Старообрядцы, крестьянский мир, церковь и власть в повседневной жизни русского села в начале XIX века: «нормальное исключительное»

Старообрядцы, крестьянский мир, церковь и власть в повседневной жизни русского села в начале XIX века:
«нормальное исключительное»
П.В. Филатов
Центр по изучению отечественной культуры
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт российской истории Российской академии наук (ИРИ РАН)
ул. Дмитрия Ульянова, д. 19, Москва, 117036, Россия
filatovpv@rambler.ru

В статье предпринимается попытка реконструкции опыта сосуществования старообрядцев, крестьянского «мира», находившегося в ведении официальной церкви, сельского церковного прихода, властей разных уровней (светских и духовных) в повседневной социальной и культурной практике села Нижегородской губернии, являвшейся одним из крупнейших центров старообрядчества. Особое внимание уделяется «маленьким людям», акторам повседневности прошлого, их действиям, поведению, образу жизни.
Ключевые слова: история повседневности, старообрядчество, духовная консистория, сельский церковный приход, духовенство, благочинный, земский исправник, крестьянство, крестьянское самоуправление.

Старообрядчество является органической частью культуры России, поэтому изучение народной культуры и «народной религииневозможно проводить без изучения староверческих и сектантских групп, фиксируемых в русской среде с XVII». Целью моей работы не является изучение старообрядчества как такового. Я предпринимаю попытку реконструировать «живой опыт» сосуществования старообрядцев, крестьянского «мира», сельского церковного прихода, властей разных уровней (светских и духовных) в повседневной социальной и культурной практике села Нижегородской губернии, исторически являвшейся одним из крупнейших центров старообрядчества. Реконструкция подобного рода невозможна без пристального внимания к «маленьким людям», акторам повседневности прошлого, их действиям, поведению, образу жизни.
Научный материал о старообрядчестве обширен. Этого феномена касались многие авторы работ по истории России, русской культуры, религии. Для истории старообрядчества в Нижегородской губернии в первой половине XIX в. особенно важны работы современников. В частности, сочинение Ивана Филиппова, одного из старообрядческих деятелей, принадлежавшего к «поморскому согласию», посвященное Выговской старообрядческой пустыни, важна для нашего исследования как саморефлексия старообрядчества. Дилогия П.И. Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах» и «На горах», представляющая собой синтез художественной и научно-исторической литературы, является энциклопедией по этнографии старообрядчества Поволжья. П.И. Мельников, как чиновник по особым поручениям при нижегородском губернаторе, проводил расследования деятельности старообрядцев, бывал в их скитах, очень хорошо знал особенности их жизни. Для исследователя религиозной культуры России интересна также работа А.Лебедева, представляющая собой очерк истории старообрядцев живших по реке Иргиз.
Источниками данной статьи стали делопроизводственные документы Нижегородской духовной консистории. Они отличаются высокой степенью сохранности, вниманием к деталям, наличием документов, созданных разными участниками событий, что позволяет перепроверять данные. Однако, сложность работы с подобными источниками состоит в том, что они представляют собой «формализацию жизни». Те, кто создавал делопроизводственные документы, не ставил себе целью зафиксировать в них «человечность человека». Созданные по разным случаям, они показывают функционирование системы, а не отражают живую жизнь людей прошлого. Найти в них следы человечности нелегкое занятие.
Делопроизводственные источники зачастую созданы по различным случаям, казусам, представляющим собой бифуркацию, отклонение от нормы. Казус представляет собой «излом повседневности», исследуя который мы имеем возможность глубоко проникнуть в жизненный мир людей, от жизни которых в большинстве случаев, ничего, кроме упоминаний в связи с каким-либо экстраординарным случаем, не осталось. Таким образом, делопроизводственные документы, отражающие случай, событие, часто представляют собой единственные источники, позволяющие с позиций вненаходимости историка, применяя «насыщенное описание», выявить то, что не было очевидным для тех, кто создавал эти источники, найти в них следы человечности, реконструировать опыт живой жизни «маленьких людей» прошлого в единстве «знания» и «понимания».
Перед нами сразу встает проблема типичного и уникального. Полагаю, что решение данной проблемы лежит в русле контекстового анализа. По мнению К.Гинзбурга, «непрерывное чередование микро- и макроистории, «крупных планов» и «общих» или «сверхобщих» планов», позволяет «вновь и вновь возвращаться к общей картине исторического процесса и уточнять ее за счет выявления бесспорных исключений и краткосрочных причин». Подобный подход позволяет находить общее и особенное в «живом опыте» людей прошлого.
В основу своей работы я положил дело об «уклонении в раскол» крестьян деревни Константиновка Васильского уезда Нижегородской губернии. Это частный случай, изучая который, тем не менее, можно выявить и некоторые общие моменты социальной и культурной практики старообрядцев, той их части, которая жила не изолированно, а непосредственно в селе, большая часть общества которого относилась к официальной церкви. Иными словами дело репрезентативно, его изучение позволяет сделать срез культуры русского села средней полосы России. В некотором роде исключительным дело является благодаря своим непосредственным фигурантам.
Итак, 14 января 1800 года в Васильском уездном суде шло слушание дела. Суть этого дела состояла в том, что отставной прапорщик Алексей Матвеевич Ячменев, житель деревни Константиновка, прихода села Шишковердь, «увлек в раскол», а после смерти похоронил «самовольно», без соответствующих церковных обрядов, в поле, «крестьянскую женку, вдову Агрофену Астафьевну Седову». При допросе выяснилось, что прапорщик желал жить по «старообрядческим книгам». Свидетели показали, что «прапорщик Ячменевпри случаях совет преподает, дабы святые тайны не принимали и от церкви удалялись, а обращались бы в их старообрядческую веру». Некоторые крестьяне в деревне Константиновке, в которой жил прапорщик если не обратились в старообрядчество, то увлеклись его идеями, хотя формально остались в ведении официальной церкви.
Васильский уездный суд обратился по данному делу в Нижегородское губернское правление. Определением губернского правления прапорщик и увлекшиеся его проповедью крестьяне были посланы в Нижегородсую духовную консисторию «для увещевания». Среди этих людей, отправленных в консисторию, была «крестьянская девка» Матрена Андреева и крестьянин Ф.Андреев.
В этом деле сразу привлекает к себе внимание личность прапорщика А.Ячменева - офицер-старообрядец, живущий в деревне, не без успеха склоняющий в старообрядчество крестьян, грамотный, начитанный человек. Видимо, он был уже достаточно преклонного возраста, так как умер в 1805 году, а при разговоре с васильским земским исправником в 1802 году жаловался на то, что у него трясутся руки и плохое зрение. Ячменев был женат, жену звали Прасковья Семеновна.
Константиновка была родной деревней Ячменева, в ней жил его отец, крестьянин Матвей Тимофеев. У Ячменева был собственный дом, он жил, вел себя и одевался как типичный крестьянин, например, сам обрабатывал землю, выделенную ему общиной на двух человек, кроме того, он арендовал у других общинников. Как полноправный член общины А.Ячменев ходил на мирские сходы, вел делопроизводство деревни.
Создалась интересная ситуация. А.Ячменев родом из крестьян, попал в армию через рекрутство. В армии дослужился до чина прапорщика, соответственно, достиг XIV класса с именованием «Ваше благородие» и потомственным дворянством (до 1845 года). Однако он возвращается в родную деревню к крестьянской жизни и крестьянскому труду. В деревне бывший офицер стал крепким домохозяином. Благодаря своей грамотности А.Ячменев занимает в родной деревне видное место. Он был убежден в правоте своей веры, хорошо знал старообрядческую книжность и был очень красноречив. Об этом мы можем судить по материалам «увещевания» константиновских старообрядцев. Священник Николаевской церкви Благовещенской слободы А.Стефанов, который проводил «увещевание», указывал, что все беседы были безуспешны, старообрядцы упорствовали, «а особливо прапорщик Ячменев и девица Андреева, люди, по причине многих затвержденных ими хотя ложных, но соблазнительных против православной церкви доказательств приводимых прапорщиком из требника иосифовского, из соловецкой челобитной, из Лицевого какого-то Апокалипсиса».
Из материалов дела непонятно, как А.Ячменев стал старообрядцем. Его отец как «раскольник» не упоминается. Возможно, в данном случае мы имеем дело с «богоискателем». На подобные мысли наталкивает рапорт 1802 года васильского земского исправника с А.Ячменевым. В своем рапорте исправник писал, что на его вопрос, почему отставной прапорщик ведет себя не «соответственно званию своему», а как крестьянин, т.е., не бреет бороду, не носит соответствующую одежду, Ячменев отвечал, что бороду не бреет потому, что не имеет «цырульника», а у самого трясутся руки и слабое зрение. Одежду, приличную званию, Ячменев, по его словам, не может себе позволить по причине бедности.
Однако, что особенно важно, своему никак не подобающему отставному офицеру облику А.Ячменев находит и еще одно объяснение, «поставляя к тому резоном свое желание идти в монастырь, или через другое посредство спасти себя к будущей жизни (курсив мой – П.Ф.)». Можно поверить, что у отставного прапорщика слабое зрение и тремор рук. Однако, «не имение цырульника», скорее всего, «благочестивая ложь», как и отговорка по случаю отсутствия подобающего платья. Действительно, человек, который имеет крепкое хозяйство, ведет делопроизводство деревни, не может быть настолько беден, чтобы не побриться и не купить соответствующий костюм (хотя он и не нужен в деревне). Скорее всего, А.Ячменев не отделяет свой внешний облик от спасения души.
Почему прапорщик Ячменев реализует свои «искания бога» в старообрядчестве? Предположим, он родился в старообрядческой семье (хотя его отец и не именуется «раскольником»). В армии ему приходилось все долгое время службы стричься, бриться, носить военную форму, исповедоваться, причащаться, участвовать в богослужении. Таким образом, он нарушал разнообразные старообрядческие табу не по своей воле, ибо попал он в армию путем рекрутского набора. Тогда возвращение Ячменева в деревню и религиозная ревность продиктованы раскаянием. Он стал искренне служить богу как проповедник и полемист, не посещая приходскую церковь, Ячменев совершал совместно с М.Андреевой богослужение на дому.
Возможно также, что А.Ячменев не был изначально старообрядцем, однако, он был знаком со старообрядчеством, поскольку в его родной деревне среди прочих обитателей жили старообрядцы. Еще до военной службы А.Ячменев мог с ними общаться, беседовать на религиозные темы, ведь старообрядцы охотно привлекали на свою сторону прихожан официальной церкви. Во время службы в армии он мог пережить какое-либо событие, может быть, это результаты раздумий и исканий, что-то, что обратило его к богу и религии. Тогда возникает вопрос: почему прапорщик не искал утоления «духовной жажды» в официальной церкви? Возможно, она казалась ему слишком формалистичной, не отвечающей духовным запросам, воспринималась им как часть государственного аппарата. В памяти прапорщика могли всплыть разговоры со старообрядцами из родного села. Впрочем, это только предположения. Данные о жизни А.Ячменева весьма скудны, перефразируя Э. Ле Руа Ладюри, можно сказать, что нам не хватает свидетельств прапорщика Ячменева о самом себе.
Другой значительный персонаж этой истории – «крестьянская девка» Матрена Андреева. Впервые она упоминается в деле А.Ячменева в связи с увещеванием константиновских старообрядцев священником А.Стефановым. В своем рапорте этот священник указывает, что М.Андреева не уступает начитанностью и «упорством» в старообрядчестве отставному прапорщику А.Ячменеву, «увещевать» ее бесполезно. Изучая рапорт А.Стефанова можно сделать вывод, что М.Андреева находилась под сильным влиянием А.Ячменева. При «увещевании» оба наших героя в один голос спорят со священником, причем А.Ячменев играет в споре главную роль, а М.Андреева его горячо поддерживает. Таким образом, главным оппонентом А.Стефанова является А.Ячменев, а М.Андреева во всем ему искренне вторит.
Васильский земский исправник в рапорте 1802 года о состоянии «раскола» в деревне Константиновке отмечал, что М.Андреева грамотна, «что самое состоянию ее совсем не свойственно». Действительно, грамотная «крестьянская девка» была для российской глубинки начала XIX века явлением не характерным, однако многие женщины, принадлежавшие к старообрядчеству различных толков, отличались грамотностью. Это было обусловлено особенностями религиозных воззрений старообрядцев. В том же рапорте 1802 года васильский земский исправник отмечал, что М.Андреева живет одна, в келье, занимается «рукоделием» по заказу, чем и добывает себе пропитание. Именно в этой келье и совершались старообрядческие богослужения после смерти А.Ячменева.
В рапорте 1808 года васильский земский исправник указывает, что в келье находится много литых медных икон, которые, по показаниям М.Андреевой переданы ей разными крестьянами для «богомолья». Следует отметить, что литые иконы официальной церковью были запрещены синодским указом 1723 года. Однако, литые иконы, несмотря на запрет, употреблялись в среде старообрядцев наряду с писаными образами. Более того, неизвестно, все ли крестьяне, которые приносили М.Андреевой литые иконы, были старообрядцами, возможно, они были частично увлечены идеями старообрядчества.
Наличие в рапорте земского исправника упоминания о литых иконах означает, что представитель государственной власти подчеркивает нарушение М.Андреевой закона. Однако, при внимательном изучении источника мы можем прийти и к иным умозаключениям. М.Андреева образована, начитана. Знает книги Библии, памятники старообрядческой письменности. Не перекликается ли это знание с евангельским призывом Христа исследовать «Писания», ибо они свидетельствуют о нем? М. Андреева не замужем, живет в отдельной келье, молится. Таким образом, живя среди обычных людей, в деревне, она устранилась от «мира». Это подражание идеалу совершенного христианина-аскета. Дабы прокормить себя она работает, занимается рукоделием (возможно, шитьем и вышиванием?). Здесь опять нетрудно заметить подражание христианским святым.
Наконец, литые иконы. Они становятся символом страннического, номадического характера христианства. Следует отметить, что странничество в XIX веке было характерной чертой русской социальной утопии, воплощением которой в среде старообрядчества является, например, поиск «утопической страны Беловодья», идеальной страны «древлеправославных» праведников. На Нижегородчине образом подобного «земного рая» служил «Великий Китеж» на озере Светлояр. П.И.Мельников пишет: «Поревновали скитские старцы и келейные материИ огласили Светлый Яр и холмы над ним «святыми местами»Тут сказали они, стоит невидимый град божиих святых, град Великий КитежНо не можем мы, грешные, зреть красоты его(курсив мой – П.Ф.)».
Можно предположить, что в М.Андреева старается воплотить в своей жизни евангельский идеал, воплотить искренне, ради спасения души. У «крестьянской девки Матрены» не было недостатка в примерах для подражания в самой старообрядческой среде. Следует сказать, что она, как и А.Ячменев были старообрядцами поморского согласия. Обратившись к истории Выговской старообрядческой пустыни И. Филипова, мы находим множество жизнеописаний подвижниц благочестия. В этих жизнеописаниях, несмотря на их рафинированность (по подобию различных «Патериков»), мы, тем не менее, встречаем модели поведения и деятельности, подражание которым определенно имеют место в жизни М. Андреевой. Итак, М.Андреева, как это и принято в христианстве, подражает тем людям, которые в данной религиозной традиции считаются праведными.
Обратимся теперь к самому ходу дела. Как уже упоминалось выше, дело началось со слушания в Васильском уездном суде, который был первой инстанцией для дворян и крестьян. Интересно, что Ячменев, несмотря на крестьянское платье, занятия и бороду, все-таки был дворянином в силу офицерского звания. Дело с участием старообрядца, «дворянина из крестьян» Ячменева касалось «раскола», а конкретно, обращения в «раскол». Можно себе представить, в каком затруднении оказались чиновники уездного суда! Наверное, поэтому, запротоколировав допрос А.Ячменева в уездном суде, его чины передали дело в Нижегородское губернское правление. Там, видимо, также затруднились принять какое-либо решение. Это неудивительно – офицер-дворянин, который живет как простой крестьянин, да еще и старообрядческий проповедник, склоняющий в старообрядчество поморского согласия крестьян, принадлежавших к официальной церкви, действительно мог представлять собой определенную проблему. Чиновники губернского правления решили передать дело в консисторию.
Что могла сделать консистория? Вероятно, только предать «раскольников» для «увещевания». Это «увещевание» продолжалось с 21 по 25 декабря 1800 в приходе Николаевской церкви Нижнего Новгорода. Священник А.Стефанов, который проводил с ними беседы, рапортовал, что крестьянин Ф.Андреев 24 декабря «раскаялся в заблуждениях», а 25 декабря принял исповедь и причастие. Однако, больше никто из константиновских крестьян на уговоры миссионера не поддался.
После столь неудачного увещевания константиновских «раскольников», было принято решение отослать их в родную деревню. Власть, однако, не оставила старообрядцев без своей опеки – из губернского правления было послано поручение васильскому земскому суду строжайше следить за А.Ячменевым и всеми его последователями. Консистория обязала тем же самым заниматься благочинного с.Егорьевского Васильского уезда священника А.Иванова. В марте 1801 года он прислал в консисторию рапорт, в котором сообщал, что А.Ячменев и М.Андреева совершают «в особом доме» богослужение, которое посещают «все состоящие в заблуждении их раскольники». В этом же рапорте благочинный указал, что «оный прапорщик исправляет в деревне Константиновке у крестьян все письменные дела и подает им крестьянам в мирских делах советы». Благочинный считал, что это тревожный сигнал: «неможно думать, чтобы сей прапорщик столь закоснелый в заблуждении человек, был почасту в народных собраниях, не уловлял православных в свою прелесть». А.Ячменев действительно на сходах расказывал крестьянам крестьянам «что-то из Писания». Следовательно, прапорщик проповедовал старообрядческие идеи в среде константиновского крестьянства, используя такую традиционную форму «мирской» самоорганизации и самоуправления, как крестьянский сход.
Итак, несмотря на надзор властей, А Ячменев, М.Андреева и другие константиновские «раскольники» не изменили себе и своим убеждениям. Причем, с влиянием в деревне А.Ячменева, духовенство и благочинный поделать ничего не могли – его уважали крестьяне. В апреле 1801 года благочинный доносил в консисторию, что многие крестьяне Константиновки, находившиеся в ведении официальной церкви, склонились в «раскол», в ту же «секту», что и прапорщик. Подобные явления, когда принадлежащие к официальной церкви прихожане увлекались старообрядчеством, наблюдались и во второй половине XIX века, не говоря уже о его начале.
Рапорты благочинного вызвали переписку между консисторией и губернским правлением, результатом которой стало направление для расследования дела на месте васильского земского исправника, который вместе с благочинным, как депутатом «с духовной стороны», должен был «тончайше» исследовать все обстоятельства. Архиерея губернское правление обещало держать в курсе расследования. Интересно, что между получением в консистории рапортов благочинного и распоряжением губернского правления о детальном расследовании дела васильским земским исправником прошел почти год, от 30 апреля 1801 года до 29 марта 1802. Замечательный образец бюрократической рутины и волокиты!
При исполнении поручений, у васильского исправника и благочинного А.Иванова во взаимоотношениях возникли сложности, причины которых выяснить, исходя из документов дела, очень сложно. Исследуя документы, оформленные благочинным, я отметил каллиграфический почерк и почти полное отсутствие орфографических и пунктуационных ошибок. Почерк ровный с сильным нажимом, строчки не уходят ни вниз, ни вверх. А вот рапорт от 14 марта 1802 года А.Иванов писал, видимо, в состоянии сильного нервного возбуждения. Узнать почерк можно только по начертаниям некоторых букв. Строчки «уползают» вверх, имеются ошибки, хотя и пишет он архиерею с соблюдением формуляра. В этом рапорте благочинный указывает, что потребовал от васильского земского исправника при начале следствия сразу известить его. Исправник, к удивлению благочинного ответил, что следствие уже произвел, а что открылось – доложил гражданскому губернатору, тайному советнику Е.Ф. Кудрявцеву. Также исправник заявил, что консистории из губернского правления уже обо всем доложено. Причем, исправник ссылается на то, что именно так провести дело велел ему губернатор. Видимо, столь жесткий ответ исправника, его явное нежелание считаться с духовной стороной вызвали сильное негодование благочинного.
Почему земский исправник так повел себя? Возможны несколько интерпретаций. Можно предположить, что между земским исправником и благочинным были неприязненные отношения, вследствие чего исправник позволил себе самоуправство. Однако мог ли позволить себе подобное земский исправник, если учесть, что дело решалось на уровне губернии, под контролем консистории и губернского правления? Рискну предположить, что в данном случае все было сложнее, и проблемы были на более высоком уровне. На мой взгляд, между архиереем и губернатором отношения были неоднозначными, даже натянутыми, и в этом причина проблем взаимоотношений властей при данном расследовании.
Нижегородским губернатором в указанное время был Егор Францевич Кудрявцев. Он «Из гвардейских офицеров, затем судейский чиновник. Реорганизовал нижегородскую полицию. Уволен в отставку «за старостию» и получал пожизненную пенсию». Кудрявцев возглавлял Нижегородскую губернию с 1798 по 1802 год, следовательно, когда Егор Францевич прибыл для руководства губернией, он был уже достаточно пожилым человеком. Нижегородскую епархию возглавлял епископ Вениамин (Краснопевков), который был поставлен на нижегородскую кафедру также в 1798 году, в возрасте 63 лет, имея длинный послужной список и солидные родственные связи. В частности «Отец его был священником, четверо братьев - также священнослужители, один из которых - протопресвитер Московского Благовещенского собора Сергий - синодальный член, духовник императора Александра Павловича».
Видимо, два заслуженных старичка, занимавших ключевые посты губернии, не поладили. Что позволило мне сделать подобное предположение? В 1800 году по доносу священника С.Васильева, служившего в селе Чернораменская пустынь Семеновского уезда Нижегородской губернии, расследовалось дело о распространении местными старообрядцами среди крестьян легенды о «царе Развее». Примечательна одна из деталей расследования. Для изучения всех обстоятельств дела на месте Е.Ф.Кудрявцев назначил двух земских исправников – нижегородского и семеновского. Губернатор также просил, с соблюдением протокола в делопроизводственных бумагах, епископа Вениамина назначить «депутата с духовной стороны».
28 июля 1800 года епископ Вениамин направил Семеновского уезда с.Мухина благочинному Н.Иванову поручение быть таким «депутатом». Поручение было отправлено «по секрету». Благочинный должен был по результатам расследования составить рапорт и направить его «в консисторию с приложением копии с производства». В предписании содержалась следующая оговорка, насчет «копии с проиводства»: «если оную исправники дать вам не отрекутся, а в противном случае обстоятельно все обстоятельства того производства писать Вам в своем рапорте». Следовательно, архиерей допускал, что исправники, действовавшие по поручению губернатора, могут не предоставить «депутату с духовной стороны» копии документов, касающихся расследования дела. При расследовании дела А.Ячменева мы наблюдаем схожую ситуацию.
В 1808 году дело числилось нерешенным. Когда 25 февраля 1808 года оно было поднято снова, оказалось, что ни в губернском правлении, ни в консистории, рапорта васильского земского исправника об итогах расследования 1802 года в деле нет. Новый губернатор Андрей Максимович Руновский дал новое поручение васильскому земскому исправнику немедленно отправиться в деревню Константиновка, снова провести расследование и отчитаться, причем о поручении исправнику губернатор собственноручно пишет епископу Вениамину.
Когда исправник получил распоряжение от губернатора Руновского снова провести расследование по делу А.Ячменева, депутатом с «духовной стороны» вновь был назначен благочинный Андрей Иванов. Поручение губернатора исправник исполнил очень быстро – 28 апреля 1808 года он получил приказ, а 3 июня этого же года «по секрету» епископу Вениамину поступило письмо губернатора с приложением копии рапортов исправника, причем 1802 и 1808 годов. У благочинного Андрея Иванова на сей раз не возникло ни одного нарекания.
При изучении письма губернатора и копий рапортов о расследовании васильского земского исправника 1802 и 1808 годов выяснятся, что количество местных старообрядцев участвовавших в богослужении в келье «девки Андреевой» за шесть лет, с 1802 по 1808 год сократилось с 67 до 30. Среди них «той деревни обыватели мужеска пола семь и женских двадесять три души». Из рапорта исправника ясно, что эти тридцать были из числа первоначальных шестидесяти семи, таким образом, в эту социальную группу не было притока извне, никто не переходил собственно в «раскол». Показателен и половой состав социальной группы – большую часть ее составляли женщины.
Судя по рапорту васильского земского исправника за 1802 год возраст большей части участников «богомолий» – 17-18 лет, деревенская молодежь. Эти данные можно было подвергать серьезным сомнениям, однако, сведения, поданные исправнику шишковердским священником Стефаном Леонтьевым, подтверждают, что мы имеем дело не с банальной опиской должностного лица. Васильский земский исправник, опираясь на данные С.Леонтьева, в рапорте указывает, что уменьшение количества старообрядцев, участвовавших в богослужениях М.Андреевой, обусловлено тремя причинами. Во-первых, часть перешла в официальную церковь, была «обращена». Во-вторых, женщины выбыли из числа старообрядцев в результате того, что вышли замуж «за правоверных крестьян» в другие деревни либо сюда же, в Константиновку. В-третьих, некоторые умерли. Если некоторые крестьянки вышли замуж (и потому перестали посещать служения в келье М.Андреевой), то, учитывая брачный возраст и брачные традиции русской деревни, они действительно были молодыми. Кстати, отметим, что вне зависимости сохранили эти женщины свои религиозные взгляды после замужества или нет, мы можем сделать вывод, что брачные союзы между крестьянками, принадлежавшими к поморскому согласию, и крестьянами, принадлежащими к официальной церкви, были возможны.
Из письма губернатора архиерею также понятно, что «богомолья» у Матрены Андреевой посещали не только указанные тридцать человек. По сведениям губернатора, константиновские старообрядцы привлекли «к себе тайным образом для слушания их службы других примерно человек до осмидесяти, которые, однако ж, не удалились еще от православной церкви». Среди этих «осмидесяти» были крестьяне Константиновки и окрестных населенных пунктов. Следует отметить, что увлечение старообрядчеством крестьян, состоявших в ведении официальной церкви было достаточно распространенным явлением в Нижегородской губернии.
Земскому исправнику губернатор поручил поговорить с местным сельским обществом, и «вновь подтвердить им строжайше, чтобы они пребывали по-прежнему в зависимости от приходской своей церкви». Исправник должен был действовать совместно с благочинным и местным приходским духовенством, которому по просьбе губернатора епископ Вениамин приказал «кротким образом» обратить вновь к церкви увлекшихся старообрядчеством крестьян. Совместно, «кротким образом» и «строжайше», духовенство и земский исправник должны были взять с крестьян подписки, что они останутся в лоне официальной церкви.
По прибытии в деревню, исправник собрал сход, на котором присутствовали в числе прочих староста и сотский. В общении с «миром» на сходе земский исправник объявил запрет «сходбищ под видом моления» в келье М.Андреевой, а со старосты и сотского взял подписки немедленно доносить «обо всех поименно», кто нарушит данный запрет.
На сходе присутствовали крестьяне юрисдикции официальной русской православной церкви, прихожане сельского прихода. Присутствовали уклонившиеся в старообрядчество, но формально оставшиеся в ведении официальной церкви. Были также и настоящие старообрядцы поморского согласия, жившие в Константиновке. Когда исправник и духовенство сделали свое «внушение», они выразили нежелание оставить свою веру, говоря, что не делают ничего плохого, только молятся богу «по своему разумению» и читают книги. Далее крестьяне-«раскольники» в один голос стали утверждать, что инаковерующие люди есть и в других селениях и даже в других странах. Вот здесь, наверное, можно говорить о влиянии прапорщика Ячменева, который мог получить подобные сведения в годы воинской службы.
Земский исправник и благочинный с духовенством сделали «внушение» крестьянам, дали поручение следить за порядком религиозной жизни деревни старосте и сотскому, взяли подписки с крестьян и отправились писать отчеты и рапорты губернатору и архиерею. В деле обращения местных «раскольников» они ничего не добились.
Казус прапорщика-старообрядца позволяет внимательнее взглянуть на жизнь русской деревни средней полосы России начала XIX века. Он дает возможность детально проследить конфессиональную неоднородность крестьянского мира. Приверженцы старообрядчества могли проживать в среде крестьян, которые относились к официальной церкви. Образ жизни и модели поведения старообрядцев могли варьироваться. Одни были обычными крестьянскими, с необходимым набором хозяйственных работ, статусов и ролей. Другие, напротив, удалялись от мира, ориентировались на монашеские нормы : жизнь в келье, постоянные молитвы, рукоделие. И тот и другой способы существования имели корни в старообрядческой религиозности. В любом случае, сущностной чертой деревенского старообрядчества была приверженность своей вере, искренняя готовность ее отстаивать. Большинство старообрядцев, в том числе женщины, были грамотны, начитаны, некоторые умели вести полемику с представителями духовенства официальной церкви.
Казус офицера-старообрядца, как и многочисленные дела, связанные со старообрядчеством, с которыми я ознакомился, позволяют говорить, об отстуствии даже намеков на отчуждение или вражду по религиозному признаку внутри крестьянского мира. Любой старообрядец-крестьянин являлся его полноправным членом, полноправным субъектом хозяйствования на общинных землях. Хозяйство любого старообрядца было идентично хозяйству других крестьян-членов общины, он ни в чем не был ущемлен. Как полноправный субъект хозяйствования, старообрядец был полноправным членом сельского схода. Более того, грамотный старообрядец мог вести делопроизводство деревни (как в случае с А.Ячменевым), мог подавать крестьянам советы в разных делах, пользуясь вследствие этого большим уважением. Одновременно в религиозном отношении старообрядцы были обособлены от остального крестьянского «мира». Составляя особую конфессиональную группу, старообрядцы не посещали богослужений в приходской церкви, не принимали таинств и не участвовали в церковных обрядах. Храня свои предания и легенды, они совершали богослужения в домах и кельях, либо в особых молельных комнатах, которые могли располагаться в домах старообрядцев. Своих умерших старообрядцы хоронили особо – либо на своем кладбище, либо на специально выделенной им части деревенского кладбища.
Кроме того, старообрядцы различных толков могли оказывать культурное влияние на крестьян, принадлежавших к официальной церкви. Мы встречаем факты распространения в среде крестьянского «мира» старообрядческих легенд и преданий. Многие подпавшие под влияние старообрядчества крестьяне, не порывая с официальной церковью, участвовали в старообрядческом богослужении, отказывались совершать религиозные обряды.
Эти факты провоцировали доносы духовенства с мест, которые вызывали длящиеся порой годами расследования. В ходе расследований обнаруживались особенности межличностных отношений представителей различных властей, характер которых сказывался на успехе дела. Участниками расследований становились консисторские и губернские чиновники, земские исправники, благочинные, местное духовенство. Все представители власти привлекали к исследованию дел на местах органы крестьянского самоуправления. Как правило, дело заканчивалось «увещеваниями», взятием подписок, словом, принятием обычных духовно-административных мер. Итак, через изучение дел, связанных со старообрядчеством, можно полнее реконструировать картину религиозной жизни, социальных и межличностных отношений людей русской глубинки первой половины XIX века, реконструировать и понять региональные особенности культуры.
 Павел Владимирович Филатов, соискатель.









13PAGE 14115



Бернштам Т.А. Русская народная культура и народная религия //Советская этнография. - 1989. - №1. - С.98.
 См.: Черутти С. Микроистория: социальные отношения против культурных моделей? //Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. - М.,2006. - С.368
 Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни. - СПб., 1862.
 Мельников-Печерский П.И.Собрание сочинений. В 6-ти тт. - Т. II-V. - М. 2010.
 Лебедев А. К истории старообрядчества на Иргизе. - М.,1911.
 Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). - Ф.570. - Оп.556.
 Бессмертный Ю.Л. "Что за "Казус?"..."//Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. - 1996. - Вып. 1. - М., 1997. - С.7.
 Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю // Мифы-эмблемы-приметы: морфология и история. Сборник статей. - М., 2004. - С.305.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21.
 Там же. Л.2 Об.
 Там же. Л.4.
 Там же. Л.37.
 См.: Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. - М., 1908. - С.208.
 См.: Куприянов А.И. «Выбрить бороду и взять подписку» // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. - М.,2006. - С.258-270.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.36 Об.
 См.: Бернштам Т.А. Русская народная культура и народная религияС.97.
 Ле Руа Ладюри Э. Монтаию, окситанская деревня (1294-1324). - Екатеринбург, 2001. - С.6.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.37.
 Бернштам Т.А. Русская народная культура и народная религияС.97.
 ПСЗРИ.-I. - Т. VII. - СПб., 1830. - С. 19. - № 4154.
 См.: Воробьев М. Сюжетное многообразие старообрядческого медного литья. Путевые иконы. Образы святых [Электронный ресурс]. URL: http://www.olevs.ru/novgorodskoe_litje/static/starinnyj_obraz_mednyj_4/ (дата обращения :20.03.2012), а также Блок М. Апология истории или ремесло историка. - М.,1986. - С. 8-9.
 Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. - М.,1978. - С.18
 Мельников П.И. В лесах. - Кн. II. - Горький, 1977. - С.270.
 Филипов И. История Выговской старообрядческой пустыни. - СПб., 1862. - С.350.
 ЦАНО. - Ф.570.- Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.9.
 Там же. Л.14.
 См.: Нижегородские епархиальные ведомости. - 1864. - №1. - С.7.
 Пудалов Б.М. Губернаторы Нижегородской губернии. Аннотированный указатель. [Электронный ресурс]. URL: http://www.opentextnn.ru/history/rushist/dorevigu/gubnn/adm/?id=167. (дата обращения :22.03.2012).
 Святители земли Нижегородской. Епископ Вениамин (Краснопевков) (1798-1811) [Электронный ресурс]. URL: http://www.nne.ru/bishops/index.php. (дата обращения :20.06.2012).
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.23.
 Там же. Л.5.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.24, 24 Об.
 Там же. Л.30.
 См, в связи с этим, Копылов О. В. А. Мень: женское и мужское начало духовности // Труды междуародного научно-практического симпозиума-диалога светских и ученых и теологов «Свобода совести и культура духовности: философско-этические, религиозные и культурологические аспекты». - Ч. 2. - Пермь, 2011. - С. 118-125
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.30.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.24. - Л.1.
 ЦАНО. - Ф.570. - Оп.556. - 1800. - Д.21. - Л.31.
 См. Полисадов Г. Сельские сцены на пасхе //Нижегородские епархиальные ведомости. - 1864. - №9. - С.43.


15