Научно-исследовательская работа Гениальное «умозрение в красках»: А.С. Хомяков о картине А.А. Иванова «Явление Христа народу»

Муниципальное бюджетное образовательное учреждение
«Центр образования № 13 имени Е.Н. Волкова»

XI Открытый конкурс
исследовательских, проектных и творческих работ, посвященном 210-й годовщине со дня рождения А.С. Хомякова

Секция: Наследие А.С. Хомякова


Исследовательская работа

Гениальное «умозрение в красках»:
А.С. Хомяков о картине А.А. Иванова
«Явление Христа народу»



Выполнил: Есоян Хорен Тигранович,
ученик 10 класса
Руководитель: Третьякова Юлия Николаевна,
учитель русского языка
и литературы, I категория
Контактный телефон: 79-95-45


п. Барсуки, 2015 г.
Лови минуты вдохновенья,
Восторгов чашу жадно пей
И сном ленивого забвенья
Не убивай души своей!
А.С. Хомяков
Введение

Начало 1837 года. Италия. Рим. Мастерская великого русского художника Александра Андреевича Иванова. Здесь начинается работа над картиной «Явление Христа народу», в которой художник воплотил раздумья о преображении человека при соприкосновении с возвышенным, будь то величие человека или красота природы.
Об этой картине русская публика впервые узнала из письма Н.В. Гоголя, а до этого она была известна только людям, бывавшим в Риме. Все хотели видеть ее, но в течение десяти лет двери мастерской Александра Иванова были закрыты для публики. Большие произведения других художников тем временем вывозились из Рима, авторы их становились знаменитыми и богатыми, а Александр Иванов оставался по-прежнему одинок, беден и заточён в своей скромной келье-мастерской. Перестали даже уже и осаждать его просьбами – пустить посмотреть картину, над которой он трудился в течение двадцати лет.
А.А. Иванов вел в римской студии уединенную, затворническую жизнь в продолжение многих лет. Об этом же сообщал и Н.В. Гоголь в своем письме: «Иванов не только не ищет житейских выгод, но даже просто ничего не ищет; потому что уже давно умер для всего остального мира, кроме своей работы».
В мае 1858 года картина А. Иванова «Явление Христа народу» наконец прибыла в Петербург. Специальным именным постановлением художнику было предоставлено право самому отыскать подходящее место для экспозиции своего произведения. Его выбор остановился на так называемой «аванзале крещенского подъезда» (Белом зале) Зимнего дворца. Отсюда позднее полотно предполагалось перенести в Испанскую галерею Эрмитажа для всеобщего обозрения.
В среду 28 мая 1858 года «Явление Христа народу» было показано членам императорской фамилии, высшим представителям государственной власти и президенту Академии художеств великой княгине Марии Николаевне, дочери Николая I. А. Иванов потом вспоминал, что Александр II подал ему руку и долго расспрашивал о картине. Никаких отрицательных отзывов со стороны царя или кого-нибудь из его приближенных не последовало, однако через несколько дней всем стало ясно, что картина А.Иванова «не поразила двор, как картина Брюлло». Картину разложили на линии и краски, симфонию, на такты и ноты.
Молодое же поколение отнеслось к художнику и его вдохновенному труду восторженно. Иван Крамской, тогда еще ученик Академии, свои впечатления от картины А. Иванова записал в статье «Взгляд на историческую живопись»; на молодого профессора Академии П. Чистякова встречи с художником и его картина произвели неизгладимое впечатление. Славянофил А.С. Хомяков писал: «Видеть картину Иванова не только наслаждение, но гораздо большее: это событие жизни».
Глубоко религиозного Алексея Степановича Хомякова, одарённого умом необыкновенным, чистотой души, безграничной любовью к ближнему, потрясла картина А.А. Иванова. Критик пишет на неё статью-отзыв. В наследии А.С. Хомякова статья «Художественные требования русского духа. Картина Иванова» занимает место «в красном углу», но внешне жанр привычный: письмо редактору «Русской Беседы» по поводу картины «Явление Христа народу».
В мае 1858 года Хомяков, отложив все дела, едет в Петербург, чтобы увидеть «одну картину» и самого «римского труженика», о котором столько слышал от Н.М. Языкова и Н.В. Гоголя. Эта встреча превзошла все его многолетние ожидания. А.С. Хомяков воочию убедился в недостижимой глубине, невыразимости христианского откровения, которое суждено было запечатлеть художнику. Горячей симпатией проникся он и к самому Александру Андреевичу Иванову, который при всей непосредственности в общении напоминал ему о строгости «аскетической натуры», о сокровенной отрешённости «монаха-художника». (И это во время дружеского спора о творчестве Веласкеса и Рубенса.) Отныне «святой художник» Иванов окончательно стал для него в искусстве тем же, кем Н.В. Гоголь был в литературе, а И.В. Киреевский в философии.

Цели нашей работы:

· через «миниатюру» А.А. Иванова и статью А.С. Хомякова показать духовную панораму Ветхого Завета, вселенских вершин просветляющей веры и бездонной пропасти религии, поставившей перед последним выбором «племя или, пожалуй народ, единственный в мире, который ясно сознавал за собою особенное призвание и особенную цель существования»;

· доказать, что картина А.А. Иванова является шедевром искусства, возросшим на русской почве, способным просвещать умы человечества, вселять в них любовь, веру и надежду на будущее и направлять их на путь истинный.











Основная часть

Все, кто писал об Алексее Степановиче Хомякове, неизменно отмечают удивительное разнообразие его талантов и увлечений. И в самом деле, список поразительный, даже можно сказать – загадочный.
Круг духовных интересов и деятельности Хомякова был исключительно широк: религиозный философ и богослов, историк, экономист, разрабатывавший проекты освобождения крестьян, автор ряда технических изобретений, полиглот-лингвист, поэт и драматург, врач и живописец.
Да, А.С. Хомяков известен даже как живописец! Алексей Степанович Хомяков с ранней молодости не только любил искусство, но и очень серьёзно занимался живописью. Он два года работал в Парижской Академии Художеств. Не имея намерения избрать живопись специальностью, хотел через неё войти в мир искусства, которому придавал огромное образовательное значение. Известен его автопортрет. Сохранилось еще несколько работ А.С. Хомякова – акварельных и карандашных. Сохранилась даже икона, которую приписывают руке Алексея Степановича. Правда, она выполнена отнюдь не в духе Андрея Рублева (его тогда не знали), а в несколько манерном стиле западной живописи. А.С. Хомяков также был знатоком русской архитектуры, в том числе церковной.
В одной из самых ранних своих статей «Мнения русских об иностранцах» (1846 г.), А.С. Хомяков указывал на такое явление, как скудость и бесхарактерность русского искусства. Оно, по мнению мыслителя, началось с той поры, как западное просвещение подавило истинное русское просвещение и противопоставило его прекрасным задаткам искусства допетровской эпохи. Задатки эти пробивались сквозь все неблагоприятные исторические условия, не дававшие искусству достигнуть полного своего развития. Эту же мысль он развивает в статье «О возможности Русской художественной школы», доказывая в ней, какая тесная связь существует между просвещением (культурой) вообще и искусством в частности. «Просвещение народа определяется народною личностью, то есть живой сущностью народной мысли; более же всего определяется оно тою верою, которая является в нём пределом его разумения».
А.С. Хомяков также отметил, что в связи с тем, что русское общество утратило «свою народную личность», то и не имеет настоящего художества. Отсутствие искусства, способного просвещать, является также следствием раскола общества на народ и на тех, которые были увлечены подражанием Западу и вследствие этого потеряли жизненные условия плодотворной деятельности, без которых не может процветать истинное народное просвещение, ни в области науки, ни в области искусства. Возвращение к народным, исконно русским началам есть необходимое условие для духовной деятельности, а, следовательно, условие для возможности процветания народного искусства. «Вопрос, к которому привели нас требования художественной Русской школы, очень важен: это для нас вопрос жизни и смерти в самом высшем значении умственном и духовном».
С такой точки зрения на искусство вообще, все явления его развития должны были представляться крайне важными Алексею Степановичу. Он пристально следил за всем, что появлялось в России в области всех отраслей искусства. Известно его живое участие в организации Школы Живописи и Ваяния в Москве. Как только А.С. Хомяков узнал (вероятно, ещё от Н.В. Гоголя, В.А. Жуковского или Ф.В. Чижова), что в Риме много лет работает художник-отшельник, посвятивший себя всецело служению искусству, не как ремеслу, а как делу всей жизни, то обратил своё внимание на его труд и следил с живым участием за ходом его работ.
Ещё в 1845 году, в статье о железных дорогах, в которой есть рассуждение об искусстве, как выражении народного духа, о бесцветности русского художества, оторванного от живых народных начал, А.С. Хомяков писал: «Говорят, что где-то в Европе живет наш художник, человек, исполненный жара и любви, давно обдумывающий чудные произведения стиля нового и великого, и что он готовит нам новую школу». Таким образом, А.С. Хомяков связывал с А.А. Ивановым надежды на появление новой русской школы живописи.
Появление самой картины было для А.С. Хомякова не любопытным художественным фактом, а целым событием огромной важности в культурной жизни России. Он писал: «Пушкин, Гоголь, Глинка уже доказали, что художества сл
·ва и звука выбиваются на новый народный путь, что начинается новая эра в области художества, и она создаст новые живые формы, полные духовного смысла в живописи и зодчестве, были бы только художники вполне русские и жили бы вполне Русскою жизнью». Появление именно такого художника А.С. Хомяков приветствовал в 1858 г.
Свою статью «Художественные требования русского духа. Картина Иванова» Алексей Степанович начал с прискорбного известия, что художник умер от холеры. Это произошло в июле 1858 года. За несколько недель до смерти А.А. Иванова А.С. Хомяков встретился с ним. Для А.С. Хомякова это был «жестокий удар», но смерть оправдывал исповеданием своей веры. Вот отрывок из одного его письма: «Иванова уже нет. Иванов умер. Как тяжело меня поразила эта весть. Иванов умер. Странно: сколько лет ждали мы, чтобы он кончил свою картину, свою одну картину, и как-то мысль свыклась с тем, что одна только и будет картина от него, и многие даже наперёд утверждали, что он, кроме этой картины, ничего не напишет, и так и сбылось. Одна только и будет картина Иванова. А он ещё был и свеж, и крепок, и полон жара. Грустно! Если ему не суждено было болеть, если слабость зрения не позволяла ему уже так кончать, как прежде: разве невозможны были для него гениально придуманные и прочувствованные рисунки, которыми бы радовались и назидались будущие поколения, как некогда восхищались погибшими теперь картинами великих соперников Буонаротти и Да Винчи? Если бы, наконец, и то было невозможно, разве не следовало ему, по крайней мере, пожать плод трудов своих и после многолетней упорной работы хоть сколько-нибудь насладиться дорого купленною славою?»
Объясняя преждевременный уход из жизни Иванова, А.С. Хомяков писал: «Это могучие и богатые личности, которые болеют не для себя, но в которых мы, русские выбаливаем себе выражение и сознание». Национальное сознание в России формировалось «выбаливанием» наших гениальных соотечественников. И как пророчески заметил Алексей Степанович: «Мы видим пахарей и сеятелей, а жатву трудно даже и представить». Действительно, своей жатвы они не дождались.
Пристально изучая картину, А.С.Хомяков вначале обратил внимание на её замысел. Точнее на то, что в основу картины положено исключительное явление. Вспоминая историю еврейского народа, критик проник в его духовную жизнь. Именно этому народу Бог открыл истину и поручил её хранение. «Истина эта бесконечна и всеобъемлюща; в ней заключено знание единого Бога и отношений Бога к Своему созданию – человеку, знание духовности человека и обязанностей его к Богу». И этот безземельный, повсюду гонимый народ, храня Истину, был подвергаем не только менее страшными внешними врагами, но и более страшными внутренними – искушениями и соблазнами. Против этих врагов восставали спасительные силы народа. То были пророки, всеми гонимые, уничижаемые, но которые «возвращали заблуждающуюся толпу от безумного разврата идолопоклонства к строгой разумности единобожия». Эти спасающие Истину люди – не суть стечения внешних обстоятельств, а следствие их силы духа, сокрушающей враждебность мира. Именно такие великаны духа были и всегда будут «высшими идеалами для художества».
Но в картине главный герой не величайший из пророков, вышедший «из недр горящей пустыни, возросший на её дикой пище, облачённый в её дикую одежду». Сын Божий пришёл к Израилю. И тот, который был лучшим из всех, величайшим из пророков, указал на Того, Кого ждали все пророки. «Ветхий Завет преклонился пред Новым». Таков, в представлении А.С.Хомякова, был замысел картины. Но и воплощение замысла оказалось достойным.
Сюжет, положенный в основу картины – центральный в Новом Завете. Любая художественная интерпретация могла бы привести к личному произволу и прихоти. Поэтому очень важно было художнику найти такое положение, которое делало бы его невидимым, только прозрачной средой, «через которую образ предмета сам запечатлевается на полотне». Это, по мнению А.С. Хомякова, и достиг А.А. Иванов в своём полотне.
Недаром А. Иванов разыскивал по всей Италии натурщиков, похожих на жителей древней Иудеи, и писал с них бесчисленные этюды на вольном воздухе, при свете солнца. В героях своей картины он хотел видеть не внешнюю красоту, а глубокую правду чувств и характеров, "старался на лицах всех людей, с какими ни встречался, - говорил Н.В. Гоголь, - ловить высокие движения душевные". Художник посещал синагоги и церкви, чтобы наблюдать молящихся, потому и находит зритель среди этих людей, собравшихся на каменистом берегу Иордана, под сенью дымчато-зеленой листвы олив, поборников и противников новой веры, колеблющихся и безучастных, надеющихся и любопытных, смелых и робких, злых и добрых, богатых и нищих, закоренелых стариков-упрямцев и жаждущих истины юношей...
Особое значение придавал А. Иванов достоверности и выразительности пейзажа. Он «просиживал по нескольку месяцев в нездоровых понтийских болотах и пустынных местах Италии, перенес в свои этюды все дикие захолустья, находящиеся вокруг Рима, изучил всякий камешек и древесный листок». В первую очередь поражает композиционное мастерство, с которым Иванов обращает множество четко индивидуализированных персонажей к единой возвышенной цели.
Содержание картины всем более или менее известно. Иоанн Предтеча, крестящий иудейский народ на берегу Иордана во имя ожидаемого Спасителя, вдруг видит идущим Того, во имя Которого он крестит.
Бледное, исхудалое лицо Предтечи, его огненный взор и страстные речи, все движения этой прекрасной, величественной фигуры потрясают присутствующих и страхом, и надеждой. На Иоанне Крестителе короткая одежда из верблюжьего волоса, опоясанная кожаным поясом, сзади с плеч спадает желтоватая мантия. Своими духовными очами Иоанн Предтеча прозревает идущего вдали по береговой возвышенности Мессию. Весть эта произвела сильное волнение среди собравшегося народа, этот момент А.А. Иванов и изобразил на своей картине.
На полотне зритель видит идущих с холма людей, а также уже совершивших омовение и располагающихся слушать пророка. А он говорит о том, что нужно встретить некоего гостя, который еще вдали, но скоро будет здесь, хотя еще не все обстоит так, как должно быть. Обращаясь к толпе, среди которой были уже и учителя этого народа (фарисеи, саддукеи и др.), он восклицает: «Порождения ехидны! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же плоды, достойные покаяния!» Все вмиг подчиняются его словам и устремляют свои взгляды в ту сторону, откуда тихим, но твердым шагом идет по земле Он.
Эпическая ритмика по-древневосточному архаичных фигур сочетается здесь с феерическими цвето-световыми эффектами, предвосхищающими искусство символизма. По-своему эпохальны многочисленные этюды к «Явлению Христа», ставшие для многих поколений русских художников истинной школой реалистического постижения натуры.
Академик А.Н. Мокрицкий еще в середине прошлого века отмечал, что «сюжет, взятый художником для своей картины, есть один из самых высоких, самых священных, которые существуют в понятиях христианства. Пришествие Спасителя есть начало Его благодати миру, приближение момента обновления человека».
Действительно, это не просто случившееся между прочим появление обычного странника на пустынной дороге. Этот момент наступления нового мира, шествие времени, когда следует оглянуться на прошлое и испытать его перед лицом будущего, открывает смысл всех проповедей Иоанна Крестителя. В этом и состоит суть объединения А. Ивановым двух моментов в один сюжет - пророчества и явления.
Главное лицо картины – Спаситель. Его А.А. Иванов изобразил на дальнем плане. И в этом, по замечанию критика, точное понимание художником Евангелия («Иоанн видел Иисуса идущего»). Шаг Христа в картине А. Иванова направлен прямо к группе "грешников", возглавляемых фарисеями. В первоначальных живописных эскизах Спаситель был изображен идущим навстречу Иоанну, но впоследствии художник изменил направление Его движения. Возможно, в этом следует видеть намек на слова Евангелия: «Я пришел не праведников, но грешников призвать к покаянию». Изменив направление движения Спасителя, А.А. Иванов драматизировал свое художественное повествование: движение Искупителя было тем самым наделено значением неумолимо приближающегося приговора.
Сам образ Спасителя оказался неопределённым, и лишь странно-знаменательная поступь – свидетельство Того, Кто идёт «на подвиг деятельности и терпения». Некоторые из великих мастеров художества достигают такой простоты изображения, за которой уже нет их самих, но есть некий такой взгляд, который присущ единому народу. Так, некоторым художникам слова удаётся создать стихи, которые, оторвавшись от создателя, идут в народ и становятся народными. Точно так и А.А. Иванову удалось изобразить явление Христа народу, как бы сам народ смог себе это явление вообразить. По словам А.С. Хомякова, «таков характер всех произведений эпических и всех эпосов истинно народных».
Сравнив произведение Иванова с его гениальными предшественниками Буонаротти и Рафаэлем, А.С. Хомяков пришел к заключению, что последним не удалось избегнуть личного произвола при изображении евангельских образов Христа, Дрезденской Мадонны, в отличие от русского мастера, отразившего на своём полотне суть христианского явления в художественном созерцании христианского духа. Анализируя произведения прежних мастеров кисти, А.С. Хомяков нашёл собственное объяснение тому, почему у этих живописцев тело взяло перевес над духом. Причина в том, что «распадающееся духовное общество отпустило всякую личность в свободу её собственного бессилия». Но А.А. Иванов не впал в соблазн подобного рода, так как стоял на твердой почве Православия. Художник овладел формой, изучил законы живописи для передачи телесного образа, при этом остался верен духовной основе. Он был учеником иконописцев, но в тоже время «смел уметь».
Не обошёл вниманием критик и вопроса, связанного с недоумением по поводу того, нужно ли было столько усилий вкладывать в написание одной картины. Странными показались А.С. Хомякову пути русского просвещения. На протяжении полутораста лет наш народ подражает результатам трудов Европы. Русский художник также подавлен натиском европейской мысли. Однако если он желает стать свободным творцом, то ему необходимо оторваться от заимствований и отыскать в себе самом то, что присуще лишь ему одному, что «лежит (как говорят англичане) в сердце его сердца». И лишь в самой глубине души он может найти то, что впитала она из песен, языка, семьи, из храма Божьего. «Тогда только,
· по убеждению А.С. Хомякова,
· приобретет художник самого себя». По сути А.С. Хомяков характеризует здесь духовные основы становления Русской художественной школы.
А.А. Иванов на этом пути был не одинок. Подобно ему в области художества трудились и другие ясновидящие умы. В качестве примера А.С. Хомяков привёл жизнь Н.В.Гоголя. Успех творений этих людей критик видел не только в их гениальности, но и в чистоте стремлений, в характере того вида искусства, которому служили.
Новое содержание, новое видение задач искусства требовало и новой формы. Хомяков отметил, что нельзя было следовать традициям прежних школ. Строгая духовная простота не могла подражать роскоши фламандской плоти, венецианскому блеску и другим изобразительным техникам, поскольку они были заклеймены «грубою телесностью или прихотью личного произвола». И А.А. Иванов нашёл свой почерк. По словам А.С. Хомякова, он не просто создал картину, но создал целую школу. И, несмотря на то, что многие соотечественники подсмеивались над художником, считая его или бессильным для создания великого целого, или близким к сумасшествию, итальянцы благоговейно смотрели на северного аскета, который служил искусству всею силою духа. И эти 25 лет неустанной работы стоили того. По убеждению А.С. Хомякова, тело на полотне покорилось духу, сделалось прозрачною оболочкою мысли, «никогда вещественный образ не облекал так прозрачно тайну мысли христианской».
Техника А.А. Иванова поражает верностью изображения: «Исхудалые члены пророка-пустынника, костлявое тело раба, нежные очерки юноши и отрока, изнеженные формы слушателя богача». В картине, отметил А.С. Хомяков, нет ни тени мёртвого академизма. Всё полотно пронизано воздухом и светом. Мастеру удаётся перенести читателя картины на берега Иордана, в тень палестинского дерева. Всё естественно и натурально.
Алексей Степанович заметил закономерность в том, что картина в России появилась в момент, когда русское общество начало вводить в собственную жизнь практическое христианство. И в этом критик увидел доброе предзнаменование. В сравнении с другими великим полотнами, критик считал, что она по высоте идеала, может быть, и уступает двум-трём (например, Мадонне Сикстинской), но по совершенству выражения замысла, по строгости и трезвенности стиля она не имеет равной в целом мире. Назвать картину чистой иконописью нельзя, уверял А.С. Хомяков, но можно причислить её к живописи эпической, стенной церковной.
В заключении своей статьи Алексей Степанович подчеркнул, что полотно Александра Иванова – это происшествие в русской жизни. Создавая свой шедевр, художник совершил подвиг. И жизнь, и смерть мастера трогательна, торжественна, великолепна. Работая над своим холстом, А.А. Иванов создал множество этюдов, которые, если бы были собраны вместе, то стали своеобразным путём к его картине. Ничего подобного никакая земля, по уверению А.С. Хомякова, не могла бы представить.









Заключение

В заключении мы хотели бы процитировать А.С. Хомякова, который писал: «Наш Иванов стоял на твёрдой почве и мог совершить то, что было невозможно для художников Европы. Он мог овладеть формою, изучить, узнать и передать все тайны телесного образа и остаться вполне верным своей духовной основе. Он был учеником иконописцев и в то же время смел уметь (я сказал ему это слово перед его картиною, и он молча пожал мне руку). Оттого-то он и кажется чем-то таким новым в живописи, что всем восклицание «Как это ново!» невольно приходит на язык даже без ясного понимания. Действительно же, это новое есть только старое, некогда детское, а теперь пришедшее в возраст совершенный.
Неужели, увидав эту картину, ещё будут спрашивать: «Зачем Иванов посвятил ей 25 лет?» А я слыхал такой вопрос, и не раз. Неужели не поймут, что такое сосредоточение всех сил, всей жизни на один предмет, на одно творение, такая неслабеющая любовь достойны удивления? Почтение к художнику уступает уже место благоговению пред человеком, когда подумаешь об этом мысленном труде, предпринятом и выдержанном в наше время. Многое великое ещё возможно, когда такой подвиг был возможен».
Таким образом, созданный на одном дыхании текст статьи органически соединяет непревзойдённую оценку гениального «умозрения в красках», характеристику прямого пути православного искусства и духовных перепутий на «прекрасном кладбище» европейской культуры. Наконец, и это сейчас имеет животрепещущую значимость в соотнесении с хронически болезненным восприятием «еврейского вопроса», А.С. Хомяков включает в смысловой центр статьи историософскую миниатюру, которая посвящена «совершенно исключительному явлению» в истории человечества – явлению Спасителя народу.
Воссоздавая путь Израиля к встрече с Новым Заветом, А.С. Хомяков интуитивно следует традиции «Слова о Законе и Благодати» первого русского митрополита Иллариона.
Взгляды А.С. Хомякова в искусстве, так же как в литературе и философии, тесно связаны с его богословскими идеями и в первую очередь с экклезиологией (учением о Церкви). Под Церковью славянофил понимал прежде всего духовную связь, рожденную даром благодати и «соборно» объединяющую множество верующих «в любви и истине». В истории подлинный идеал церковной жизни сохраняет, по убеждению А.С. Хомякова, только православие, гармонически сочетая единство и свободу и тем самым реализуя центральную идею Церкви – идею соборности.
Будущее России, о котором мечтал А.С. Хомяков, должно было стать преодолением «разрывов» русской истории. Он надеялся на «воскресение Древней Руси», хранившей по его убеждению, религиозный идеал соборности, но воскресение – «в просвещенных и стройных размерах», на основе нового исторического опыта государственного и культурного строительства последних столетий.















Литература:

Хомяков А.С. Мнения иностранцев о России. // Хомяков А.С. Всемирная задача России. / Составление и комментарий М.М.Панфилова. Изд. 2-е – М.: Институт русской цивилизации, Благословение, 2011. – С.557.
Хомяков А.С. О возможности Русской художественной школы. // Хомяков А.С. Всемирная задача. – М., 2011.
Хомяков А.С. Письмо в Петербург по поводу железной дороги. // Хомяков А.С. Всемирная задача. – М., 2011.
Хомяков А.С. Художественные требования русского духа. Картина Иванова. // Хомяков А.С. Всемирная задача. – М., 2011.


15