Врубель. Божий дар или наказание»

Введение

Как поразительна неповторимость биографии каждого творца! Их оригинальность видения мира, их безотчетная преданность своей теме и, главное, их борьба за свои приверженности с причудами рока каждый раз заставляют изумляться невероятным хитросплетениям бытия, преградам и козням, расставляемым перед художниками, и как, вопреки всем этим препонам, живописец все же создает свои полотна, в которых с единственной и потрясающей ясностью выражает свою душу, свои привязанности, любовь.
Художник, как бы преломив сквозь сердце свет своего времени, выражает век, в котором ему довелось родиться и творить. Часто эти связи живописца с окружающей его сферой очень неоднозначны, а характер таланта и картины, создаваемые им, сложны и никак впрямую не выражают будни бытия; но при прохождении достаточного времени, а чаще всего уже после кончины художника, со всей грандиозностью предстают величие его творческого искания, неповторимость и несметное богатство духовного мира, который он оставил людям. И только тогда можно уверенно понять всю силу того страстного влечения к красоте и правде, к раскрытию единственной и никем еще не рассказанной темы, которая владела им всю жизнь, озаряя судьбу. Как бы коротка ни была биография того или иного крупного живописца, но полотна, оставленные им, позволяют узнавать его не похожий ни на кого лик. Мы невольно ощущаем скрытую от нас внутреннюю напряженную работу художника, и чем больше талант, чем неповторимей и ярче горит звезда его дара, тем острее и отчетливее мы чувствуем неодолимую, притягательную мощь творческой устремленности живописца, отдавшего всего себя выражению своей мечты о прекрасном. Таким был Михаил Александрович Врубель.
Этот человек восхищает меня. Восхищает тем, что, несмотря на свой недуг, он продолжал творить то прекрасное, что мы называем высоким словом Искусство. Такие художники как он, словно огоньки, вспыхивают в ночи, в разное время, но одинаково ярко, вспыхивают и гаснут. Но их свет, сияние их творчества – их произведения продолжают светить нам. Я восхищаюсь его стремлением и упорством, желанием творить: ослепший и обезумевший, он все же творит без перерыва, словно не имеет права на отдых, словно пытается донести до нас что-то невыразимо важное, то, что сжигает его изнутри.






























Врубель. Божий дар или наказание

«И странный Врубель вспоминается. Демон, производящий впечатление педанта! Мне кажется, что талант Врубеля был так грандиозен, что ему было тесно в его тщедушном теле. И Врубель погиб от разлада духа и тела».

Ф. Шаляпин

Жизнь жестока, за все ее дары приходится платить и порой довольно высокую цену. Гений Врубеля требовал платы. И этой платой было душевное состояние самого художника.
Живописец-монументалист, художник театра, скульптор, график, иллюстратор, представитель романтического направления русского модерна, М.А. Врубель родился 5 (17) марта 1856 года в Омске. Его отец, Александр Михайлович, в прошлом строевой офицер, участник Крымской войны и боевых действий на Кавказе, был военным юристом, семья часто переезжала из города в город: Омск, Астрахань, Петербург, Саратов, Одесса и снова Петербург, где прошли детские годы Врубеля. У будущего художника не было родного гнезда и связанных с ним воспоминаний. Мать художника, Анна Григорьевна, урожденная Басаргина, родственница известного декабриста, родила четырех детей и умерла, когда маленькому Мише было всего три года. Спустя 4 года его отец вновь женился - на Е.X. Вессель. Она была пианисткой, так будущий художник близко познакомился с классической музыкой. Отношения с мачехой у Михаила сложились неплохие - она оказалась доброй и любящей, детство мальчика было счастливым.
Его художественные способности проявились очень рано. Уже с 5 лет он увлеченно занимался в рисовальной школе. Девяти лет от роду он по памяти копировал Микеланджело. Во время проживания в Петербурге, в 1864 и 1868-1869 г.г. отец водил мальчика на занятия в школу Общества поощрения художеств. В 1870 г. семья Врубеля переехала в Одессу, там Михаил в 1874 году окончил с золотой медалью знаменитую Ришельевскую гимназию, где серьезно изучал литературу, историю, французский, немецкий, латинский языки, посещал рисовальную школу Общества изящных искусств. Его отец считал это полезным для общего развития, но на будущее сына смотрел с точки зрения "положительных взглядов" - непременным условием выбора профессии была "польза для общества". Поэтому, после очередного приезда семьи в Петербург, М. Врубель в 1874 году поступил на юридический факультет Петербургского университета. Учась на юриста, он к юриспруденции был равнодушен, но не оставил мечты стать художником - много читал, посещал выставки, занимался в вечерних классах Академии художеств. Именно в университетские годы, часто бывая в Эрмитаже, завязав знакомства с художниками, он стал много рисовать сам и осознал своё настоящее призвание.
В 1879 г. Врубель с золотой медалью окончил университет, но юристом так и не стал. К этому времени будущий художник уже твердо решил посвятить себя искусству. Он с грехом пополам отбыл воинскую повинность и уже в 1880 году поступил в Академию художеств, где занимался в классе известного педагога Павла Чистякова. В Академии Врубель работал много и серьезно. "Ты представить себе не можешь, - пишет он сестре в 1883 г. - до чего я погружен всем своим существом в искусство: никакая посторонняя искусству мысль или желание не укладываются, не прививаются. Я до того был занят работою, что чуть не вошел в Академии в пословицу. Если не работал, то думал о работе". Собственные произведения П.П. Чистякова немногочисленны и малоизвестны. Но как педагог он сыграл огромную роль. Став учеником Чистякова, Врубель так натренировал свой глаз, что различал "грани" не только в строении человеческого тела или головы, но и там, где она почти неуловима, например, в скомканной ткани, цветочном лепестке. Можно видеть, как он это сделал, на примере "Натурщицы в обстановке Ренессанса" (1883)(см. прилож. 1), которая свидетельствует об умении художника передать разнообразие материальных форм и богатство оттенков цвета. Уже в Академии Врубеля начинают интересовать темы общечеловеческие, философские, его влекут личности сильные, мятежные, часто - трагические. Не случайно первая картина Врубеля связана с трагедией Шекспира: это "Гамлет и Офелия" (1884, ГРМ) (см. прилож. 2). Чистяков разглядел необыкновенную одаренность ученика и выделял его среди других. Поэтому, когда к Чистякову обратился его старый друг профессор А.В. Прахов с просьбой рекомендовать кого-либо из способных студентов для реставрации древних фресок в храме Кирилловского монастыря (XII в) под Киевом, Чистяков без колебаний представил ему Врубеля со словами: "Лучшего, более талантливого для выполнения твоего заказа я никого не могу рекомендовать". Весной 1884 года, не успев окончить Академию, Врубель отправился в Киев, где началась его самостоятельная художественная жизнь.
С 1884 года в течение шести лет М. Врубель жил в Киеве, где работал над эскизами росписей Кирилловской церкви; изучал византийскую иконопись, выполнил самостоятельно ряд монументальных композиций. Но летом 1884 года художник остался в чужом городе без всяких средств. Пришлось даже пойти в гувернеры. Рассказывают, что однажды летним днем 1884 года, зайдя в киевский ресторанчик, Врубель не смог расплатиться за обед, заявив официанту: "Денег у меня нет, а вот извольте предложить хозяину эту акварель". Хозяин, даже не взглянув на рисунок, поднял скандал. На шум вышла его дочь, взяла в руки "странную" картинку.
- Ничего нельзя понять, - пожала плечами она. - Но... красиво. Вы художник? Ладно, идите.
Тот обед 28-летнего Врубеля стоил всего два рубля. Но с какой радостью ему вернули акварель, когда он принес долг. Между тем, то был этюд к "Восточной сказке", которая вот уже сто лет украшает Русский музей.
В ноябре 1884 года Врубель на время оставляет работы для поездки в Венецию, где он пробыл до мая 1885 г. Там он изучал творчество мастеров XV в, написал четыре иконы для иконостаса Кирилловской церкви ("Св. Афанасий" (см. прилож. 3), "Богоматерь с младенцем"(см. прилож. 4), "Сошествие Св. Духа" (см. прилож. 5) и др.). Лучшее из этих произведений - икона "Богоматерь" (1885, Гос. музей русского искусств, Киев) - нежный и вместе с тем печальный образ матери, предчувствующей трагическую участь сына. Богоматерь держит младенца на руках, но не склоняется к нему, а сидит выпрямившись и смотрит перед собой печальным вещим взором. Прообразом для лика Богоматери послужило лицо Эмилии Львовны Праховой - жены профессора А.В. Прахова, в которую Врубель был тайно влюблен.
Вернувшись в Киев из Венеции, Врубель метался. Эта поездка была предпринята для написания заказанных иконописных образов – Христа, богоматери и святых Кирилла и Афанасия. Врубель провел там около полугода. Венеция много дала Врубелю и стала важной вехой в его творческом развитии. И все же он нетерпеливо ждал возвращения на Родину. Но вернувшись он словно не находил себе места - то принимал решение уехать из Киева (и действительно на несколько месяцев уезжал в Одессу), то возвращался опять. Он бурно увлекался какой-то заезжей танцовщицей, много пил, жил неустроенно, лихорадочно, а к тому же и жестоко бедствовал, отношения же с Праховым стали более холодными и далекими. Нет прямых свидетельств душевного состояния художника в то время, но очевидно, что он переживал не только денежный кризис. В конце концов, он продолжает реставрационные работы, а в 1887 г. ему поручается исполнение фресок и для Владимирского собора по эскизам, сделанным им частью еще ранее. В том же году стал заниматься скульптурой и создал и в этой области замечательные произведения. В Киеве Врубель создает картины "Восточная сказка" (см. прилож. 6) и "Девочка на фоне персидского ковра" (см. прилож. 7), а также первые варианты "Демона".
Врубель написал на стенах Кирилловской церкви несколько фигур ангелов, голову Христа, голову Моисея и две самостоятельные композиции - "Сошествие святого духа" и "Оплакивание" (см. прилож. 8). Всего им выполнены работы по обновлению 150 фрагментов древних фресок и созданы четыре новые композиции на месте утраченных. В своих работах он попытался модернизировать византийскую эстетику, внеся в них элементы современного мироощущения, что было трудно назвать традиционно религиозным. По словам Нестерова, Врубель "витал в своих видениях, грезах, а эти грезы, посещая его, не оставались его гостями долго, уступая свое место новым мечтам, новым образам, невиданным, нежданным, негаданным, прекрасным видениям жизни и фантазии чудесного художника "нездешних стран". Как бы то ни было, его иконописные "дерзания" вызвали недоумение. Врубель вложил в свои эскизы такую философскую глубину, что был обвинен в нарушении канонов церкви и в 1889 году отстранен от работ. Лишь после его смерти церковь признала, что врубелевские эскизы соборных росписей так же ценны, как и библейские этюды Александра Иванова. В те же дни, изгнанный из Владимирского собора, вчитываясь в строки Лермонтова, Врубель ощущает в себе "дух изгнания". И он везет в Москву, навстречу судьбе, образ "Демона", который станет символом его жизни.
Покидая Киев, Врубель все еще оставался таким же неизвестным широкой публике, каким был по приезде. А между тем он создал за это время шедевры. Все изменилось, когда Врубель переехал в Москву.
Переселение в Москву было внезапным, почти случайным. Осенью 1889 г. Врубель поехал в Казань навестить заболевшего отца и на обратном пути остановился в Москве - всего на несколько дней, как тогда ему казалось. Но Москва его затянула и навсегда оторвала от Киева. Непонятый в провинции - в Одессе, Киеве, Полтаве - Михаил Врубель надеялся, что в Москве будет по-другому. Так и было поначалу. Блестяще образованный, всегда со вкусом одетый, Врубель был принят везде. Через посредство В. Серова Врубель знакомится с известным меценатом Саввой Ивановичем Мамонтовым. В 1890 г., через год после приезда Врубеля в Москву, будет написан "Демон Сидящий" (см. прилож. 9). И только один человек сразу поймет, откуда взялся этот образ. Художник Константин Коровин как то встретил Михаила Врубеля, еще в его украинский период, в усадьбе под Полтавой, где тот жил летом в гувернерах. И был очарован его породистым лицом, тонкими крепкими руками, тем, как он держится, как ест, как легко и ловко ездит верхом... А затем, во время купания, заметив большие белые шрамы на груди Врубеля, в ответ на свой вопрос, услыхал: "Я любил женщину и сильно страдал. И когда резал себя ножом, страдания уменьшались". Позже он понял главное страдание этого человека. "Я художник, - сказал Врубель, - но я никому не нужен. Никто не понимает, что я делаю, но... Я так хочу!"
Центральным произведением, квинтэссенцией его творчества, стала трилогия "Демон" - сидящий, летящий и поверженный (см. прилож. 9, 10, 11). В знаменитой картине "Демон сидящий" (1890, ГТГ) Врубель пишет "молодую, уныло-задумчивую фигуру" среди фантастического лилово-терракотового ландшафта, кристаллических, драгоценных цветов. Лиловое небо в картине написано тем загадочным цветом, который был так любим в "эпоху угасания", как называли конец XIX века. Могучее прекрасное тело словно не умещается в раме, заломлены руки, трогательно прекрасно лицо, в глазах нечеловеческая скорбь. "Демон" Врубеля - соединение противоречий: красоты, величия, силы и в то же время скованности, беспомощности, тоски; его окружает прекрасный, но окаменевший, холодный мир. В работе над темой Демона наиболее полно воплотилось его тревожное и драматическое восприятие мира. Этому способствовала и художественная манера Врубеля, в которой резкий, ломающийся штрих, совмещение нескольких планов в изображении предмета, расчленение объема на множество пересекающихся граней и плоскостей, мозаичный мазок стали средством пластического выражения. В символической форме Врубель выдвигает свой идеал героической личности-бунтаря, трагически ощущающего свое одиночество.
В Москве в 1891 году Врубель сблизился с кружком художников и музыкантов, собравшихся вокруг Саввы Мамонтова, прежде всего с В.А. Серовым, К.А. Коровиным, В.Д. Поленовым. Врубель жил в доме Мамонтова и работал как скульптор, дизайнер, монументалист, театральный декоратор, создав огромное число произведений («Голова тигра», «Печь-лежанка», «Печь», «Ваза», «Египтянка», «Весна», «Лель») (см. прилож. 12-18). Савва Мамонтов отдал в полное распоряжение Врубеля одну из лучших своих мастерских. А уже через неделю, потрясенный, сообщил Коровину: "Вы видели, что он пишет? Я ничего подобного не видел никогда. Жуть берет!"
Художник создает в своих работах некий фантастический мир, наполненный ирреальными существами. В 1890 году он показал своего "Демона сидящего", задуманного еще в Киеве. Эта картина стала символом наступающей эпохи - эпохи символизма и религиозного реформаторства. Мамонтов был в ужасе. Валентин Серов (ставший с годами другом Врубеля и добившийся места для его картин в Третьяковке), заглянувший в мастерскую Врубеля, откровенно признался: "Я этого не понимаю". Наконец, сам Третьяков, поспешивший к живописцу, о котором говорили во всех салонах, увидев его работы, только развел руками. Всех поразил и... оттолкнул мистический колорит его вещей: "Воскресение" (см. прилож. 19), "Надгробный плач" (см. прилож. 20), "Ангел с кадилом и свечой..." (см. прилож. 21). А ужаснул невиданный дотоле образ "Демона", грозного ангела с израненной человеческой душой, сидящего посреди чуждого ему мира, страдающего от людского несовершенства. "То был сам Врубель, вызывавший огромную зависть своим гениальным талантом, - вспоминал К. Коровин. - Я не знаю другого художника, который при жизни был бы так злобно гоним". "Демон сидящий" был представлен московской художественной элите в январе 1891 г. и встречен холодным молчанием. На что Врубель заявил: «Ваше отрицание дает мне веру в себя!»
В 1891 году Врубелю предложили сделать иллюстрации к собранию сочинений Лермонтова, издаваемому под редакцией Кончаловского фирмой Кушнерева. И он с великой радостью согласился, так как мог вернуться к образу Демона. В течение многих лет Врубеля влекло к нему: Демон был для него не однозначной аллегорией, а целым миром сложных переживаний. Закончив картину "Демон сидящий", он принялся за иллюстрации к Лермонтову. Вообще Лермонтовский цикл, в особенности иллюстрации к "Демону", можно считать вершиной мастерства Врубеля-графика. С тех пор "Демона" уже никто не пытался иллюстрировать: слишком он сросся в нашем представлении с Демоном Врубеля - другого мы, пожалуй, не приняли бы. Только Врубель нашел ему равновеликое выражение в своих иллюстрациях. У Лермонтова Демон, хотя и страдающий, все же «царь познанья и свободы». У Врубеля он не царственен – в нем больше тоски и тревоги, чем гордости и величия. Это и сказалось в иллюстрациях к поэме Лермонтова. Здесь Врубелю больше всего удался ожесточенный, скорбный, одинокий лик на фоне горных вершин. Менее удался Демон в сценах искушения Тамары, где он торжествует свою победу, - тут в его облике появляется привкус театральности. Демона-победителя Врубель не видел своим внутренним оком, не чувствовал его в себе.
Но даже эта оперность героя не может испортить впечатления от листов «Демон в келье Тамары», настолько они полны экспрессии и прекрасны как произведения графического искусства. Очень сложно отдать предпочтение одному из вариантов. Первый – «Не плачь, дитя, не плачь напрасно» (см. прилож. 22) – Демон нашептывает Тамаре искусительные речи, она в смятении закрывает лицо. Обе фигуры – на фоне великолепного узора восточных ковров. Второй лист – Тамара с мольбой и доверием обращается к тронувшему ее сердце: «Клянися мне от злых стяжаний отречься ныне дай обет».
Далее художник рисует Тамару в гробу. Здесь два варианта; оба превосходны, но лучший, пожалуй, тот, что более эскизен и изображает только голову покоящейся (см. прилож. 23). Совершенно созвучие со строками Лермонтова о выражении таинственности покоя, каким овеяно это ясное и непроницаемое лицо, само пластическое мастерство Врубеля кажется чем-то непостижимым.
И снова поражает универсальность дара Врубеля. В рисунке «Несется конь быстрее лани» (см. прилож. 24), иллюстрирующий то место поэмы, где конь скачет с убитым всадником – женихом Тамары, погибшим от пули осетина. Как захватывающе передан стремительный полет коня! Врубель до этого никогда не рисовал лошадей, но, судя по этому рисунку, можно подумать, что он всю жизнь изучал огневые стати карабахских скакунов. Конь его мощен, тяжел, но мчится, не касаясь копытами земли; резкие черные пунктирно-отрывистые штрихи подчеркивают динамику бешеной скачки.
Помимо "Демона", Врубель выполнил несколько иллюстраций к "Герою нашего времени" (см. прилож. 25), к поэме "Измаил бей" и отдельным стихотворениям.
В 1891-1892 художник живет в Италии, куда едет вместе с семьей С.И. Мамонтова. В Москве начинается период его наиболее плодовитой работы. Художник получает ряд заказов на декоративные панно. Одно из них - "Венеция" (1893, ГРМ) (см. прилож. 26) - создано по впечатлениям от поездки в Италию. Он активный участник Мамонтовского кружка, успешно работает в области театрально-декорационного искусства в частной опере С.И. Мамонтова, где сближается с Н.А. Римским-Корсаковым и принимает участие в оформлении опер "Царская невеста" и "Сказка о царе Салтане" ("Морская царевна", "Тридцать три богатыря" и др.) (см. прилож.27, 28). Занимается архитектурными проектами, из которых был осуществлен лишь один - пристройка к дому Мамонтова в Москве. Пишет портреты С.И. Мамонтова (1897, ГТГ) (см. прилож.29) и К.Д. Арцыбушева (1897, ГТГ) (см. прилож. 30), заканчивает "Демона". В 1899-1900 годах возглавляет керамическую мастерскую в Абрамцеве и исполняет скульптуры для майолик (Снегурочка, Лель, Волхов, Садко, Купава и др.)
Но Врубелю хотелось создать нечто патетическое и грандиозное, способное потрясти умы и сердца. Он колебался – написать демона летящим или падшим. Сначала остановился на первом: сохранился большой неоконченный холст «Летящий Демон». Закрывая небосвод, дух изгнания парит на тускло-серебристых крыльях над пропастями и кручами земли. Он надвигается, близится, лицо дано крупно и более всего закончено. Но какое холодное, мрачное и неумолимое лицо! Как оно изменилось по сравнению с «Сидящим Демоном».
Такой Демон летел навстречу катастрофе, гибели. Идея «поверженного» возникла как бы сама собой, навязывалась сознанию художника.
"Демон поверженный" был скорбной вехой в биографии Врубеля. В течение 1901 года, пока шла лихорадочная работа над «Демоном» с созданием многих предварительных эскизов, поисками и переменами композиции, художник, казалось, был еще совершенно здоров, если не считать раздражительности, и ощущал огромный прилив сил. Однако здесь судьба нанесла Врубелю первый удар – испытания и физические, и душевные. 1 сентября у Врубеля родился первенец - прелестный мальчик, но с раздвоенной, «заячьей» верхней губкой. Это настолько поразило Врубеля, что вскоре наступает постепенное и неуклонное погружение психики художника в стихию его конечного «Демона».
В мае 1903 г. судьба нанесла ему еще один удар, когда по дороге на Украину у Врубеля умирает ребенок. Маленький Савва прожил на свете меньше двух лет. Однако он был еще жив, когда трагическая судьба настигла его отца. Уже в первые месяцы 1902 года жена художника, Надежда Ивановна Забела, а вскоре и окружающие стали замечать у Врубеля симптомы психического расстройства. В марте того же года В. Бехтерев обнаружил у него неизлечимую болезнь (сухотка спинного мозга), которая грозила сумасшествием. Прогнозы великого психиатра очень скоро сбылись.
Большинство случаев спинной сухотки (табес) проявляются через 16–25 лет после заражения. У больных отмечается снижение рефлексов, чувствительности, часто возникают “стреляющие” боли в ногах, появляется характерная шаткая походка. Особое место при этом заболевании принадлежит зрительным нарушениям. Поражение зрительного нерва катастрофически быстро приводит к полной слепоте. Нередко к спинной сухотке присоединяются симптомы прогрессивного паралича: резкое ослабление памяти, упорная бессонница, слабоумие или маниакальное состояние. Как правило, такие больные быстро погибают от присоединившихся инфекций или сопутствующих заболеваний.
Едва оправившись от первого приступа, несчастный отец, почувствовав себя ужасно, сам попросил отправить его в лечебницу. В это время «Демона» перевезли в Петербург на выставку, но, несмотря на это, Врубель каждый день с раннего утра переписывал ее. Были дни, когда «Демон» был страшен, и потом опять в нем появлялись глубокая грусть и новая красота, он как зеркало отражал душевное состояние художника, его мучения и страхи. Но, несмотря на недуг, способность к творчеству не покидала Врубеля.
С тех пор болезнь Врубеля связывается с его «Поверженным Демоном». Демон владел им больше, чем он – Демоном. Демон не был причиной болезни художника, он был катализатором, ускорителем. Совпадение окончания картины с началом болезни вряд ли случайно. Последний бешеный всплеск энергии, последнее сверхусилие – и потом изнеможение, срыв.
«Демон поверженный» захватывает на столько своей живописью, сколько зримым воплощением трагедии художника: мы чувствуем – «здесь человек сгорел».
Впоследствии, оправляясь от болезни, да и во время болезни, Врубель сделал еще много замечательного, но к образу Демона больше никогда не возвращался.
В начале июля он почувствовал себя лучше и был помещен в частную лечебницу Ф.А.Усольцева в Петровском парке. Там произошло его последнее возвращение к жизни. Он стал есть и спать, прояснились мысли, стал много и с прежней увлеченностью рисовать – и через несколько месяцев вышел из лечебницы здоровым человеком.
Это и в самом деле походило на воскрешение. Нужно было обладать такими огромными духовными ресурсами, чтобы после двух с лишним лет пребывания во мраке и уже почти в пятидесятилетнем возрасте не только полностью восстановиться, но и еще усовершенствовать свои творческие силы. На это мог быть способен только гениальный, божественно одаренный человек. Но ни этот ли дар не дает Врубелю возможности навсегда покинуть клинику, не он ли сжигает художника изнутри? Гений Врубеля – и божий дар, и наказание. Он мучает его.
Но с Ф.А.Усольцевым Врубель расстался не надолго. Уже весной 1905 г. снова появились признаки болезненного перевозбуждения. За время пребывания вне лечебницы Михаил Александрович нарисовал два автопортрета – один акварелью, в интерьере своей комнаты, другой карандашом и углем – только одну голову (см. прилож. 31, 32). Голова высоко поднята, замкнутое суровое лицо. Лицо мужественного человека, собравшего все силы интеллекта и воли, но все же во взгляде мелькает затаенный ужас предчувствия. Автопортреты Врубеля - результат стремления во время своего «выздоровления» выразить мысли о себе самом, которые так волновали его. Порой они смещались, отклоняясь от действительности, и направлялись в область фантастических представлений, иллюзий, что происходило во время обострения болезни с осени 1903г. до лета 1904г.
На «Автопортрете с раковиной» (см. прилож. 31) он изобразил себя крупным планом в интерьере той же гостиной, где писал большой холст «После концерта» (см. прилож. 33), но интерьер здесь дан шире: печь-камин в самой глубине, кресло-качалка, не раз изображенное художником во время рисования жены, рядом с Врубелем – перламутровая раковина, с которой он так много работал в этот последний светлый промежуток болезни. В работе нет ярких или насыщенных цветов, колорит холодноватый, сине-коричневый и перламутровый по общему тону; лишь в правой части композиции звучат несколько теплых пятен красноватого. Странно в этой работе лишь то, что в ней нет продуманного и найденного единого декоративного ритма, отдельные детали – качалка, ваза на шкафу, качалка и фарфоровая скульптура лебедя – это более похоже на обрывки декоративной мебели, неслаженные, не образующие цельности. И это явление вполне естественно: в этот момент художник был слишком занят своим душевным настроением, передачей выразительности бледного, тонкого лица провидящего будущее взгляда. Не было сил и времени попутно искать соответствующие пути декоративного решения произведения. Врубель очень следил за собой, постоянно помнил о своей болезни, и оттого казался строже. Эта строгость-настороженность и напряженность отразились в автопортретах. Вероятно, в последние месяцы перед приступом заболевания Врубель отдавал себе ясный отчет в нависшей над ним беде. Но он по-прежнему был полон самообладания, был уверенным Мастером и как бы в подтверждение этому положил рядом с собой раковину – свидетельство неугасимой зоркости и твердости руки. Много мучительного в этом автопортрете. Художник работал над ним с особенной интенсивностью, однако ни за что не хотел отдавать его на выставку, как ни настаивал Дягилев, «считая его вещью интимного характера». Может быть, боялся, что кто-то разглядит в бодром, собранном, элегантном облике Мастера – того, другого, «с невидящими глазами и с детским лепетом на губах», который изнутри его подстерегал и в которого вскоре суждено ему превратиться.
Все автопортреты Врубеля 1904-1905гг. отражают его психическое состояние и основные творческие стремления этих лет. В двух листах 1904г. видно быстрое духовное и физическое выздоровление больного в начале июня, когда он после тяжелейшего истощения и общего кризиса весенних месяцев внезапно, «будто по волшебству, возрождается – «воскресает». «Автопортрет» в графите и акварели с белилами – это воплощение кротости, смирения, грустной покорности перед недугом, но тут есть и тревога и искра надежды в глазах, зрачки и блики в которых нарисованы по-разному, ассиметрично, как бы в движении, развивающем выражение духовного состояния изображенного человека.
Второй «Автопортрет» 1904г., сделанный на грунтованной бумаге углем и сангиной, кажется, не несет в себе явного отражения недуга, потому его чаще всего и репродуцировали в различных изданиях. Самоощущение художника в этом листе совсем иное, чем в первом. Изменились не только характер изображения и техника, но изменилось и психологическое содержание: тихая кротость осталась, как и затаенная тревога, но появилось выражение пытливо-устремленной мысли.
Вероятно, оба эти автопортрета 1904г. были сделаны в одно время, один за другим, в конце мая – начале июня, когда состояние здоровья Врубеля внезапно улучшилось, не ревматической, а здоровой рукой. Но даже до этого - весной, в феврале-апреле, не смотря на слабость, от которой Михаила Александровича возили на коляске, он продолжал работать, больными от ревматизма руками рисовал без конца, почти не выпуская карандаш из рук.
Петербургский «Автопортрет»1905г. явился продолжением идеи выздоровления художника, поэтому он схож по духовной выразительности с предшествующими ему московскими листами.
Еще один «Автопортрет» 1905г. (см. прилож. 34) Врубеля открывает перед нами какое-то смутное размышление, может быть немного злое или, точнее, замутненное болезненными видениями, «голосами», которые преследовали и беспокоили художника с весны 1905г. Этот портрет выполнен широкими резкими штрихами черного карандаша и угля, без прежней точности и твердости руки. Здесь нет ни дендизма, ни душевной кротости, только видения, «голоса».
То, что рисовал или лепил Врубель, находясь в лечебнице, видели лишь его врачи, которые пытались понять хотя бы обрывки ярких образов, неудержимо мчавшихся в сознании художника. В такие моменты, на крайних ступенях возбуждения и спутанности, болезненного подъема чувства и мысли, когда телесные средства не поспевали за их несущимся вихрем, он покрывал стены своего домика никому не понятными фантастическими и, казалось, нелепыми линиями красками, лепил из глины чудовищно нелепые фигуры. К сожалению, многое из этого «больного» творчества уничтожил сам художник еще в процессе своей бешеной гонки за образами или во время относительного выздоровления.
В лечебнице Усольцева бывали у художника увлечения экспрессией вещей, как, например, серия «Бессонница». Листы этой серии неизменно потрясают нас. Мы видим, как Врубель в трудные для него ночи при слабом свете рисовал свою постель, смятые простыни, подушку, одеяло. Эти вещи обретали свой особый язык, своеобразную мимическую экспрессивность складок, форм; они обладают настолько сильной выразительностью переживаний больного, покинувшего свою постель, так говорят о его беде, измученности, нервной болезни, смятении и одиночестве, что кажется, этому небольшому карандашному рисунку («Кровать»1905г.) (см. прилож. 35) нет равных по очеловеченности вещей во всем русском искусстве.
Как только немного стихала болезнь – чрезмерное возбуждение и спутанность головокружительной быстроты идей (по выражению Ф.А.Усольцева) – прорывались на бумагу прежде скрытые образы: то голова пророка с глазами, полными тоски и мольбы, то ангел с кадильницей, с бесстрастным лицом, с взором, устремленным в неведомую даль.
Печальная заключительная страница жизни Врубеля открывается весной 1905 года, когда художник снова ощутил уже знакомые признаки приближения болезни. Теперь он воспринимал их на редкость сознательно. Собираясь вернуться в клинику, он, как вспоминала его сестра, «прощается с тем, что ему особенно близко и дорого». Он пригласил к себе перед отъездом друзей юности, а также своего любимого учителя Чистякова, отправился в сопровождении жены и вызванного им из Москвы Усольцева в Панаевский театр, где девять лет назад впервые увидел свою жену Забелу. Круг жизни замыкался. На следующее утро Усольцев увез Врубеля в свой санаторий. Но и там гений не покидал его. Врубель продолжал творить. Он рисовал портреты врачей и санитаров, но больше других он рисовал П.И.Карпова и Ф.А.Усольцева (см. прилож. 36). Портреты этих врачей отличаются наиболее сложной психологической содержательностью. Врубелю хотелось выразить то, что он знал, почувствовал, может быть предугадал или придумал в этих людях: в молодом враче-ученом Петре Ивановиче Карпове – внимательность, задумчивость и человеколюбие; замкнутую таинственность, душевную мучительную борьбу с самим собой Федора Арсеньевича Усольцева.
Здесь, в клинике, Врубель начал писать свое последнее, как оказалось, полотно – портрет В. Брюсова (1906, ГРМ) (см. прилож. 37). Но болезнь неотвратимо обострялась, в 1906 году художник ослеп и портрет остался незавершенным. Способность Врубеля понять и оценить непростые брюсовские стихи говорила о том, что интеллект его далеко не угас. Однако первое впечатление, произведенное им на Брюсова, было очень тяжелым. «Вошел неверной тяжелой походкой, как бы волоча ноги хилый больной человек, в грязной измятой рубашке. У него было красноватое лицо; глаза – как у хищной птицы; торчащие волосы вместо бороды. Первое впечатление: сумасшедший!»
Но далее Брюсова поразила способность художника преображаться до неузнаваемости во время работы. Едва рука Врубеля брала уголь или карандаш, она тут же приобретала необыкновенную уверенность и твердость. «Линии, проводимые им, были безошибочны. Творческая сила переживала в нем. Человек умирал, разрушался; гении – продолжал жить». Дар, которым был наделен Врубель, поддерживал его, давал ему силы продолжать жить, даже если художник хотел иного.
То же поражало и доктора Усольцева, каждый день наблюдавшего своего пациента. После смерти художника Усольцев писал: «Пока жив человек – он все дышит; пока дышал Врубель – он все творил».
Но как же мучительно и больно «дышал» этот человек. Трагически и в тоже время стойко Врубель переживает страшный удар: он мечтает о синеве неба, о красках весны, находясь при этом в дали от своих мечтаний – в мрачной и безжизненной больничной палате. И единственным его утешением оставалась музыка.
Там в санатории художник продолжал работать. Еще до портрета Брюсова Врубель работал над «Видением Иезекииля» (см. прилож. 38) (библейская легенда была первоисточником и для пушкинского «Пророка», иллюстрацию к которому Врубель сделал еще в 1898 году). Здесь фигура ангела и профиль Иезекииля, взирающего на него снизу, едва различимы в хаотическом нагромождении линий, штрихов и пятен. Художник в это время почти ослеп. Но, не смотря на это обстоятельство можно разглядеть лицо ангела и его поднятые руки. Глубокое, пронзительное сострадание в его взоре – всечеловеческое сострадание. Этот из последних сил сделанный рукой полубезумного и полуслепого мастера набросок потрясает и трогает необыкновенно.
Врубель не дошел до полного развития болезни, до распада личности. Он убил себя умышленной простудой, за которой последовали воспаление легких и скоротечная чахотка. Он умер в 1910 году в возрасте пятидесяти четырех лет. Накануне своей смерти он сказал ухаживающему за ним санитару: «Николай, довольно уже мне лежать здесь – поедем в Академию». И на следующий день его действительно отвезли в Академию, но только в гробу. Врубель, возможно, почувствовал приближающуюся смерть. Смерть была для Врубеля не избавлением от болезни, а спасением от его дара, гения, его наказания. Дар давал ему силы жить и в тоже время отнимал их, заставляя художника страдать, переносить неимоверные муки. Его тело было лишь оболочкой, в котором существовало сразу два сознания – сознание самого Врубеля и сознание Демона, терзающего душу художника. Дар Врубеля, его гений – это его Демоны и Пророки. Они были исповедью Врубеля, созданиями, в которых он сжигал и все-таки сжег себя дотла.
В последние годы его томило сознание какой-то вины, вины всей жизни, которую надлежало искупить. Во время болезни раскаяние принимало и болезненные формы – он простаивал на ногах целыми ночами, как бы исполняя наложенную епитимью, хотел покарать себя, отказываясь от пищи. Винил художник себя в том, что он связал свое творчество с «духом тьмы», «продал душу дьяволу», так считала молва. В действительности «состав вины», им смутно чувствуемой, был сложнее. Врубель сознавал себя недостойным пророком, который, получив великий дар, отклонился от великой миссии, корил себя в своем пристрастии к «духу отрицанья и сомненья».
Он умер в Петербурге, 1 (14) апреля 1910-го в больнице для душевнобольных доктора Бари, умер от воспаления легких. Хоронили Врубеля на Новодевичьем кладбище. Вдохновенную речь на похоронах произнес А. Блок, назвав художника "вестником иных миров". А. Блок над могилой Врубеля сказал: "Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим".
Врубеля уже совершенно не интересовали ни хвалебные панегирики, ни суетные проклятия. Он выглядел в гробу неожиданно помолодевшим и умиротворенным, словно освободившимся от тягостных оков недуга – от своего тернового венца, от смущающих душу сомнений и вечных поисков своего Демона. Кто знает, может быть, душа художника наконец нашла то, что искала?
М.А. Врубель отличался редкой многогранностью дарования. Он известен как мастер монументальных росписей, картин, театральных декораций, как график, скульптор и даже архитектор. В какой бы области ни работал художник, он создавал первоклассные произведения. "Врубель, - пишет Головин, - идеально выражал свою мысль. Есть какая-то безошибочность во всем, что он сделал". "Что за бедствие вся жизнь этого многострадальца, - вспоминал И.Е. Репин, - и какие есть перлы его гениального таланта". Жизнь и творчество Михаила Врубеля стали легендой еще при жизни. Необычная таинственность его произведений, пронизанных то щемящей грустью, то мрачным величием, то редким трагизмом, давала повод к рождению множества слухов и домыслов, какими невольно обрастает жизнь всякого выдающегося человека. Ведь миры, рожденные творческой фантазией художника, стали откровением эпохи, значение духовного наследия которой выходит далеко за ее временные рамки. Подлинная стихия Врубеля – молчание, тишина, которую, кажется, можно слышать. В молчание погружен его мир. Он изображает моменты неизреченные, чувства, которые не умещаются в слова. Молчаливый поединок сердец, взглядов, глубокое раздумье, безмолвное духовное общение. Мгновения замершего действия, времени, остановленного на том пределе, когда слова не нужны и бессильны, избрал Врубель
для своих картин.
Он был не столько аналитиком, сколько синтетиком, стремился собрать воедино красочные гармонии, подчинить их главному тону, и потому в каждой его картине так ясно выступают цветовые доминанты, все оттенки полутонов и валеры ложатся на их основу.
Врубелю была незнакома та трепетная система накладывания мелких мазков, которой следовали импрессионисты. Свое особенное видение мира он претворил в глубоко своеобразный живописный стиль. Его живопись складывается из энергичных широких мазков кристаллической формы; их наслоения помогали ему дать представление о скрытой внутренней жизни материи. В картинах Врубеля каждое свободное и как бы небрежно брошенное пятно поставлено на свое место, вплетается в плоскостной узор и вместе с тем, строит форму, создает объем. В лучших из своих декоративных холстов он избегает той плоскостности, которая была свойственна декоративистам эпохи "модерна". Не ставя своей задачей добиться отшлифованной точности объема, к какой стремился Сезанн, Врубель сохранял в своих картинах больше трепетного движения, изменчивости и зыбкости форм, которые выражают всю полноту его восприятия мира. Хотя Врубель происходил из польской семьи, он был по воспитанию и художественным вкусам чисто русским художником. В лице Врубеля мы находим достойного продолжателя монументального искусства, начало которому положили еще древние русские мастера и которое в середине 19 века стремился возродить Александр Иванов. Врубелю чужда была успокоенность, созерцательность, самовлюбленность, эстетизм, который наложил отпечаток на многие замечательные произведения его западных современников. Образы Врубеля всегда зовут вперед, пробуждают потребность в творческом переустройстве мира, поднимают веру в величие человека.
Искусство Врубеля было служением высокой идее, его художественное
воображение - настоящим пророческим даром. Его даром и его наказанием. Верный своему призванию, Врубель оставался верен заветам лучших русских мыслителей, поэтов и художников. Единственный в русской живописи, он дал новую жизнь великим поэтическим символам, берущим начало в народном эпосе, у Шекспира, Гете, Лермонтова, Пушкина – они стали другими, но по духу, по строю чувств не мельче своих прообразов. Токами высокого духовного напряжения пронизан мир Врубеля – и в этом тайна его монументальности и залог долговечности.
Все творчество Врубеля пронизано поисками новой духовности, истоки которой он видел в самых глубоких источниках христианского искусства. Поэтому живопись Врубеля, хронологически относящаяся к периоду Модерна, бесконечно сложнее, чем «стиль модерн». Стиль Врубеля это не стиль его эпохи, а нечто особенное. Как и все гениально одаренные, но, вероятно, не до конца раскрывшиеся в этом мире художники, Врубель глубже других проникал в прошлое и дальше заглядывал в будущее. Истинно пророческими оказались его картины на тему лермонтовской поэмы. Демон, дух изгнания, дух сомнений стал и его судьбой в искусстве. Но Демон для Врубеля оказался неуловим странное существо с огромными глазами, напоминающее автопортрет, тщетно пыталось обрести материальную форму. М. Волошин писал в 1908 г.: «Нечто общее есть между безумием Ницше и безумием Врубеля, в этом пребывании тела здесь на земле, в то время как гениальный дух уже покинул его, в этой страшной полусмерти, которая отмечает избранных». И Врубель действительно закончил жизнь в психиатрической больнице. Многие годы после его смерти было модным работать «под Врубеля». «По Врубелю» писались панно и театральные декорации, расписывалась майолика, делались костюмы и вышивки. Его манере успешно подражали, но стиль этого художника остался уникальным и неповторимым. Врубель привнес в русское искусство новые, мало свойственные ему ранее, возможности пластической деформации ради выражения мира ирреальных, сверхчувственных образов. Недаром в 1906 г. В Париже, на устроенной С. Дягилевым выставке, в зале, целиком отведенном картинам Врубеля, часами простаивал молодой П. Пикассо. Пытаясь осмыслить трагедию Врубеля, глава мирискусников А. Бенуа, утверждал, что, постоянно возвращаясь к Демону, художник лишь «выдавал тайну своей миссии. Он сам был демон, падший прекрасный ангел, для которого мир был бесконечной радостью и бесконечным мучением».
После смерти Врубеля поэт А. Блок написал: «Для мира остались дивные краски и причудливые чертежи, похищенные у вечности... но более важен факт, что творческая энергия была затрачена, молния сверкнула... Тех миров, которые видел он, мы еще не видели... Врубель пришел с лицом безумным, но блаженным. Он вестник; весть его о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото древнего вечера... Ведь его учителем был золотой Джованни Беллини... Говорят, он переписывал голову Демона до сорока раз; однажды кто-то, случайно заставший его за работой, увидал голову неслыханной красоты... впоследствии он ее переписал, уничтожил... Потерян результат и только...». Вспоминая «Поверженного Демона», Блок говорил: «Небывалый закат озолотил небывалые сине-лиловые горы. Это только наше названье тех преобладающих трех цветов, которые слепили Врубеля всю жизнь и которым еще нет названья. Эти цвета – лишь обозначенье, символ того, что таит в себе житель гор: «и зло наскучило ему» И у Врубеля день еще светит на вершинах, но снизу ползет синий мрак ночи. Конечно, ночь побеждает, конечно, сине-лиловые миры рушатся и затопляют окрестности. В этой борьбе золота и синевы совершается обычное – побеждает то, что темнее; так было и есть в искусстве, пока искусство одно. Но у Врубеля уже брезжит иное, как у всех гениев, ибо они не только художники, но и пророки. Врубель потрясает, ибо в его творчестве мы видим, как синяя ночь медлит и колеблется побеждать, предчувствуя, быть может, свое грядущее поражение».
Ф. Шаляпин, близко знавший Врубеля, вспоминал: «Талант Врубеля был так грандиозен, что ему было тесно в его тщедушном теле. И Врубель погиб от разлада духа с телом».
По довольно смелому определению Бенуа, Врубель – это «единственный из русских живописцев, кто мог тягаться с великими художниками Ренессанса».
Однако сложность и непривычность изобразительной формы препятствовали пониманию его творчества. Были и такие люди, которые, не желая ничего понимать, считали Врубеля бездарностью, сумасшедшим и только. В. Стасов, идеолог «национального направления» русского искусства, искренне считал картины Врубеля «нелепыми и безобразными, декадентским хламом».
В самом конце своей трагической земной жизни безумный и ослепший художник утверждал, что «жил во все века», строил готические соборы и вместе с Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу в Ватикане... Но, если вдуматься, так ли уж это безумно?






























Заключение

Художник, берущий в руки кисть и палитру; писатель, из-под пера которого появляются живые образы его нового романа; актер, перевоплотившийся в короля Лира или Гамлета, по сути своей - преступники, покусившиеся на исключительное право творить, которое, согласно большинству мировых религий, принадлежит только Тому, кто имеет это право, БогуСоздателю всего существующего мира.
Не по этой ли причине именно людей, наделенных творческим талантом, так часто поражал Демон безумия? Гоголь, Ван Гог, Павел Федотов, долог и печален список тех, кто окончил свои дни в страшных палатах «мертвых домов», свел счеты с жизнью пулей в висок...
Многие посетители Третьяковской галереи подолгу стоят у картины, на которой распластался изломанный, поверженный Демон. Таким его увидел замечательный русский художник Михаил Врубель. Увидел и не смог больше забыть. Демоны Врубеля – это тайна, которая была открыта людям, жившим тогда и живущим сейчас. Многие современники Врубеля не понимали его, не понимали его великого дара. Они просто боялись. Действительно, когда смотришь на его картины, появляется чувство страха.
Что это – наше будущее, прошлое или некое предостережение? Увы, этого не знает никто, кроме самого Врубеля. Я думаю, он хотел объяснить нам что-то такое, что было известно лишь ему. Но не смог, потому что натолкнулся на холодное человеческое непонимание. Он стал изгоем. Общество и сама жизнь наносили ему страшные удары. И в конце концов тонкая душа гения не выдержала.
Врубель нарушил тайну. Бог наделил его великим даром, позволил увидеть то, что не дано было видеть никому. И то, что увидел, Врубель хотел донести до нас через свои картины. Как Прометей, он нарушил клятву, за что и был наказан. Все было против него: общество, в котором он жил и работал, высшие силы, наделившие его даром, и даже его тело. Они упорно не давали ему делать то, к чему он так стремился – рисовать. Но, несмотря на все это, ослепший, отказывающими руками Врубель продолжал творить. Он рисовал, рисовал и рисовал, даже когда разум покидал его.
Он видел многое, и это свело его с ума.


































13 PAGE \* MERGEFORMAT 14315


13PAGE 15






15