Рассказ об участнике ВОВ

мемуары участника Великой Отечественной войны - Запивахина Ивана Афанасьевича. Этот человек прошел всю войну, несколько раз был ранен (последний раз в конце 44-го, в результате чего стал инвалидом). Домой Иван Афанасьевич вернулся в День Победы. Приводим полный текст его мемуаров. Воспоминания о войне Запивахина Ивана Афонасьевича 18 июля 1941 года нас из Кулыг отправляют на войну. И вместе со мной следующих товарищей: Санникова Александра Григорьевича, Чернышова Михаила Семёновича, Пивоварова Ивана Тимофеевича, Санникова Ивана (Соугина), Санникова Михаила Конс (Костина), Михаила Санникова (Сапёров), Пивоварова Василия Фомича. Привезли нас на формировку в Рославль. Потом нас начали сортировать по специальности. 1. Санникова Александра Григорьевича назначили старшиной роты. 2. Пивоварова Ивана в артиллерию 76 мм пушек. 3. Чернышова Михаила Семёновича пулемётчиком станкового пулемёта. 4. Вообщем всех распределили в пехотные роты. Ввиду того, что я кадровую Армию служил во внутренних войсках, меня назначили во взвод разведки полка. Организовали два взвода: взвод пешей разведки и взвод конной разведки. Я был назначен во взвод пешей разведки. В нашем взводе было пятьдесят человек, а в конной разведке сорок человек, но коней им не было, поэтому они тоже вместе с нами действовали в пешем строю. И вот мы с нашим полком 912-с/IY подошли к фронту двадцать седьмого июля 1941 года. Начальник разведки полка капитан Сиверин выстроил нас в лесу на одной поляне оба взвода разведки полка девяносто человек. И передал нам приказ командира полка в следующей форме. Противник перефорсировал реку Западную Двину в составе роты. Мы силами разведки полка должны девяносто человек оттеснить противника за реку обратно и удерживать переправу до подхода основных сил нашего полка. Вот нас капитан повёл на встречу с противником. Сначала мы шли по лесу цепочкой друг за другом, потом вышли на луга, а там примерно километр опять лес, вправо высота, поле. Капитан дал команду принять боевой порядок, винтовки на изготовку, вперёд, бегом, потом ура. А мы никого не видим, просто думаем это учёба, потому что на лугах не было признаков войны, мы все кричим ура, а сами смеёмся. Но вдруг из лесу выскочили немцы и отстреливаясь бросились от нас наутёк вправо к полю. Мы так стреляя на ходу бросились за ними, правда сзади кто - то закричал. Видимо ранили, но мы на это не обращали внимания, настолько были рады, что только вступили в бой и сразу погнали противника. Но радость наша была преждевременной. Отступая противник стал подавать ракеты, то есть вызывать артиллерийский огонь. И вот нас накрывают артиллерийским огнём. Очень много стало рваться снарядов и ми н в нашем расположении. Впереди нас оказался лесок, просто мелколесье. Мы кинулись в этот лесок. Вот тут и начал нас долбить по всем правилам войны. У нас был пулемётчик Михайлов. Ему оторвало руку. Он бегает, а рука у него на кожице болтается. Мы его начали перевязывать, рука мешает. Я её отрезал кинжалом (штыком) (мы были вооружены винтовками свт у них был штык кинжальный, но винтовки полуавтоматические себя не оправдали). Мы все бинты перепортили, путём перевязать не могли. У нас тряслись руки как в лихорадке, растерялись, но потом сорвали с него рубаху и рубахой перевязали. Тогда он убежал в тыл, дальнейшие последствия не знаю. Потом мы с товарищем Степановым начали ещё одного бойца перевязывать, но тут выползает наш капитан Сиверин раненый в ногу. Мне Степанов говорит: "Я этого бойца перевяжу, а ты перевяжи капитана". Вот я подбежал к капитану (он тоже надо сказать растерялся), ранен выше колена в мякоть, не знай он сам или кто другой у него с раненой ноги сапог снятый. Я его перевязал и надел на него свой сапог, надеясь на то, чтобы он меня взял проводить его в тыл. Вот я его и повёл, а тут из-за лесочку вылетел самолёт и давай нас давить колёсами. Но мы всячески старались упасть в межу или какую-нибудь ямку, ну наконец он от нас отстал. И вот мы вышли на дорогу, и оказалось бит небитого ведёт. Например, человек раненый в руку, а его ведёт здоровый, и оказалось нас таких человек около двадцати. Наш капитан одумался, видит неладно дело-то, вот он здоровых отобрал, и меня назначил старшим. Здоровых оказалось девять человек. И мне приказал: вот здесь окопайтесь и займите оборону. Вот мы и заняли оборону, а раненые ушли и в том числе капитан Сиверин. С полчаса время прошло, смотрю у меня в распоряжении никого нету, я остался один и то одна нога в носке, а другая в сапоге. Думаю, что мне делать. Вперёд идти боюсь, а в тыл тоже боюсь. Вот думаю вояка, защитник Родины. И вот думаю, что мне делать, и решил, человек 12 ранено, человек примерно 10 убито и мои 8 человек куда-то делись примерно 30 человек, а где ещё 60, видимо, ушли вперёд. И вот я винтовку на плечо и пошёл по маршруту, дошёл до того лесочку, где нас побили. Солнце начало закатываться и стоит мёртвая тишина. Вот я вижу валяется ручной пулемёт (Дегтярёв), который бросил Михайлов, что оторвало руку. Вот я тогда сел и подумал: "Ведь я всю кадровую армию был вооружён пулемётом Дегтярёв и хорошо из него стрелял (был Ворошиловский стрелок). Повесил я свою винтовку свт на куст, а пулемёт и запас патронов коробки 2 всё это повесил на себя и пошёл к деревне Церковичи, которая стояла на берегу реки Западная Двина, что нам было ранее сказано, что мы должны её взять. Вот я иду по деревне нагрузил на себя наверно больше чем к/грамм 30. Посмотрел позаулку из-за дома и вижу за рекой немцы человек может полста или больше. Вот я из заулка направляю свой пулемёт ну до немцев было может метров 200-250. А впереди метров 20 встаёт наш боец из картошек и мне кричит чего хочете. Я говорю стрелять это немцы, а он мне говорит наши это. Различать конечно трудно было на этом расстояньи, тем более первый день моей войны, но я увидел немец целится в нас, я конечно за стенку лёг к пулемёту, и немец убил этого бойца, вот я подумал тебе наши. Я тогда по немцам открываю огонь, они от реки побежали к лесу. А до лесу, примерно, метров 100. Тут я их несколько человек убил и ранил. Потом, пинык мне под задницу. Я оглянулся, а это наш командир взвода (фамилию забыл). Мне говорит: "Когда ты стал пулемётчиком?" Тогда я ему рассказал про всё, что получилось со мной. Тогда он меня забирает, назначает мне помощника, то есть к пулемёту положен второй номер. Выводит, когда стемнело, нас к бане, которая стояла метров 50 от реки и даёт нам такой приказ: "В случае, если немцы попытаются переправляться через реку, то открывайте огонь, ни в коем случае не убегать". Обсказал обстановку, где, как расположены остальные разведчики. И вот примерно в полночь идёт к нам женщина, наряжена вся в белом, спрашивает нас не хочем ли мы поесть. Мы, конечно, хотели ести. Она нам принесла крынку молока и каравай хлеба, и мы очень хорошо покушали. На прощанье спросили, зачем она ходит в белом, она пояснила, что немцы с самолётов набросали листовки, что ежели вы нас признаёте, то ходите в белом, иначе мы вашу деревню разбомбим, сожжом. Вот, говорит, поэтому мы ходим в белом и ушла. Через несколько времени, смотрим, по нашей стороне, около самой реки, идут цепочкой человек 15, а кто мы не знаем, тогда я второго номера посылаю: выползай метров 15 вперёд и затаись, ежели повернут к нам, то прытче кричи: "Стой! Кто идёт?" В случае, немцы, быстро ползи ко мне, а я открываю по ним огонь. И получилось, они поравнялись с баней и повернули на нас. Тогда второй номер громко крикнул: "Стой! Кто идёт?", а тут ответ: "Свой, что орёшь". Потом днём командир нам пояснил, что это были тоже разведчики другого полка.Вот так мы и воевали при встрече с противником первый день моей войны 27/ YII 41. 28 июля 1941 года мы отдыхали в тылу. 29 июля снова пошли в разведку с заданием провести разведку переднего края противника. Когда стемнело, мы перешли вброд реку, передовая немцев была, примерно, с километр от реки. Так как тот берег, где находился противник был открыт, чистое поле, и вот пошли мы цепочкой по полю. Я с пулемётом шёл за командиром взвода. Было нас человек пятнадцать. И вот мы повстречали колхозный молотильный лабаз, который нельзя было оставлять непроверенным. Когда мы по всем правилам разведки подошли к лабазу, командир взвода говорит: "Кто войдёт в лабаз и проверит, нет ли там кого?" Я сказал: "Я пойду". И не потому я это сказал, что смелый, а потому, что я стоял рядом с командиром и это получилось у меня по какой-то инерсии. Вот с меня сняли пулемёт, дали мне кинжал и проводили меня в лабаз. Я в лабазе кругом обошёл, в лабазе, конечно, никого не было. Хотел выйти и доложить, но чувствую, что у меня доклада не выйдет, от испугу отнялась разговорная система, тогда я ещё раз обошёл кругом около самых стенок лабаза. Когда подошёл к воротам, почувствовал, что у меня всё восстановилось хорошо. Тогда я вышел из лабаза, доложил командиру, что в лабазе никого нету, тогда пошли дальше. Ночь была очень тёмная. И вот видим, впереди то ли лебеда, то ли мелкий кустарник. Мы тихонечко стали подходить к этим кустам. И вдруг из этих кустов по нам открыли ружейный и пулемётный огонь. Мы все залегли, командир взвода мне приказал: в случае. Противник бросится на нас, ты должен его огнём задержать. (так оно и получилось). Но нас, когда пошли в разведку, командир хорошо нас проинструктировал, что делать каждому, когда придётся отходить под огнём противника. И вот немцы по нам открыли огонь и сразу бросились за нами. Но надо полагать, что он нас путём не видит, так же и мы плохо видим. Видать только вспышки при выстрелах, ихний крик и шум. И вот я по ним открываю огонь. И когда услыхали, через нас по немцам открыли огонь наши разведчики. Мы со вторым номером бросились наутёк. И вот такими перебежками оторвались от немцев. Они, видимо, тоже долго за нами наступать боялись. Так бы, вроде, всё хорошо, но в темноте, мы сбились с пути и к реке подошли не в том месте, где её переходили вброд. И с ходу бросились в реку, с тут оказалось глубже, чем там, где мы переходили, так что которые чуть не утонули. Ну, в общем, все вернулись без потерь. Вот какая была вторая разведка 29/ YII 41 г. С 29 июля по 3 августа весь полк наш молчал. Мы все были в обороне около реки. 3 августа 1941 года опять разведке заданье взять языка. Командир взвода принёс верёвку троехвоску (аркан), чтобы надеть, связать немца и тащить его двоим волоком. И пошли опять за реку Западная Двина, но не в том месте, где мы ходили, а с километр от той деревни, где мы находились. Деревня Серковичи и в ней стояла большая кирпичная церковь. И реку форсировать мы начали днём ещё было светло и командир взвода повёл весь наш взвод и приказал переправляться через реку в лодке, а лодка была маленькая, всего подымала трёх человек. Вообщем мелко можно было пройти вброд. Мы, вроде, в спор, почему переправляться засветло, да ещё в маленькой лодке, нас, мол, немец увидит и всех перебьёт, а тут уже много было трупов около реки, Видимо, наши до этого пытались форсировать и, немец, видимо, их собрать не давал. Но командир строго сказал: "Приказ выполняйте" и всё. И начали мы переправу. Меня с пулемётом поставили в таком месте, чтобы я хорошо мог видеть переправу и тот берег, в случае, чтобы я мог открыть огонь по противнику. Но я заметил, что лодкой управлять путём никто не умеет. Тогда я попросился переправлять людей, похвалился, что я быстро всех перевезу. Командир мне разрешил. Я раза два съездил, третий поехал, противник по нам открыл огонь, дал два выстрела перелёт и недолёт. Я понял, что сейчас даст беглый огонь, то есть перелёт недолёт, значит, взял нас в вилку. Когда я поехал обратно. Он открыл по нам ураганный огонь. И вот мне под лодку упал то ли снаряд, то ли мина, тогда я ещё плохо разбирался в снарядах. Из лодки меня вывернуло, а воды всего по пояс, я подтащил лодку к берегу и ещё кричу давай кто садись, а тут такой открылся огонь, что свету стало не видно. Я бросил лодку и тут прямо у воды под какой-то пенёчек лёг. И получилось снаряд в воду упадёт, меня водой обливает, упадёт на берег, землёй заваливает. И вот где-то рядом упал снаряд, аж у меня из глаз искры посыпались и кольнуло меня в зад, и долбил он нас долго мне показалось. Наконец затихло, я соскочил, но не тет - то было, кольнуло мою ногу, осколок попал в зад. А оказался в ноге выше колена. Тогда я пополз ползком и добрался до церкви. Церква была полна народу и я рассвету дождался в церкви. Между прочим, противник почти всю ночь вёл методически артогонь, даже несколько раз попадал в церковь, но она была крепка, хорошо нас сохраняла. Чуть стало светать, я тихонечко добрался до пункта сбора. Командира взвода не было, ушёл, говорит, с докладом. К моему удивлению, все были живы и здоровы, меня только одного ранило. Мы командованье ругали за то, что нас заставили реку форсировать днём, да ещё в лодке, когда можно было перейти так. Вот идёт командир весёлый, ну, говорит, ребята хорошо справились с заданием. А мы, оказывается, специально были посланы, чтобы отвлечь противника на себя, как будто мы форсируем реку большой силой, вот он по нам и ударил, а в другом месте полк перефорсировал реку внезапно и немцев оттеснили километров на пять. Командир взвода вызвал из санроты повозку и меня отправили в санроту, а потом город Ржев - Калинин и на пароходе привезли в Горький в госпиталь пригород Сормов, где я лечился 80 дней. И в октябре месяце снова на фронт. Когда я в Сормове лечился, ко мне приезжала жена Нюра и меня спрашивает, что будет дальше. Я ей ответил: "Ещё несколько городов сдадим, а потом пойдём в наступление и погоним противника. И вот, по приезду домой, (в Кулыги) её спрашивают, что говорит Иван про войну, вот она так и рассказала, что несколько городов сдадим, потом пойдём в наступленье, а ей отвечали так что твой Иван наверно ум потерял зато так говорит. А я это говорил не потому, что ум потерял, а говорил как говорили наши военные руководители, комиссары, лекторы, я им верил. После выздоровления из госпиталя Сормов направили в Гороховецкие лагеря (Горьковской области), где я находился праздник 25-ю годовщину Октябрьской революции. Включили меня в маршевую роту. После обучения в маршевой роте 25 ноября 1941 года отправили нас на фронт. Привезли нас на Центральный фронт под Москву и включили в действующую часть в пехотный полк. Номер полка не помню, наверно нам его и не сообщали. Наш первый батальон занимал оборону в деревне Мукачево. Прибыли мы в полк в декабре месяце. Какого числа не помню в декабре 1941 года. Противник нас особенно не беспокоил и мы тоже приняли оборону и готовились в наступленье. Во время обороны мы ходили в боевое охранение. Оборона противника (передовая) от нашей передовой обороны находилась километра полтора. И высылалось боевое охранение вперёд между нашей и немецкой обороной для того, чтобы в случае противник появится, то в первую очередь боевое охранение вступает в бой и быстро сообщает о случившемся на передовую оборону. В боевое охранение посылали бойцов покрепче, так как ночью можно греться, топтаться, бегать, а днём лежать в снегу. Тут никаких окопов нету и лежать холодно, но терпели. Боевое охранение каждый раз место нахождения меняли, чтобы не мог разгадать противник. В боевое охранение ходили на двое суток, а потом сменялись. И вот 25 декабря 1941 года ночью мы пришли с боевого охранения, а наша землянка оказалась занята. Тогда командир отделения мне говорит: "Давай лезь в землянку и выгоняй всех". Я залез в землянку и закричал: "Вставайте, выходите из нашего жилья". И тут получилось, что выгоняешь, а голос твой вроде знакомый, и я также признал, что со мной говорит голос знакомый. Ну, я говорю: "Знакомый голос, выходи на свет". А ночь была светлая, светил месяц. И вышел, оказался наш кулыжский Франтинский Михаил Васильич. И вот так бывает В темноте разругались, вышли на свет - расцеловались. И вот мы так повстречались со своим односельчанином. Франтинский был в отдельном миномётном полку. Их полк разместился по соседству в лесу, вот они и залезли погреться в нашу землянку. Ну и договорились днём повстречаться. Но повстречаться днём не удалось, рано утром начался бой и наш полк пошёл в наступление. И повстречались мы уже с Мишей после войны на Кулыжском перевозе. Они с парому с сыном Александром удили рыбу. Сын его Александр Михайлович сейчас работает хирургом. И деревни Мухачево в наступление мы пошли 30-31 декабря 1941 года, 1-2 января 1942 года. Наш полк с боями вёл наступление. Противник отступал и вот в одной деревушке нас задержал. Полк принял оборону и четвёртого января после сильной артподготовки пошли в наступление и выбили немцев из деревушки. В этой деревушке находился штаб противника и поэтому он за неё сильно дрался. И притом, когда её взяли и побили очень много немцев и захватили много трофеев, которые противник не смог забрать с собой. И вот за деревней собрались все три командира батальонов и начали делить трофеи. Наш взвод аккурат в это время находился около них, и я заинтересовался ихним спором. Ещё подумал: "Рановато радуются". Оно, конечно, было чем радоваться: ведь это была первая победа, первые трофеи, и тут же кругом валялись в снегу убитые немцы. И вдруг получился выстрел, то есть кто-то стрелил из мёртвых немцев, то ли немец не до смерти был убит и хотел из командиров кого - - нибудь убить. Вообщем было не понятно, тогда командир батальона приказал всех убитых немцев ещё раз убить, и вот мы втроём пошли и всех немцев ещё перестреляли. И вот старшина привёз обед и новогодние подарки, и мы все разошлись по домам, только всё поделили, начали водку разливать (нам каждый день по сто грамм давали водки). Но вдруг закричали: "Танки! Немцы наступают!" И вот все бросились бежать. Надо сказать, что у нас в отделении были все ещё новички, один только я был из госпиталя и всё-таки у меня уже был кое -какой опыт в военном деле. Я спокойно всё забрал, хлеб, водку к себе в мешок и также новогодние подарки, тогда только выбежал из домаю У меня был полный котелок каши и в мешок он не уместился, тогда я его взял в руки, вышел из дома, смотрю: никакого противника не вижу. Только вижу: весь полк бегут к лесу. От деревни метров 400 или 500 метров был лес. Я тоже побежал и тут навстречу попалась толстая ива (дерево), а с другого конца по нам противник ведёт огонь. Я решил отстать от народу, думая, что по одному стрелять не будут. Сел под дерево и давай есть из котелка кашу. И тут бежит старшина роты и мне кричит: "Чего сидишь?" Я говорю: "Кашу ем". Он тоже не обратил на меня вниманья, убежал. И вот я выждал, когда все скрылись в лесу, противник огонь прекратил, никого не видно. Тогда я пошёл в лес. И что там получилось: все перемешались и командиры не могут ничего сделать. Тогда передают такой приказ: "Вернуться всем по своим местам, где находились до наступления", то есть в ту деревню, которая километра 4 - 5 осталась в тылу. Вот так и пошли произвольно по своим местам, вот как все растерялись, прямо было смешно. Я, конечно, пришёл в тот дом, где наше было отделение, всех позднее, то есть сильно был загружен: полный мешок продуктов, да ещё пулемёт (за что я ругал своего помощника, что он меня оставил). Когда я пришёл в тот дом, моё отделение были все уже в сборе. Из сеней послушал, что говорят. В аккурат разговор шёл про меня, где я и слышу: один боец говорит: "Там, под деревом кашу ест, вот съест и придёт". Видимо, старшина им уже говорил про мою кашу. Я тогда мешок припрятал в сенях и захожу в избу с пустым котелком и пулемётом. Они, конечно, обрадовались, что я пришёл, а потом начали смеяться: котелок -от, говорит, с кашей взял, а мешок оставил немцам. Я, в свою очередь, тоже над ими посмеялся, как они драпали, от кого и сами не знают, но потом я втащил мешок тогда, хлеб, водки и новогодние подарки, всё поделили снова. И что получилось просто паника. На следующий день опять пошли в наступленье на эту деревушку, дали по ней арт огонь и пошли вперёд на деревню, но сопротивления никакого не было. А в этой деревне в одном доме были оставлены 10 раненых бойцов. Вот они нам и рассказали, что в деревню ворвалась одна лёгкая танкетка или самоходка и обстреляла деревню. И немцы, говорит, тоже были напуганы, забежали, говорит, два немца к раненым и то не посмели всех раздевать, а вытащили одного бойца на улицу, сдёрнули с него валенки, бросили в окно гранату, но граната попала в оконную раму и взорвалась на улице, ведь у них гранаты с длинным ручкам, потому она и попала в оконный переплёт. А боец без валенок снова заполз в дом. Вообщем, все раненые были не тронуты. Вот так мы и повоевали 4/I 42 года. Ночной бой. И вот пошли мы с боями дальше на Запад. И особенно мне запомнился ночной бой за одно большое село. Наш батальон днём 6-го января 1942 года стоял в одном каком - то лесу, а в ночь на 7 - е января 1942 нас повели на передовую. И вот мы идём по полю, нам навстечу идут бойцы. Большинство раненые, ведут друг друга, а кого просто несут на плащ палатках, а мы спрашиваем, как там дела. Нам коротко отвечают: "Дойдёте, узнаете". И узнали. Доходим до села. На окраине села стояли колхозные амбары. В эти амбары нас завели. Я пощупал стены амбара: они были однорезки. Подумал, что ударит крупнокалиберным пулемётом и сквозь стенок нас побьёт. Тогда я позвал второго номера Степана (так его звали): "Айда из амбара выйдем и заляжем или сядем за амбаром, там всё - таки две стены". Так и сделали. А за село был сильный бой, всё горело, и противник нас заметил и открыл по амбарам пулемётный огонь. Но командир батальона, видимо, зная местность, быстро дал команду: "Вылезай из амбаров и бегом вперёд". А между амбаром и селом была лощина. Вот в эту лощину мы спрятались. Примерно с час лежали в этой лощине. И вот из этой лощины пошли в наступленье. Повёл нас наш командир взвода, хороший смелый товарищ. Взвод наш состоял из 35 человек. Пошёл сильный ночной бой. Стали появляться убитые и раненые. И вот с селе повстречался нам проулок, по которому немцы ведут пулемётный огонь. Пули ночью трассирующие видать. Он бьёт то ниже, то выше. Мы из-за стены дома поочерёдно перебегаем заулок. Вот очередь до меня дошла. Меня понуждает командир отделения, а я смотрю, когда даст трассу выше, тогда я побегу. И вот как дал он трассу выше, я бросился бежать и всё-таки он трассу ниже и ранил меня в левую ногу и ранил меня в левую ногу ниже колена касательное ранение. По ноге как дубиной кто ударил и сшибло меня с ног, но я быстро вскочил и всё - таки перебежал заулок и спрятался за дом. Командир отделения перебежал удачно. Командиру взвода пуля попала в бок и его тяжело ранило. Мой Степан тоже перебежал удачно. Командир отделения спрашивает: " Кто легко ранен?" Я, говорю, в ногу раненый. Вн надо командира взвода немедленно отнести. Но пулемёт никто брать не соглашался, да и я себя чувствовал вроде нормально. Правда, в валенке кровь, но не много: видимо, портянкой рану зажало и крови много не шло. Да и я особенно уходить не хотел, уж больно меня азарт взял: всё- таки противник отступает. Ну и остался, начало светать. Село всё - таки мы дом по дому захватываем и вот добрались до большой площади и стоим за домом, а тут прибежал командир батальона. Кричит: "Кто пулемётчик?" "Я, говорю, пулемётчик". Показывает средь площади иву: видишь стоит дерево. Я говорю: "Вижу". "Бегом за дерево и обстреляй немцев". Я бросился к дереву, второй номер за мной. К дереву я добежал удачно. Из - за дерева открыл огонь по немцам. Но в диске оказалось патронов мало. Я быстро сбросил пустой диск, оглянулся, а мой Степан лежит убитый метра полтора от меня. А в это время один немец бросился к иве и из автомата по мне бьёт, но я прячусь за иву. Ну, думаю, всё, прощай Родина, но всё - таки меня осенило и я начал рукой тянуться до второго номера. А мой Степан, когда, видимо, падал винтовку выбросил немного вперёд, и я винтовку в снегу нашарил и за штык схватился и с силой из - под него вытащил и из его винтовки немца в упор убил. Видимо, всё - таки мы со Стёпой немцев отвлекли на себя: слышу, откуда стреляли немцы русское "Ура". За ночь село взяли, и сказал я Степану большое спасибо, что он своей винтовкой спас меня от смерти. Вот кончился ночной бой на 7 января 1942 года (Рождество). Утром в это село идут тылы, старшина едет с кухней и водки привёз на 35 человек. А нас осталось всего 14 человек, в нашем отделении осталось 4 человека, а было 9 человек. 5 человек потеряли убитыми и ранеными. И вот мы получаем обед и на 9 человек водку, да ещё в ночном бою в одном доме обнаружили немецкий обед поджаренные макароны и бутылку водки. И водку забрали и макароны доели, зная о том, что немцев мы в этом доме захватили врасплох, и они убежали от своего обеда. Когда взяли деревню, наше отделение поставили в один угловой дом на краю деревни. От нашего домика до лесу было примерно метров 800 или 1000. Местность была открытая (поле) и строго предупредили, что из лесу может немец идти в наступление, а мы должны обороняться. Командовал нами командир батальона капитан фамилию не помню. И вдруг из одного дома открыли пулемётный огонь по нашим тылам. Нашему отделению капитан приказал ликвидировать пулемёт и вернуться в этот же дом. Мы огородами вчетвером побежали к этому дому, забежали в сени. Пулемётчик стрелял с подловки. Командир отделения на подловку кидает гранату, а меня быстро подсаживают на подловку, и когда я вскочил на подловку дома, то обнаружил: немец был убит. Я его с подловки сбросил в сени к моим товарищам. А на подловке было в крышу пробито 4 отверстия и у каждого отверстия был ручной немецкий пулемёт, вообщем 4 пулемёта. Этот дом так стоял, что можно было в двух направлениях вести огонь вдоль улиц и два пулемёта в огороды. Ну, пулемёты мы забрали, три пулемёта сдали в штаб батальона, один оставили себе. В таком случае у нас у четверых стало два пулемёта. У командира отделения - немецкий, у меня свой Дегтярёв. И вот, по приходу в дом, где мы занимали оборону, мы изломали печь и два окна заклали кирпичём и установили в них два пулемёта. Когда всё сделали, начали обедать (да и мы уже были малость под хмельком). Ещё помаленьку выпили и посмотрели: противник из лесу пошёл в наступление. Командир отделения приказал стрелять только по его команде, немцы бегут и примерно метров в 100 от нашего домика была лощина, которую мы заметить не могли. Немцы начали в неё спускаться. Мы вроде немного растерялись, но командир отделения говорит: "Огонь откроем как противник выскочит из лощины, будем расстреливать в упор". Я говорю: "Товарищ командир, водку надо допить, а то кабы немцы её не допили". Я быстро остатки водки разлил по кружкам и допили. Немцы в лощине минут несколько отдохнули и бросились из лощины прямо на деревню. Тогда мы из двух пулемётов открыли по ним огонь и слышим: с двух сторон с флангов ведут по немцам два наших пулемёта Максима (станковые пулемёты), и повалились немцы прямо под окнами, потом подрали обратно к лесу, но до лесу добежало их немного, а в снегу, наверно, осталось сотни полторы от наших четырёх пулемётов. И также из деревни по немцам вели огонь наши миномётчики. Немец тоже по деревне из лесу вёл артиллерийский огонь, но в наш домик ни один снаряд не попал. Вот так кончился бой 7 января 1942 года (В Рождество) 7/I. 42 г. После боя 8/I. 42 года командир батальона сообщил, что деревень 17 возьмём и наш батальон пойдёт на отдых. Немного нас переформировали, и к нам попал один товарищ, тоже пулемётчик, ввиду того, что я был легко ранен в левую ногу и немного прихрамывал особенно после отдыха, а разломаюсь опять хожу хорошо. Но в сан роту, категорически заявил, не пойду. Командир отделения тогда решил, чтобы я пулемёт передал здоровому пулемётчику. Взяли 17 деревень, я воюю с винтовкой, и вот 12 января 1942 года подошли к городу Медынь. Подали такой лозунг: "Кто первый ворвётся в город Медынь, получит звание Герой Советского Союза". И вот я пятый день воюю раненый. Перед Медынью была маленькая деревушка. Когда мы пошли на эту деревушку, попали под сильный артиллерийский и миномётный огонь. Взяли эту деревушку. Но на мне не оказалось мешка, при азартной атаке у меня осколком, видимо, попало сзади по лямкам и с меня мешок слетел. Но я примерно запомнил, где я ложился спасаясь от взрыва снарядов и мин и вернулся за мешком. Потому что в мешке были продукты и фотокарточки жены и сына, которого мы похоронили за семь дней до войны. Мешок я нашёл и когда вернулся в деревню, а двигался я уже плохо (нога сильно стала беспокоить), и вот попал мне навстречу старшина санинструктор батальона. Спросил: "Что хромаешь?" Я ему всё рассказал, что я ранен в ночь на 7-е января, он меня ругать за то, что я не пришёл к ним в сан роту. "Давай, снимай валенку". Начал снимать, нога так распухла, что валенку снять нельзя и когда сильно тянешь, больно. Тогда старшина ножом разрезал валенку, очистил мне рану, перевязал. И мне дали на три дня освобожденья. Но за эти три дня не только ноги, я заболел сам. И меня отправили в госпиталь город Загорск (Птицеград), где я лечился полтора месяца, а потом снова на фронт, вообщем, героя из меня не получилось. 20 марта 1942 года снова поехали на фронт и везли нас на автомашинах той же дорогой через Медынь и Юхнов, а города Медынь не видно. Я спросил шофёра"А где город Медынь?" А вон, говорит, трубы - те торчат. Вообщем, от городу остались только трубы, да кой - где кирпичные стены. Вот так разбивали и сжигали города. И вот прибыли мы на фронт, включили нас в-266 с/п 43.с/д. Со мной же приехал тоже из госпиталя боец Копылов старшина медицинской службы. И с ним мы попали в одно отделение. Вооружили нас винтовками, одели в белые костюмы и ночью вывели на передовую. Днём, примерно, 21 -22 марта пошли в наступление. Но противник нас у одного поселения задержал. Мы к ночи вырыли из снега окопы и из наста сделали шалаши. Такой был крепкий наст, что в темноте нарезали снежных плит и покрыли свои шалаши. Надо напомнить, что был такой буран с ветром, что метров на 40 - 50 ничего не видно. Ночью противник нас не беспокоил. Ночь в снежных домиках мы провели неплохо. 23 марта 1942 года рано утром, когда рассветало (но буря была очень сильная), захотели мы закурить. Табак был, бумага была. Надо напомнить, что мы оба по-настоящему не курили. В виду того, что у нас не оказалось спичек, Копылов меня посылает: "Сходи по спички к командиру отделения", который тоже в снежном шалаше находился недалеко от нас. До командира отделения я добрался удачно, но из деревни противник, видимо, меня заметил. На краю деревни стоял кирпичный двухэтажный дом, где находились немцы. Когда я побежал обратно, по мне открыли огонь. Я хотел быстро вскочить в свой снежный шалаш, но Копылов немного мне помешал. Он выкидывал снег из прохода. Только я приклонился, в этот момент мне противник попал в поясницу. Я упал на дно шалаша, кровь мне с поясницы попала на живот, я думал, что меня ранили смертельно, то есть сквозное ранение. Оно оказалось сквозное, но пуля пролетела меж позвоночника и живота. Я хотел подняться, но ничего не вышло. Говорю: "Перевязывай меня скорее". Он долго меня не перевязывал. Я лежу книзу лицом, не шевелюсь. И вот начал перевязывать да так неумело, что я его начал ругать на чём свет стоит, что, мол, старшина медицинской службы, а перевязать путём не можешь, а он спокойно: "Не волнуйся, перевяжу". Перевязал, я говорю: "Помогай мне встать на коленки". Помог. Теперь, говорит, давай покурим. Но папиросу мне сверни, а одну руку держит позади. Что получилось: его не знай той же пулей или другой, как он лопату держал, ему пуля прошла по всем четырём пальцам. Вот он сначала перевязал свою руку, а потом одной рукой со мной мучился, а я его ругаю Вот так бывает на фронте. Теперь я его посылаю: "Иди доложи командиру отделения о том, что мы выбываем. Он сходил удачно, начал меня вытаскивать из шалаша. Рядом была шоссейная дорога, довёл меня, поставил на дорогу. Я тихонько мог двигаться, а ежели упаду, то не встать, и он быстро ушёл, я ему наказал, чтобы меня встретили. Но противник сквозь бурю всё таки нас заметил и опять начал по мне стрелять. Пули свистят прямо около меня, а мне даже нельзя головой мотнуть. Иду стамовым, стрельба прекратилась, но на дороге повстречалась воронка от снаряда. Я только ногу опустил в воронку, равновесие потерял и упал. Насчёт того, чтобы подняться, не мог. Я закричал, но за мной со стороны уже следили и быстро появились два артиллериста. Меня подняли, поставили опять на дорогу. Я тихонько пошёл, прошёл ещё немного, упал и подняться уже не мог. Ну тут скоро прибежали два товарища из сан роты и помогли мне добраться до сан роты. И вот мне оказали первую помощь и с каким - то нацменом на лошади повезли в санбат. Дорога была плохая и пологая длинная гора, всё в гору. Лошадка тоже была очень плохая, и всё в гору, дальше не везёт. Едут многие, мой возчик каждого просит, чтобы меня взяли, но никто даже не останавливается. Он даже заплакал от досады и горя со мной, а я уже начинаю замерзать. Я ему кричу: "Вытаскивай меня и бросай на дорогу", всё равно - говорю, умирать, что он и сделал. И вот гонят на паре, он около меня встал и поднял обе руки и в слезах закричал: "Пожалуйста, посадите, замерзает раненый боец, моя лошадь встала, не везёт".. Остановились, выскочили двое, схватили меня и положили в сани и опять быстро погнали. Догнали до какого - то села (я, конечно , ничего не вижу), один говорит, видимо, командир, я слышу: "Давай гони вот влево по улице, а я до штаба пешком добегу, тут недалеко медсанбат". Доехали и помню как меня клали на носилки, дальше всё, ничего не помню, вышибло из ума. Проснулся, сколько я был без чувства не помню. Лежу на полу, передо мной на коленках сидит сестра. Увидала, что я глаза открыл: "Ну, как, Запивахин, себя чувствуешь?" Я говорю: "Хорошо". Сам смотрю: руки у меня обе перевязаны, ознобил, рукавицы где - то потерял. Пока маленько шевелился, руки прятал в рукава, а потом, видимо, и этого не мог сделать. Через сутки меня отправили в госпиталь город Дзержинск, где я лечился три месяца: апрель - май - июнь 1942 год. Из госпиталя город Дзержинск меня направили в Коломну, формировалась новая часть 260-я стрелковая дивизия 1026-й с/полк. Вот меня командир батареи 45 м/п капитан Гес спрашивает: "Артиллерист?" Я говорю: "Нет, я пехотинец". Но, видимо, я ему понравился и он спрашивает: "Снаряды сможешь подтаскивать?" Я говорю: "Смогу". И он взял меня в батарею 45 мм пушек самым последним седьмым номером (подносчик снарядов). Во всей батарее я был один уже участвовавший в боях и уже три раза ранен. И второй был: ездовой Мочалов, участник Гражданской войны. И пошла военная учёба, я старательно изучаю артиллерийское дело и мат часть пушки. 260-я стрелковая дивизия 1026 с/полк 45-и миллиметровая батарея истребители танков. И вот где - то в августе 1942 года поехали на тактическое занятие на полигон стрелять по движущимся танкам фанерным. Давали снаряды так: один снаряд дадут, ежели попадёшь, больше не дают, оценка "отлично", не попадёшь, дают второй, попадёшь, оценка "хорошо", не попадёшь, дают третий, оценка "удовлетворительно". Наш наводчик не попал ни одного снаряда. У нас был командир орудия младший сержант Серёжа Фтюрин. Я у командира орудия Серёжи Фтюрина попросил разрешения на один выстрел, а он говорит: "Вон командир взвода, к нему обратись". Я - к взводному, он говорит командиру батареи, я - к командиру батареи, а тут в аккурат стоит какой - то генерал. Командир батареи меня к генералу. Я прямо покаялся, что придумал такое, немного растерялся, но комбат меня подзадорил: иди - иди, не трусь. Ну, и я к генералу обратился, изложил свою досаду, что наш расчёт (наводчик) не попал ни одного снаряда. "Я, - говорю, пехотинец, три раза ранен, разрешите мне один снаряд". Генерал разрешил. Я с первого снаряда фанерный танк подбил. И за это от командира орудия и до начальника артиллерии полка, от всех получил благодарности. А подошёл генерал: "Ставьте его наводчиком". И вот на полигон я прибыл седьмым номером, а с полигона в Коломну, где размещался наш полк, я приехал наводчиком. Ещё несколько времени мы находились в Коломне, где проходили тактические занятия. А потом, в первых числах сентября 1942 года погрузили наш полк на вагоны и повезли. Привезли под Орёл, разгрузили. Но под Орлом мы в бой не вступали, постояли в тылу дней десять, и нас снова погрузили в вагоны и повезли нас дальше. И вот нас разгрузили в Донских степях, то есть привезли нас под Сталинград. Разгрузился наш полк, и весь полк привели в какую - то балку и в ней замаскировались. Дней пять находились в этой балке, а потом пошли в наступление. Командир батареи у нас был старший лейтенант Гес, помощник командира батареи лейтенант Шугай, командир орудия Серёжа Фтюрин, командир полка майор Колесин. Ездовой нашей пушки был боец Мочалов. И вот пошёл наш полк, а может и весь Донской фронт, в сентябре 1942 года в наступление где -то от станции Поворино. Я не знаю, как это назвать, шли таким порядком вперёд, противника не видим, пулемётного и ружейного огня по нам нет. Идём, не снимая даже пушки с передков. Народу видимо не видимо. На нас вдруг налетели столько немецких самолётов, просто даже можно назвать потолком. Неба стало не видно, и так стали нас бомбить и обстреливать из пулемётов, что это трудно описать. Но команда: только вперёд. Появились убитые и раненые. Но на это никто не обращал внимания. Командиры кричали только быстрее вперёд. И вот так мы шли весь день и прошли, наверно, километров 10, где нас застигла ночь. Так все перепутались, что наш взвод две пушки очутились в гуще совершенно другого полка, свой полк потеряли и так свою батарею потеряли. Командир взвода, зная, что я уже был три раза ранен и имею уже кой - какой навык в бою, вот он мне даёт напарника и даёт указание, чтобы мы пошли и разыскали свой полк и батарею, чтобы соединиться с ними. Но я ему на это пояснил (командир взвода тоже в бою оказался первый день), что сейчас темно, мы на знаем пропуска и пароля и нас могут тоже задержать, когда мы будем разыскивать свою часть. Я говорю: "Пойдём завтра, когда будет светло", на что комвзвода согласился. Ночь мы провели хорошо, противник нас не беспокоил. И вот утром мы пошли и всё разыскали. Наш полк вышел на передовую рядом с противником. Я разыскал штаб полка, и мне сам рассказал командир полка, где находится наша батарея. И мы вернулись обратно, где находился наш взвод, и к вечеру мы уже соединились со своим полком и батареей. Вот так мы повоевали первый день под Сталинградом в Донских степях. И вот ведём наступление на Сталинград. Начинаем от станции Поворино, бои пошли тяжёлые. К первому октября наша батарея также понесла большие потери. Дошли до станции Котлубань. За станцию Котлубань бои были очень сильные, тут у нас ранило комиссара батареи (фамилию не помню). Гес где - то потерялся. Дальше очень кровопролитные были бои за вал Марьи Ивановны. Это недалеко от Сталинграда в самом узком месте между Волгой и Доном был сооружён вал высотою метра два (когда - то была война с турками, вот и соорудили этот вал). Место чистое ровное, с вал высокий. Противник с валу хорошо просматривал наши боевые порядки, но всё таки мы его сбили и захватили этот вал и пошли дальше. И вот 20 -21 октября 1942 года были такие бои, что описать невозможно. Столько погибло наших бойцов, даже и хоронить не было возможности. И 22 октября 1942 года от нашей батареи осталось 3 пушки и 7 бойцов, а остальные выбыли то раненые, то убитые, а ведь батарея наша 45 мм состояла из 70 человек. Вот так получилось на 22 октября 1942 года. 23 октября 1942 из командиров никого не осталось. Осталось нас 7 человек. Мне было присвоено звание как наводчику младший сержант. И ещё был Кудрявсов Николай, коммунист, в звании сержант командир орудия и пять бойцов рядовых. Вот в ночь на 23 октября мы с Кудрявсовым начали решать вопрос, что нам делать и до того договорились, что оба заплакали. Но потом взяли себя в руки. Он - член ВКПб, я уже был кандидат ВКПб. Он мне говорит: "Что делать - то стам". Я ему говорю: "Ежели пойдёт пехота, будем драться до последнего снаряда, ежели пойдут танки, то обвяжусь гранатами и брошусь под танк. Один танк подорву и то, говорю, помру не зря. Я, между прочим, уже был награждён медалью "За Отвагу". Кудрявсов мне говорит: "Раз ты такой, так будь командиром батареи, а я твой комиссар (посмеялся). Вот в ночь на 24 октября у нас появился командир и комиссар батареи. И вот я собрал бойцов и объявил наше решение. Меня даже поприветствовали, чего я не ожидал. И вот первое моё распоряжение: "Пушки проверить и разоставить их примерно метров 50 друг от друга и заняться сбором снарядов". Мы с комиссаром работали с большим усердием. Пушки поставили по местам, снарядов натаскали много, но все снаряды были только осколочные и на картечь, бронебойных и подкалиберных фугасных не было, в виду того, что накануне воевали с танками и бронебойные подкалиберные расстреляли. В таком случае мы с танками воевать не можем. И вот я проинструктировал своих бойцов и под утро зашёл в землянку и всё думал, что я должен делать, ежели пойдут танки. Пехоты мы не боялись, мы всегда били картечью и всегда побеждали, и так же каждый боец знает, что делать. ежели пойдёт пехота. И вот утром, на восходе солнца, немец пустил танки. Я в это время был в землянке. Слышу крик: "Товарищ командир батареи, танки!" Думаю, что мне делать. И решил, вышел из землянки и решил, как можно, быть спокойным. Посмотрел в бинокль и вижу танков штук 12 или 13. Даю команду: "Ложитесь все на дно траншеи и не шевелитесь", что мои бойцы выполнили. Противник, видимо, думал, что тут никого нет и танки прошли через нас с ходу, нас никого не задели. А за танками наступает пехота, они тоже видят, что танки прошли без бою и наверно подумали, что тут никого нет и тоже идут без выстрелов. И вот мы их подпустили поближе и из трёх орудий открыли ураганный огонь по пехоте. Мы примерно занимали расстояние по фронту метров 200 -250. У нас ещё был пулемёт ручной Дегтярёв. Я с ним никогда не расставался, всегда возил с собой. Я сам вёл огонь из пулемёта. Вообщем, немцев побили много и они отошли на свои позиции и до вечера нас никто не беспокоил. А к вечеру эти же танки идут обратно. Но видим: их мало и то они не идут, а ползут у кого ствол сбит, у кого башня пробита. Но мы от них опять спрятались в траншеи. И когда они нас прошли, я дал команду по танкам огонь фугасными снарядами. Не для того я дал команду: "Огонь", чтобы подбить танк, зная, что не подобьём, а просто поднять дух у бойцов. Вот так мы повоевали 24 октября 1942 года. 24-25-26-27 октября мы оказались оторванными ото всего полка и сидели четыре дня в окопах. Питались, чем придётся, вплоть до того, что по ночам ходили тихонько обшаривали у убитых немцев и своих мешки и карманы, и что находили из продуктов, съедали. Конечно, найденные продукты делили поровну. Немец нас это время не беспокоил, видимо, ему тоже было плохо. На пятый день в ночь на 28 октября я сам стоял на посту, идут три человека. Я кричу: "Стой! Кто идёт?" Слышу ответ: "Командир полка Колесин". Я ему докладываю: "Командир батареи Запивахин". Он спрашивает: "Когда ты стал командиром батареи?" Тогда я ему всё рассказал, как получилось. Тогда он поймал меня и поцеловал. И спрашивает: "Как будете держаться дальше?" Я ответил, что немцы только пройдут через наш труп, драться будем до последнего
· дыханья. Он опять меня поймал в объятия. Ну и на второй день после проверки позиции полк восстановил порядок и перешли в оборону. Немец нас дней 15 - 20 не беспокоил. А потом, 28 октября меня вызвали в одну большую землянку, которая была выстроена в одной балке, я даже не знаю, наверно, это была штабная землянка полка. Пришёл я, сел на порожек, в землянке много было командиров. Я один младший сержант, надо сказать, что я тут малость растерялся. Командир полка начал перекличку, дошло до меня. Командир батареи истребителей танков здесь. Я, конечно, как - то ответил. Тогда командир полка раздвинул место и посадил меня рядом с собой. И начал всех командиров ругать, а меня похвалил за то, что я взял команду батареи на себя и танки пропустил через себя, а пехоту задержали. Командир полка взял трубку и куда - то позвонил. Нам было слышно, что говорил про меня, а что оттудова говорили, не слышно. Тогда командир полка взял у меня иголку с белой ниткой и вышил у меня нитками один кубик на шинели и гимнастёрке и сам же меня поздравил со званием "младший лейтенант". Остальные все захлопали в ладоши, а у меня от волнения почему - то пошли слёзы. Вот пришёл я в штаб младшим сержантом, а вышел лейтенантом. В ноябре наш полк в основном был в обороне и нам дали пополнение. Бойцы прибыли из Сибири. В основном все сибиряки, очень хорошо одетые в пограничной форме, все почти младшие командиры, сержанты, старшины. Меня поставили командиром взвода. Взвод укомплектовали полностью и батареи, командир батареи старший лейтенант (фамилию не помню). У во взводе были командиры орудий Чепурнов Василий Николаевич и второе орудие Белоногов Илья Васильевич, оба сибиряки. Мне выдали форму лейтенанта, в общем одели хорошо. И вот в начале декабря 1942 года пошли в наступление. Наша батарея 45 мм пушек всегда была в боевых порядках пехоты. Надо напомнить, что пехота нас очень любила. Иногда по несколько километров при помощи пехоты пушки тащили на себе, для чего мы всегда имели в запасе верёвки. Запрягутся в верёвки человек несколько и тащат нашу пушку прямо по снегу и также помогали нам тащить снаряды. Бои были тяжёлые, но радостные потому что мы наступали, освобождали станицу за станицей. У противника в степи было очень много разной техники, в некоторых местах машин до ста, где они устраивали оборону. Мы сначала эти машины зажигательными снарядами поджигали, а потом поступил приказ: машины не поджигать, а обходить в обход и забирать машины целыми, в виду того, что в наши руки много оставалось вражьей техники (трофеи). Вот мы ведём наступление, зажимаем немцев в кольцо, освобождаем Поле яблочное городище и подошли к тракторному заводу Сталинграда, где второго февраля 1943 года под Сталинградом битва закончилась. Очень много было взято пленных и трофеев. Мы ещё дней несколько ходили по немецким землянкам, но третьего февраля 1943 года из - за угла убили командира нашего полка Колесина, что было очень обидно. Со мной тоже чуть беда не случилась. Мы ходили по землянкам, в некоторых землянках ещё находились немцы. В основном раненые, и так же встречались и здоровые. И вот зашли мы в одну землянку с командиром орудия старшим сержантом с Чепурновым Василием Николаевичем, там лежало семь немцев укрытые одеялами, то ли раненые, то ли здоровые, не знаем. У меня под пазухой была буханка немецкого хлеба. Один немец говорит на русском языке, называет меня комрат продай хлеб. Я говорю: "Купи". Он вытаскивает немецкие деньги. Я говорю: "Мне они не нужны", он вытаскивает наших денег пачку и хочет мне за буханку хлеба сколько - то отпустить. Я тогда выхватываю из рук у него эти деньги и говорю: "Ты за них не работал" и вдруг сзади меня раздалась автоматная очередь. Я оглянулся, а выстрелил Вася Чепурнов, я говорю: "Почему стрелял?" Тогда он быстро подскочил к убитому немцу и показал у немца в руке был парабеллум (наган), из которого он хотел в меня выстрелить, но Вася его опередил. Тогда я провёл по немцам рукой, Вася дал по всем немцам большую очередь из автомата. Так мы рассчитались с семью немцами и вышли из землянки. Ещё был один интересный случай. Вывели человек несколько немцев из землянки и все они без обуви, только в носках. Им вытащили из землянки ихнюю обувь, но ни один немец одевать не стал, всё равно, говорит капут. Их так и повели в носках, но они вскоре поморозили ноги и попадали. Вот так закончилась война под Сталинградом. Наш полк отвели в город Тулу на отдых и сформировали полностью. Наши три батареи, наши сорокопятки, семидесяти мм пушки и ста двадцати мм миномёты. Формировались в маленькой деревушке, домов двадцать Тульской области деревня Баюзинка, километров 20 -25 от Тулы, с пехота полка и штаб полка были в городе Тула. В жаркой схватке с немчурою за то я их бил была у меня великая гордость: я там в партию вступил. Дальше с полком 1026 дивизия 260-я из Тулы мы шли маршем. Пошли на Калугу. В калужском лесу дней семь отдыхали. Тут нам ещё дали пополнения из тюрем. Потом шли с боями по Брянским лесам. И тут мы встретились с русскими войсками генерала Власова, с которыми воевать было тяжелее, чем с немцами. Один раз нас обстреляли из лесу. Я дал распоряжение младшему лейтенанту Кикотю Тихону Никифоровичу командиру взвода 45 мм пушек развернуть орудие и обстрелять противника, у него получилось удачно и они поймали трёх власовцев, которых мы отвели в штаб полка (я в это время командовал батареей). Власовские солдаты одевали нашу форму и переходили на нашу сторону и как разведчики ходили по нашим тылам и иногда стреляли по нашим тылам. И вот в одно время повесили радиоредуктор в аккурат около нас и по радио выступил Сталин с обращением к власовским бойцам. Им рассказал о том, что генерал Власов вас обманул, Москва не взята, Красная Армия идёт в наступление. Переходите на нашу сторону и вместе будем уничтожать немецкую армию. Я Вас прощаю. После того власовцы большими партиями стали переходить к нам. Им сразу тут же в полку давали красноармейские документы и нигде не упоминалось, что он власовец. Так же нам в батарею дали власовцев, которые хорошо воевали, даже некоторые награждались медалями и орденами. У них было вышито на петлицах РОА, то есть русская освободительная армия. Впоследствии против нас власовцы не воевали. Как некоторые говорили, что перевели их воевать против союзных армий. И вот июнь месяц. Ведём бои на Брянской области. Сильные бои были за село Клестма, село Рославль Смоленской области. Вообщем, в одном селе Смоленской области недели две отдыхали и из населения годных товарищей мобилизовали. В одном доме мобилизовали отца с сыном. Фамилия Ступак, отца забыл как звать, а сына называли Алексей Ступак, который был адъютантом командира батареи, а после наводчиком в моём взводе, парень очень был смелый. Одно время в августе 1943 я был секретарём парторганизации батареи 45 мм пушек. Меня вызвали на партсобрание в полк. Собранье было в виду того, что вся разведка полка из строя выбыла, остался начальник разведки полка (фамилию не помню), а нужно было обязательно взять языка. Партсобрание решило: с каждого подразделения выделить двух человек коммунистов и выслать в штаб полка в распоряжение начальника разведки полка. Я пришёл в батарею на передовую, собрал партийное собрание и предложил, что на основании решения партсобрания полка, мы должны выделить двух коммунистов добровольцев в распоряжение начальника разведки полка для взятия языка. Тогда выступил кандидат партии Женя Беляков, сибиряк. Выступил: "Мы, - говорит, ежели пойдём два добровольца в распоряжение начальника разведки полка, соберём человек 30 и все друг друга не знаем. Тогда, говорит, не только взять языка, а своих языков там оставим". Я говорю: "Что Вы рекомендуете?" Он коротко ответил: "Я предлагаю: давайте возьмём языка своей батареей". Я тоже согласился. Проголосовали единогласно. Я пошёл в штаб полка с этим решением. В штабе с этим решением согласились, меня назначили командиром группы товарищей во взятии языка и дали нам срок трое суток. Нам, конечно, обстановку изучать было не тяжело, так как наши сорокопятки стояли в боевых порядках пехоты и мы передовую немцев хорошо знали. Двое суток мы изучали обстановку, где и как взять языка. Всю передовую расположенную против нашего полка излазили по ночам и вот обнаружили: у немцев был вперёд траншеи выкопан метров 20 -30 вперёд ус тут небольшая землянка. Они ночью человека три выходили и из пулемёта всю ночь обстреливали нашу передовую. Вот их мы и решили взять. Но я решил сделать один сюрприз, то есть мы обнаружили метров примерно 150 -200 от ихнего окопа лощину и решили тут подтащить пушку, то есть, когда потащим языка, в случае нас обнаружат, открыть огонь по немцам на картечь. И вот ночью (ночи были тёмные) мы подтащили пушку и хорошо замаскировали и решили один день дежурить около пушки. Ежели за день противник нас не обнаружит, то нам будет большая выгода. Противник нас не обнаружил. Вот на следующую ночь пошли за языком: Белоногов Илья Васильевич -командир орудия, Чепурнов Василий Николаевич- командир орудия, Женя Беляков- наводчик. Романов Николай Николаевич со своим расчётом остались у пушки. И вот мы поползли к немецкому окопу: Белоногов-Чепурнов-Беляков и я. Подползли рядом. Белоногов вскочил на часового сзади и приколол его штыком, я и Вася Чепурнов вскочили в землянку. В землянке было двое, один возился у пулемёта и один лежал. Пулемётчика я сразу пристрелил из нагана, а второй соскочил и сразу поднял руки. Тут вскочил в землянку Женя и мы быстро немца выволокли из землянки. У нас была приготовлена верёвка троехвостка, быстро его опутали и поволокли. Но всё таки, немцы услыхали наш шум и открыли по нам огонь и бросились за ним. Но пушка сыграла свою роль. Когда мы добежали до пушки, Романов Николай по немцам открыли огонь картечью. Правда, ночь была тёмная, немцы стреляли тоже вслепую. Но, когда Романов открыл огонь из пушки, немцы до того перепугались, что огонь вести перестали. Я остался у пушки. Когда потащили пушку на своё место, они опять открыли по нам огонь, но мы, прячась за щитом пушки удачно вернулись вместе с пушкой. Правда, нам помогла ещё пехота и наши артиллеристы, которые не ходили за языком. Ну, меня командование и поругали и потом посмеялись. Поругали за то, что я таскал за собой пушку и из начальства никому не сказал, а посмеялись за то, что мы этими выстрелами сильно перепугали немцев и таже нашу передовую всех разбудили и подняли в ружьё. За этого языка, взятого нами, всех нас наградили медалью "За отвагу", а меня Орденом Красной Звезды (а медаль "За отвагу" у меня уже была). За все бои прошедшие И взятье языка Наградили меня орденом Красная Звезда. Интересный эпизод получился в сентябре 1943 года. Мы стояли на опушке леса и вели по обороне противника огонь из своих пушек и также вели огонь другие артиллеристы 76 мм пушек. Мой взвод вёл огонь по немецкой пушке, у нас были сорока пяти мм пушки, у немцев тридцати семи мм пушки. Ну и ихнюю пушку мой взвод подбил. Вообщем, наши пушки всегда становили в боевых порядках пехоты, а некоторый раз даже вперёд пехоты, также и немцы свои пушки тридцати семи мм тоже выдвигали вперёд пехоты. Я написал докладную командиру батареи, что мой взвод уничтожил немецкую пушку, Когда командир батареи написал докладную в штаб полка о своей батарее, что нами было сделано, и так же соседние командиры написали докладные. И, видимо, несколько командиров написали то же самое, что они подбили пушку. Тогда командир полка спросил нашего командира батареи, кто подбил немецкую пушку. Он ответил, что взвод Запивахина. На это командир полка приказал привезти пушку. И вот меня вызывает командир батареи и говорит, беда, говорит, я говорю, какая. Он сказал, что командир полка приказал привезти пушку. Я говорю: "Будет выполнено". В сторону немцев была дорога, около которой мы наступали. Часов в двенадцать ночи я вызвал передки, за которые прицепляли пушки, а у нас передки с дышлом и запрягались две лошади. И вот мы с автоматами, двоих посадил на коней верхом, сам я с ездовым сел на передки. Всех я хорошо проинструктировал и решил, ежели пушка подбита нашим снарядом, то возьмём, а ежели подбита 76 мм снарядом, не возьмём. Никого не предупредив, окромя своего командира батареи, выехали на дорогу и на галопа погнали к немцам за пушкой. В это время пехота нас заметила и быстро передали в штаб полка, что какие - то люди угнали на конях к немцам. Вообщем, подняли тревогу. Тогда командир полка связался с нашим командиром батареи. Командир батареи доложил, что младший лейтенант угнал за немецкой пушкой. Командир полка тогда ответил, зачем, говорит, послал, Я, говорит посмеялся, а ты послал. Мы спешились с коней, я с товарищем подполз к пушке. Пушка была подбита нашим снарядом, разбитый был прицел и совершенно было разбито одно колесо. Один убитый немец лежал мёртвый. Немцы нас обнаружили, когда мы уже подцепили немецкую пушку ко своим передкам, открыли по нам огонь, но никого даже не поранили. И вот мы приволокли немецкую пушку и этим самым доказали, что пушка подбита нашим снарядом. Пушки наши сорокопятки Уничтожили танки немчуры А хвалёны Гитлером солдаты Убегали кто - куды. Нюра, я посылаю тебе эту песенку на память, которую Вы должны помнить и передать подругам. Не цветут здесь яблони и груши, Здесь война, снаряды, дикий вой, Нахожусь на фронте я, Анюта, Нахожусь с винтовкой боевой. Ты работай гордо и ударно, С каждым днём все нормы выполняй. Если я вернусь с войны счастливый, Выходи тогда меня встречай! Если пуля, пуля вдруг шальная Угодит на дальней стороне, Расскажи тогда, моя родная, Расскажи всю правду обо мне. Расскажи, как ты меня любила, Расскажи, как письма берегла, Расскажи, как на берег ходила, Расскажи, как ты меня ждала. А теперь прощай моя родная, Я опять иду в жестокий бой, Оккупантов всех с земли сметая, На борьбу с винтовкой боевой. /Конец/ Писал копию 14/XII. 85 года, А песенка была сочинена и написана 2/04 .43 года Младший лейтенант, командир взвода Запивахин И. А. Вот ведём наступленье 1943 год октябрь месяц. Противник при отступлении все сёла, деревни сжигает. В октябре 1943 года наша часть вела наступление с полком 1026 по Брянской области. Мы всегда две батареи 45 мм и 76 мм пушки действовали вместе. А немцы обычно вели такую тактику: при отступлении окопаются в каком - нибудь населённом пункте и держат оборону и, обычно к вечеру, смотришь, во всех концах село загорит, и после чего километров 15 -20 молниеносно убегают. Обычно основную часть отводят раньше, а оставляют автоматчиков, пулемёты, которые наши части сдерживают, а человек несколько специально поджигают дома. Подожгут, быстро садятся на машины или на мотоциклы и уезжают, в таком случае мало приходилось брать населённые пункты не сожжёнными. Правда, когда их уже окружишь, тогда удаётся взять сёла не сожжёнными, то есть немцы, ежели удаётся, то в панике убегают или захватываем в плен вместе с военной техникой. И вот однажды получился интересный случай. Когда мы преследовали немцев и наши две батареи остановились на привал отдохнуть, накормить коней и пообедать. Вправо от нас тянулось болото. Мы с Васей Чепурновым пошли проверить, нет ли в болоте какой - нибудь дичи. Подошли к болоту, смотрим по ту сторону болота стоит немецкий обоз 15 телег. Мы быстро сообщили командирам батарей, взяли несколько бойцов и пошли через болото. Когда мы открыли огонь, немцы не дали ни одного выстрела, сразу подняли руки, и мы захватили весь обоз. Очень были богатые трофеи. А получилось так: они отходили ночью и заехали меж болот и дальше ехать было некуда, ехать назад, там уже наши части. Бои в конце октября 1943 года за село Клестма. Я в это время командовал батареей. Командир батареи у нас был старший лейтенант Прокофьев. В одном бою при наступлении его осколком ранило в живот, даже кишки видно. Мы его быстро перевязали, а он, то ли в истерике или вообще сильно разгорячась, соскочил и кричит: "Что вы со мной возитесь? Вперёд!" Повязка почему - то сползла и у него вышли кишки. Упал на землю, мы с товарищем кишки заправили, опять перевязали, подогнали повозку, увезли его в санроту, и там он помер. Врачи сказали, что, ежели, говорит, кишки не перепачкали, то он мог бы жить, ввиду того, что у него, говорит, был только осколком распорот живот, то есть мягкие ткани. А я был заместителем командира батареи. После его остался командиром батареи. И вот в одно время наши две батареи должны были войти в село Клестма. И получилось так: командир батареи поручил мне вести обе батареи в это село. Чтобы попасть в село, нужно было по дороге километра два объехать какое - то мелколесье вправо от дороги, а село за лесом метров 300 - 400. И вот командир батареи 76 мм пушек ушёл спрями через лесочек: "Я, -говорит, до вас посмотрю, где расставить пушки". Когда я привёл обе батареи, а командира батареи не оказалось (потерялся), то ли попал к немцам, а может снаряд попал прямым попаданием. И вот обе батареи пришлось расставлять мне и принять команду на себя. Село было большое, было 5 улиц параллельно одна к одной (через огороды). Мы пушки расставили на крайней улице к полю. Такие были бои, что трудно описать, пехоты было очень мало. И вот на наши батареи немцы несколько раз атаковали. Наши пушки, мы отбивались до того, что у нас мало стало снарядов. Я побежал через огороды к командиру батальона с намерением, чтобы пушки оттянуть в другую улицу. Вскочил в землянку, а вместо командира батальона сидит у телефона командир полка. Я не поспел ничего сказать. Он меня сразу сам спросил: "Что прибежал? Что надо?" Я, конечно, догадался, что ежели я попрошу командира полка, чтобы оттянуть пушки на другую улицу, то он меня не похвалит. Я ему быстро доложил, что мы несколько атак противника отбили, но дальше стаёт драться нечем. "Пехоты, - говорю, нет и снарядов мало". Командир полка мне скомандовал: "Беги бегом на батареи и держись крепче, высылаю тебе взвод автоматчиков". Я повернулся и быстро убежал к пушкам. Тут меня чуть не убили мои артиллеристы. Что да я бегал, немцы забежали к нам в тыл, и один расчёт развернул пушку и начал немцев расстреливать в упор на картечь. Я поспел, упасти догадался и ползком подполз в батарею. Я был с автоматом, тоже начал расстреливать немцев. Некоторых побили, а остальные убежали обратно. Тут ведёт старший лейтенант взвод автоматчиков (фамилию лейтенанта не знаю). Мы с ним быстро расставили автоматчиков, а немцы этого не знали и опять пошли на нас. Тогда, конечно, легко мы их отбили. И больше до рассвета они нас не беспокоили, а за эту ночь мы отбили атак шесть. Вообщем, всю ночь шёл сильный бой. Вот уже рассвело, я был в землянке. Старшина доставил кушанья и водочку. Я грамм 200 выпил и сидел в землянке, закусывал. И вдруг слышу: "Товарищ лейтенант, танки!" я выскочил, посмотрел в бинокль. Смотрю: идут 7 танков, а немецкая пехота бежит к нам вперёд танков. Думаю, что за чудо, когда это бывало, чтобы немцы наступали вперёд танков. Разглядел путём, и получилось: наши танки зашли ночью им в тыл, когда рассвело, пошли на немцев. Вот немцы бегут от наших танков прямо к нам. Тут получилось чудо: и автоматчики наши и наши артиллеристы бросились в контратаку, а немцы бегут и винтовки даже побросали. Но мои ребята за ночь настолько обозлились и начали немцев угощать: кто колет штыком, кто прикладом, а кто прямо в упор расстреливает. Я начал останавливать, чтобы прекратить погоню, но это было очень трудно. И вот в этой схватке немцев, наверное около ста, перебили и много взяли в плен. На другой день нас подбодрили: что артиллеристы в ночь подбили несколько немецких атак, а утром сами пошли в контратаку и много побили немцев и пленили. Это описали в полковой газете летучке. С Брянской области нас перевели в Смоленскую область. То есть мы вели бои недалеко от Смоленской области. Захватили какое - то большое село и в селе сделали остановку для отдыха и переформировки. Начали годных товарищей мобилизовать. К нам в батарею попали отец с сыном. Фамилия Ступак. Отца забыл как звать, а сына звали Саша. Отца я поставил ездовым, а Сашу взял себе связным. Вот ведём наступательные бои. Прошли Смоленскую область и зашли в Белоруссию. Вот форсируем реки Сож- Горынь- Припять. Освобождаем населённые пункты и города Мстислав - Жлобин - Мозырь и выходим на Украину. Освобождаем город Сырны, где узловая станция железной дороги Киев - Варшава. Когда форсировали реку Березина, был ранен командир взвода младший лейтенант Кикоть Тихон Никифорович. Мы его отправили в санроту, больше он с нами не воевал. После войны он меня разыскал. И я к нему ездил, он ко мне тоже приезжал. А сейчас мы с ним переписываемся. Живёт он в городе Черкассы Украинской ССР. В Белоруссии вели бои тяжёлые в конце 1943 года и до мая 1944 года. Местность лесная, болотистая. Очень запомнилось: в одном селении вешали 5 человек предателей, старост , полицаев. У каждого на груди повешены большие фанерные доски, на досках написано крупными буквами, сколько они предали наших партизан и подпольщиков. Между прочим, Белоруссия сильно была насыщена партизанами и подпольщиками. Очень много раз нам помогали партизаны. Вот так мы с боями вышли на Украину, захватили дорогу железную Киев - Варшава, узловую станцию Фастово. И дальнейшее наступление вели по железной дороге до города Ковель. Заблудились в свою пользу? Наша часть вела наступательные бои по железной дороге Киев - Варшава. И вот в одно время преследовали отступающих немцев и батареей 45 мм пушек шли по левой стороне железной дороги. И вот доехали направо через железную дорогу. Переезд, а по левой стороне лес и по лесу тоже хорошая проезжая дорога. А от пехоты мы отстали. И вот теперь гадаем: по которой дороге ехать. Посмотрели: по правую сторону дороги поле, никого не видать и решили ехать прямо по лесу. Проехали километра три- четыре, выехали на поле, смотрим, вправо метров 200, железная дорога. На дороге сооружён такой бастион с вышкой, то есть, заплетённый плетнём в два ряда и засыпан землёй. Это часто встречалось по железной дороге, особенно там, где лес, оборона от партизан, а лес метров 100 от дороги вырубали. И вот мы выехали из лесу и в этом укреплённом пункте никого не было. Мы по лесу заехали нечаянно к немцам в тыл, а по правую сторону леса вёл бои с немцами наш полк. А тут вдруг идёт немецкий бронепоезд, видимо хотел помочь немецкой пехоте, а нашу артиллерию, видимо, ещё не заметил, потому что мы остановились на опушке леса. Мы изо всех орудий бронебойным открыли по бронепоезду огонь. Он нас обстрелял из крупнокалиберного пулемёта. Но всё таки мы его победили, он ушёл восвояси (удрал), и мы быстро затащили в укрепление одну пушку, а на вышку пулемёт Дегтярёва и притом мы были вооружены все автоматами. И вот немцы отходят назад от нашего полка и прямо бегут к укреплению. Видимо, хотели тут наши наступающие части задержать, совершенно не зная, что мы его заняли и так же угнали бронепоезд. Мы подпустили немцев поближе и открыли по ним на картечь и осколочными снарядами из пулемёта и автоматов. Наши части тоже увидали, что в тылу действует наша артиллерия, после чего много побили немцев, и многие сдались в плен. После этого бою мы километров 20 почти шли без бою. Когда кончился бой, командир полка спросил: "Как вы тут оказались?" Я в это время командовал батареей и всё ему рассказал. И вот командир сказал так: "Победителей не судят", а то он уже приготовился нас (особенно меня как командира батареи) наказать, что батальоны ведут бои, а артиллерии нашей нету, а мы как всегда воевали в боевых порядках пехоты. Вообщем, наше заблуждение оказалось очень выгодным. Вот май - апрель 1944 года ведём наступательные бои по железной дороге Киев - Варшава. В районе станции Сырны, где были сильные тяжёлые бои, форсируем реки Горынь - Стырь. Что делал противник при отступлении: всю железную дорогу взрывал, рельсы в стыках. Но наши железнодорожники быстро восстанавливали, то есть концы немного опиливали, сверлили отверстия и восстанавливали. Тогда противник придумал другое. Пускал по железной дороге наподобие окучника. Этот окучник все шпалы переламывал пополам, рельсы каждой шпалой изгибались, этим самым все шпалы пришлось и рельсы выкидывать. Ну, мы вроде того что переживали, что теперь долго придётся налаживать железную дорогу, но мы ошиблись. Так мы подошли близко к городу Ковель. Тут, конечно, немцы в Ковеле крепко укрепились, приняли оборону. Так же и наш полк начали закапываться в землю. И вот прошло, может быть, дней 10 и дорога была налажена и пошли поезда по ночам почти вплоть до нашей передовой, подвозили что требуется для фронта. Вот так работали наши тылы, особенно железнодорожники и мостовики. Честь и слава нашим тыловым товарищам. Я долго командовал батареей 45 мм пушек, но где-то в начале апреля 1944 года звонит мне по телефону командир полка: "Ты,- говорит, что не командир батареи что ли?" Я отвечаю: "Вам лучше знать". Он говорит, что нам выслали командира батареи. А получилось так, что меня хотели аттестовать командиром батареи, но в это время в нашем полку выбыл из строя начальник артиллерии полка и, видимо, мои документы на аттестацию потерялись и в штабе дивизии, видимо, в нашем полку командира батареи не числилось, вот к нам и выслали командира батареи капитана Алфёрова Сергея. Капитан Алфёров, когда принял батарею, ввиду того, что батарея была укомплектована полностью, меня капитан поставил в резерв, где я помогал старшине по хозяйственным делам. Но в резерве долго быть не пришлось. Был у нас командир взвода младший лейтенант Шкилёв, его тяжело ранило и он выбыл из строя, а меня поставили опять командиром огневого взвода. Притом, я был ещё секретарём парторганизации батареи и заместителем командира батареи. Вообщем, капитан Алфёров молодой парень очень толковый и смелый. Но капитан Алфёров командовал примерно месяца полтора, а потом 10 апреля 1944 года получилось непоправимое. Наш полк 1026 стоял под Ковелем, а немцы были в Ковеле. И вот в ночь на 10-е апреля мой взвод придали в роту. Ночью командир роты мой взвод вывел на передовую и мы поставили пушки у какого - то домика. Правда, дом деревянный, но один (хуторочек). Когда рассвело, то оказалось, что он нас поставил вперёд пехоты и сзади нас в тылу был какой - то прокопчик. И вот утром от командира батареи прибежал связной, командир батареи был на другом фланге, далеко от нас. Вот этот связной говорит, что я шёл к вам и вот метров 100 примерно около прокопчика лежат в окопе три немца и ничего, говорит, мне не сделали. Я вышел на крыльцо, начал смотреть, где он показывает находятся немцы, а в том месте появился один немец в плаще похаживает, а потом шмык в стенку пуля: кто - то стреляет в меня. Я скорее рядом ребята в окопчике расчёт, взял у одного винтовку, а в этот момент вторая пуля опять в стенку. Меня ребята предупредили: "Прыгай скорее к нам, то убьют". Но, видимо, стрелок в меня стрелял плохой. Я быстро схватил винтовку и с колена выстрелил в этого немца, который ходил открыто, сразу его убил, тогда соскочил в окоп. Стрелять нас не стали, видимо, что - нибудь готовились к ночи. Я связался с командиром роты и попросил у него бойцов, чтобы этих немцев, которые по прокопчику зашли к нам в тыл, он мне категорически отказал, и мы с ним даже поскандалили. Но положение было плохое и оставаться в таком положении к ночи опасно. То есть впереди немцы и сзади немцы. И я решил и говорю: "Нет ли у кого - нибудь белого платка?" И вот Женя, связной от командира батареи вытащил большой платок, правда, он не совсем белый, но сыздали не разберёшь как белый. Вот я беру этого Женю и Васю Чепурнова, командира орудия, взяли автоматы, ты, мол, иди Женя вперёд и помахивай платком, а мы за тобой. И вот пошли прямо к тем немцам, которых видел Женя. В это время на командном пункте батальона находились командир полка и политрук полка, увидали нас, что мы идём с белым флагом прямо к немцам трое. Командир полка даёт приказ открыть по нам огонь. Политрук полка разговорил: "Не может,- говорит, быть, чтобы Запивахин сдался добровольно к немцам (то есть он узнал меня по походке), давайте, говорит, посмотрим, что получится. А дошли до этих немцев, которых видел Женя, а дальше ещё немцы в ровиках лежат. Мы сразу по этим немцам открыли огонь, а эти трое, которые оказались рядом с нами сразу все трое подняли руки. Женю я послал троих вести на батарею, а с Васей Чепурновым погнали немцев к лесу, расстреливали их автоматов. Когда немцы добежали до лесу, тогда мы и вернулись. И вот которого немца я убил, решил его проверить, а Вася убежал на батарею. Я только начал проверять немца, по нам из лесу открыли артиллерийский огонь. Я сразу свалился в прокоп прямо в воды. Этим и спасён. Когда стрелять не стали, я тоже перебежал на батарею. Только поспел добежать до домику, где стояли пушки три штуки, немцы по домику открыли ураганный артиллерийский огонь. Я заскочил в подполье, снаряд попал в окно и в избе разорвался и меня в подполье осколком ранило в зад. Я из подполья выскочил и забежал за дом. А за домом в ровиках лежали пленные немцы, я прямо лёг на немца и, когда кончился обстрел, посмеялся, вот, мол так получается, дрались - дрались, а тут обнялись. Пленых я послал Женю, чтобы их увёл и сдал в штаб. Но его тоже ранили и наших пленных в штаб сдал тот самый старший лейтенант, который не дал мне своих бойцов, а тут послал двоих бойцов, чтобы их увести в штаб. А сам за себя оставил Романова Н. Н. командира орудия. Опираясь на винтовку, дошёл до командного пункта и встретился с командиром полка, который меня поругал, зачем на такое дело пошёл сам. Я конечно коротко ему всё объяснил. Тогда он позвонил по телефону в наши тылы старшине, чтобы он послал за мной транспорт. Транспорт прибыл и меня увезли в тыл. Когда доложили командиру батареи Алфёрову, он быстро приехал в тыл. А меня уже хорошо перевязали. Вот командир подошёл ко мне и начал тоже меня ругать: "Ты е... в шары (он всегда ругался в шары) мать, что башку не подставил". "Я, - говорю, подставлял, да вот попало не по башке, а по заднице". Он мне наливает из фляги кружку водки: "На, пей, скорее поправишься". Я, конечно, выпил. И строго мне наказал, чтобы я лежал, а сам ушёл на передовую. А водку выпил, мне стало хорошо, собрался и тоже на передовую. Добежал до командного пункта батальона, послушал, в блиндаже идёт спор. Командир роты старший лейтенант доложил командиру полка, что трёх немцев поймали его бойцы, а наш капитан доказывает, что взвод Запивахина захватил немцев. Я это всё подслушал сквозь двери (дверь была закрыта брезентом), сильно рассердился на старшего лейтенанта: просил у него людей, не дал, а чужих языков хотел приписать себе. Я вскочил в землянку и сгрёб его за горло, давай давить. Тогда командир полка сгрёб меня сзади за воротник и оттащил и давай меня ругать. И я говорю, таких командиров надо давить и рассказал о том, что я у него просил бойцов, он не дал, а чужим успехом захотел похвалиться. И вот, я, немного выпимши, да ещё расстроился, выскочил из землянки и быстро побежал туда, где стояли пушки моего взвода. Прибежал, а пушек там не оказалось. Но пушки я свои вместе с расчётами быстро нашёл. Мой взвод без меня командир роты приказал переставить на другое место и, видимо, показал, где ушла пехота, по кустарнику через болото. Но ввиду того, что меня не было и командира батареи Алфёрова не было, а младшие командиры орудий Белоногов Илья Васильевич и Чепурнов Василий Николаевич и Романов Николай Николаевич приказ изменить не посмели. Вот тут получилась чистая трагедия, которую после времени не исправить. Пушки загрязли в болоте, стрелять из них нельзя: казённик выведешь, ствол в земле, ствол выведешь - казённик в воде. А немец нас начал забрасывать миномётным огнём. Меня снова оглушило, я упал в болото без памяти. Меня вытащили и отправили в тыл, а потом в госпиталь, в город Киев, где я пролечился 2 месяца. В госпиталь получил письмо от товарищей: в этом же месте в тот самый вечер, как писали ребята, был убит наш командир батареи капитан Алфёров Серёжа. И вот я нахожусь в госпитале город Киев на излечении. Однажды получаю письмо, пишет вновь назначенный к нам в батарею капитан Шепетов Алексей Николаевич 1923 г. р. Его мать Шепетова Евгения Никитична работала в Киеве в совнаркоме. И вот мои товарищи по батарее пишут, чтобы я приехал после выздоровления обязательно в свой полк и в свою батарею 45 мм пушек, а командир батареи просил, чтобы я обязательно побывал у его матери и дал её адрес, что она работает в Киеве в СНК. Но вернуться мне в свою часть удалось с большим трудом. Я попал в госпиталь первого Украинского фронта. Вот после выздоровления меня и направляют в первый Украинский фронт. Я категорически отказался ехать в первый Украинский фронт. Вот меня выписали и ввиду того, что я не еду в первый Украинский фронт, меня целую неделю держали в госпитале. Мне где - то достали раскладушку, и я, уже одетый в форму, неделю прожил на раскладушке в коридоре. Потом меня вызывают к начальнику госпиталя, Снова начальник говорит, что я не знаю, где находится второй Белорусский, в котором я воевал. Я говорю тоже не знаю, где находится второй Белорусский, но наш полк и батарея стоят под Ковелем и показал письма товарищей и командира батареи, как они приглашают к себе в свою родную часть. Вот так со мной согласились и мне командировочное предписание дали в Ковель и железнодорожный проездной билет тоже выдан в Ковель. Когда я вышел из госпиталя, сразу зашёл в Совет народных комиссаров города Киев, вскоре разыскал маму Алёши Шепетову Евгению Никитичну. Она настолько обрадовалась, что я прибыл с фронта с письмом её сына Алёши, даже заплакала, а я даже Алёшу в глаза не видел. Только узнал по письму, что он принял нашу батарею. Тогда его мать Евгения быстро отправилась и мы пошли вместе с ней в её квартиру. Она для меня наставила на стол столько разных кушаний, что я прямо удивился. Когда мы с ней покушали, она мне предложила ночевать, чтобы я спокойно отдохнул. Ночевать я не согласился ввиду того, что поезд Киев - Ковель вечером уходит, а сутки ждать было не в моём характере. Тогда Евгения спрашивает меня, какой же сыночку Лёше послать подарок. Я говорю: "Давай такой подарок, чтобы габарит был маленький, а подарок большой". Она спрашивает: "Какой же такой подарок?" Я ей пояснил, говорю: "Вы работаете при СНК, достаньте самого хорошего спирту две бутылки и один килограмм хорошей колбасы". Она быстро съездила и всё это достала. Я две бутылки вложил в полевую сумку и меж бутылок вложил колбасу и ещё тут же положил письмо, которое мама написала сыну Лёше (так она его называла). Вечером 18 июня 1944 года Евгения Шепетова проводила меня на поезд. Попрощались, я поехал снова на фронт. Поезд шёл до станции Сарны (узловая станция), а потом пересадка. При посадке я познакомился с военным капитаном, который тоже ехал под Ковель. На станции Сарны мы должны пересесть на поезд, который ходит Ровно - Ковель через Сарны. Поезд в это время до Ковеля не доходил, ввиду того, что Ковель был ещё под немцем. В Сарнах я познакомился с одной женщиной, которая, как оказалось была старшей провожатой пассажирского поезда, который ходит Ровно - Ковель через станцию Сарны. Она оказалась член партии, а муж, говорит, где - то на Соловках высланный как противник Советской власти. Вот она меня пообещала довезти до Ковеля. С товарищем капитаном мы тут разошлись. И вот на следующий день на поезде дежурная моя знакомая Катя. Когда поезд шёл из Ровно на Ковель Катя меня посадила в свой вагон в передний, в котором у неё было отдельное купе. Пассажирский поезд до Ковеля и до передовой не доходил километров 50 -60. И вот она меня высадила на какой -то станции, дальше которой поезд не ходил. Познакомила меня с начальником станции и, видимо, с начальником договорились, чтобы он меня отправил до передовой. Начальник станции мне велел подождать немного, а пассажирский поезд ушёл назад. И вот через несколько времени начальник станции пригласил меня и посадил на отдельный паровоз. Отдельный паровоз меня повёз. Я уже вижу наши тылы, он ещё везёт вперёд. Потом сразу затормозил, машинист кричит: "Прыгай!" я быстро спрыгнул, паровоз дал задний и пошёл. Противник открыл по нему артиллерийский огонь, но немного опоздал, паровоз ушёл благополучно. Я быстро свалился в кювет и тоже в меня не попало. Ежели бы меня убили, то я бы пропал без вести, то есть нигде ещё в списках не значился. Артобстрел кончился, я быстро побежал в свои тылы, каких - нибудь минут 20, я уже был у своих однополчан. Старшина оседлал двух лошадей и мы вместе со старшиной поехали на передовую, где я в землянке встретился и познакомился с командиром батареи с капитаном Алёшей. Также обошли всех товарищей. Очень все были довольны, что я вернулся в свою часть, и я тоже был рад, что вернулся к своим товарищам по оружию. После встречи с товарищами я пошёл в штаб полка, все удивились в том, что у меня из госпиталя командировочное удостоверение и железнодорожный билет взят в город Ковель, который ещё был под немцем. И вот в одно время вскоре, как я прибыл в полк, командир полка собрал весь командный состав на собрание, то есть полк готовился в наступление и прочитал моё командировочное удостоверение и проездной билет. "Вот, - говорит, видите лейтенант Запивахин все документы взял в Ковель. Как,- говорит, возьмём Ковель?" Все присутствующие командиры в один голос ответили: "Возьмём!" И дня через три наши войска, в том числе наш полк пошли в наступление на Ковель. Бои были за Ковель очень кровопролитные, тяжёлые, но радостные. Ковель был взят. За эти бои и за взятие города Ковель товарищ Сталин объявил участникам за Ковель Благодарность. Так же очень тяжело было форсировать реку Буг, а за рекой Буг Польское государство. То есть Россия была освобождена нашими советскими героями. В виду того, что Россия осталась в тылу, радости не было предела. За взятие город пограничный Нам Благодарность Сталин объявил. За эту честную благодарность Мы дружно дрались как один. И ведём бои в Польше. Ведём наступление в основном всё по железной дороге Киев - Варшава. Освобождаем польские деревни. Очень сильные были бои за город Люблин, где был убит командир орудия старший сержант Романов Николай Николаевич, который проживал город Казань. Так же был уже до этого раненый в бок, было перебито ребро. В Казани до войны работал бухгалтером обпита, мы его похоронили хорошо, даже сделали гроб. Похороны Романова мне до смерти не забыть. Я по сегодняшний день эти похороны всегда поминаю, потому что себя обвиняю за эти похороны, допущенную мной грубую ошибку. Вот в чём я себя обвиняю. Когда мы спустили в могилу гроб Коли, смотрим, нам на плащ палатке несут убитого товарища и попросили меня, как командира, их бойца положить на Колин гроб. Я держал речь про нашего командира Романова Николая Николаевича как истребителя танков, как героя, который в то время уже имел правительственные награды. А того бойца не помянул, которого положили в могилу вместе с Николаем. Когда уже зарыли могилу. Я догадался, что поимел ошибку, но уже было поздно. Вот за всё это я как вспомню и сейчас всё переживаю. Теперь ведём наступление по Польше. 15 сентября 1944 года в Польше вели бои за один какой - то населённый пункт. Бои были тяжёлые и вот в этом бою ранили командира орудия старшего сержанта Чепурнова Василия Петровича. Я был в боевых порядках пехоты. Чепурнов В. П. прибежал ко мне весь в крови руки, лицо, поймал меня, давай целовать, всего меня вымарал в крови. Я его уговариваю: "Беги скорее в тыл, а то ещё добьют и зачем, - я говорю, прибежал сюда", он со слезами говорит: "Не могу, - говорит, уйти с фронта не попрощаться с Вами". И вот я его проводил и с тех пор я его не видал. Место жительства его Новосибирск, работал до войны в пожарной охране. Ведём бои очень тяжёлые за город Прагу, это пригород Варшавы, на реке Висла. По ту сторону реки Висла город Варшава, по эту сторону Вислы пригород Варшавы город Прага. В одном бою противник нас задержал и нам приказали принять оборону. Тут какая-то была деревня. Мы начали окапываться, сделали ровики, траншеи по грудь человека и также соорудили, на всякий случай, блиндаж. Дней через несколько снова начался бой, немцы пошли в контратаку. Ну наш полк и наш батальон, с которым мой взвод воевал атаку немцев отбил. Немцы перешли в оборону, но начали по нашей обороне вести артиллерийский и пулемётный огонь. Дело было вечером, начало темнеть, и противник вёл огонь из винтовок и пулемёта по нашей батарее. Видать как летят трассирующие пули. Мы с командиром орудия стояли в ровике около блиндажа. И вот пули полетели прямо на нас, я приклонился, только начал выпрямляться, мой командир орудия повалился, я его поспел поймать руками. Держу его и говорю: "Что ранили?" Он мне поспел ответить в трёх словах: "Товарищ лейтенант, убили" и сразу у меня на руках помер. Пуля ему попала прямо в сердце, и он всё -таки поспел сказать три слова: "Товарищ лейтенант, убили". Так погиб мой боевой смелый командир орудия в звании старшина Белоногов Илья Васильевич. Я его положил в траншею, накрыл плащ палаткой. Так он около нас в траншее ночевал, а утром рано мои бойцы его отнесли и похоронили без гроба. Я на похоронах не участвовал, в виду того, что рано днём опять начались сильные бои. Всё это получилось 25 сентября 1944 года. Очень тяжёлые бои были 4-го октября 1944 года. Мой взвод 45 мм пушек почти в упор из пушек расстреливали друг друга. Немецкие пушки стояли от нас метров 100 -120. У нас был небольшой блиндаж. Я находился у одного орудия. Дам команду, снарядов по 10 выстрелим. И немец то же самое обстреливал нас. Но его пушки стояли против нас тоже малокалиберные. Когда он откроет огонь, мы прятались в свой блиндаж. Но вдруг он отколь - то нас начал обстреливать крупнокалиберной батареей. Одним снарядом попал прямым попаданием в наш блиндаж и нас весь расчёт завалило. Наводчик Ступаку Саше оборвало обе ноги ниже колен, а остальных из расчёта я не заметил потому что мы были завалены землёй. Через некоторое время прибыли артиллеристы 76 мм пушек, раскопали и меня вытащили первого и сразу отнесли в тыл за домики. Но немцы всё - таки отступали. Мы знали, что они к ночи отступят. И я передки, чтобы сразу преследовать немцев. И вот только меня уложили за один дом, прибыли передки. Вообщем, я тоже был тяжело ранен в левую ногу. У одного орудия был ездовым Ступак, то есть отец того наводчика Ступака Саши, которому ранило обе ноги. Отец Ступак подбежал ко мне, я ему быстро сообщил, что Саша тяжело ранен: "Беги скорее туда, может застанешь живого и быстро вези его прямо на передках в тыл". Только он убежал, противник опять по нам открыл ураганный огонь. Мне и коням за домом ничего не повредило. Как кончилась перестрелка, меня быстро положили на передки и отправили в тыл. Но я после время не знаю остались или нет отец с сыном Ступаки живыми. Я тоже ранен и контужен был тяжело. И меня быстро отправили в госпиталь город Тула. Я в нём пролечился 6 месяцев. 3 месяца лежал в гипсе в корсете. Через шесть месяце кончилась война, и я домой приехал инвалидом в день победы. Вот на этом кончились мои боевые походы. Эх война, война, война Какая ты зараза Пятый раз ранят меня Осколком от снаряда.
15