Творческая практика Д. Пригова
Творческая практика Д. Пригова
По мнению большинства исследователей, феномен андеграунда в Советском Союзе появился в конце 1960-х гг. XX века. Если на Западе андеграунд олицетворял собой попытку ухода от коммерциализированного мэйнстрима в область независимого экспериментального творчества, приобретая при этом отчетливую антикапиталистическую окраску, то в Советском Союзе творческая деятельность отдельных представителей андеграундного сообщества, игнорировавших официальные культурные нормы, имела оттенок политической оппозиционности уже по отношению к советскому режиму. Особенно ярко и плодотворно в 70–80-е гг. XX века развивался русский литературный андеграунд, представлявший некую оппозицию не только господствующему направлению в искусстве и литературе социалистическому реализму, но и идеологии вообще. Андеграунд нашел яркое воплощение в московском поэтическом концептуализме, развивавшемся преимущественно в столице.
Под концептуализмом (от слова «концепт» «идея») понимается стилевое течение в русской поэзии 70-х начала 90-х гг. XX века, позже прекратившее свою «подпольность». Предшественниками его в некоторой степени могут считаться обэриуты, предвестниками в 1960-е годы были «лианозовцы» и Вс. Некрасов, мэтрами в 1970–1980-е стали московские поэты Д. А. Пригов и Л. Рубинштейн, а закат знаменуют «преодолевшие» в 1990-е годы эту поэтику Т. Кибиров и С. Гандлевский [2, С. 374]. Концептуализм пришел в литературу и изобразительное искусство СССР из западного социокультурного пространства. И если там концептуальное искусство имело дело с идеями, смыслами, а не с предметным миром, причем сама идея рассматривалась как отдельное художественное и эстетическое произведение, воплощенное в каком-либо материале; то в нашем государстве в силу общественно-политических условий («закрытость» от капиталистического мира, культурная изоляция, авторитарность режима, попрание прав и свобод, запрет инакомыслия и оппозиции власти и др.) то в СССР концептуализм предстал в более идеологизированном, социологизированном варианте, как искусство, раскрывающее абсурдность и бессмысленность советских лозунгов и обещаний.
Поэты данного направления в своем творчестве обращались к концептам затертым речевым и визуальным клише, устоявшимся ярлыкам массового сознания, совершенно стершимся высказываниям, с которыми часто «работала» официальная идеология. Поэты-концептуалисты придерживались следующего приема: идеологические штампы и клише повседневного советского сознания они «вырывали» из контекста, показывали бессмысленность и оторванность данных словесных конструкций от реальной жизни, и, в конечном итоге, абсурдность советской действительности в целом. Самое интересное состояло в том, что концепт подавался «по видимости «серьезно» и словно бы «изнутри» этого заидеологизированного мира.
Но не следует сводить концептуализм только к критике идеологии и советской действительности. Непризнание этого приводит к неполноте и упрощению понимания назначения данного литературного направления. Поэты-концептуалисты в своей творческой практике пытались показать серость и бедность повседневной речи. Люди в их поэзии и прозе произносят большое количество пустых, бессмысленных, ничего не значащих фраз. Таким образом, представители поэтического концептуализма не только разрушали мифы и стереотипы массового советского сознания, но и выполняли еще и «освободительную роль» способствовали раскрепощению разума и языка.
Обратимся к творчеству мэтра московского поэтического концептуализма Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). Это очень разносторонний человек, он не только поэт, но еще и прозаик, драматург, художник и скульптор. Оригинальность и эксцентричность его поэтики заключается в том, что он как бы играет в «поэта», которому отдал внеэстетический аспект своей индивидуальности. Дело в том, что Пригов создал литературного псевдоавтора, которого назвал собственным именем Дмитрий Александрович Пригов. Но реальный Пригов во всем противостоит своему персонажу. Дмитрий Александрович Пригов как продукт концептуальной деятельности писателя / художника / теоретика Пригова пародия на настоящего писателя: «пустое место», выразитель нормативных представлений о жизни и литературе, целеустремленный «воспитатель масс», плодовитый эпигон / графоман. И если сам Пригов детище неофициальной культуры, то Дмитрий Александрович Пригов позиционирован как явление культуры официальной.
Реальный Пригов в своем творчестве стремился через деконструкцию и деформацию языка социалистического реализма и затертых советских штампов, показать бессмысленность и фальшивость насаждающих в стране идей. Пригов сначала заставлял сочинять стихи настоящего «поэта-патриота» Дмитрия Александровича Пригова, который своим творчеством демонстрировал преданность и верноподданичество, а после смеялся над литературным языком псевдоавтора, в котором отсутствовала индивидуальная неповторимость и уникальность. Дмитрий Александрович не просто копировал готовые лингвистические и смысловые конструкции, но слепо верил и повторял «зашоренные» идеи официальной литературы, воспроизводил «истинные» призывы власти. Таким образом, он вмещал в себе две противоположности: безъязыкость и многоязычие (структурировал стереотипы массового сознания).
Пригов-концептуалист стремился разрушить существующие схемы и ярлыки в результате освобождения их от эстетических красот языка и представления перед читателями как некоего самостоятельного факта:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу Оку
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет
Здесь Пригов пытался разоблачить устоявшийся концепт, согласно которому «народ-красавец» живет в стране «легко и весело». Кроме того, автор дает понять, что заболтанная и опошленная в советские годы идея Достоевского («красота спасет мир») стала обозначать нечто противоположное своему первоначальному смыслу. В стихотворении о выдающемся герое поэт-концептуалист показал еще один штамп советского сознания. Эта схема легла во многие произведения о непобедимом герое и его смелых, но все же отстающих сподвижниках: «Выдающийся герой // Он вперед идет без страха // А обычный наш герой // Тоже уж почти без страха // Но сначала обождёт: // Может все и обойдется // Ну, а нет так он идёт // И все людям остается».
Самым ярким воплощением Власти в поэзии Пригова стал Милиционер. Это мифологический культурный герой, который восстанавливает поруганные гармонии и порядок бытия: «Вот придет водопроводчик // И испортит унитаз // Газовщик испортит газ // Электричество электрик <.> // Но придет Милицанер // Скажет им: Не баловаться!». Могущество Милицанера определяется тем, что он принадлежит создаваемой Властью метафизической реальности чистых идей, где торжествует Порядок, где нет места хаосу. Он мифологический медиатор, представляющий высшую реальность в несовершенном хаотическом мире, где «прописан» маленький человек.
Главная заслуга Пригова состояла в разрушении мифов советской истории и повседневности с использованием их же оружия. Поэт освобождал читателей от диктата догматов и стереотипов, тем самым способствуя раскрепощению языка и сознания.