Интертекстуальный фон романа «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. (Реминисцентные созвучия романа «Преступление и наказание» с произведением А.С. Пушкина «Пиковая дама»)

Интертекстуальный фон романа «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. (Реминисцентные созвучия романа «Преступление и наказание» с произведением А.С. Пушкина «Пиковая дама»)
В настоящее время в современной лингвистике акцент делается на изучение текста в его взаимосвязях и взаимодействиях с другими текстами внутри единого текстового пространства. В связи с этим на авансцене лингвистических исследований порождения текста появляется термин «интертекст», который есть «основной вид и способ построения художественного текста…, состоящий в том, что текст строится из цитат и реминисценций к другим текстам»
При анализе творчества русских писателей и поэтов исследователи не раз обращали внимание на то, что между многими произведениями русской литературы можно установить отношение семантической эквивалентности по разным текстовым параметрам: структуре ситуации, единству концепции, композиционных принципов и даже по звуковой и ритмико-синтаксической организации. Отношение между этими текстами можно назвать интертекстуальным.
Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» целиком и полностью пронизана интертекстуальностью, которая заключается в обращении автора к художественным произведениям своих предшественников и современников, а также к «Вечной Книге», имя которой – Библия. Цитация, аллюзия, прямая и полемическая реминисценция, сюжетная и структурная парафраза встречаются на всем протяжении «Преступления и наказания».
Для иллюстрации же мы рассмотрели реминисцентные элементы.
Как отмечает А.Л. Бем, «Достоевский был необычайно чуток к чужому литературному воздействию. Возбудителем его художественной восприимчивости было, однако, не столько само литературное произведение, сколько круг идей, скрытых в нем» [Бем 2007: 437]. И поскольку Достоевский высоко чтил Пушкина, влияние творчества великого русского поэта на произведения Достоевского было огромным.
Из произведений А.С. Пушкина, так или иначе отразившихся в «Преступлении и наказании», наиболее важную роль сыграла повесть «Пиковая дама».
Образ пушкинского Германна поразил воображение Достоевского. Он пронес его через всю жизнь. «Мы пигмеи перед Пушкиным, нет уж между нами такого гения», - восклицал он, заговорив о Пушкине с М.А. Поливановой после своей Пушкинской речи, 9 июня 1880 г.
Прежде всего, в основу «Преступления и наказания» легла пушкинская сюжетная схема: через преступление к поставленной цели. Рассмотрим сходство построения двух сюжетных схем.
В „Преступлении и наказании» Лизавета Ивановна фигурирует в роли „сожительницы” старухи, в пушкинской повести это имя принадлежит воспитаннице графини. И та и другая становятся непреднамеренными жертвами обдуманных и рассчитанных действий героев: Германн губит старуху графиню и попутно морально „убивает” ее воспитанницу, живущую с нею в одном доме, – Лизавету Ивановну. Раскольников убивает старуху ростовщицу и здесь же убивает и ее сводную сестру – Лизавету Ивановну. Следует также отметить, что обе Лизаветы Ивановны невольно облегчают осуществление намерений героев: полученная Германном записка Лизы и подслушанный Раскольниковым на Сенной разговор Лизаветы с торговцами создают оптимальные ситуации, при которых и тот и другой оказываются один на один со своей жертвой.
Раскольников бессознательно оказывается перед домом старухи, так же как Германн – перед домом графини.
Сопоставление текста обоих произведений показывает одинаковое эмоциональное состояние у Германа и Раскольникова перед преступлением.
Германн: «Трепетал как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уж стоял пред домом графини».
Раскольников: «С замиранием сердца и нервной дрожью подошел... к преогромнейшему дому, выходившему одной стеной на канаву, а другой в -ю улицу».
Несмотря на то, что у Пушкина и у Достоевского в их произведениях события разворачиваются в разное время года (в «Пиковой Даме» – зимой, а в «Преступлении и Наказании» – летом), нельзя не отметить того, как описание атмосферы нагнетает совершение рокового действа.
«Пиковая Дама»: «Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты. Изредка тянулся Ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега».
«Преступление и Наказание»: «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности снять дачу, — все это резко, неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши».
Можно обнаружить и некоторое сходство в описании внутреннего интерьера помещений, куда вошли Раскольников и Германн.
Также мы обратили внимание на описание внешности «старух», которое может ослабить моральное возмущение преступлением:
«Пиковая Дама»: «Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с нее чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной головы. Булавки дождем сыпались около нее. Желтое платье, шитое серебром, упало к ее распухшим ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств ее туалета; наконец графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в этом наряде, более свойственном ее старости, она казалась менее ужасна и безобразна».
«...Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее отражалось совершенное отсутствие мысли; смотря на нее можно было бы подумать, что качание страшной
«Преступление и Наказание»: «Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая. Белобрысые, малопоседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах, несмотря на жару, болталась вся истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка. Старушонка поминутно кашляла и кряхтела».
Теперь представим побочных жертв преступления – сожительниц обеих старух, у которых сходными приемами выделены черты зависимости и безответности.
«Пиковая Дама»: «Лизавета Ивановна была пренесчастное создание... Лизавета Ивановна была домашней мученицею... Сколько раз, оставя скучную и пышную гостиную, она уходила плакать в бедной своей комнате, где стояли ширмы, оклеенные обоями, зеркальце и крошечная кровать, и где сальная свечка темно горела в медном шандале».
«Преступление и Наказание»: Лизавета Ивановна «была высокая, неуклюжая, робкая и смиренная девка, чуть не идиотка, тридцати пяти лет, бывшая в полном рабстве у сестры своей, работавшая на нее день и ночь, трепетавшая перед ней и терпевшая от нее даже побои».
Точки соприкосновения в двух произведениях можно найти и на уровне репрезентации самих героев, и в контексте описываемых ситуаций – прежде, всего психологического плана.
Германн одержим одной страстью, принявшей у него вид мании, – страстью быстрого обогащения, которого он готов добиться любыми средствами, вплоть до преступления. Томский дает ему такую характеристику: «Германн – немец: он расчетлив, вот и всё!», затем: «Этот Германн <…> лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства».
На самом деле ничего из ряда вон выходящего в Германне нет, кроме неистовой силы его чувств. Однако страсть Германна – не высокой, а низменной, мелкой, бездуховной природы. Например: «Поздно воротился он в свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман. Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу, и опять очутился перед домом графини». Именно на эту графиню, как правильно предположил А.Л. Бем, в «Преступлении и наказании» намекали слова Разумихина о бреде Раскольникова после совершенного им убийства: «Не беспокойся: о графине ничего не было сказано».
Безудержная страсть героя оправдывает в его глазах любое зло, каменит его сердце, вытравляя из него добрые чувства, всякие проявления благородства. Пробравшись под предлогом свидания с воспитанницей в спальню старой графини, чтобы узнать у нее тайну трех карт, дающую бесспорный выигрыш, Германн не останавливается на полдорогею Раскольников тоже останавливается и, возможно, думает отказаться от задуманного преступления. Но такой внезапный минутный порыв не переходит в дело.
Пушкинский герой принадлежит к тем людям, для которых расчет и материальная выгода стоят на первом месте. Очутившись перед графиней, Германн стремится достичь своей цели правдами и неправдами – унижениями, выпрашиваниями и мольбами, грубой руганью и угрозами. Он говорит старухе: «Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты <…> Я не мот; я знаю цену деньгам».
Но Германн ошибся в расчетах. За свой несметный выигрыш, обернувшийся для него в конце концов ничем, поскольку он все-таки проигрался, герой заплатил слишком высокую цену, имя которой – безумие: «Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: „Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!”». С героем случилось то, от чего он, при всей своей расчетливости, как ему казалось, был застрахован.
Композиционно сходную роль в обоих произведениях играют сны-видения.
Главный сон Раскольникова, «видение старухи», невольно напоминает Германновское «видение графини». Пусть содержание обоих сновидений разное: там – старуха, открывающая убийце тайну трех карт, здесь – старуха, неслышным смехом смеющаяся над своим убийцею, но в обоих снах много общего и по приемам письма, и по композиционным заданиям.
Обратим внимание на «лунный свет», который мог запомниться Достоевскому в картине «видения старухи», и на обрамление повторным фиксированием слухового впечатления («шаркающих туфель» и «жужжания бьющейся об стекло мухи») как возможного возбудителя и определителя сновидения.
Сравним еще две сцены: В «Преступлении и наказании» – сцену сознания Раскольникова перед Соней, в «Пиковой даме» – в сцену объяснения с Лизой после смерти графини.
«Пиковая Дама»: «Германн сел на окошко подле нее и все рассказал. Лизавета Ивановна выслушала его с ужасом».
«Преступление и наказание»: Раскольников «закрыл руками лицо и склонил голову. Вдруг он побледнел, встал со стула, посмотрел на Соню и, ничего не выговорив, пересел машинально на ее постель... Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не сводя с него глаз... Ужас прошел по сердцу Сони...». И если в дальнейшем в душе Сони верх берет жалость и сострадание к Раскольникову, то в те минуты, когда Раскольников подпадал под власть своей «дьявольской» идеи, она так же решительна в своих осуждениях, как и Лиза в «Пиковой даме». Напомним сжатый до предела диалог Лизы и Германна:
«– Вы чудовище! - сказала наконец Лизавета Ивановна.
– Я не хотел ее смерти, - отвечал Германн: - пистолет мой не заряжен».
Но и Соня вдруг увидела в Раскольникове на один момент только убийцу: «После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него...»
И Раскольников так же нелепо пытается ослабить впечатление от убийства, как и Германн детской ссылкой на незаряженный пистолет. Раскольников, говоря о себе в третьем лице, тоже пытается оправдать убийство Лизаветы отсутствием намерения ее убить: «Он Лизавету эту... убить не хотел... Он ее... убил нечаянно... Он старуху убить хотел... когда она была одна... и пришел... а тут вошла Лизавета... Он тут... и ее убил», - говорит Раскольников Соне срывающимся голосом. И довольно неожиданно из слов Раскольникова выясняется, что, вопреки всему предшествующему, он и старухи убить не хотел. «Слушай, - говорит он, - когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил... Так и знай»
Раскольников в этой сцене объяснения с Соней находится на распутье; в душе его идет борьба Бога с дьяволом. Недаром он восклицает: «Старушонку эту черт убил, а не я...». Не будь Сони в этот момент, победителем остался бы дьявол. Сцена написана с удивительным мастерством: на Соне отражается эта душевная борьба Раскольникова, и она то видит на лице его мрачные черты нераскаянного убийцы, то улавливает какие-то просветы будущего его возрождения. Монолитный пушкинский Германн «не чувствует угрызения совести», и несчастной Лизе не за что ухватиться. Она вдруг в любимом ею человеке увидела к ужасу своему только «чудовище». Здесь Достоевский делает как будто отклонение в понимании образа своего героя.
Итак, как показывает вышеприведенный анализ, вдумываясь в образ Германна, Достоевский постепенно переосмысливает его. Этот переосмысленный образ завладел его воображением так сильно, что в тот момент, когда он приступил к воплощению убийцы, то невольно придал ему германновские черты. Если вспомнить черновые записи Достоевского, относящиеся к роману «Преступление и наказание», то эти черты сходства между Германном и Раскольниковым еще усилятся. Об этом особенно ярко говорит одна из ранних записей Достоевского о Раскольникове: «Он хочет властвовать и не знает никаких средств. Поскорее взять во власть и разбогатеть. Идея убийства и пришла ему готовая» [цит. по: Бем 2007: 445]. Но и в окончательной редакции романа эти черты родственности с Германном сохранились.
(Заключение)
Итак, наиболее распространенными интертекстуальными сигналами в романе Ф.М.Достоевского и произведениях А.С.Пушкина являются, на наш взгляд, реминисценции. Присутствие в исследуемых текстах данной формы интертекста позволяет привлечь внимание читателя к местам смыслового сгущения произведений.
Таким образом, реминисцентные созвучия между произведениями А.С.Пушкина и Д.М.Достоевского выполняют, прежде всего, характерологическую функцию. Приведенные примеры отражают сближение главных героев рассмотренных произведений, раскрывая их характер и показывая их психологическое состояние.