессе // Социалистическая законность. — 1962. — №3; Жогт Н. В. Выше уровень юридической науки и юридического образования в СССР // Социалистическая законность. — 1964. — №9.
Эта концепция реализовывалась правоохранительными органами в периоды репрессий методами психического и физического насилия. Признания, как правило, выбивались при помощи угроз, шантажа и пыток. Но, несмотря на эти трагические годы массовых нарушений законности и прав человека, признательные показания как один из видов доказательств не утратили своей значимости.
Добровольное, без всякого давления признание вины может сыграть существенную роль в процессе доказывания. Для того чтобы признать обвиняемого виновным, одних его признательных показаний явно не достаточно. Поэтому законодатели в ч. 2 ст. 77 УПК указали, что “признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при совокупности других доказательств”. Поэтому опасения, что “голое” признание вины обвиняемого может лечь в основу приговора, безосновательны.
На практике, конечно, не исключены случаи оговора обвиняемым самого себя под давлением или угрозой сурового наказания. Но такое возможно только при заключении соглашения о признании вины и при осуществлении традиционного судопроизводства.
Значение показаний обвиняемого связано и с доказыванием чистосердечности его раскаяния. Так, значение показаний конкретного обвиняемого может быть правильно определено лишь применительно к особенностям каждого дела, независимо от того, признает или отрицает он свою виновность, дает правдивые показания о своих действиях или в отношении других лиц или нет.
Неправильность подхода к показаниям обвиняемого как к “лучшему доказательству” вовсе не означает, что к ним надо подходить как к “худшему” доказательству” или вообще отрицать их значение. Нельзя согласиться с утверждением, что правосудие должно быть организовано таким образом, чтобы все усилия органов расследования и суда направлялись “на поиски” доказательств, лежащих вне показаний обвиняемого, его признания, его поведения ( см. Петрухин И. Л. Имеют ли доказательственное значение ложные показания обвиняемого // Советская юстиция. — 1965. — №37. — С. 15). Очевидно, что подобное требование может привести не только к утрате важных доказательств, но и к игнорированию показаний обвиняемого, данных им в свою защиту. Учитывая значение этих показаний, тенденция вести доказывание, минуя их, представляется не менее вредной, чем установка на получение сознания во что бы то ни стало.
Нельзя согласиться с точкой зрения М. П. Шаламова о том, что “сознание обвиняемого не является доказательством” ( см. Шалимов М. П. К вопросу об оценке сознания обвиняемого // Советское государство и право. — 1956. — №8. Точка зрения Шаламова М. П. была подвергнута справедливой критике Рахуновым Р. Д.: Доказательственное значение признания обвиняемого по советскому уголовному процессу // Советское государство и право. — 1956. — №8). Здесь сознание как выражение субъективного отношения обвиняемого к предъявленному обвинению искусственно отрывается от сознания как показаний по существу дела. Между тем значение тех или иных показаний определяется не наличием или отсутствием в них оценочных суждений, а их информационным содержанием и обоснованностью.
Выслушав объяснения обвиняемого по поводу предъявленного обвинения, важно еще раз проверить достоверность собранных доказательств. Кроме того, никогда не исключается возможность получения новых, еще не известных данных.
Неверно думать, что обвиняемый (подсудимый), признавший себя виновным, всегда говорит правду, а отрицающий свою вину всегда дает ложные показания. Отрицание вины может быть столь же правдивым, как и признание, а последнее, напротив, нередко является результатом самооговора или заблуждения. В показаниях одного и того же лица ложь нередко сочетается с правдой, а отношение допрашиваемого к тем или иным фактам может изменяться еще в ходе допроса. Ложь обычно выражается в сообщении вымышленных данных, умолчании о сведениях, имеющих значение для установления истины, или искажении действительности путем частичной замены фактических обстоятельств вымышленными ( см. Адамов Ю. П. Факты, влияющие на выбор вида лжи при свидетельствовании. Вопросы судебной психологии. — М., 1971. — С.80 — 90).
Известно, что обвиняемый (подсудимый) обычно испытывает борьбу мотивов, которая переживается как глубокий внутренний конфликт, из которого человек должен выйти, приняв определенное решение и совершив необходимые действия (в рассматриваемом плане путем дачи тех или иных показаний). Победивший мотив определяет позицию обвиняемого (подсудимого) по тому или иному вопросу, что находит отражение в его показаниях. Отсюда следует, что правильное определение доминирующего мотива является важным элементом оценки показаний, помогающим отличить правду от лжи. Ложь и симуляция у здоровых лиц всеща выступает как хорошо осознанная мотивами и целью" (Фелияская Н; Станишевская Н. Использование, психологических знаний в уголовном процессе // Советская юстиция. — 1971. — №7. — С.6).
Наиболее распространенными мотивами ложных показаний являются:
боязнь ответственности за содеянное и наказания; надежда на то, что преступление не будет раскрыто без признания; сокрытие соучастников (из боязни мести или по другим причинам);
опасения, что будут оглашены интимные стороны жизни.
Распространено мнение, что лицо, совершившее преступление, признается в этом только в тех случаях, когда у него нет иного выхода или ему это выгодно. Следует согласиться с тем, что нередко признание делается именно по этим причинам. Однако нельзя отрицать возможность получения признания по иным мотивам, несмотря на то что показания исходят от лица, совершившего преступление. Известно, что допрашиваемый обычно переживает борьбу мотивов двоякого рода: с одной стороны, это раскаяние, чувство долга, собственного достоинства, искренность и стыд за содеянное, а с другой — страх перед ответственностью, которая побуждает его отрицать вину.
Позиция, занятая допрашиваемым, в определяющей степени зависит от того, как он сам расценивает свои действия. Если он внутренне переживает совершенное, понимает в полной мере правоправность своих действий, его защитная реакция носит менее активный характер. Нередко допрашиваемый в таком состоянии сам испытывает потребность “выговориться”, рассказать о своих переживаниях.
Признанию под влиянием положительных эмоций способствует и то обстоятельство, что притягательность правды и ее сила в ней самой, в то время как ложь требует усилий, непрерывного напряжения, подавления действительных образов мнимыми фактами, что требует постоянного самоконтроля и вносит дезорганизацию в психическую жизнь человека” ( см. Саукуп Я. Повинность и самооговор: Автореферат диссертации. — М., — 1964. -С.14).
Убедительным примером признания вины под влиянием позитивных факторов является чистосердечное раскаяние, которое всегда связано с признанием, но имеет важные дополнительные признаки. К их числу относятся осознание вины, осуждение своего поступка, сожаление о содеянном. Известно, что сознавшийся обвиняемый не всегда испытывает подобные чувства, несмотря на положительный ответ о виновности, поэтому очень важно распознать в сознании чистосердечное раскаяние,являющееся убедительным признаком достоверности показаний.
Признаки, свидетельствующие о наличии чистосердечного раскаяния, могут быть выявлены путем постановки допрашиваемому соответствующих вопросов, направленных на выяснение его отношения к содеянному. При этом следует иметь в виду, что раскаявшийся человек может искажать действительность в своих показаниях в результате заблуждения. Поэтому показания раскаявшегося подвергаются такой же тщательной проверке, как и все иные. В частности, важно выяснить, не является ли признание вины следствием такого не столь редкого явления, как самооговор. Иногда обвиняемый признает вину в силу своей юридической неосведомленности, не понимая подлинного значения совершенного им деяния. Наконец, в показаниях обвиняемого, признавшего себя виновным, возможны ошибки, возникшие вследствие слабости памяти, неблагоприятных условий восприятия или в результате волнения.
Для того чтобы отличить истинное признание от самооговора, необходимо сопоставить сведения, содержащиеся в показании с другими данными. В показаниях обвиняемого (подсудимого) особенно ценно подтверждение тех фактов, которые уже известны по делу. Разумеется, и в этой части сознание имеет доказательственное значение, но в то же время оно не исключает предположений, что соответствующие сведения могли быть подсказаны ему разговорами различных лиц по поводу совершенного преступления и т.д. Объективным критерием достоверности признания является прежде всего фактическая информация, которая до этого по делу не была известна. Так, он может сообщить, что похищенные вещи спрятаны в определенном месте, что на месте происшествия оставлены характерные следы, которые можно обнаружить при повторном осмотре и т. д. Обвиняемый (подсудимый) может сообщить не только данные, которые подтверждают совершение преступления, но и указать лиц, показания которых могут подтвердить эти факты. Последующее совпадение содержания его показаний с показаниями этих лиц служит одним из оснований для вывода о правильности как тех, так и других.
Стремление получить у обвиняемого (подсудимого) правдивые показания, их анализ и оценка в совокупности с другими доказательствами вины с целью установления истинности признания также способствует укреплению принципа законности.
Из всего изложенного следует, что примирительные формы разбирательства уголовных дел хотя и отличаются от обычных моделей уголовного процесса, тем не менее осуществляются в рамках принципа законности. Все участники процессуальной деятельности — орган дознания, следователь, прокурор, защитник и судья — призваны соблюдать предписания закона. Они в силу своего должностного и процессуального положения вовсе не заинтересованы в том, чтобы примирительные процедуры реализовывались вне пределов правового пространства, поэтому при осуществлении своих полномочий будут максимально стремиться к соблюдению законных прав и интересов потерпевшего, обвиняемого и подсудимого, чтобы последние не были привлечены к ответственности на основании ложных признательных показаний.
 
2. 3. История примирительных процедур и их роль в разрешении криминальных конфликтов
На всем протяжении существования первобытного общества от первоначальных стадий и до его распада существовали разнообразные формы урегулирования конфликтов.
Мужчины и женщины рода, фратрии, племени выбирали старейшину для решения вопросов и споров в их обычной жизни. Старейшина не располагал никакими средствами принуждения, кроме общественного мнения. Он хорошо знал обычаи, но это был суд не в современном понимании этого слова, а некое подобие общественного суда. И последствия разрешения конфликта нельзя рассматривать как нынешнее наказание. Если, например, нарушителя родовой дисциплины изгоняли из рода, лишали помощи и этот человек делался беззащитным против всякого внешнего воздействия, то в такой мере принуждения выражались интересы всего общества, рода или племени.
При этом нет никаких данных о том, что такая мера принималась по жалобе кого-либо из членов рода и после специального разбирательства дела. В них не было необходимости, так как каждый проступок члена родовой общины немедленно делался известным всем сородичам. В оценке его не могло быть никаких расхождений, если он представлялся опасным для существования общины.
В процессуальной литературе широко распространен взгляд, согласно которому первоначальной формой процесса была форма частно-исковая, или обвинительная. Процесс якобы начинался по воле потерпевшего и протекал в виде состязания сторон (истца-обвинителя и ответчика-обвиняемого) перед пассивным судом ( см. Шпилевский С. Союз родственной защиты у древних германцев и славян. — Казань, 1866. — С.38).
По мнению ряда ученых, такой процесс существовал еще до появления государства. "История уголовного процесса начинается господством в нем частного начала... Мало-помалу выясняется и постепенно развивается публичное начало уголовного процесса; он становится делом общественным, государственным",- говорит И.Я. Фойницкий в своем историческом очерке уголовного процесса (Фойнчцкчй ИЯ. Курс уголовного судопроизводства. Изд.З-е. — СПб, 1902. — T.I. —С. 14). Приведенное высказывание типично для ученых; максимум свободы отдельного лица, его индивидуальные права и всегда существующий суд, куда обращаются потерпевшие от преступления лица, - такова картина самого древнего общества (см.: Рогозин Н.Н. Уголовное судопроизводство. Изд. 3-е. — Петроград, 1916. -- С. 19).
Лишь спустя длительный период времени, когда развился взгляд на преступление как на действие, опасное для всего общества, государство стало брать на себя функцию активного преследования преступников и таким образом возникла новая форма процесса — розыскная (или инквизиционная). Такая схема возникновения и развития процесса создана путем “теоретических соображений” и резко расходится с действительностью.
Недостаток точных данных, относящихся к зарождению первоначальных форм суда и процесса у многих народов Европы, заставляет при изучении этого вопроса обратиться к сравнительным историческим данным, а также к этнографическим материалам о правовых обычаях тех народов, у которых сохранились пережитки родового строя. Изучение этих материалов позволяет обобщить разрозненные сведения, проверить различные, иногда противоречивые нормы древних “Правд”, судебников и летописных источников и найти решение вопроса о зачаточных формах суда и процесса, соответствующих всему строю жизни общества, в котором зарождались классы и начиналось классовое регулирование, направляемое интересами господствующего класса.
Известно, что с разложением родового строя и ростом имущественной дифференциации возросло число конфликтов как внутри самого родового общества, так и между соседними родовыми обществами. Многочисленные памятники истории, эпос различных народов, их поговорки и пословицы, а также пережитки родового быта, описанные этнографами и историками права, дают возможность более или менее полно представить, какие органы и какими способами разрешали эти конфликты.
Некоторые из перечисленных материалов использовались исследователями истории права, и в частности уголовного процесса. Однако истинный смысл привлекаемых к исследованию источников обычно извращался перенесением в эпоху родового строя современных понятий о государстве, суде и процессе. Поэтому при описании соответствующих явлений, напоминающих некоторыми своими чертами судебное разбирательство уголовных дел, надо исходить из совокупности признаков понятия “уголовный процесс” и тщательно избегать модернизации при освещении порядка и разрешении конфликтов в дого-сударственном обществе.
В Древней Руси процессуальные отношения сторон устанавливались по общему правилу — договором между ними. Содержание этого договора составляли следующие вопросы:
предмет спора, судья, к которому следует идти за решением, и срок явки в суд. Впрочем, второй из этих трех предметов входил в договор лишь в древнейшее время. На это в эпоху “Русской Правды” есть прямые указания: “Русский не должен звать латинянина на суд другого князя, кроме князя смоленского; разве если сам захочет, то пусть идет” (Дог. 1229 г., ст. 28). В позднейшее время на это есть только намеки: если стороны назначили срок явки к какому-либо судье и этот судья переменится, то это не освобождает их от обязанности явиться в срок к новому судье (Новг. судн. гр., 30).
В позднейшее время существенным условием договора становится срок. Важное значение этого условия определяется тем, что сторона не выполнившая его, то есть не явившаяся в установленный срок, тем самым теряла иск; противная сторона получала бессудную грамоту (приговор, состоявшийся без суда). В более позднюю эпоху договор совершался при участии судебной власти, к которой истец обращался за содействием уже по общему правилу. Судебная власть выделяла исполнителя (дог. 1229 г., ст. 21), который в последующих памятниках назывался приставом. Те из приставов, которые исправляли свои обязанности внутри города, назывались подвойскими.
Примирение обвинителя с обвиняемым (кроме дел о ведомых лихих людях) допускалось в любой стадии процесса. Оно влекло прекращение дела с уплатой судебных пошлин. Как видно из текста Судебника, противники могли примириться даже перед началом судебного поединка (“а досудятся до поля, а у поля не стояв помиряться...").
Немалый исследовательский интерес представляют также примирительные процедуры народов Кавказа, используемые при разрешении криминальных конфликтов.
Для лица, знакомого с этнографией и историей права, достаточно представить себе в самых общих чертах обычное уголовное право кавказских народов. Родовой быт, где они существуют, необходимо предполагает культ предков, семейные и родовые святыни и определенную систему чувств и представлений как внутреннюю, духовную сущность, с одной стороны, и определенную систему правовых институтов и обычаев как свое внешнее выражение — с другой. Правда, в государствах Грузии и некоторых владениях Дагестана с начала XVII в. действовали так называемые законы царя Вахтанга VI и уцмия кайтагского Рустем-хана, но эти памятники законодательства были простыми сборниками народных обычаев, содержали в себе часто повествовательное изложение народного правосознания и давались судьям не только для точного исполнения, а лишь для сведения: вот, мол, как поступали мудрые люди в подобных случаях. Хотя христианство и ислам из России, Турции и Персии влияли на различные части Кавказа и образовали в обычном праве местного населения пестрые и иногда весьма значительные наслоения, но все же им не удалось ни заменить народного права системой формальных определений, ни уничтожить основные черты естественноисторического права, свойственного родовому быту.
Везде господствовала частно-правовая точки зрения, только в государствах Грузии, да в ханских владениях подлежали публичному преследованию преступления государственные, ограбления казны и сопротивление властям, а также такие преступники, как “профессиональные воры” и “заведомые разбойники”. В ханских владениях преследовались тем же порядком под влиянием шариата и торговых сношений с Персией кражи, разбой и мошеннические действия торговцев, а в христианских государствах (под влиянием церкви) — святотатство. Все остальные преступления против личности и имущества, то есть убийства, нанесение ран и увечий, грабежи, поджоги, изнасилование, похищение невест и т.д., преследовались повсеместно не иначе, как по требованию самого потерпевшего или его ближайших родственников. Точно так же в полном согласии с условиями родового быта нигде не преследовались, по крайней мере светским судом, отцеубийство, братоубийство, сыноубийство и вообще преступления, совершенные в родовой среде. Фактические отношения, возникавшие в этой среде, оставались вне области права, ибо субъектом права был не человек, а семейная или родовая община. За спиной истца и ответчика, обвинителя и подсудимого стоял весь его род; отвечал прежде всего осужденный, но расплачивались за него всем имуществом, состоящим в нераздельной собственности его семьи или рода. Сын платил за отца долги даже тогда, когда он не получал от него никакого наследства. При несостоятельности преступника он со всей семьей поступал в холопы в семью потерпевшего.
Кровная месть была религиозным и нравственным долгом всего рода убитого, особенно его ближайших родственников. Среди населения, исповедующего ислам, этот долг был узаконен, так как был освящен Кораном. Только в некоторых частях Грузии христианству и развившейся гражданственности удалось вытеснить кровомщение, заменив его денежным выкупом в пользу семьи убитого в размере 7680 руб. за кровь князя или епископа, 480 руб. — дворянина или священника и 120 рублей — крепостного крестьянина.
Господствовавшим, а в большинстве местностей даже единственным наказанием было денежное удовлетворение потерпевшего. Палец, зуб, глаз, всякого рода бесчестие — все имело определенную цену. Сверх этого преступник нередко уплачивал определенный обычаем денежный штраф, который шел на содержание должностных лиц местного управления. Смертная казнь практиковалась только в закавказских владениях как проявление царского и ханского произвола. Она никогда не узаконивалась обычаем. Членовредительным наказаниям подвергались в тех же владениях по местным обычаям государственные изменники, “заведомые разбойники” и “профессиональные воры”. Телесные наказания, узаконенные Кораном и шариатом взамен денежных штрафов, практиковались только в южных ханствах. Лишение свободы в виде сажания в яму существовало среди мусульман, причем не в качестве наказания, а только для понуждения к расчету неисправного должника, так как шариат, по которому разрешались все семейные и имущественные споры мусульман, воспрещал принудительную продажу имущества должника, если он по состоянию своих актива и пассива не признавался несостоятельным.
В тех ханствах, где кражи преследовались полицейским порядком, вор за первую кражу все же не подвергался личному наказанию, а только удовлетворял потерпевшего и обязывался присягой не воровать более, за вторую кражу его били жасминовыми прутьями по спине, опять приводили к присяге и взыскивали стоимость им похищенного, а за третью ему отсекали ухо или руку либо сбрасывали с высокой башни.
Если попытаться выяснить, что такое преступление и что такое наказание по обычному праву кавказцев, то получим ответы, которые не удовлетворят ни одного из современных юристов.
Преступление есть ни грех, ни вина, ни посягательство на нравственный правопорядок, ни нарушение закона или чьего-либо права, ни даже причинение вреда. По их понятиям, деяние остается преступным даже тогда, когда оно совершено без всякого греха и без всякой вины. Оно не посягательство на нравственный правопорядок, ибо подобные идеалы или вовсе чужды их сознанию, или еще бессильны стать фактором народной жизни. Оно не нарушение закона или чьего-либо права, ибо это кумиры современной европейской цивилизации не имеют в их глазах решительно никакой цены. Оно не причинение вреда, ибо причинение вреда преступно и важно в глазах общества ни само по себе, а только как повод к враждебному столкновению родовых или семейных общин, составляющих данный союз.
Равным образом и наказание, будучи реакцией на преступление со стороны общества, имеет здесь целью не воздаяние преступнику за его деяния, не исправление или устрашение преступника, не подавление порочных инстинктов населения, ни даже освобождение общества от опасных элементов, а только восстановление внутри общества мира, нарушенного преступлением.
При совершении убийства убийца не остается безнаказанным, обычай вынуждает его и его родных соблюдать все, что может способствовать восстановлению мира. Он, его семья, а первые сорок дней и все его ближайшие родственники не могут не только жить, но и показываться в своем селении: это могло бы затруднять отношения между двумя общинами, имеющими кровные счеты. До примирения убийца не может отчуждать имущество, оставшееся у него в деревне, и не может им пользоваться; этим он свидетельствует, что и его имущество, и его жизнь как бы не принадлежат ему, а находятся во власти родных убитого. Он должен пользоваться всеми средствами, чтобы смягчить гнев своих мстителей. Например, у хевсур он посылает каждый месяц родным убитого по барашку на поминовение души усопшего, а у кумыков он в знак покаяния не стрижет волос и не меняет одежды. Преступник вынужден искать заработок для предстоящей ему уплаты цены крови, и в то же время не может без риска покидать своего убежища. Он не смеет появляться ни на одном празднике или пиршестве. Напрасно убийца стал бы искать выхода из этого положения бегством к чужеземцам или иноплеменникам. Не только побег, но и сама смерть его не прекращает междуродовой вражды: на его место в положение убийцы ставится тотчас самый близкий из его родственников.
Только окончательное примирение возвращало убийце спокойствие и безопасность, но примирение не могло состояться раньше года, ибо таково требование приличия. По истечении этого срока начинались мирные переговоры. В них принимали участие не только родственники обеих сторон, но и духовные и иные почетнейшие лица соседних общин и местные беки, дворяне, князья, а в прежние времена даже сами цари и ханы. Условия мира вырабатывались при этом согласно местным обычаям и во всех подробностях. Когда переговоры завершались, кровник отправлял в род убитого условленный выкуп, например 360 баранов (у пшавов), или 54 коровы (у осетин), или 120 руб. (у некоторых племен Дагестана), а затем, предшест-вуемый торжественной процессией почетных лиц, босой и одетый в рубище шел на могилу убитого или в иное назначенное ему место. Здесь, склонив голову, просил прощения, произнося установленные местным ритуалом формулы. После того старший из родных убитого брал ножницы и выстригал ему прядь волос или совершал иное символическое действие в знак помилования. Дело заканчивалось общим примирительным пиром двух родовых общин за счет рода виновного.
Так наказывали за любое убийство: умышленное, неосторожное или случайное. Обычное право не различает этих видов вины. Да и зачем ему делить эти различия, если задача его вовсе не в том, чтобы наказать за грех, а только в том, чтобы предупредить междоусобицу внутри племени и восстановить нарушенный мир. Убийства человека достаточно, чтобы побудить инстинкт мести у его родных. Если умирающий от смертельной раны успел простить своего убийцу, то его воля священна для его родных и мщения быть не может, а следовательно, обществу нет дела до происшедшего. Но если прощения не было и месть по народным понятиям была неизбежна, обществу не оставалось ничего более как помешать личному столкновению поссорившихся и заменить убийство кровника обычным выкупом. С другой стороны, покушение на убийство не служило законным поводом к вражде и мщению и не влекло за собою никакого наказания. Только если выстрел, сделанный в противника в ссоре, сопровождался промахом или хотя бы повреждением, то требовалось примирительное угощение.
Следует отметить, что не подлежали никакому преследованию подстрекатели убийства, сообщники, пособники, укрыватели. Отвечал только совершивший убийство. Это объясняется тем, что, ставя правовые границы мщению, общество признавало справедливым лишение только одной жизни. Увеличивать же круг обвиняемых лиц далее границ правомерного мщения не было надобности, так как это не способствовало восстановлению мира. Поэтому большинство адатов говорит: в убийстве всегда обвиняется один, хотя бы число убийц или число нанесенных ран было и более.
Те же последствия, как и за убийство, в большинстве мест-ностей с мусульманским населением устанавливались обычным правом за прелюбодеяние или изнасилование замужней женщины, причем виновный становился кровником ее мужа.
Мщения за раны и увечья по принципу “око за око, зуб за зуб” к началу русского владычества на Кавказе было уже повсеместно вытеснено соответствующим вознаграждением потерпевшего. Личные оскорбления, а равно и нанесение побоев не наказывались вовсе. Каждый молодец должен был уметь, очевидно, постоять за себя сам , без содействия своих родичей. Только нанесение удара женщине наказывалось небольшим вознаграждением в ее пользу.
Все имущественные преступления (кража, грабеж, поджег, за исключением указанных выше) влекли за собой возмещение убытков потерпевшего в одинарном (у большинства лезгинских племен), двойном (например, у чеченцев) или даже тройном размере. Такими вознаграждениями обычному праву удалось вытеснить опасное для мирного сожительства “барантование”, которое продолжало быть способом удовлетворения имущественных претензий между родовыми общинами, не входившими в общий союз.
Несмотря на то что в кавказских ханствах и в государствах Грузии существовали постоянные суды правительственного характера, а прочие племена, за небольшими исключениями, не имели иного суда, кроме посредников, избиравшихся для каждого случая сторонами из почетных стариков, прославившихся знанием обычного права, процесс этот повсеместно на Кавказе имел один и тот же характер.
Право возбуждения уголовного преследования принадлежало только потерпевшему и в некоторых случаях его ближайшим родственникам. Закон не только не предписывал донесения о свершенном преступлении, но даже объявлял подобное вмешательство в дело постороннего лица поступком греховным и предосудительным: “Только в случае святотатства и измены царю следовало огласить об узнанном”. То же говорит соответствующая статья “Законов армянских”: “Никто не должен доносить о смертоубийстве или ином преступлении на ближнего своего, если убит не отец или другой родственник доносителя”. С нескрываемым презрением к “доносчику” относились и законы уцмия Рустем-хана. Очевидно, что участие постороннего обличителя могло быть выгодно для раскрытия судебной истины, но это сеяло вражду, потому было невыгодно для мирного жительства людей, а последнее гораздо важнее.
Одно голое подозрение, без всяких иных поводов к обвинению признавалось достаточным для возбуждения уголовного иска и предания суду заподозренного лица. С общественной точки зрения подозрение являлось фактом, с которым суду надлежало считаться, чтобы потерпевший не искал иных способов удовлетворения своей претензии; с точки зрения заподозренного в приглашении разобраться судом не было ничего унизительного, это представлялось лучшим способом предотвращения более опасных последствий мщения. “Дело мое никуда не должно направляться от тебя, — говорил осетин, — сердце мое неспокойно в отношении тебя, подозревать мне больше некого”. Произнесение этих слов означало вызов в суд. Только кадии (судьи) и другие должностные лица, пользующиеся особым доверием общества, стояли выше подозрения. Для привлечения их к ответственности требовались свидетельское показание истца или предсмертное заявление убитого, вещественные доказательства, какая-либо косвенная улика, посторонние свидетели или, наконец, собственное сознание заподозренного.
Главная и притом повсеместная особенность процесса состояла в крайне ограниченном пользовании свидетелями. Каких свидетелей мог представить истец-обвинитель? Допустим, что убийство, нанесение ран, грабеж учинены на глазах нескольких очевидцев. Истец не имел права ими воспользоваться, если эти очевидцы -- его сородичи. Они не могли быть свидетелями по солидарности их интересов с интересами самого истца. Поэтому обычное право некоторых племен (например, лезгинских) даже не допускало к свидетельству чужеродна. Свидетелями истца по этим адатам могли быть только одно-сельцы ответчика, то есть те, кто принадлежит к роду ответчика. Из лиц, не принадлежащих к этому кругу, допускались к свидетельству только кунаки ответчика, живущие в одной деревне с истцом. Как односелец истца он имел законный повод вмешаться в дело, как кунак ответчика он ни в каком случае не мог опорочить напрасно своего друга. По своему исключительному положению между обеими сторонами именно он мог содействовать мирному разрешению возникшего столкновения, а потому его участие в деле обычай признавал желательным.
При таких ограничениях истец лишь изредка мог воспользоваться свидетелями, так же как и вещественными доказательствами. Поэтому единственным судебным доказательством оставалась обвинительная присяга истца или очистительная присяга ответчика. Не следует умалять значения этого акта. В начале русского владычества на Кавказе присяга повсеместно была отличнейшим средством к раскрытию судебной истины. Кому предоставить присягу, зависело от усмотрения судей. Они предоставляли ее обычно той стороне, которая по обстоятельствам дела была им более правой: истцу, когда он был и потерпевшим, очевидцем при ограблении или ранении; а во всех остальных случаях преимущественно ответчику. Истец или ответчик присягали не иначе, как вместе со своими родственниками, числом от двух до сорока, в зависимости от важности обвинения. В соприсягатели назначались, по возможности, только ближайшие родственники, так как им лучше известно все относящееся к жизни присягающей стороны. Требовалось утверждать присягой только правду, которая наиболее связывала их совесть.
В каждом племени знали такие страшные клятвы, перед которыми бледнели и затихали все остальные инстинкты. Призывая на себя тайные силы земли и неба, гнев предков и своих богов, присягающие утверждали, что такой-то совершил или, наоборот, не совершил такого-то преступного действия. Отказ даже одного из соприсягателей очистить присягою ответчика, хотя бы под предлогом незнания дела, считалось без дальнейших разъяснений несомненным доказательством его виновности, и ответчик подвергался всем последствиям обвинительного приговора. Точно так же отказ хотя бы одного из соприсягателей принять обвинительную присягу признавался несомненным доказательством неосновательности утверждений истца и влек за собой оправдательный приговор. Требование такой солидарности для всех соприсягателей не покажется чрезмерным, если принять во внимание, что к присяге призывались только те родственники, которые жили в одной деревне с ответчиком и имели возможность выведать у него всю истину в домашних условиях.
В делах о кражах суду обыкновенно предшествовал некоторый розыск. Его производили или сам потерпевший, или в большинстве случаев какой-нибудь специалист по этой части, который, оставаясь в тени, тайно выполнял поручения этого рода за условленное вознаграждение. Мастера выводить следы угнанной лошади или коровы, они доходили до отдаленного аула, где эти следы терялись, и здесь от своего кунака или иным образом узнавали о месте нахождения краденного. Получив от своего разведчика первоначальные сведения, в дело вступал потерпевший, который отправлялся на указанное место и производил там внезапный обыск. Дагестанские адаты содержали в себе подробнейшие правила для предупреждения споров, могущих возникнуть при розыске и опознании похищенного. Обыск составлял по этим адатам право потерпевшего. Кто не допускал в доме своем обыска, отвечал наравне с виновником кражи. Разыскав похищенное имущество, потерпевший не возвращал его тотчас же себе, а представлял вместе с хозяином обысканного дома местному сельскому кадию. Последний, не производя никаких расследований, передавал опознанное имущество в качестве спорного на хранение или кунаку потерпевшего, или иному доверенному лицу. После этого потерпевший возвращался домой и представлял своему кадию двух односелчан, не участвовавших в обыске, но знавших сворованное.
Кадий, расспросив представленных лиц, составлял подробную опись примет похищенных вещей с обозначением их собственника и времени их пропажи. Эти документы потерпевший вместе с теми же односельчанами представлял кадию обысканного селения, который, сличив опознанную вещь, предъявлял ее между другими подобными же вещами явившимся соседям истца. Узнанная при таких обстоятельствах вещь немедленно возвращалась ее собственнику. Если лицо, у которого обнаружили краденную вещь не мог указать, от кого он ее приобрел, то подвергался взысканию, определенному за воровство. Адаты предусматривали различные затруднения и споры, которые при этом могут возникнуть, и указывали процессуальные способы к их разрешению.
Таково в самых общих чертах обычное уголовное право народов Кавказа. Чуждое всяких прогрессивных задач, оно в то же время отлично служило мирному сожительству родовых и семейных общин и вполне соответствовало как родовому быту, так и религии, морали и правосознанию населения. Если тем не менее некоторые племен страдали порой именно от внутренних междоусобиц, а отдельные лица задыхались именно от недостатка свободы, то виновато в этом было не уголовное право, а слабость, плохая организация или даже отсутствие принудительной власти, не дававшей этому праву необходимой гарантии. Таким образом, описанное обычное право как нельзя лучше выполняло основную задачу всякого права — установление мира и стабильности.
Племенные союзы и государства кавказского края в общем правиле вовсе не задавались целью лишить свободы преступников и не пытались подавлять преступные инстинкты людей угрозою наказаний. Штрафы, которым независимо от вознаграждения потерпевших нередко подвергали виновного, составляли доход казны, судей, местных органов власти или выборных должностных лиц сельского управления, до сторожей включительно, и имели фискальный, а не уголовный характер. Однако не следует думать, что действие обычного права было благоприятным условием для развития преступности. Родовой быт в самом себе содержал специальный аппарат, который отлично выполнял важнейшие задачи современной уголовной политики. Семейный и родовой надзор старшины за поведением каждого из своих членов, вызывавшийся ответственностью рода за преступные деяния сородичей, предупреждал и пресекал преступления лучше, чем отдаленный надзор полиции. Живое чувство ответственности перед своим родом и невозможность избежать упреков, негодования или презрения своих сородичей подавляли преступные побуждения людей.
Каждый родственник убитого обязывался священным долгом мстить смертью убийце и его родственникам. Не исполнивший этого подвергался жесточайшему бесчестию, а семейство и даже весь род его — возможным обидам, поэтому после всякого убийства следовала явная война между родами убитого и убийцы.
Чтобы избежать кровного мщения, родственники преступника почти всегда ходатайствовали о примирении (берждалы), и как только получали согласие, обе стороны выбирали по нескольку посредников (терхонелег), всегда наблюдая, чтобы со стороны истцов было одним более. Посредники составляли совет и определяли меру возмездия детям мужского пола, а если их нет, то родственникам по мужскому колену. В случае несогласия в совете лишний посредник со стороны убитого, избираемый всегда старшиной или председателем, оканчивал спор, используя право увеличить взыскание. По окончании совета посредники требовали от виновного поручителей в точном исполнении их решений, которого ни ему, ни противной стороне, не объявляли, а держали в тайне до тех пор, пока оно не будет исполнено. Посредники сами осматривали имение и семейство виновного, определяли сроки платежа, ни одна сторона не знала ни о мере, ни о сроке удовлетворения. Виновный беспрекословно должен был платить в определенные сроки по их назначению; в противном же случае его к тому принуждали. После того как платеж по решению исполнялся, посредники объявляли об этом своим сторонам. Сверх платежа родственники убийцы при перемирии платили родственникам убитого бонган, то есть подарок, состоящий из нескольких коров или баранов, и тем избавлялись от преследования.
Плата за убийство или за кровь бывала различна, смотря по тому, насколько силен был род убитого. За убийство старейшины знатного рода, кроме бонгана, определялись 18 коров и день вспашки земли. В случае побега убийцы потерпевший, если желал, то имел право забрать его имение и семейство, исключая жену; даже родственники не избавлялись от платежа бонгана. Дети до 12 лет не подвергались убийству за кровь бежавшего убийцы. За раны, в зависимости от тяжести, взыскивалось по-разному: если на лице, то платили дороже (за нос назначалась плата более 100 коров), за руки, глаза и ноги платили так же, как и за убийство. За побои человеком незнатного рода того,кто происходил из рода почтеннейшего, взыскивалось до 18 коров.
Пойманного вора имели право бить столько, сколько желали, но если его лицу причиняли раны, то платили за рану, а если убивали, то за кровь. В случае совершения воровства на стороне, у чужих, у задержанного вора отбирали краденное, а за кражу у своих взыскивали в пользу хозяина стоимость краденного в пять раз. В случае совершения грабежа, взыскивалось ограбленное, за поджег — только убыток, а за обман и мошенничество взыскания не определялись.
За похищение женщин наказывались так же, как за убийство. Самим жестоким унижением считалось, если кто-то при свидетелях убьет собаку и скажет, что он убивал ее за принадлежность к такому-то роду. Такая обида очищалась только убийством.
При совершении преступлений у кавказских горцев дела рассматривались по адату. Что входит в понятие “адат”? Общей родовой сутью “адата” нужно считать обычай, живущий в народном предании. В Собрании кабардинских древних обрядов под адатами понимаются также обычаи, которые управляют народными делами Более подробно об этом см.: Материалы дела по истории мусульманского права на Кавказе. — 1875. — №34.
Есть еще третье значение адата — это местный закон, регулирующий отношения в конкретной местности между членами рода, общины, села и т.д. В сборнике ада-тов Владикавказских горцев 1844 г. об адате говорится как о суде, рассматривающем споры и конфликты, возникающие между членами общества, и определяющем наказание за провинности.
В праве мусульманских народов адат противопоставляется не только шариату (как местный обычай или общее предание мусульман), но и общему государственному закону. Таково значение адата — местного закона у восточных мусульман по отношению к законам верховного главы государства. Значение закона адат приобретал и на Кавказе, в особенности там, где вместе с ранним упрочением ислама начиналось кодифициро-вание обычного права, составление из обычаев, живших в народном предании, письменных сборников. Адаты, раз записанные в сборники, при дальнейшем применении в судебной практике превращались в строго обязательные “законы”. Так было в Дагестане, где благодаря арабским влияниям ислам являлся господствующим уже в VII в. и где местные адаты стали кодифицироваться с XI в. и до позднейшего времени удерживали значение действующих законов.
В настоящее время адат употребляется в Дагестане в смысле “закона, постановления”. Так было, например, со сборниками дагестанских адатов, составленными в XI в. Омар-ханом, или в XII в. — Рустем-ханом. Воспринимая адаты как законы, местные источники говорят об изменении, дополнении и пересмотре адатов, о введении новых адатов, хранении их в народных судах, о чтении адатов при разбирательстве дел на сходках и пр. ( См.: Адаты Макарова // Сборник сведений о кавказских горцах. — T.I. — С.73).
Источники дают ряд любопытных указаний на происхождение адата и формы его образования и развития. Главным органом в образовании адата кавказских горцев исстари являлись третейство и мировой суд посредников. Мировое разбирательство дел, “происходящих от несогласия между членами общества”, служило преобладающим источником горских адатов. “Суд посредников, не находя в адате установлении на новые случаи, должен был произносить еще не бывалые, хотя и применяющиеся к общему духу адата. Для решений подобного рода дел приглашались люди, сведущие в народных обычаях, и старики, которые могли сохранить в своей памяти какие-нибудь случаи, похожие на разбираемый. Постановленное таким образом решение называлось маслагатом (мир, мировая сделка). Маслагат,повторенный потом в других случаях, присоединялся к общей массе народных обычаев и окончательно обращался в адат”. См.: Амиров. Среди горцев северного Дагестана // Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). — Т. VII. — С.39, 40; Адаты Макарова 9, 11 и пр. Ср. ниже Сборник адатов малкарцев. — 1844. — Гл. IV. — Ст.29; Сборник адатов осетин. — 1859, а также др.
Значение маслагата как первичной формы образования ада-тов видно из всех показаний местных источников — у всех кавказских горцев маслагат как “мировая сделка, соглашение” в случаях, не решаемых существующим адатом, является первичной стадией в процессе образования адатов. В этом отношении маслагат или “маслагатное разбирательство”, по исконному обычаю горцев являлись разновидностью рассмотрения дел на основе примирения, как и адатное разбирательство. Таким образом, у дагестанских горцев среднее положение между судом по адату и судом по шариату (духовным законом мусульман) занимало решение дела по маслагату, то есть мировой сделки при содействии посредников, избиравшихся сторонами ( См. Адаты Макарова. — С.6.). Процессуальные обычаи дагестанских горцев требуют, чтобы к разбирательству дел по адату суд приступал только после “совета помириться” (маслагата). По наблюдению Пржецлавского, каждая жалоба или тяжба у дагестанцев первоначально поступала на решение сходки (джамаата) сельских старшин и почетных стариков и только в том случае, если они бьши не в силах примирить тяжущихся, установить между ними маслагат, дело переходило к наибу. См.: Дагестан, его нравы и обычаи // Вестник Европы. — 1867. — Сентябрь. — С. 179.
Путем маслагатного разбирательства у кавказских горцев разрешались не только тяжбы и споры между отдельными лицами, но и враждебные столкновения общин и целых племен. По обычаям кубанских черкесов, “когда враждующие племена желали помириться, посылали посредников, которые заключали между враждующими сторонами маслагат, чтобы жить мирно между собою”.
Третейство, вырабатывающее основные начала обычного права, исстари лежало в основе всего судоустройства кавказских горцев. У осетин такое значение имел древний институт -тархон (буквально “суд на торгу”). Это народный мировой суд посредников, устанавливающих соглашения (“минавар”, мировые, мир) по спорам и столкновениям родов и их членов. Осетинский тархон решал дела по адату и “благоусмотрению”, если в данном случае не было подходящего адата. Решения по благоусмотрению при дальнейшей их практике в аналогичных случаях превращались по течению времени в местный адат, или, по осетинскому выражению, в арьдау (обычай). Организация осетинского посреднического суда обстоятельно освещена в "Сведениях об адатах горцев Владикавк. округа". — 1844. — Гл. II. — Ст.2. — Интересно объяснение осетинских названий суда и посредников: осетинский "тарх" (тархон — суд) равнозначителен с русск. "торг" (напр. Русск. Правды или чешских памятников); "минавар-лагте" — мировые люди. Нельзя не видеть в осет. тархоне разительного сродства с древним славянским институтом суда, в виде "заклича на торгу" и пр.
Не менее интересны показания о формах образования адатов у других горцев. По кабардинским преданиям, маслагат долго служил главной основой обычного права всего кабардинского племени. В старину все дела решались на совещаниях старцев (маслагат), и только в конце XVI в. в кабардинских аулах появился особый народный суд (хеезжа) для решения дел по адатам, образовавшимся из старых маслагатов. ( См.: Шор Ногмов. История Адыхейского народа // Кавк. Календарь. — 1862. -С.39, 113).
Таковы же народные предания об образовании чеченских адатов. “В прежнее время пастушеской жизни чеченцев в случае родовых споров старшие в роду советовались (устанавливали маслагат), как бы уладить дело, прибегали к маслагату, или примирению; тяжущихся мирили просьбами, вознаграждениями и уступками". Но и маслагат не мог полностью отвечать требованиям того времени, потому он постепенно перешел в суд по адату — суд стариков (каной), творивших разбирательство дел на народных сходках в определенных обычаем местах. Вместе с тем маслагат не переставал влиять на обычное право чеченцев. В этом отношении важно свидетельство “сборника адатов Народного округа 1864 г. о маслагатном разбирательстве”. По этому сборнику, маслагат состоял в “миролюбивом окончании дел” посредническим судом. К этому способу часто прибегали, не обращаясь в суд, а избирая посредников.
Кроме мирового разбирательства, вырабатывающего в форме судебного “маслагата” основные начала адатного права горцев, последнее создавалось также вне судебной практики — на мирских сходках, исстари являвшихся главными источниками обычного права народа. По коренному мусульманскому праву каждое общество (джамаат) ( у горцев, в особенности дагестанских, под словом "джамаат" подразумевается община и ее сходка. См.: "Сборник адатов Даргинского округа" — 1865 г., объяснение местных терминов, именно — "джамаат") имело свои сходки стариков и почетных жителей для совещаний об общественных делах. На таких сходках, при недостатке адатов по тому или другому вопросу, старики устанавливали “маслагат”, превращающийся в постоянный обычай общины ( См.: Исарлов. Материалы по истории мусульм. права // Кавказ. — 1875. — С. 354; "Еще о материалах" и пр., Макарова // Там же. — № 112). Так, в настоящее время в дагестанских аулах всегда имеется особое место на площади, куда в установленные дни собирается по обычаю сельская община (джамаат) для установления “маслагатов” по общественным делам, не решаемым существующим адатом. В лице своих “саахвалов” (белобородых старцев) община устанавливает мас-лагат — соглашение,становящееся основанием народного адата по данным вопросам ( См.: Пржецлавский. Дагестан, его нравы и обычаи // Вест. Евр. 1867. Сентябрь. — С. 143). По старым кумыкским обычаям, мирская сходка также решала общественные дела по маслагату, если на данный случай не было руководящего адата ( См.: Рассказ кумыка о кумыках // Кавказ. — 1848. — №44).
Таковы “советы” стариков и вообще мирские сходы и собрания, с их маслагатами по общественным делам у других горцев северного Кавказа — осетин, чеченцев и пр. На совете они определялись, какое возмездие должно последовать за различные преступления. Старики возвращались домой, объявляли семьям устно свои постановления и заставляли их клясться свято исполнять их. Из таких определений постепенно складывался адат у чеченцев, называемый эдиль, или адиль ( См.: Лаудаев. Чеченское племя // ССКГ. — Т. VI. — С.24). Такие же собрания стариков и народа издавна известны у кабардинцев и черкесов Черноморья и Кубанской области ( См.: Шор Ногмов. История Адыгейского народа. — С. 113). У осетин таким же образом издавна практиковалась вечевая форма образования народных “арьдау”. На сходках родов и аулов родовые старшины и почетные старики совещались об общественных и частных делах. Их решения принимались аульцами как руководство на будущее время. В первоначальной форме родового компромисса обычное право устанавливалось у осетин еще в древнейшую пору господства силы и вражды родов и поколений. “В эпоху борьбы патриархального общества соседи, утомленные продолжительной враждой, иногда для разных правонарушений определяли раз и навсегда известное возмездие. Подобные компромиссы — самый распространенный источник обычного права. Для обсуждения правонарушений учреждались третейские суды, и нормы, которыми они руководствовались, постепенно принимали все более и более определенный вид. Но все это было прочно. При недостатке власти, достаточно авторитетной для поддержания действия установившихся обычаев, обычное право имело только весьма условную силу: если обе стороны соглашались на его соблюдение” ( См.: Пфаф В. Народное право осетин // ССКГ. - T.I.- С.188, 194 - 196) .
В таком “соглашении” раскрывалось новое значение и роль маслагата в отношении к обычному праву. Устанавливая первые начала образования адата путем судебно-посреднической и вечевой практики, маслагат был затем чуть-ли не единственной компетентной силой, поддерживавшей действие утвердившихся так или иначе в народной жизни адатов. У кавказских горцев адаты до последнего времени действовали без поддержки специальных учреждений и органов, которые наблюдали бы за их исполнением. Недостаток таких органов у горцев восполнялся той же самой силой, которая и создавала адат, — силой “маслагатных” соглашений и союзов между отдельными родами и общинами, даже целыми племенами. Адат очень долго действовал на почве мирных межсоюзных отношений родов и племен, вступавших между собой в соглашения и ряды, в виде защиты и охраны своих адатов и регулируемого ими правового порядка.
У кумыков еще в 40-х годах XIX в. в виде “присяжных братств” в полной силе существовал институт родовой защиты адатов ( См.: Кумыки, их нравы, обычаи и законы // Кавказ. — 1846. — №37 и 38; Рассказ кумыка о кумыках // Там же. — 1848. — №40). Институты родовой поруки не исчезли у осетин. Так, у осетин и чеченцев суд по адату осуществлялся следующим образом. Обиженный и обидчик, если желали решить свой спор по адату, собирали своих родственников и садились под открытым небом, каждый со своим родственником, на таком расстоянии друг от друга, чтобы разговор между родственниками не был слышен противной стороне. Для передачи предложения обидчика обиженному и ответов последнего первому выбирались посредники из посторонних почетных людей — от 1 до 5 человек, в зависимости от важности дела.
Если обе стороны соглашались с предложениями, то обидчик для получения мира обязан был выплатить обиженному определенное вознаграждение. Если стороны не договаривались, то приступали к выборам судей, число которых определялось предварительными переговорами, и оно было различно в зависимости от важности дела, но всегда таково, что у стороны обиженного было на одного судью больше, чем сторона обидчика, и, следовательно, она всегда имела перевес. Самое большое число судей бывало в случаях убийства: тогда родственники убитого посылали в суд 5 судей, а убийцы — 4. В менее важных делах родственники обиженного посылали от 2 до 4 судей, а обидчика — от 1 до 3. У осетин каждая из противных сторон выбирала из своей среды упомянутых судей.
После избрания судей каждая из сторон объявляла другой через своих посредников, кто именно выбран в судьи, и когда стороны соглашались принять выбранных противною стороной судей, то судьи сходились вместе и приступали к определению той пени, которая должна быть взыскана с обидчика для удовлетворения обиженного. Если они не приходили к общему согласию, то для определения этой пени выбирали из своей среды одного, всеми признанного справедливым, и остальные судьи обещали соглашаться с его решением.
Для исполнения решения стороны выбирали поручителей, которые избирались таким образом: родственники обиженного назначали одного из родственников обидчика в поручители со стороны обидчика, и наоборот, родственники обидчика -одного из родственников обиженного в поручители со стороны обиженного. Чтобы поручители впоследствии не отказались от исполнения своего поручения, они обещали при назначенных для этого свидетелях заставить своего родственника непременно выполнить определение суда. Свидетели, которые выбирались с каждой стороны, были обязаны напомнить поручителю, что если он не заставит своего родственника выполнить определенные судом условия, то будет объявлен бесчестным человеком и не может более нигде показываться. Каждая партия платила своему свидетелю по нескольку монет за эту услугу ( см.Леонтович О.И. Адаты кавказских горцев. Вып.11. — Одесса, 1883. — С.2 — 5).
Таким образом происходит суд по адатам у чеченцев и осетин. По тем делам, когда нельзя ясно определить, кто обиженный и кто обидчик, суд осуществляется таким же образом, но с тем различием, что обе стороны выбирают равное число судей. Если обидчик и обиженный не желали мириться по суду, то обиженный совершал в отношении обидчика преступление тем же методом.
Детальное изложение примирительных процедур разбирательства криминальных конфликтов народов Кавказа вызвано тем, что именно в этой географической зоне в силу ряда субъективных и объективных факторов длительное время эта форма разбирательства споров и конфликтов была доминирующей, но с конца XIX века по мере усиления государственных атрибутов судоотправления стала ослабляться.
В настоящее время практика примирения между обвиняемой и защитной сторонами в США и странах Европейского континента носит довольно распространенный характер.
Необходимым условием примирения в законодательстве обозначено признание обвиняемым вины в совершении преступления. В судебной практике и американской процессуальной литературе заметен интерес к этому вопросу. Нельзя сказать, чтобы он игнорировался законодательством штатов и общефедеральным законодательством. В законах отдельных штатов и в актах конгресса имеются нормы, которые предусматривают этот момент и даже дают возможность следственным и судебным органам по разному оценивать значение такой формы разбирательства дел.
Американская правовая доктрина, воспринявшая основные положения английского права, исходит из того, что признание обвиняемым своей вины может быть достаточным как для примирения, так и для вынесения обвинительного приговора. Этому ни в коей мере не противоречит иногда встречающееся в законодательстве некоторых штатов предостережение о том, что не следует преувеличивать значение сознания. Так, в уго-ловно-процессуальном кодексе Нью-Йорка записано: признания недостаточно для осуждения обвиняемого “без дополнительных доказательств того, что инкриминируемое преступление было совершено”. Конечно, действительная сила подобных предостережений невелика, они, по существу, остаются благими пожеланиями, на которые мало обращается внимания. На практике сознание обвиняемого почти всегда имеет решающее значение. И это хорошо известно полиции, которая пускает в ход любые средства, чтобы получить признание обвиняемого.
Судебная практика и законодательство предусматривают условия, при которых признание обвиняемого может быть принято в качестве доказательства. Основное условие состоит в том, что признание должно быть “сделано добровольно с пониманием характера обвинения” (ст. 11 федеральных правил уголовного процесса). Внешне это выглядит и звучит благопристойно, внушительно, однако суды по-разному и произвольно толкуют понятие добровольности, что дает им возможность легко обходить положения закона. Так, практика допускает возможность использования в качестве доказательства признания обвиняемого, полученного от него в период его незаконного задержания. Верховный суд США считает, что можно принять во внимание вторичное признание обвиняемого, если оно добровольно, хотя и последовало даже после вынужденного признания. Такое толкование допустил Верховный суд в 1954 году по делу Лейра.
В судах штатов и федеральных судах господствует ортодоксальное мнение, согласно которому только судья решает, было ли признание добровольным или нет. Если судья сочтет признание не добровольным, то оно не обсуждается присяжными, а если же сочтет, что было добровольным, то оно рассматривается присяжными. Таким образом, присяжные фактически лишаются возможности оценить доброкачественность признания обвиняемого.
О решающем значении признания обвиняемым своей вины свидетельствует тот факт, что признание вины нередко является условием рассмотрения дела без участия присяжных. Так, ст. 23 Правил уголовного процесса устанавливает, что “дела, требующие судебного разбирательства с участием присяжных, должны рассматриваться с их участием, если только обвиняемый не отказывается от этого в письменном виде”. Судебная практика давно уже установила, что обвиняемый может отказаться от суда присяжных только в том случае, если он признал себя виновным.
Таким образом, согласно этой статье допускается возможность устранения присяжных, если обвиняемый признал себя виновным. Стало быть, в этом случае вердикт присяжных о виновности не нужен, и судья может выносить обвинительный приговор, основываясь на такого рода признании. Характерно, что обвиняемый может отказаться от участия присяжною, даже не посоветовавшись со своим адвокатом.
Эти положения закона нередко используются обвинителем для оказания давления на обвиняемого. Особенно часто это бывает в случаях, когда у судьи нет уверенности в том, что присяжные вынесут обвинительный вердикт. У обвиняемого по такому делу вымогается признание хотя бы в менее тяжком преступлении, чем ему было предъявлено, чтобы он отказался от участия присяжных в судебном разбирательстве.
Примирительную процедуру завершает судья. Практически его предварительное “собеседование” с обвиняемым и принятие ходатайства превращаются в краткий диалог, во время которого обе стороны обмениваются шаблонными фразами.
Чтобы подписанное сторонами соглашение о признании вины вступило в силу, оно должно быть представлено судье и одобрено им в открытом заседании. Судья должен убедиться, что соблюдены процедурные условия. Он вправе требовать от обвинителя или самого обвиняемого рассказа об обстоятельствах совершенного преступления. Вопросы обвиняемому и его ответы формулируются так, чтобы обезопасить приговор от последующего обжалования на основании того, что тот не осознал значения своих действий. Но эти вопросы и ответы ничего не добавляют к сути заявления о признании вины и не должны служить укреплению доверия к нему. Оно не более, чем прямой результат сделки, каждый из участников действует к собственной выгоде.
Если государственное обвинение действует к выгоде обвиняемого (что сомнительно), то сам обвиняемый, конечно, не действует ни в чьих интересах, кроме собственных. После того как он решил, что ему лучше заявить о своей виновности, сама процедура представления заявления становится для него всего-навсего ритуалом. С точки зрения его интересов, ничто не должно обязывать его давать правдивые ответы, а главное формулировать их “правильно”, чтобы судья принял заявление.
Главнейшие общенациональные правовые учреждения, включая Верховный суд США и Американскую ассоциацию юристов, одобрили переговоры о признании обвиняемым вины как часть нормального уголовного процесса и дали заключение, что соглашение о признании вины является допустимой формой разбирательства криминальных конфликтов.
Одна из причин, обосновывающих предоставление обвиняемому уступок при назначении наказания, заключается в том, что он своим заявлением о признании вины, во-первых, помогает государству в лице обвинения в достижении его задач, во-вторых, способствует быстрому и неотвратимому применению к нему мер исправительного воздействия, в-третьих, предотвращает причинение ему излишнего страдания, в четвертых, успокаивает потерпевшего, ожидающего обязательного наказания обвиняемого и возмещения ущерба. Таким образом, для выполнения конституционных требований судья должен убедиться в том, что обвиняемый дееспособен для того, чтобы признать себя виновным, и делает это сознательно, пользуется советами опытного, квалифицированного защитника. Кроме всего прочего, обвиняемый должен понимать природу выдвинутых против него обвинений, какова может быть мера наказания, включая возможность условного наказания и досрочного освобождения, и возможность возмещения убытков потерпевшей стороне. Наконец, судье необходимо убедиться в том, что существует фактическая основа для признания вины. Для удовлетворения этого требования обвинение представляет суммарное изложение фактов, которые могли бы быть доказаны на суде с помощью документов и показаний.
С момента одобрения судьей соглашения о признании вины обвиняемому будет разрешено отказаться от договоренности только тогда, когда будет очевидно, что он не виновен.
Таким образом, судья не разрешает обвиняемому просто отказаться от соглашения по признанию вины. Когда судья разъясняет обвиняемому его права и обязанности во время обсуждения соглашения, он обязан объяснить, что тот не сможет отказаться от соглашения, если судья проигнорирует рекомендации прокурора о назначении наказания.
Судья оставляет за собой право назначать наказание по своему усмотрению. На практике, однако, он, как правило, склоняется к рекомендациям, которые являются результатом предварительных переговоров сторон. Хотя российские законодатели не торопятся внедрить эту форму предварительного правосудия, тем не менее в УПК имеется такая своеобразная разновидность внесудебного рассмотрения дел, как предварительное слушание в суде присяжных (ст. 432 — 433 УПК).
Данная форма разбирательства специфична следующими обстоятельствами:
1) производится судьей единолично без присутствия посторонних лиц;
2) возможна при наличии ходатайства обвиняемого и его защитника о рассмотрении дела судом присяжных;
3) производится с обязательным участием прокурора, обвиняемого и защитника, за исключением случаев отказа обвиняемого от участия, а также при невозможности участия защитника на слушании на протяжении длительного времени (тогда судья принимает меры по обеспечению другого адвоката);
4) участие потерпевшего в разбирательстве на этой стадии, однако его неявка не препятствует слушанию дела.
В чем проявляется специфика предварительного слушания? На этой стадии функции судья достаточно автономен, чтобы принять решение. Он может вынести определение о назначении дела к рассмотрению судом присяжных, а в случае отказа государственного обвинителя от обвинения выносит постановление о прекращении дела. При отсутствии такого отказа судья прекращает дело только при наличии оснований, указанных в пунктах 2 — 5, 8 — 10 ч. I ст. 5 УПК.
Из изложенного вытекает, что судья самостоятельно, без согласия прокурора, не вправе прекращать дело в следующих случаях: за отсутствием события преступления; за примирением потерпевшего с обвиняемым по делам, возбуждаемым не иначе, как по жалобам потерпевших; за отсутствием жалобы, если дело может быть возбуждено не иначе, как по его жалобе; в отношении священнослужителя за отказ от дачи показаний по обстоятельствам, известным ему на исповеди.
Можно сказать, что стадия предварительного слушания в суде присяжных внесудебной формой рассмотрения дел является лишь частично, так как основная ее прерогатива -“фильтрация” уголовного дела в плане “чистоты” доказательств до решения вопроса о назначении дела к слушанию, поэтому подавляющее большинство дел направляются до разбирательства в суд присяжных.
Тем не менее эта стадия, на наш взгляд, является своеобразной формой досудебного традиционного рассмотрения, так как немалое количество дел находит свое разрешение в рамках ч. V ст. 433 УПК упрощенным методом разбирательства без соблюдения предусмотренной процедуры судоотправления.
Особенной формой досудебного рассмотрения была упраздненная стадия распорядительного заседания суда. На этой стадии судьей или судом проверялась достаточность фактических данных и юридических оснований для рассмотрения дела на судебном заседании. Обоснованность дел о преступлениях несовершеннолетних и тех, за которые могла быть применена смертная казнь, в обязательном порядке рассматривалась на распорядительном заседании. По всем остальным делам распорядительное заседание назначалось при несогласии судьи (суда) с выводами обвинительного заключения, а также если была необходимость изменения меры пресечения.
На распорядительном заседании судья (суд) принимал различные решения (определения), а именно: о предании обвиняемого суду, возвращении дела для производства предварительного следствия, приостановлении дела производством, направлении дела по подсудности, прекращении дела.
Процедура разрешения вопроса о прекращении дела на распорядительном заседании по многим параметрам близка к стадии предварительного слушания в суде присяжных, о чем свидетельствует ч. VII ст. 432 УПК. Касаясь вопроса об основаниях прекращения дела на распорядительном заседании, необходимо подчеркнуть, что оно могло быть прекращено по обстоятельствам, перечисленным в ст. 5 — 9 и ст. 208 УПК.
В литературе без достаточных к тому оснований были высказаны сомнения в возможности прекращения дела на распорядительном заседании ввиду недоказанности совершенного обвиняемым преступления ( см.Гальперин И.М., Лукашевич В.3. Предание суду по советскому уголовному праву. -М., 1965. —С. 126) на том основании, что это связано с оценкой и проверкой доказательств по существу.
По нашему мнению, такая позиция была уязвимой, так как на стадии распорядительного заседания, до вынесения определения о прекращении дела, изучались доказательства. И если суд на основе оценки письменных доказательств приходил к выводу, что вина обвиняемого лица не доказана и возможности в собирании дополнительных доказательств исчерпаны, то он был вправе прекратить дело самостоятельно, независимо от позиции прокурора. Сама “технология” начиналась с доклада председательствующего, а затем выслушивалось мнение прокурора, по окончании выступления которого судьи и народные заседатели могли задать вопросы в порядке уточнения и уяснения его позиции. Затем приглашались вызванные в заседание лица, которые выслушивались в связи с заявленными ходатайствами. Свидетели и эксперты на распорядительное заседание не вызывались.
В сфере гражданского судопроизводства существует подобие сделок о признании вины, как это принято в уголовном правосудии: заключение мировых соглашений. Между сторонами ведутся переговоры о добровольном урегулировании спора путем подписания мирового соглашения, которое они могут заключить на любой стадии процесса. Возможность разрешения спора путем примирения должна выясняться судьей и в процессе подготовки дела к судебному разбирательству ( см. Сборник постановлений Пленума Верховного суда СССР. — С. 230).
Пленум Верховного Суда РСФСР в постановлении от 12 декабря 1964 г. подчеркнул необходимость строгого выполнения ст. 34 УПК о проверке условий мирового соглашения, обстоятельств отказа истца от иска и признания иска ответчиком с тем, чтобы они не нарушали чьих-либо прав и охраняемых законом интересов ( См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР. — 1965. — №2. — С.9).
Нетрудно заметить, что между механизмом заключения соглашений о признании вины в уголовном судопроизводстве и порядком заключения мировых соглашений в гражданском разбирательстве много общего. Цель обеих моделей — примирение сторон, но под контролем профессионального судьи. Эти функции судьи проявляются при утверждении мирового соглашения. Накопленный законодателями опыт заключения мировых соглашений по аналогии может быть использован при разработке института заключения соглашений о признании вины в уголовном судопроизводстве.
При исследовании примирительных процедур немалый интерес также представляют третейские суды, которые функционируют при урегулировании гражданско-правовых споров. Третейский суд, организуемый по особому соглашению всех участников спора из числа непрофессиональных судей, не связан с обычными правилами судопроизводства.Поочередно выслушиваются объяснения сторон. Решение объявляется в заседании суда, подписывается всеми судьями. Решение должно быть исполнено сторонами добровольно, в случае отказа это сделать, народный суд выдает исполнительный лист для принудительного исполнения.
Очевидно, что при разработке предварительных (внесудебных) форм разбирательства следует изучить и эту модель общественного правосудия.
Своеобразной несудебной формой разбирательства является деятельность комиссий и комитетов, рассматривающих дела о преступлениях, совершенных несовершеннолетними лицами. Система таких органов создана во многих странах и регулируется нормативными, преимущественно ведомственными актами, которые определяют их компетенцию, задачи, процедуру деятельности.
В законах обычно оговаривается, в каких случаях, по какой категории дел возможна замена судебного вмешательства по делам несовершеннолетних административным, кто решает этот вопрос, каковы формы такого несудебного вмешательства. Наиболее типичными среди таких органов, условно называемых в литературе “альтернативными”, являются разнообразные комиссии и комитеты по делам несовершеннолетних, по защите их прав и т.д. “Альтернативный” орган обладает всеми признаками правового института с соответствующими правовыми природой и функциями. Его возникновение во всех случаях может быть объяснено как ответ на чрезмерную формализацию общего правосудия по делам несовершеннолетних.
Наиболее активно проблема альтернативного вмешательства по делам несовершеннолетних обсуждалась на IX конгрессе Международной ассоциации по делам несовершеннолетних (МАМН), проходившем в 1974 г. в Оксфорде. В национальных законодательствах некоторых стран уже были к тому времени произведены определенные изменения. Так, в 1958 г. закон Болгарии по борьбе с антисоциальными явлениями среди детей и несовершеннолетних создал комиссии по борьбе с этими явлениями. Комиссии находятся в местных органах власти ( См.: Сборник материалов международного симпозиума социалистических стран о преступности молодежи. — Прага, 1971). В 1959 г. в СССР воссозданы комиссии по делам несовершеннолетних. Польский закон 1968 г. “О борьбе с деморализацией и преступностью несовершеннолетних” образовал комиссии по делам детей и молодежи Подробнее см.: Бергере Л.А. Борьба с преступностью несовершеннолетних в Польской Народной Республике: Автореф. диссертации канд. юрид. наук. — М.,132, которые получили полномочия по рассмотрению дел о правонарушениях несовершеннолетних и применению к ним принудительных мер воспитательного характера (по терминологии польского законодательства — исправительные меры). Существенным в подготовке и распространении альтернативного вмешательства по делам несовершеннолетних было создание в Польше института судебных кураторов, наделенных функциями применения воспитательных к несовершеннолетним, которые назначаются не только судами для несовершеннолетних, но и комиссиями по делам детей и молодежи. Подобные функции имел институт общественных воспитателей в СССР, который был создан в 1971 г.
Создание административных и смешанных административно-общественных органов альтернативного вмешательства не обошло и Западную Европу. В 1965 г. система комитетов по защите молодежи была создана в традиционной стране континентального права — Бельгии.
Вопрос об альтернативном вмешательстве и до IX конгресса МАМН был предметом исследования в юридической литературе ( См.: Минысовский Г. М. Предупреждение преступлений несовершеннолетних // Предупреждение преступлений. — М., 1962; Бабаев М.М., Минысовский Г. П. Преступность несовершеннолетних и ее предупреждение. — М., 1971). Ранее он уже подвергался обсуждению на некоторых международных конгрессах. На VIII конгрессе МАМН (Женева, 1970 г.) в генеральных докладах и дискуссиях по ним обсуждались вопросы деятельности местных комиссий социальной помощи детству, сотрудничества судьи с другими специалистами (то есть соотношения деятельности юристов и неюристов в рамках судопроизводства по делам несовершеннолетних). На VIII конгрессе Международной федерации женщин юридических профессий (МФЖЮ) во Франции (1972 г.) был рассмотрен вопрос о трансформациях уголовно-правовых мер охраны несовершеннолетних в меры социальные, обсуждались теоретические подходы к созданию альтернативных форм вмешательства по делам несовершеннолетних.
В повестке дня IX конгресса МАМН стоял генеральный доклад “Формы вмешательства, являющиеся альтернативой вмешательства суда”. Речь в нем шла о юридической природе альтернативных суду органов, наделенных функциями защиты прав несовершеннолетних и принятия решений, связанных с совершением подростками правонарушений: о компетенции и видах таких административных органов и разграничении случаев судебного и административного (вместо судебного) вмешательства. Итоги дискуссии и решения конгресса оказали определенное влияние на расширение сферы альтернативного вмешательства в судебной практике по делам несовершеннолетних, стимулировав и создание общественных форм подобного вмешательства.
Само понятие альтернативного вмешательства в системе правосудия по делам несовершеннолетних состоит в возможности выбрать административный несудебный орган вместо суда, включая и случаи, когда подобную функцию по закону может осуществить и сам суд. Второй вариант — возможность использования охранительных функций административного органа наряду с соответствующими функциями суда, причем в рамках судебного процесса по делам несовершеннолетних (например, досудебная и постпенитенциарная деятельность). Функцию административных органов здесь нельзя назвать альтернативной суду в собственном смысле слова, поскольку она не заменяет правосудие, а лишь дополняет его. В некоторых случаях указанные органы (например, администрация воспитательных и пенитенциарных учреждений) наделяются правами принятия решений, имеющих правовые последствия в отношении несовершеннолетних.
Самая обширная подгруппа альтернативных органов -органы по оказанию социальной помощи и защиты, существующие во многих странах и обладающие большим полем деятельности в отношении несовершеннолетних. Конечно, их отнесение к альтернативным суду органам представляется достаточно спорным. Об альтернативе здесь можно говорить лишь в том случае, когда суд уже принял решение об освобождении несовершеннолетнего от уголовной ответственности и наказания (или об отказе в возбуждении уголовного дела) и о применении к нему мер социальной помощи и поддержки. Такая возможность предусмотрена в ряде законов о защите детей и молодежи, правда, ориентированных более на защиту от неблагоприятных условий жизни и воспитания детей и подростков и менее — на принятие мер к самим несовершеннолетним.
Особое место в компетенции органа, правомочного вмешиваться в дела несовершеннолетних с целью защиты их прав и интересов, занимают юридические гарантии деятельности несудебных органов. Они должны состоять в строгой правовой регламентации компетенции несудебного органа, равно как и в четком регулировании в законе самой процедуры несудебного вмешательства (рассмотрение дела, источники доказательств, документация), в особом внимании к правовым гарантиям личности несовершеннолетних (регламентация прав и обязанностей участников несудебного разбирательства дела, возможность обжалования решения несудебного органа и т.д.).
Компетенция административных органов, правомочных на вмешательство по делам несовершеннолетних вместо суда, состоит прежде всего в правовой охране детей и подростков. В некоторых странах существуют специальные охранительно-профилактические органы, не входящие в систему органов социальной помощи и предназначенные для профилактики правонарушений несовершеннолетних. К ним относятся специальные комиссии и комитеты по делам несовершеннолетних (или молодежи), в том числе:
— комиссии по делам несовершеннолетних в России; по делам молодежи в Польше;
— сходные с ними по функциям комиссии по борьбе с антисоциальными проявлениями детей и подростков в Болгарии;
— центры социальной работы с детьми и подростками в Югославии;
— комитеты по защите молодежи в Бельгии;
— комитеты и комиссии по социальному благополучию детей и подростков в Скандинавских странах (Дания, Норвегия, Швеция и Финляндия).
Скандинавский вариант деятельности комитетов по благополучию предусматривает не замену суда для несовершеннолетних таким комитетом, а разграничение их компетенции по кругу дел, которые они рассматривают. Во всех остальных случаях речь всегда идет о возможности выбора по данному делу судебного и несудебного вмешательства.
Сходство задач и функций перечисленных альтернативных органов выражается в следующем:
— все они по закону наделены правом вмешательства не только в защиту прав и законных интересов несовершеннолетних (в пределах их компетенции), но и в процесс по делам о правонарушениях несовершеннолетних;
— все они имеют общепрофилактические задачи в борьбе с правонарушениями и ликвидацией неблагоприятных условий жизни и воспитания подростков;
— в их состав включены лица, чьи профессии связаны с вопросами воспитания детей и подростков, защиты их прав и интересов, а также представители общественности (общины, микрорайона, общественной организации);
— в целом процедура рассмотрения дела в указанных органах регламентируется в законе или ином правовом акте.
Главный изъян всех “альтернативных” моделей — недостаточная правовая обеспеченность прав и законных интересов несовершеннолетнего, оказавшегося в орбите деятельности разнообразных комиссий и комитетов. Следует сослаться на отнюдь не позитивный опыт комиссий по делам несовершеннолетних в СССР, наделенных широкими правами принятия решений в отношении несовершеннолетних, вплоть до помещения их в закрытые воспитательные учреждения, что можно рассматривать как известный вариант лишения свободы. Во всех случаях, когда альтернативный орган наделен подобными полномочиями, гарантии прав личности в таком “альтернативном” производстве должмы быть, во всяком случае, не ниже тех, которые предоставляет закон в судебном процессе. Анализ законодательства и практики деятельности “альтернативных” органов, к сожалению, свидетельствует об обратном. Из-за этого повышается риск нарушения прав несовершеннолетних.
Вместе с тем нельзя не подчеркнуть то позитивное обстоятельство, что законодательно цели деятельности органов, альтернативных суду, не только сходны между собой (независимо от имеющихся вариантов), но и с целями правосудия по делам несовершеннолетних. Это, естественно, облегчает реализацию альтернативного вмешательства. Различия национальных моделей касаются в основном каталога правонарушений, отнесенных к их компетенции, и особенностей (более или менее детализированных в законодательстве) реализации правоохранительных функций.
Вспомогательные неюридические службы, которым передаются для решения те или иные вопросы судопроизводства, существуют в уголовном процессе по делам несовершеннолетних большинства стран, где есть соответствующие суды. Они либо находятся при суде, либо действуют в рамках каких-либо ведомств. Например, центры встречи, наблюдения и классификации несовершеннолетних правонарушителей в США находятся при департаменте тюрем и пробации, а во Франции — при департаменте надзираемого воспитания министерства юстиции. Этим центрам, как и иным консультационным пунктам (уже в судебных округах), переданы функции изучения и оценки признаков личности подростков, а также дачи рекомендаций судам по выбору наиболее эффективного режима исполнения назначенной меры воздействия. Такие функции есть и у болгарских комиссий по борьбе с антисоциальными проявлениями среди несовершеннолетних. Представители этих комиссий участвуют в судебном процессе и высказывают свое мнение о необходимости применить, например, более мягкие меры или условное осуждение, учитывая личность несовершеннолетнего преступника.
Характерным для многих видов альтернативного вмешательства является наличие в них так называемого непрофессионального элемента, то есть лиц, не имеющих юридических профессий, но занимающихся с несовершеннолетними. Очевидно, что сказанное выше относительно особых требований к соблюдению правовых гарантий участников альтернативного производства более всего относится именно к этим вариантам.
 
2. 4. Соглашение о признании вины и примирении сторон обвинения и защиты как основополагающий процессуальный документ
Рост преступности в последние годы, увеличение количества дел, направляемых в суды происходит при удручающем финансировании судов общей юрисдикции. Так, в соответствии с федеральным законом “О федеральном бюджете на 1996 год” ассигнования на содержание судов определены в сумме 1909,8 млрд. рублей, что составляет в среднем 35% необходимой потребности.
В такой ситуации введение упрощенных форм судопроизводства является настоятельной необходимостью. Если в парламенте России оперативно не отреагируют и не введут в уго-ловно-процессуальное законодательство институт упрощенного правосудия (а делать это явно не спешат), суды скоро утонут в потоке дел, что уже и происходит. Может быть, стоит ввести и такой правовой институт, по сути, не требующий никаких экономических затрат, как “соглашение о признании вины и примирении”. Ведь примерно по половине всех поступающих уголовных дел обвиняемые, как правило, признают вину полностью или частично. Можно разработать такую стадию уголовного процесса, как “предварительное рассмотрение уголовного дела”, в которой участвуют прокурор, адвокат, подсудимый и судья. И в случае признания на этой стадии подсудимым своей вины по какому-то эпизоду,это обстоятельство в последующем судебном заседании не исследуется, потерпевшие и свидетели не опрашиваются. А при полном признании подсудимым своей вины на стадии предварительного рассмотрения он в этой стадии получает соответствующее наказание и отправляется его отбывать ( см. Дубинин А. Юридический вестник. 1994. — №16 — 17. — Июнь. — С. 7. ). Безусловно, эта идея заслуживает внимания. Стадия предварительного (внесудебного) рассмотрения дела снимет значительный объем работы с судей, осуществляющих традиционную форму судопроизводства. Такая согласительная стадия позволит более эффективно рассматривать дела, освободит судей от массы проблем, связанных с организацией судебных заседаний, вызовом потерпевших и свидетелей, то есть они в значительной мере будут освобождены от выполнения сугубо механических действий.
Если исследовать практику наказания судов по России за 1996 год, то получается, что лишению свободы подвергнуты 31,3% осужденных, отсрочке исполнения приговора (ст. 46 УК) — 17,6%, условному осуждению с испытательным сроком — 20,5%, исправительным работам — 7,8%, штрафу — 12,8%, другим мерам — 0,4%. Структура наказания показывает, что не менее 2/3 части дел можно было рассмотреть по упрощенной процедуре.
При наличии соглашений между сторонами о признании вины и примирении значительную часть из этих дел следовало бы рассмотреть по внесудебной процедуре. Соглашения о признании вины и примирении необходимо рассматривать как своего рода контракты. Они должны оформляться в письменном виде. В них следует отразить права и обязанности обвинения и защиты. Процедура эта должна начинаться в суде, как правило, после предъявления обвинения. Однако надо предоставить возможность любому лицу, даже подозреваемому в совершении преступления, начать переговоры о заключении соглашения о признании вины также до предъявления обвинения. Если подозреваемый захочет признать себя виновным по некоторым пунктам обвинения, то он может подписать соглашение. Только после этого прокурор может подготовить официальный документ, в котором подозреваемый обвиняется в совершении преступления, и он должен стать частью материалов судебного слушания по признанию вины. Таким образом, подозреваемый может избежать неожиданности и огласки, которые могут сопутствовать при предъявлении обвинительного заключения.
Признание вины до предъявления обвинения может быть оправданным и для разоблачения других подозреваемых. Но эта процессуальная идея требует специального теоретического исследования.
Определяющими процессуальными фигурами в примирительной (полюбовной) процедуре является прокурор и потерпевший. Обвинитель прямо заинтересован в поступлении ходатайства о признании вины, означающего, например, в американском уголовном процессе прекращение “спора” между государством и гражданином и отказе от сбора полновесных обвинительных доказательств, вызова и подготовки всех свидетелей. Влиятельная роль прокуроров делает их главными объектами многих жалоб на качество расследования дел. По мнению экспертов и самих должностных лиц органов прокуратуры и юстиции они больше склонны к прекращению дел, чем к поискам справедливости. Система расследования уголовных дел такова, что прокуроры надзирают за ходом следствия в органах внутренних дел, ФСБ и т. п., а также утверждают обвинительное заключение по уголовному делу, направляемому в суд.
Такая практика увязывания прокурора с результатами следствия вынуждает его искать пути наказания обвиняемого через суд или во внесудебной процедуре. Прокуратура имеет большой диапазон выбора, так как осуществляет “фильтрацию” уголовных дел, чтобы определить, будет ли то или иное дело иметь судебную перспективу. В этой связи прокурор вправе вынести постановление о возбуждении дела, возобновлении производства или прекращения расследования, вернуть уголовное дело на дополнительное расследование, отклонить или согласиться с доводами обвинения, наметить тот или иной вариант поддержания обвинения в ходе судебного разбирательства. Если в УПК РФ будет введен институт заключения соглашения о признании вины и примирении, то дополнительным правом прокурора явится смягчение пунктов обвинения взамен на признание вины со стороны обвиняемого.
Если обвиняемый и прокурор не хотят рисковать, то они могут пойти на соглашение до суда во избежание неопределенности судебного процесса. В этом случае соглашение должно быть использовано в качестве подстраховки для “отсеивания” виновных от невиновных. При прочих равных условиях виновное лицо скорее пойдет на признание своей вины в обмен на более мягкий приговор. Прокурор может предъявить явно завышенное обвинение, чтобы добиться признания вины хотя бы по отдельным позициям обвинения. Он может предъявить необоснованные обвинения, чтобы убедить обвиняемого в том, что предлагаемое смягчение наказания является щедрым и великодушным. А это создает дополнительные затруднения для тех, кто предпочел бы судебное разбирательство с соблюдением всех канонов.
Первоначально сформулированное обвинение всячески усугубляет суровость возможных последствии осуждения, хотя никакие серьезные решения относительно надлежащих обвинений не принимаются, а лишь достигается соглашение по поводу заявления. Поэтому на никем не контролируемых переговорах между обвинением и защитой вопрос обвиняемого может обсуждаться в широком спектре альтернатив: от нереального максимума обвинения до маловероятного минимума и обвинитель, и защитник должны считать, что проведение переговоров относительно условий признания вины обвиняемым является их непременной обязанностью. Обвинителю необходимо вступать в переговоры, не задумываясь по поводу условий признания вины обвиняемым. В редких случаях он может стремиться извлечь какую-то особую выгоду, например заручиться согласием обвиняемого выступить свидетелем обвинения по другому делу.
Обычно единственная выгода обвинителя — снижение количества дел, подлежащих полному судебному разбирательству, но в этом отношении он всегда может проявить гибкость, например обсуждать условия признания вины обвиняемым просто потому, что таковы неписаные правила уголовного процесса. Поскольку первоначально предъявленные обвинения не отражают ничьих тщательно выверенных решений о том, что осуждение обвиняемого на их основе будет правомерным, обвинитель вовсе не должен считать, что осуждение на основе менее серьезных является уступкой, хотя на суде (просто, чтобы продемонстрировать профессиональную компетентность) он будет пытаться доказать самые серьезные обвинения, которые можно подкрепить наличными доказательствами в случае признания вины обвиняемым. Для того чтобы согласиться с условиями признания обвиняемым вины в менее серьезном преступлении, требуется только общее ощущение того, что и в этом случае цели правосудия достигаются. Непредсказуемость практики назначения наказаний и выравнивания сроков наказания различным осужденным в результате практики условно-досрочного освобождения позволяет обвинителю не испытывать угрызений совести по поводу своей роли при заключении соглашения о признании вины.
Иногда смягчение наказания определенно и существенно. В некоторых случаях своим заявлением о признании вины в менее тяжких преступлениях обвиняемый может избежать осуждения по обвинению в преступлении, за которое предусмотрено крайне суровое наказание, на что и рассчитывает обвиняемый. Но все зависит от того, как воспользуется своей дискреционной властью судья, определяющий меру наказания. Реализация этой процедуры должна проходить по следующей схеме:
обвинитель, потерпевший и защита накоротке должны предварительно обговорить условия будущего соглашения. Они могут специально встретиться в кабинете обвинителя, а могут обсудить вопрос в коридоре суда или в зале судебного заседания, где они случайно встретились. Ни обвинитель, ни потерпевший, ни адвокат не должны обосновывать свои позиции в соглашении тщательной проверкой конкретных фактических обстоятельств дела.
Многие преступления, дифференцированные по степени тяжести, поглощают в себе менее тяжкие виды, и от обвиняемого, как правило, следует ожидать, что он будет признаваться в совершении именно такого преступления. Обвинитель, потерпевший, защитник и обвиняемый заключают соглашение по условиям признания вины обвиняемым и примирении, потому что обе стороны знают, что соглашение будет заключено. Обвинитель не должен общаться по этому поводу с обвиняемым, так как его действия сочтут ненадлежащими. По мере приближения дня суда обвиняемый все отчетливее понимает, что суда не будет. Вряд ли он станет отказываться от предложения заявить о признании вины, если его защитник скажет, что это наилучший для него выход; а именно такой совет должен исходить от защитника.
Если же обвиняемый отвергает предложение, защитник может снова переговорить с обвинителем, но условия сделки от этого вряд ли изменятся. И тот и другой знают, что, поразмыслив, обвиняемый скорее всего согласие даст( см. Ллойд Л Уайнреб. Отказ от правосудия: Уголовный процесс США. Юридическая литература, 1985. — С. 98). Ну, а если обвиняемый вообще отвергнет условия заключения соглашения вины, то дело рассматривается в порядке официального судопроизводства.
Нам представляется, что в законодательном порядке подсудимому, совершившему преступление в рамках ст. 15 и 76 УК, в случае признания вины и возмещения вреда, так же, как и обвиняемому, следует предоставить право вступить в переговоры с прокурором и защитником об условиях заключения о признании вины и примирении. Но этим правом он должен обладать до удаления суда в совещательную комнату. При заявлении подсудимым или его защитником такого ходатайства судья приостанавливает разбирательство дела и предоставляет сторонам возможность согласовать свои позиции и заключить соглашение. Участие судьи в самих переговорах недопустимо. Он только создает благоприятные условия, сопутствующие подписанию соглашения, выступая в роли своеобразного “катализатора” примирения.
Нельзя забывать, что в заключении соглашения о примирении значительна роль потерпевшего и его законного представителя. Если они будут против соглашения, то вряд ли прокурор без учета их мнения и интересов склонится к подписанию упомянутого соглашения.
Позиции прокурора, потерпевшего и его законного представителя по поводу признания обвиняемым своей вины в совершении преступления, а также возмещения морального и материального вреда должны быть согласованы. Без консенсуса с потерпевшим недопустима вторая часть соглашения примирение сторон.
Определяющим фактором достижения соглашения является гармония интересов государства, обвиняемого и потерпевшего. Потому стороны в процессе переговоров должны активно контактировать с потерпевшими его законным представителем, определять их мнения по возмещению материального и морального ущерба. Попытки игнорирования интересов потерпевшего со стороны прокурора, защитника, обвиняемого и подсудимого могут привести к нератификации соглашения судьей.
В условиях правовой действительности, когда прагматический интерес доминирует над соображениями престижа и гражданского долга, роль лиц осуществляющих правовую помощь и правовую защиту, неимоверно велика и подчас является решающей. Действия адвоката по уголовным делам по защите как обвиняемого, так и подсудимого должны нацеливаться на решение одновременно трех, подчас расходящихся между собой целей. Во-первых, он должен вести и решить дело ради своего собственного блага, одним из которых является вознаграждение, во-вторых, подготовить своего клиента к возможному проигрышу судебной тяжбы, а в-третьих, вести дело, соблюдая правила процесса и приличия.
Дискреционное усмотрение защитника может выражаться в различных формах: в виде совета или помощи в сборе дополнительных доказательств, говорящих “за” или “против” обвиняемых, а также определенного давления, так как адвокаты противоположных сторон обычно входят между собой в негласный сговор.
В итоге сторона, имеющая “лучшего”, а точнее, хорошо оплачиваемого защитника, получает явное преимущество. Негативная сторона дела, разрешаемого с помощью ловких и изворотливых адвокатов, имеет и другой отрицательный аспект:
клиентура тратит много времени и средств, в то время как процесс разбухает под бременем маловажных доказательств, способных лишь затемнить те немногие вопросы факта и права, которые обычно и являются решающими.
Защитник обычно на первом же свидании, если в деле имеется достаточное количество доказательств, обязан советовать обвиняемому признать свою виновность. Чтобы сэкономить время и средства, защитник должен изложить обвиняемому суть дела, привести добытые против него следствием доказательства и объяснить возможные варианты исхода, а затем очень тактично и взвешено предложить ему в сложившейся правовой ситуации заключить соглашение о признании вины. Если обвиняемый будет согласен с его позицией, то следует прозондировать этот вопрос через обвинителя. Роль защитника в настрое обвиняемого (подсудимого), ведении переговоров с обвинителем, подготовке их к заявлению о признании вины является одной из ключевых.
Следует иметь в виду, что защитник, отстаивающий права и интересы потерпевшего, также вправе принять участие во всех стадиях переговорного процесса до подписания заключения. Это обстоятельство поможет потерпевшему более обстоятельно и квалифицированно защищать свои права и интересы. Будет правильно, если достигнутое соглашение, кроме потерпевшего, подпишут его защитник и законный представитель.
Для заключения соглашения о признании вины должны быть основания, которые, как и сама процедура примирения, должны быть зафиксированы в уголовно-процессуальном законодательстве. Они могут быть следующие:
1) при обсуждении возможностей использования этой процедуры обвинителю и представителю защиты не надо заранее обусловливать ее распространение на все пункты обвинения;
2) предварительный обмен мнениями о приблизительном соглашении должен происходить между защитой и представителем обвинения, но в отсутствии тяжущихся, которые могут быть допущены к обсуждению лишь в тех случаях, когда речь пойдет о выявлении их отношения к состоявшимся компромиссам;
3) процедура должна осуществляться при полной гласности, кроме случаев, когда оглашение результатов переговоров из несостоявшейся сделки могут быть использованы в ущерб обвиняемому и подсудимому;
4) до того как дело поступило в суд, и в суде, в интересах успешности переговоров желательно установить твердые временные рамки для достижения соглашения;
5) обвинитель должен определять свою позицию по тем пунктам обвинения, по которым он согласен сделать уступки;
6) завышение в отношении обвиняемого (подсудимого) недоказанных улик с целью затруднения соглашения сторон недопустимо;
7) участие судьи в процессе примирения сторон запрещается;
8) пункты обвинения в открытом судебном процессе должны быть сообщены подсудимому до того, как он согласится на использование процедуры примирения;
9) состоявшееся “полюбовное” соглашение следует оформлять в письменном виде с подписями обвинителя, потерпевшего, его законного представителя, обвиняемого (подсудимого), их защитников, а затем представить на рассмотрение суда для его ратификации или отклонения;
10) полномочия суда принять дело к своему производству не должны при этом ничем ограничиваться ( см. Боботов С.В. Буржуазная юстиция: состояние и перспективы развития. — М.:Наука, 1989. - С.158 — 159).
В специальном разделе УПК или федеральном законе “О соглашениях о признании вины и примирении” должны быть изложены следующие вопросы:
1. Перечень конкретных составов преступлений, при совершении которых можно заключить соглашение о признании вины. Нам представляется, что необходимо предусмотреть примирительную досудебную процедуру по составам преступлений, изложенным в ст. 76 УК РФ.
2. Права и обязанности прокурора, защитника и обвиняемого, подсудимого и потерпевшего при реализации процедуры примирения.
3. Перечень основных принципов, которых строго должны придерживаться субъекты примирительных правоотношений.
4. Условия, при которых заключение соглашения о признании вины недопустимо.
5. Полномочия судьи, осуществляющего контрольные функции.
6. Атрибуты самого соглашения (в специальной статье). На наш взгляд в перечне должны быть указаны время и место составления соглашения, кем оно составлено, фамилия, имя и отчество обвинителя, потерпевшего, обвиняемого, подсудимого и их защитников, законных представителей, описание преступления, в совершении которого обвиняется данное лицо в качестве обвиняемого или подсудимого, фабула преступления (время, место и другие обстоятельства), позиция обвиняемого (подсудимого) по отношению к совершенному преступлению и возмещению потерпевшему причиненного вреда. Соглашение должно быть подписано всеми участниками соглашения и утверждено судьей. С момента утверждения судьей оно приобретает силу юридического документа.
7. Регламент и порядок обжалования соглашения.
8. Механизм исполнения ратифицированного соглашения о признании вины и вынесенного на его основании приговора.
Подписанное соглашение может быть обжаловано потерпевшим, обвиняемым (подсудимым) и их представителями, за исключением следующих случаев:
а) оказание физического или психического давления на обвиняемого, подсудимого и потерпевшего;
б) участие судьи в ходе переговоров о заключении соглашения;
в) неучастие в рассмотрении конфликта одного из участников;
г) отсутствие в соглашении подписи обвинителя, потерпевшего, обвиняемого, подсудимого, их защитников;
д) неутверждение судьей подписанного сторонами соглашения.
Соглашение, заключенное в соответствии с перечисленными требованиями, является ключевым правовым документом для судьи, постановляющего приговор. По своей форме и содержанию приговор, выносимый на основании соглашения, будет существенно отличаться от приговора, постановляемого в обычном судопроизводстве, так как в нем не будут в полной мере обозначены вопросы, разрешаемые судом согласно ст. 303 УПК. Приговор этот по своей форме должен быть коротким. Вводная часть оформляется в соответствии со ст. 313 УПК. Описательная часть (ст. 314 УПК) отсутствует, так как в ней фиксируется ссылка на подписанное соглашение. Таковое излагается в самом соглашении и нет надобности их повторять в приговоре.
В резолютивной части приговора должны быть указаны все атрибуты ст. 315 УПК.
Целью введения в практику уголовного производства примирительных процедур является не только истинное признание вины обвиняемым (подсудимым) и примирение между сторонами, но и максимальное удешевление и рационализация самой “технологии” уголовного процесса. На допросы свидетелей, потерпевших, специалистов, назначение экспертиз, приглашение переводчиков и на другие процессуальные действия государством расходуются колоссальные материальные и финансовые ресурсы, растрачивается значительное время. Целесообразно ли точно соблюдать единую форму уголовного производства по всем делам, если обвиняемые, подсудимые преступлением причинили небольшой вред, признают свою вину, раскаиваются в совершенном, согласны возместить ущерб, причиненный потерпевшему и не ущемляются их права и интересы. Оправданно ли по этой категории дел блюсти все процедуры, заложенные в уголовно-процессуальный закон? Думается, и государству, и гражданам это невыгодно, просто расточительно. В сложившейся ситуации введение в законодательном порядке новых, более упрощенных, экономных и дешевых форм уголовного процесса, не выходящих за пределы принципа законности, является велением времени.
 

 
Проект

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЗАКОН “О ПРИМИРИТЕЛЬНОЙ ФОРМЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА УГОЛОВНЫХ ДЕЛ”
Статья 1.

Уголовные дела, рассматриваемые в порядке примирительного разбирательства
В примирительном порядке могут быть рассмотрены дела по преступлениям небольшой тяжести, предусмотренные ст. 15 и 76 УК РФ на стадиях предварительного расследования и судебного разбирательства.
Статья 2. Стороны примирительного рассмотрения дел
Сторонами в примирительном разбирательстве дел являются, с одной стороны, прокурор и потерпевший, его представитель, с другой — защитник и обвиняемый (подсудимый) и их представители.
Статья 3. Процедура примирительного разбирательства
Примирительное разбирательство может быть начато с момента расследования органами предварительного следствия до удаления суда (судьи) в совещательную комнату.
Дознаватель, следователь, прокурор и судья выясняют у обвиняемого, подсудимого, признает ли он свою вину в совершении преступления. В случае признания вины обвиняемый (подсудимый) с участием их защитника и представителей вступает в переговоры с дознавателем, следователем, прокурором, потерпевшим и его представителем.
Если дознаватель, следователь и потерпевший выражают согласие, то между сторонами с участием прокурора заключается соглашение о признании вины, которое подписывают прокурор, потерпевший, защитник, обвиняемый (подсудимый) и их представители.
Если по делу обвинение предъявлено нескольким лицам и не все согласны с заключением соглашения о признании вины, то материалы в отношении несогласных обвиняемых вьвделя-ются и направляются для рассмотрения в суд с соблюдением общих правил уголовного судопроизводства.
Статья 4. Соглашение о признании вины и примирении
В соглашении о признании вины и примирении указываются: место и время заключения соглашения; фамилия, имя и отчество прокурора, потерпевшего, защитника, обвиняемого и подсудимого; преступление, в совершении которого обвиняется лицо, с указанием времени, места и других обстоятельств совершения преступления, установленных материалами дела; уголовный закон, предусматривающий данное преступление.
Если обвиняемому вменяется несколько преступлений, то в соглашении должна быть указана краткая фабула и доказательства по каждому виду преступления.
В соглашении фиксируется, в совершении каких преступлений признает свою вину обвиняемый, указываются вопросы возмещения морального и материального вреда потерпевшему.
Соглашение подписывается прокурором, потерпевшим, защитником, обвиняемым (подсудимым) и их представителями.
После подписания соглашение утверждается судьей.
Статья 5.

Основания заключения соглашения о признании вины и примирении
Основанием заключения соглашения о признании вины и примирении может быть следующее:
1) При обсуждении условий заключения соглашения дознаватель, следователь, прокурор и защитник не должны заранее обусловливать ее распространение на все пункты обвинения.
2) Предварительное согласование позиций по предъявленному обвинению между прокурором и защитой должно происходить в отсутствие потерпевшего, обвиняемого и их представителей. Впоследствии для выявления их отношения к примирительной процедуре, пунктам обвинения и мере наказания в переговорный процесс могут быть вовлечены потерпевший, обвиняемый (подсудимый)и их представители.
3) Процедура заключения соглашения должна осуществляться гласно, кроме случаев, когда оглашение результатов переговоров может быть использовано в ущерб потерпевшему, обвиняемому (подсудимому).
4) Прокурор должен определить свою позицию по тем пунктам обвинения, по которым он согласен сделать уступки.
5) Обвиняемому (подсудимому) его представителям и защитнику должны быть сообщены пункты обвинения, по которым предполагается его наказать.
Статья 6. Прокурор
Прокурор при подготовке и заключении соглашения вправе:
1) вступать в переговоры с защитником или представителем обвиняемого (подсудимого);
2) обсуждать вопросы об уменьшении объема обвинения;
3) информировать судью о ходе переговоров. Прокурор обязан:
1) не оказывать давление на потерпевшего и обвиняемого;
2) реагировать на нарушения законности;
3) подписывать после переговоров достигнутое соглашение и отстаивать в суде позицию, согласованную с потерпевшим и со стороной защиты;
4) принимать меры по возмещению вреда потерпевшему.
Статья 7. Защитник
Защитник вправе:
1) выяснять позицию обвиняемого и подсудимого на предмет заключения соглашения;
2) вступать в переговоры по подписанию соглашения с прокурором с согласия обвиняемого (подсудимого);
3) собирать дополнительные доказательства в защиту обвиняемого (подсудимого);
4) вступать в контакты с потерпевшим, его защитником и
представителем. Защитник обязан:
1) отстаивать позицию обвиняемого (подсудимого) в ходе переговоров и в суде;
2) принимать участие в подготовке соглашения;
3) добиваться уменьшения пунктов обвинения;
4) вести дело, соблюдая правила процесса и приличия;
5) подписывать достигнутое соглашение.
Статья 8. Потерпевший
Потерпевший и его представитель вправе:
1) отстаивать свою обвинительную позицию;
2) представлять доказательства;
3) вступать в переговоры с прокурором, защитником, обвиняемым (подсудимым) по поводу заключения соглашения;
4) добиваться возмещения морального и материального вреда;
5) подписывать соглашение.
Статья 9. Обвиняемый и подсудимый
Обвиняемый и подсудимый и их представители вправе:
1) вести переговоры с защитником и потерпевшим на предмет заключения соглашения;
2) представлять доказательства в свою защиту.
3) Обязаны:
4) возместить вред потерпевшему;
5) признать подписанное сторонами и утвержденное судьей соглашение;
6) не обжаловать приговор, основанный на соглашении, за исключением случаев подписания соглашения в нарушение ст. 6 настоящего закона.
Статья 10. Судья
Судья разъясняет сторонам их права и обязанности.
Судья выясняет у обвинения и защиты, согласны ли они на примирение. В случае согласия судья предлагает им вступить в переговоры. После переговоров выясняет, достигнуто ли между сторонами соглашение о примирении.
Судья должен убедиться в том, что признание себя виновным со стороны обвиняемого (подсудимого) было добровольным, что он осознавал все последствия заключенного соглашения.
Судья выясняет, оказывалось ли на потерпевшего или обвиняемого (подсудимого) какое-либо давление.
Судья вправе требовать от обвинителя, защитника и обвиняемого (подсудимого) рассказа об обстоятельствах совершенного преступления. Принимает меры к возмещению причиненного потерпевшему вреда.
Судья должен убедиться в том, что обвиняемый (подсудимый) понимает суть выдвинутого против него обвинения, какова может быть мера наказания, возможность возмещения ущерба потерпевшему.
Судья проверяет правильность юридической квалификации, вмененных обвиняемому (подсудимому) преступлений.
Если судья убедится в незаконности заключенного соглашения, то он отклоняет его. В случае признания правомерности его подписания по своему усмотрению, но с учетом рекомендаций сторон, определяет меру наказания и утверждает соглашение. На основании соглашения постановляется приговор судьи.
Статья 11.

Условия, исключающие заключение соглашения о признании вины и примирении
Обстоятельствами, исключающими заключение соглашения о признании вины и примирении, являются:
1) завышение в отношении обвиняемого (подсудимого) недоказанных улик с целью затруднения заключения соглашения;
2) участие судьи в процессе примирения;
3) применение незаконных мер воздействия в отношении потерпевшего с целью склонить его к заключению соглашения;
4) неучастие одного из участников в процессе примирения;
5) признание вины со стороны обвиняемого (подсудимого) было недобровольным, на них оказывалось физическое и психическое воздействие;
6) потерпевший и обвиняемый (подсудимый) не осознавали последствия заключения соглашения;
7) отсутствие в соглашении подписи участников примирения;
8) неутверждение соглашения судьей.
Статья 12.

Основания обжалования решения о примирении
Решение о примирении, вынесенное на основании соглашения, обжалованию не подлежит, за исключением случаев, когда будет установлено, что при его заключении нарушены требования ст. 11 настоящего закона.
 

 
Вопросы для повторения
1. Какие факторы способствовали возникновению и развитию примирительной формы разбирательства уголовных дел?
2. Перечислите условия, при которых возможно применение ст. 76 УК РФ.
3. Какие факторы являются гарантией соблюдения принципа законности при использовании примирительной формы разбирательства уголовных дел?
4. Что является основополагающим процессуальным документом при осуществлении примирительных процедур между обвиняемым и потерпевшим?
5. Какие основания существуют для заключения соглашения о признании вины и соответственно возможности проведения примирительных процедур?