Лавр Георгиевич Корнилов (1870—1918)

ЛАВР КОРНИЛОВ(1870—1918)

Лавр Георгиевич Корнилов родился 18 августа 1870 г. в станице Каркарлинской Семипалатинской губернии. Его отец, отставной казачий офицер, служил коллежским секретарём. Семи­палатинский край граничил с Китаем, и жизнь в станице протекала в полуво­енной обстановке, поэтому неудиви­тельно, что Лавр ещё в детстве выбрал для себя армейскую стезю. С отличием, окончив Сибирский кадетский корпус в городе Омске, он стал воспи­танником Михайловского артилле­рийского училища в Петербурге. В 1892 г. молодой подпоручик отпра­вился служить в Туркестанскую артил­лерийскую бригаду. Здесь Лавр Ге­оргиевич зарекомендовал себя как храбрый офицер и талантливый раз­ведчик. Благодаря своей восточной внешности и знанию туркменского и персидского языков, Корнилов, пере­одевшись местным жителем, мог дале­ко углубляться на территорию Афга­нистана. Позднее об этих опасных рейдах он написал несколько статей и книгу. Однако молодой офицер меч­тал продолжить образование. Возвра­тившись в столицу, он поступил в Ака­демию Генерального штаба, которую успешно окончил в 1899 г. Тогда же Лавр Корнилов начал работать в шта­бе Туркестанского военного округа. За участие в русско-японской войне на Дальнем Востоке он был удостоен своей первой награды — Георгиев­ского креста.

После войны Лавр Георгиевич про­служил несколько лет военным ат­таше в Китае. В это время Корнилов уже пользовался известностью как пи­сатель и путешественник, но настоя­щая слава ждала его впереди.

В ГОРНИЛЕ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Летом 1914 г. генерал Корнилов полу­чил под командование пехотную ди­визию. Упорство и стойкость принес­ли ему заслуженное уважение солдат и офицеров. Во время Гродненской битвы в сентябре 1914 г. его войска приняли на себя основной удар нем­цев. Лавр Георгиевич лично повёл в атаку свой последний резерв, показав при этом, по словам А И. Деникина, чрезвычайную храбрость.

Корнилов, серьёзно занимаясь бое­вой подготовкой своей части, сделал её одной из лучших на фронте. За корни­ловцами укрепилась слава неустраши­мых воинов. Однако в ходе немецкого наступления в апреле 1915 г. дивизия Корнилова была окружена и уничтоже­на. Тяжелораненому генералу удалось уйти в лес вместе со своим штабом, но при переходе через линию фронта он попал в плен.

Не смирившись с участью пленно­го, Лавр Георгиевич дважды пытался бежать, и оба раза неудачно. После третьей попытки ему грозил расстрелом ,но он всё же решил рискнуть ещё раз и в июле 1916 г. снова бежал. Под ви­дом австрийского солдата Корнилов перебрался в Румынию и вскоре с толпой пленных вернулся в Россию. Историк Г. Иоффе так описывал всту­пление Лавра Георгиевича на родную землю: «Когда солдат построили на пропылённом плацу, из строя вышел вконец исхудавший маленький чело­век с заросшим щетиной монголь­ским лицом. Нечётким шагом, подой­дя к офицеру, хриплым срывающимся голосом крикнул: "Я генерал-лейте­нант Корнилов!"». Вскоре имя храбро­го военачальника стало легендой. Ни­колай II лично вручил Корнилову награду — второй Георгиевский крест. После краткого отдыха Лавр Георги­евич снова прибыл на фронт, уже как командир 25-го пехотного корпуса.

«ГЕНЕРАЛ

НА БЕЛОЙ ЛОШАДИ»

К весне 1917 г. в воинских частях ещё удавалось поддерживать относитель­ную дисциплину, но учебные и запас­ные полки не обладали военными ка­чествами. Не подчиняющиеся своим командирам солдаты толпами вышли на улицы столицы. Не имея возможно­сти прибегнуть к угрозам, Временное правительство решило использовать авторитет Корнилова для восстановле­ния порядка в армии. Переговоры председателя Государственной думы М. В. Родзянко и Верховного главноко­мандующего М. В. Алексеева привели к тому, что в марте 1917 г. Корнилов был назначен на пост командующего Пе­тербургским военным округом. Род­зянко объяснял свой выбор тем, что Лавр Георгиевич — «доблестный гене­рал, имя которого... популярно и авто­ритетно в глазах населения».

К Февральской революции Кор­нилов относился с симпатией. Он го­ворил офицерам: «Старое рухнуло! Задача... армии всемерно поддержать новое правительство в его трудной, созидательной работе».

8 февраля 1917 г. Корнилову было приказано арестовать находившихся

в Царском Селе императрицу с детьми. Сохранявшая внешнее спокойствие Александра Фёдоровна сказала при­ближённым: «Мы все должны подчи­ниться судьбе. Генерала Корнилова я знала раньше. Он — рыцарь, и я спокойна теперь за детей». Мно­гие монархисты позднее упрека­ли Корнилова за участие в этом аресте.

Однако навести порядок, в столичном гарнизоне Корнило­ву не удалось. Не только солдаты, но и офицеры вместо выполнения приказов занимались их обсужде­нием. Так, в конце апреля в Петро­граде участились демонстрации, сопровождавшиеся столкновениями. 21 апреля Корнилов приказал поста­вить на Дворцовой площади пушки. Однако собрание солдат и офицеров Михайловского училища постанови­ло не выполнять приказ. Городской Совет подтвердил, что без его согла­сия командующий не может распоря­жаться войсками. Реальной власти в руках у Корнилова не было.

В Финляндском гвардейском пол­ку, куда командующий прибыл на смотр, дело едва не дошло до рукопри­кладства: машину Корнилова окружи­ли новобранцы, сорвали с неё флажок и под дружный свист проводили с территории части. «То обаяние, кото­рым он пользовался в армии, — писал о Корнилове Антон Деникин, — среди деморализованных войск поблёкло. Они митинговали, дезертировали, торговали за прилавком и на улице, участвовали в самочинных обысках, но не несли службы. Подойти к их психологии боевому генералу было трудно».

Поняв, что в Петрограде едва ли удастся восстановить порядок, Кор­нилов решил действовать, опираясь на армейские части. В начале мая 1917 г. Лавр Георгиевич прибыл на фронт. В ту пору у него уже сложилось чёткое представление о ситуации в стране: Временное правительство реальной власти не имеет, необходима «жёсткая расчистка».

Волны революционных настрое­ний успели к этому времени до­катиться и до фронтовых окопов. Корнилов вернулся в армию в самый разгар солдатских братаний. Коман­дующий 8-й армией вынужден был пригрозить солдатам, открыть по ним огонь, если они не прекратят дру­жеских встреч с противником на нейтральной территории. «Я принял армию в состоянии полного разложе­ния, — сообщал в Петроград Корни­лов. — В течение двух месяцев мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисципли­ны, ободрять офицеров... Тут же я убе­дился, что твёрдое слово начальника и определённые действия необходи­мы, чтобы остановить развал нашей армии».

Вскоре Лавр Георгиевич стал гото­виться к широкомасштабному наступ­лению: только военными победами, по его мнению, можно было восстано­вить порядок Во время июньского на­ступления войска Корнилова, несмот­ря на противодействие немецкой Южной армии, добились наибольших успехов. Но другие части не выдер­жали ударов противника. Последняя надежда сохранить боеспособность армии рухнула, началось повальное бегство солдат с фронта. В телеграмме, направленной Корниловым Времен­ному правительству, говорилось: «Это бедствие или будет снято революци­онным правительством, или, если оно не сумеет этого сделать, неизбежным ходом истории будут выдвинуты дру­гие люди».

Однако правительство в Петрогра­де само едва успевало реагировать на бурное развитие политического кри­зиса и не знало, какие средства необ­ходимы для того, чтобы удержать сол­дат на фронте. «На полях, которые даже нельзя назвать полями сраже­ний, — писал Корнилов в другой теле­грамме, — царит сплошной ужас, по­зор и срам, которых русская армия ещё не знала с самого начала своего су­ществования. Необходимо немедлен­ное введение смертной казни на теа­тре военных действий. Смертная казнь спасёт многие невинные жизни ценою гибели немногих изменников, преда­телей и трусов». В противном случае Корнилов пригрозил отставкой. Вре­менное правительство согласилось на крайнюю меру: пришлось ввести смертную казнь на фронте.

19 июля 1917 г. Лавра Георгиевича назначили Верховным главнокоман­дующим. «Офицеры ждали от него чуда — спасения армии, наступления, победы, — вспоминал генерал Пётр Краснов. — Для солдат имя Корнило­ва стало равнозначащим смертной казни и всяким наказаниям. "Корни­лов хочет войны, — говорили они, — а мы желаем мира"».

Постепенно в армии и обеих сто­лицах многие начали понимать, что Временное правительство не справля­ется с ситуацией. Офицерские круги и представителей либеральной интел­лигенции захватила идея «сильной власти». Родилась мысль о возмож­ности спасти демократические заво­евания Февраля с помощью «рево­люционного диктатора», ожидали появления в России нового Кромвеля или Наполеона Бонапарта. Деникин писал по этому поводу: «Призрак "генерала на белом коне" получал всё более и более реальные очертания... Корнилов стал знаменем». Сам Лавр Георгиевич внутренне был готов к тому, чтобы исполнить подобную роль. Однако его притязания на власть не шли дальше идеи восстановления законности и порядка. В личной бесе­де он признался генералу Деникину: «Нужно бороться, иначе страна погиб­нет. Предлагают мне войти в прави­тельство... Ну нет! Эти господа слиш­ком связаны с Советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: пре­доставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно до­вести Россию до Учредительного соб­рания, а там — пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятство­вать не буду».

13 августа в Москве состоялось так называемое Государственное совеща­ние, на которое прибыл Корнилов. На вокзале участники совещания уст­роили генералу овацию, офицеры на руках перенесли его от дверей поезда до автомобиля. Для Временного пра­вительства было очевидно, что в стране появился новый лидер, попу­лярность которого значительно пре­восходила уже упавший авторитет Ке­ренского и его Кабинета (см. статью «Грозный 1917 году»).

МЯТЕЖ

Глава Временного правительства Але­ксандр Керенский давно относился к Корнилову с подозрением. Он обви­нял генерала в недемократических методах обращения с войсками и именно с этим связывал неудачу июнь­ского наступления. Возникновение в армии «корниловских ударных ба­тальонов», действовавших на наиболее опасных участках фронта, ставилось Лавру Георгиевичу в вину. Временное правительство видело в этих форми­рованиях попытку создать лично пре­данные Корнилову войска.

Конец июля и большая часть авгу­ста прошли для Лавра Георгиевича в бесплодных попытках доказать пра­вительству необходимость принятия предлагаемых им мер. Боевые качества армии быстро таяли, что прояви­лось, в частности, в ходе немецкого наступления на Ригу, — город был легко взят противником. Корнилов не раз высказывался за «наведение порядка в Петрограде», он открыто говорил Керенскому, что готов взять всю власть в свои руки. Боевой гене­рал, по-видимому, не понимал, что его действия будут восприняты как претензии на личную власть. Отправ­ку на Северный фронт резервных бо­евых частей Керенский воспринял как начало корниловского перево­рота. Ночью 27 августа он подписал телеграмму с требованием к Главко­верху сдать власть.

Корнилов сначала решил, что про­изошла какая-то ошибка. «Получив непонятную телеграмму Керенского, я потерял 24 часа, — писал позднее Лавр Георгиевич. — Я предполагал, или что телеграф перепутал, или что большевики овладели телеграфом. Я ждал или подтверждения или опро­вержения. Таким образом, я потерял день и ночь, я позволил Керенскому опередить себя».

Поняв, что никакой ошибки нет, и Керенский действительно считает его

мятежником, Лавр Георгиевич и его товарищи отказались покинуть свои посты. Более того, Корнилов объявил войскам, что Временное правитель­ство действует «в полном согласии с планом германского генерального штаба». Выбор был сделан. В некото­рых городах верные командующему войска заняли почты и телеграфы. По приказу Корнилова на Петроград двинулась так называемая «Дикая диви­зия», состоявшая из горцев Кавказа, и несколько подразделений 3-го кон­ного корпуса под командованием ге­нерала Александра Крымова. Однако солдаты не сочувствовали Корнилову, для них он был ненавистным коман­дующим, который вернул на фронт смертную казнь. Большевики из Пет­рограда успели отправить в части сво­их агитаторов, и те легко склонили рядовой состав к неповиновению. 29 августа 1917 г. связь Ставки с вой­сками была прервана, а ещё через два дня Корнилова арестовали. Керенский не захотел встретиться с ним и согла­сился принять только генерала Кры-мова. После бурного выяснения отно­шений и взаимных упрёков глава Временного правительства прервал разговор. Не вынеся тяжести брошен­ных обвинений, Крымов застрелился.

ВО ГЛАВЕ

ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ

АРМИИ

Корнилов и несколько его «сообщни­ков» были помещены в тюрьму города Быхова близ Могилёва, где располага­лась Ставка. Бывшего командующе­го охранял Текинский конный полк, состоявший из жителей Туркестана, которые ранее служили царскому пра­вительству и отличались личной пре­данностью Корнилову. Лавр Георгие­вич и его товарищи могли совершенно беспрепятственно бежать, но не дела­ли этого, добровольно оставаясь в за­ключении. Генералы не чувствовали себя виновными и требовали открыто­го суда. Однако после Октябрьской революции их настроения резко изме­нились, они не верили в «революцион­ную справедливость» большевиков.

Находившийся среди заключён­ных Антон Деникин рассказывал позднее, что «на общем собрании за­ключённых поставлен был вопрос: "Продолжать или считать дело окон­ченным?". Все единогласно признали необходимость "продолжать"». После этого была составлена «корниловская программа». Важнейшие вопросы — о земле, о республике — откладывались до созыва Учредительного собрания. В данный момент офицеры считали необходимым установить сильную правительственную власть и продолжать войну. Впоследствии именно эта программа была принята всем белым движением.

Поэтому Корнилов покинул тюрь­му вместе со своими товарищами и ох­ранявшим их полком. Текинцы реши­ли сопровождать своего бывшего начальника до Новочеркасска, где он рассчитывал получить поддержку Дон­ского казачества. Однако на пути полк несколько раз попадал в засады. Ко­мандующий понимал, что текинцев преследуют из-за него и в конце кон­цов разрешил им сдаться большевикам или пробираться к себе на родину. Сам Корнилов переоделся крестьяни­ном и продолжил путь один.

Лишь 6 декабря Лавр Георгиевич прибыл в Новочеркасск За время пути он расстался с последними иллюзиями относительно нового большевистско­го правительства. Верных текинцев и без него не пропустили домой, все они были арестованы. Пробираясь через станцию Конотоп, Корнилов встретил одного из пленных офицеров своего полка, шедшего под конвоем. Желая ободрить сослуживца, Лавр Георгиевич подошёл поближе и окликнул его: «Здо­рово, товарищ!». Офицер оглянулся, но увидел только какого-то хромого старика в рваной одежде, который не­медленно исчез в толпе.

В Новочеркасске уже действовало ядро будущей белой армии — Алексе­евская организация. Корнилов без ко­лебаний вступил в неё и сразу же стал добиваться превращения организа­ции в боеспособную часть. Его не сму­щали ни материальные трудности, ни разногласия с генералом Михаилом Алексеевым. Лавр Георгиевич быстро нашёл общий язык с атаманом дон­ских казаков Алексеем Калединым. Был вновь сформирован Корниловский ударный полк, продолжался на­бор офицеров-добровольцев. Донское правительство приняло политическую программу Корнилова: свобода лично­сти, всеобщие выборы в Учредитель­ное собрание, уничтожение классовых привилегий, автономия националь­ностей.

Так началось формирование Доб­ровольческой армии. Всего в неё вступило тогда около 4 тыс. человек В конце декабря Корнилова назначи­ли командующим этой новой военной силы, однако оставаться на Дону ста­ло уже опасно. Первые декреты совет­ской власти, обещавшие мир и землю, были сочувственно встречены казаче­ством. Корниловцы оказались в окру­жении враждебно настроенного по отношению к ним населения. В янва­ре 1918 г. Л. Г. Корнилов отвёл армию в Ростов — требовалось найти новую опорную базу. Корнилов и Алексеев надеялись, что им удастся поднять на борьбу с большевиками Кубанское казачество, и решили выступить в по­ход к городу Екатеринодару.

Лавр Георгиевич понимал, что этот поход будет, осуществляется в чрезвы­чайно трудных условиях. Поэтому пе­ред выступлением, 9 февраля, он обра­тился к офицерам с речью: «Вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам

придётся быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот при­каз перед Богом и русским народом я беру на себя!». Поход горстки доб­ровольцев через ледяные степи под не­прекращающимся ветром был дейст­вительно очень тяжёл. Недостаточно вооружённые, в неполном обмундиро­вании, войска несли серьёзные потери в столкновениях с частями большеви­ков. Участникам похода приходилось форсировать небольшие реки, покры­тые коркой льда, который то и дело проваливался под их ногами. На дру­гой берег люди выходили в насквозь обледеневшей одежде. Впоследствии знаменитый поход корниловцев полу­чил название «Ледяного».

Цель похода была уже близка, когда добровольцы узнали, что большевики заняли Екатеринодар (ныне Красно­дар). К Корнилову присоединилось много казаков, и численность его ар­мии возросла втрое, однако снаряже­ния по-прежнему не хватало. 10 апре­ля Лавр Георгиевич приказал начать штурм Екатеринодара, рассчитывая пополнить в городе армейские запасы. «Если не возьмём Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб», — сказал Корнилов незадолго до этого наступления. 13 апреля 1918 г. во время артиллерийского обстрела сна­ряд влетел в окно его штаба. Л. Г. Кор­нилов был убит на месте взрывной волной. Известие о гибели командую­щего стало для добровольцев настоя­щим ударом. «Впечатление потрясаю­щее, — вспоминал А Деникин. — Люди плакали навзрыд». Фигуры, которая по своему авторитету и популярности в войсках могла бы сравниться с Корни­ловым, в тот момент в Добровольче­ской армии не было. Принявший ко­мандование А И. Деникин отдал приказ прекратить бесплодные атаки на город и повёл армию обратно на Дон.

Корнилов был похоронен на бере­гу реки Кубани. Однако большевики после ухода добровольцев раскопали могилу, привезли тело в город, потом ещё долго издевались над ним, а затем сожгли на городской бойне и развея­ли пепел по ветру...