Разработка классного часа Звон колоколов Хатыни

Муниципальное общеобразовательное казенное учреждение
Кулустайская средняя общеобразовательная школа
2014год
«Звон колоколов Хатыни»
Открытый классный час
Преподаватель Кузьмина Н.А.


ПЛАН МЕРОПРИЯТИЯ:
ВСТУПЛЕНИЕ «Слышали вы в Хатыни…»
ЧЕРНОЕ УТРО
«Страшная трагедия Хатыни…»
«Налетели, нахлынули каратели…»
«Начиналась самая страшная часть трагедии…»
«Догорала жизнь Хатыни»
ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ
«Из мертвых воскрес Иосиф Иосифович Каминский…»
«Володе Яскевичу было…»
«А 12-ти летнего Сашу Желобковича…»
«МЕРТВАЯ ДЕРЕВНЯ» Петрусь Бровка
«Нет, невозможно найти оправданье…»
МЕМОРИАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС
«Хатынь исчезла с лица Земли…»
Мемориальный комплекс. Фрагмент.
Обелиск с колоколом на месте уничтоженного дома.
Колокол Хатыни.
Венец памяти.
Крыша-плита на месте гибели людей Хатыни.
Фрагмент.
Скульптура Непокоренного человека.
Стена памяти.
Вечный огонь. Вид на стену памяти.
Фрагмент стены памяти.
Фрагмент вечного огня.
Бывшая деревенская улица.
Знак на месте бывшего колодца.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент. Вход.
Символическое кладбище деревень.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент.
Вечный огонь.
«Мемориальный комплекс в Хатыни будет напоминать … (Это они оставили кровавые незаживающие следы: в Польше …)»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ «Нет, Хатыни звон - Не прощальный звон, …»«В памяти народной
вечно будут жить те,
кто кровью и жизнью своей
заплатал за нашу свободу»

ЦЕЛЬ:
воспитание чувства патриотизма, интернационализма
Оборудование: мультимедиа - презентация «Звон колоколов Хатыни» (44 слайда), музыка: С.Бах «Токката и фуга», исп. В.С. Высоцкий «У братских могил нет заплаканных вдов…», «Враги сожгли родную хату…».
Литература:
Журнал «Хатынь» изд. «Беларусь» г. Минск 1984г.
А. Белевич «Хатынь: боль и гнев» изд. г. Москва 1975г.
Стихотворение Петрусь Бровка «Мертвая деревня».
Набор открыток «Хатынь. Мемориальный комплекс»
изд. «Плакат» г. Москва 1976г.
«Слышали вы в Хатыни
Траурный перезвон?
Кровь от ужаса стынет,
Только раздастся он.
Кажется, ты в пустыне,
Выжжено все дотла –
В той, военной Хатыни
Плачут колокола.
Страшная трагедия Хатыни свершилась мартовским утром 1943 года.
До Хатыни доходили вести, что оккупанты много уже сожгли деревень и сел. Словом, никогда еще не было так тоскливо и маятно жителям Хатыни, как в то утро.
- Что-то у меня нынче душа не на месте, говорил соседу старый колхозник Константин Устинович Карабан. - Недоброе чует душа. Слышите, собака воет? С чего бы это? А ещё, гляньте: кота нет в хате. Где кот? Еще вчера вечером подался куда-то из дому, и нет. А, что это? Примета. Недобрый знак. Быть какой-то беде. От нее кот и убежал.
-Не выдумывай пустого, Устиныч, - успокаивал старика сосед, а у самого тревожно билось сердце. И он, тоже немолодой, сухой, как щепка, дед Андрей, верил в стародавние народные приметы. Да и то сказать: во всем увидишь примету, коли беда рядом ходит. И у него в хлеву все утро мычит и мычит корова, словно бы выскочить, удрать хочет из хлева. Чего она спрашивается, мычит? – думает Андрей Иванович. – Ой, дурной знак. Скотина, она наперед чует перемену или какую-нибудь беду… Вот опять мычит».
А старый Карабан возьми и расскажи, какой ему приснился сон:
Вышел в поле – расцветает лён,
Да не синий лён – кровавый лён.
Я иду распаханной межою,
Вижу: бор встаёт передо мною,
Не зелёный бор – кровавый бор
Дышит мне в лицо калёным жаром,
И чабрец, что стлался, как ковёр,
Вымело дыханием пожара…
Я-то в сны не верю ни на грош,
Только этот в душу пал тревогой…
Стёкла в окнах пронимает дрожь,
Загудела стылая дорога.

Налетели, нахлынули каратели…
Налетели, нахлынули каратели. Все люди были в деревне, не успели еще по делам разойтись, когда в Хатынь ворвались на машинах около трехсот карателей. Командовал ими эсесовец, лютый палач Дирлевангер, давно уже купаный в людской крови, умывшийся слезами вдов и сирот, девчат и матерей. Он приказал всех хатынцев выгнать из хат на деревенскую улицу. Солдаты, вооруженные автоматами, пулемётами, гранатами, в стальных касках, тяжёлыми сапогами затопали, загремели по дворам, по хатам, по амбарам и сараям. В каждую щель, в каждый закуток заглядывали. Всех гнали на улицу: мужчин, стариков, женщин, детишек, больных и слабых старух. Кто успел обуться, а кто и босиком. Тех, у кого старость или болезнь отняли ноги, вели под руки соседи и близкие; тех, кто ещё не научился ходить, несли на руках.
-Шнель! Шнель! – подгоняли прикладами людей каратели.
Как слепого лирника, вели люди под руки Иосифа Ивановича Рудака. Не столько годы, сколько давняя болезнь скрутила его, приковала к постели. Прикладами подняли его каратели.
-Шнель! Шнель!
В ноги им бросились его жена, сухонькая, изведённая горем бабушка Прасковья.
- А куда ж вы его забираете, куда тащите больного, старого? Зачем же вам сухие кости? – просила, молила Прасковья. – Дайте человеку умереть спокойно в родной хате.
- Он сгорит! – гаркнул фашист. - И ты сгоришь! Всех в огонь! Партизаны!
Партизаны… Это они-то, старые, больные, в чем дух держится, партизаны? А эти чумазые, мал- мала меньше детишки Иосифа Барановского – тоже партизаны? Самого младшего Барановский нес на руках. Остальные, - а их было семеро мальчуганов и девчушек, - как гусята за гусыней, шли за матерью. Они испуганными глазенками заглядывали в её застывшие, выплаканные глаза, сами плакали, грязными кулачками утирали слезы. Те, что постарше, с тревогой глядели на вооруженных солдат, подталкивали мать, тихо шептали: - Бежим, мама.
А куда бежать? Стволы пулемётов, автоматов нацелены в спины. Смерть глядит и в лица людям. Не убежать, не защититься, не спастись от неё, неумолимой…
Начиналась самая страшная часть трагедии. О ней уже позднее рассказывал Иосиф Иосифович Каминский, тот самый Каминский, что добывал в Борисовке соль и махорку для партизан, единственный взрослый житель Хатыни, чудом спасшийся в тот жуткий день, не сгоревший вместе со всеми.
Вот его рассказ – ранящая, жгучая история, страшная, полная трагизма повесть.
- Попы и церковные книги толкуют, будто на том свете есть рай и ад. Святым – рай, грешникам - ад, пекло. Я – не святой, в рай меня не пустят, горько усмехался старый, седой, с изборожденным морщинами лицом человек. – Я и не грешник, а в пекле удалось побывать. И было это не на том свете, а в нашей Хатыни. Ой, люди добрые, что это было за пекло! Не приведи вам увидеть такое…
Я прошу старого человека, живым выбравшегося из кромешного ада, подробнее рассказать о трагедии. Он долго сидит молча, ссутулив плечи, в глазах его вижу хмуринки непроходящей тоски.
- Вот не могу говорить, и все тут. Не могу, разводит он руками. – Как вспомню – сердце разрывается. Не поверите, душа моя и по сей день плачет.
Вижу у него на веках слезы. Голос дрожит, срывается.
- Меня, жену и детей наших немцы гонят к овину. А там – вопли, крики. Голосят женщины, плачут дети, а вокруг вооруженные солдаты. Стоят, курят, посмеиваются. Кому горе, а кому – радость. Иду, а ноги тяжелые стали, не слушаются.
Шнель! Шнель! – орет солдат и прикладом автомата мне - в спину! Я упал, но тот час поднялся: слыхал, что эти гады лютые пристреливают слабых, кто идти не может, там, где они упадут. Плетусь дальше, в глазах темно. Бог ты мой! На пороге своего дома, раскинув руки, лежит в луже крови мой брат Иван. Я к нему, а меня снова прикладом в спину: Шнель! Шнель!
И горько, и больно до слез. А небо над головой широкое, жаворонки заливаются… Вот, думаю, - пришла, видно, моя пора распрощаться с этим небом. Может, последний раз рядом иду с женой своей, последний раз деток вижу… Смолкает, секунду-другую в тяжком раздумье сидит придавленный горем седой человек. Погладил по головкам детей: не обессудьте, родные, что не могу вас спасти, заслонить от смерти лютой…
Загнали нас всех в овин, а в том овине под крышей летают голуби. Люди добрые, как я в те горькие минуты завидовал голубям: они могут прилететь, могут вылететь. А я, жена моя и дети, родичи и соседи - в ловушке. И не выйти нам из нее на волю. Только туда еще пригоняют наших людей. Гляжу – втолкнули соседей моих, Рудакова, бригадира Савелия Жидовича с женой и малыми детишками. Гляжу – ведут, вталкивают в овин Иосифа Барановского, жену его и восьмерых детей – кто побольше, кто поменьше. Они к матери льнут, у отца на ногах виснут - спасите, не дайте погибнуть. А что те сделают? Кто их самих спасет? Некому было спасать, - вздыхает Иосиф Каминский. – Беда. Мука лютая… Гляжу – ведут, швыряют в овин Александра Новицкого, жену его и деток. Семеро детей у Новицких.
Тесно, душно стало в холодном, просторном овине. Некого больше гнать, всех хатынцев вместил пустой сараище. Проскрипели, затворились снаружи ворота. «Что же дальше будет? – думаю. – Может, подержат, да и выпустят? Может, погонят нас куда-нибудь? А Барановская Анна, мать восмерых детей, рыдает, голосит: «Ой, беда, беда, деточки! Не выбраться нам из этой могилы. А никто-то нас не выпустит на свет белый. А чем же мы бога прогневали? А разве мы кому худое делали? Ой, беда, беда, деточки!..»
И вдруг эти причитания прервал жуткий крик: - Горим!...Горьким дымом запахло в овине. С крыши посыпались искры. «Всё, - ужаснулся я, прощай, белый свет!». А пламя уже снаружи пролизало, проточило соломенную крышу. Люди бросились к воротам. Стали колотит ногами, плечами навалились. Затрещали ворота, распахнулись. Свежим ветром дохнуло в овин, Свинцовым ливнем хлестнуло… Люди назад кинулись, в овин, а на них уже падали охапки горящей соломы, дышавшие огнем стропила, жерди… Как в кузнечном горне. Трещат волосы, дымится одежда. Рядом со мной мой 15-тилетний сын Адам. Он что-то мне говорит, а я, хоть убей, ничего не слышу, только вижу, как рот у него раскрывается. Кричу сыну прямо в ухо: «Под ногами у людей пробирайся к воротам».
Пополз он, я – за ним. Выползли. Адам вскочил и, пригнувшись, побежал за овин. Догнали его вражьи пули. Упал сын, подкошенный автоматной очередью. Горе камнем придавило мне сердце. Бросился я к сыну, а фашист и по мне очередью. Упал я. Подошел солдат и давай меня сапогами пинать, прикладом бить. Подумал злыдень, что я уже мертв, что покинула меня живая душа. А она, в снег втоптанная, пулями пробитая, была еще при мне. Не видел, как тот солдат отошел от меня. Не видел и не слышал, что творится в том овине и вокруг. Как сном забылся….
Как сном… В луже крови лежал Иосиф Иосифович Каминский. Он уже, как говорится, богу душу отдавал, с белым светом прощался. Он уже не видел и не мог видеть, как догорал овин, как догорали в том овине дети, догорали их отцы и матери, деды и бабушки, догорала жизнь Хатыни.
Догорала жизнь Хатыни. А каратели ещё расхаживали по дворам, заглядывали в хлева, выгоняли коров и свиней, грузили их на грузовики. Грабители заходили в пустые хаты. Из кладовых волокли, грузили на машины и подводы: велосипеды, швейные машинки, кадушки с салом и соленьем, полотна, вышитые скатерти и полотенца, кружева, подушки, самовары, даже чугуны и лохани. Длинный обоз потянулся по дороге на Плещеницы… Искусные, опытные грабители. Пол-Европы ограбили, шутка ли.
Догорали жизни людей, догорали их доля, их песни, их мечты и надежды. Занялась уже вся Хатынь. Каратели подожгли деревню, когда до нитки, до шерстинки, до зернышка очистили каждую хату.
Пожар сметал, захватывал все живое и неживое. День и ночь горела Хатынь, дымилась головёшками, поблескивала красными угольями в горячей золе.
Там, где был овин, меж головешек, в серой золе чернели обгоревшие кости. Зола и пепел. Головешки и кости. Обугленные брёвна и обезображенные трупы.
Сорок девять живых душ сожрало лютое пламя. Сорок девять живых сердец поглотил лютый пожар.
Ещё и назавтра, и на третий день над остывшим пепелищем стоял густой, тяжелый запах. Ветром его доносило до ближайших и дальних деревень, до боров и рощ Логойщины. Не давал дышать этот запах смерти и горя. Люди вздыхали: - Ой, беда, беда, сгорела Хатынь, сгорели хатынцы, все до последнего сгорели.
Люди, сжимая в гневе кулаки, говорили: - Надо идти в партизаны. Нельзя, грешно отсиживаться по хатам. Надо идти в партизанские леса, бить лютого врага. Выгнать сродной земли пришельцев.
И люди окрестных сел и деревень шли в партизаны. Росла и крепла, все более грозной становилась всенародная сила.
Из мёртвых воскрес Иосиф Иосифович Каминский. Отнесли его к леснику Петру Воронько.
- Не жилец он на белом свете, ой, не жилец, горевали, вздыхали женщины, глядя на старого Каминского.
Он, раненый, искалеченный, с переломанными ребрами, и в самом деле едва дышал, долго не мог с кровати подняться, шагу ступить.
- Спасу! Будет жить человек! – решительно сказала Мария Наумовна Анисимова, талантливый местный врач. И спасла. Вернула его к жизни. Поставила на ноги Иосифа Иосифовича.
А кто же остался в живых, кто спасся в то кровавое, обожженное мартовское утро? Четверо.
Антосик Барановский мальчонка двенадцати лет, был ранен в обе ноги, когда убегал из огненного ада. Кусая губы от боли, он потихоньку отползал, отползал, пока сугроб у забора не скрыл его. Там и подобрали его добрые люди, вылечили.
Каким-то чудом удалось выскочить из огня семилетнему Вите Желобковичу. Затрещали, распахнулись ворота овина. Витя, проворный, смекалистый мальчуган, проскользнул меж людей и со всех ног бросился бежать. Следом - его мать. Скосили, бросили наземь пули женщину. Упал подле неё и Витя. Он прижался к матери, затаился. Фашисты думали, что оба они убиты. А Витя, раненный в руку, тихо лежал возле безмолвной, мертвой матери. Так она дважды дала сыну жизнь: первый раз – когда родила его на свет, второй – когда своей смертью защитила от гибели.
Володе Яскевичу было тогда тринадцать. И над ним смилостивилась судьба. Когда гитлеровцы стали гнать людей в овин, он незаметно выскочил со двора и, прячась в огородах, в садах, выбежал в поле. Володю заметили. Просвистела пуля над головой, а он – в яму. Там прежде был картофельный бурт. Представляю, как фашист, стрелявший в Володю, хвастал «Видали, какой я меткий стрелок! Одним выстрелом на таком расстоянии свалил мальчишку!»
А Володя, затаившись, сидел в яме, пока не стихли рыдания и крики, пока не прекратилась стрельба. Когда гитлеровцы уехали, он бросился в Хатынь. Деревня была в огне. Прикрывая свиткой лицо, голову, он бежал по безлюдной, пустынной улице к своей хате. Но её уже не было, она сгорела. Ни единой живой души в Хатыни. Ни отца, ни матери, ни сестрички Зоси…
В смятении, в отчаянии стоял Володя Яскевич. Горький дым, трупный горелый запах душили мальчишку, а он, задыхаясь, глотая слезы, брел по черной опустелой улице в чистое поле. «Где мать, отец, где сестра? Может, убежали? – думал Володя. Может, они к родственникам в Мокредь подались? Может, там ждут меня?...»Напрасно Володя спешил в Мокредь. И там не нашел он родных. Да и не мог найти. Они сгорели в овине, который в тот вечер ещё дымился головешками, дышал горячим пеплом.
А двенадцатилетнего Сашу Желобковича спасла от смерти … лошадь. Не дала ему сгореть в овине. Дело было так: увидев гитлеровцев, ехавших на машинах в Хатынь, он стремглав бросился в хату: «беда, папа. Фашисты едут. Много-много!»
Петр Антонович Желобкович выскочил во двор. Там стояла запряженная лошадь. «Заберут, бандиты, лошадь! А как жить без нее? Лошадь кормит семью. Надо ее спасать, любой ценой спасать!» И он сказал сыну: - садись, Сашок, скорей на подводу. Гони к тетке Марыле в Замостье. Там меня жди…
Саша вскочил на телегу, вожжи - в руки и к отцу: - садись и ты, папа! Удирать нужно.
- Что ты, сынок! – Покачал головой отец. _ А на кого же я хату оставлю? Кто корову досмотрит? Хозяйство?
- Вы не задерживайтесь, папа. Скорей в Замостье.
И затарахтели, загремели колеса по прихваченной за ночь морозцем дороге. Быстро домчался хлопец до Замостья на добром коне. Тетка Марыля накормила племянника, лошадь накормила. Рад мальчишка: «Не досталась фашистам лошадь. Вот она, в теткином хлеву!... А что это отца так долго нет? Чего он не приходит? – думает Саша.
А отца все нет и нет… Не пришел в Замостье Сашин папа. Его сожгли каратели в овине. Об этом узнали в Замостье на другой день, ранним утром.
Всходило солнце, но не светило оно Саше Желобковичу: тяжелая туча тоски и скорби закрыла его, кровью обливалось мальчишечье сердце. Мальчик подошел к лошади и стал изливать ей свое горе: - Нет у меня папы, нет мамы, нет сестры и брата. Ни одной живой души не осталось в Хатыни. Всех убили, сожгли фашисты.
Саша гладил лошадь по шее и говорил: - Спасибо тебе, милая. Это ты меня от смерти спасла.
Шли дни, месяцы, но ни разу не заехал Саша на той лошади на родное пепелище, где уже росла высокая крапива, где буйно зеленели лопухи, где чернели задымленные остовы печей, где на крови и костях, на сером пепле взрастало великое всенародное горе. Не мог, не смел он взглянуть на то место, где сгорела, обратилась в пепел новая доля Хатыни, где в лютом пламени сгорели надежды Хатыни, где горьким дымом захлебнулись песни Хатыни.
«МЕРТВАЯ ДЕРЕВНЯ» Петрусь Бровка
Нет, невозможно найти оправданье:
Было селенье – осталось… названье…
Вражьи солдаты ворвались, как звери, -
И птицы, и хаты, и люди сгорели.
А жить им хотелось. А жизнь так манила.
Все в небо ушло, черным облаком сплыло.
Остались, на годы, в военных туманах
Одни только печи на мертвых полянах.
Оплакали ветры и ливни те печи,
Трубы которых – как скорбные свечи.
А, помнится, люди там жили богато.
С зарей просыпалась каждая хата.
Косцы шли на луг, всед спешили молодки.
А в печах томились, скворча, сковородки…
В мирном труде дни за днями летели,
Люди покоя и счастья хотели:
Сеяли жито. С песнями жали.
Свадьбы справляли, деток рожали.
И жить так хотелось. Так жизнь их манила.
Все в небо ушло, черным облаком сплыло.
Где люди гнездились – бурьян по колено.
Но память народа, как солнце, нетленна.
Мы зерна, пропахшие дымом, собрали,
Вновь рожью трезвонят воскресшие дали…
Родные, Земля Вас по имени знает.
Здесь каждое зернышко в небо врастает.
Красивая асфальтовая дорога, а по сторонам бесконечный лес. И вдруг из-за поворота перед глазами путешественников предстает на фоне зеленой хвои слово-название «ХАТЫНЬ». Слово, набранное, кажется буквами-угольями. И суровей становятся лица людей, смолкают песни, руки тянутся к шапкам…
Хатынь исчезла с лица Земли, ее нет на географической карте, но не осталось пустынным место, где когда-то жили трудолюбивые люди. На месте сожженной гитлеровцами деревни сооружен грандиозный МЕМОРИАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС жертвам фашистского террора на Белорусской земле. Суровым языком камня и бронзы молодые архитекторы и скульпторы сумели правдиво и сдержанно рассказать о хатынской трагедии.
Мемориальный комплекс. Фрагмент.
Обелиск с колоколом на месте уничтоженного дома.
Колокол Хатыни.
Венец памяти.
Крыша-плита на месте гибели людей Хатыни.
Фрагмент.
Скульптура Непокоренного человека.
Стена памяти.
Вечный огонь. Вид на стену памяти.
Фрагмент стены памяти.
Фрагмент вечного огня.
Бывшая деревенская улица.
Знак на месте бывшего колодца.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент. Вход.
Символическое кладбище деревень.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент.
Символическое кладбище деревень. Фрагмент.
Вечный огонь.
Мемориальный комплекс в Хатыни напоминает нам, будет напоминать грядущим поколениям о жертвах фашизма на Белорусской земле.
От рук оккупантов в Белоруссии пало 2 230 000 советских граждан. В Хатыни фашисты заживо сожгли 149 человек, из них 76 детей.
«Хатынь – это бронза и камень,
Хатынь – это безмерная людская скорбь,
Хатынь – это памятник всем пепелищам нашей Земли.
Хатынь – символ мужества нашего…»
Отступает с годами горе… Но мы не можем, не имеем права забыть, что где-то до сир пор ходят по земле убийцы, вешатели, разбойники и насильники фашистских армий. Это они оставили кровавые незаживающие следы:
В Польше – Майданек и Освенцим,
Во Франции – Орадур,
В Чехословакии – Лидице,
В России – Красуха,
На Украине - Бабий Яр,
В Литве – Пирчупис,
В Белоруссии – Хатынь!
…Нет, Хатыни звон –
Не прощальный звон,
Не смиренный звон,
А набатный звон!..
Каждый, кто думает о завтрашнем дне людей
и о судьбе нашей голубой Земли,
должен знать о Хатыни…

№ слайда Кол-во щелчков
мыши ПК Первые слова слайда Последние слова слайда ФИО чтеца
1 3 Звон колоколов… Кл.часКузьмина Н.А.
2 3(Бах) слышали вы в Х … Плачут колокола. Кузьмина Н.А.
3 3 Черное утро… Нахлын.каратели Учитель Мелащенко З.И.
4 2 Нахлынули каратели… … не спастись от нее неумолимой. Уч-ся 10 класса Рязанова Полина
5 2 Начиналась самая страшная часть … …деды и бабушки… Кузьмина Н.А.
6 3 Догорала ж. Х. - Кузьмина Н.А.
7 2 А каратели… Росла… грозной становилась всенародная сила. Уч-ся 8 класса
Москалев Никита
8 2 Живые свидетели Сколько же их? Кузьмина Н.А.
9 2 Из мертвых воскрес И.И. Каминский… А. Барановский… подобрали и вылечили. Уч-ся 8 класса
Барановская Валя
10 2 Семилетнему В. Желобковичу…защитила от гибели. Уч-ся 8 класса
Самарин Роман
11 2 В. Яскевичу было …дышал горячим пеплом. Уч-ся 8 класса Чернышов Сергей
12 3 А 12-л. Сашу Желобковича… …горьким дымом захл. песни Хатыни. Мелащенко З.И.
13 7 Мертвая деревня …Как звери. Кузьмина Н.А.
14 2 И птицы и хаты… Так жизнь их манила. Кузьмина Н.А.
15 2 Все в небо ушло… Облаком сплыло. Кузьмина Н.А.
16 2 Остались на годы Как скорбные свечи Кузьмина Н.А.
17 2 А помнится люди Деток рожали. Кузьмина Н.А.
18 2 И жить так хотелось… …бурьян по колено. Кузьмина Н.А.
19 2 Но память народа …в небо врастает. Кузьмина Н.А.
20 3 Красивая асфальт.дорога… …руки тянутся к шапкам. Уч-ся 10 класса Рязанова Полина
21 3 Хатынь исчезла с лица земли… …о хатынской трагедии. Уч-ся 10 класса
Савинков Женя
22 3 («У братских могил нет заплаканных вдов…» На месте сожженной гитлеровцами деревни сооружен грандиозный МЕМОРИАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС … на Белорусской земле. Уч-ся 8 класса
Москалев Никита
23 2 Посреди леса который кается так и застыл в печальном молчании обгорелые печные трубы... …из бетона соро-пепельного цвета. Кузьмина Н.А.
24 2 На обелисках таблички с именами …сожженных и расстрелянных Кузьмина Н.А.
25 2 Колокольный звон стучит в висках …и комок подкатывает к горлу Кузьмина Н.А.
26 2 Тяжело становится дышать от вырубленных на белокаменном венце-памяти «Люди добрые помните…В вихре пожара жизнь не умирала. Кузьмина Н.А.
27 2 Эти слова будто зов из-под рухнувшей крыши сарая… как оборвалась жизнь хатынцев. Кузьмина Н.А.
28 2 Композиционным центром мемориала является бронзовая скульптура старика с мертвым ребенком на руках… …крик невыразимой боли. Кузьмина Н.А.
29 3(музыка) Тяжела поступь бронзового исполина-человека, опаленного огнем И в сердце боль и гнев. Кузьмина Н.А.
30 2 Вдоль мемориала возвышается огромная стена …зверств гитлеровских палачей. Кузьмина Н.А.
31 2 На оккупированной территории В Бресте – 27 тыс. человек. Кузьмина Н.А.
32 2 Стена мемориала огромна, но не хватит и такой стены, чтобы описать… …под жестоким врагом. Кузьмина Н.А.
33 3 (песня «Враги сожгли родную хату»Когда 3 березки смеются счастливо, а четвертая стала священным огнем… …вечную память поем. Кузьмина Н.А.
34 2 Бетонные дорожки проложены там, где когда-то были улицы …Хатыни. Кузьмина Н.А.
35 2 А в этом колодце никто и никогда не попьет …воды. Кузьмина Н.А.
36 2 Кладбище деревень 186 сожженнымвместе с людьми деревням. Кузьмина Н.А.
37 2 На каждом из них название деревни И цифра погибших жителей. Кузьмина Н.А.
38 2 В каменные плиты вмурованы урны с землей доставленной с мест пожарищ. Кузьмина Н.А.
39 2 30 июня 1969г состоялась церемония установки этих урн. Кузьмина Н.А.
40 2 5 июля 1969г сост. открытие. мемориального комплекса … огонь вечного траура и славы в Хатыни. Кузьмина Н.А.
41 3(музыка) Мемориальный комплекс в Хатыни ..на Белорусской земле. Кузьмина Н.А.
42 5 От рук оккупантов… …символ мужества нашего. Кузьмина Н.А.
43 10 Отступает с годами горе… … в Белоруссии – Хатынь! Кузьмина Н.А.
Все уч-ся поочереди
44 3 Нет, Хатыни звон… …должен знать о Хатыни… Кузьмина Н.А.