Исследовательская работа Детсво и юность И.Н. Крамского в г. Острогожске

Департамент образования, науки и молодежной политики Воронежской области
ГОБУ СПО ВО «Острогожский аграрный техникум»




«Детство и юность великого русского художника И.Н. Крамского на Острогожской земле»





Автор:
Помогалова Виктория студентка 3 курса
ГОБУ СПО ВО «ОАТ»
Отделение «Программное
обеспечение ВТ и АС»



Научный руководитель:
Глушкова Лариса Анатольевна, преподаватель общественных дисциплин











Острогожск – 2013
Содержание
Введение3
Жизнь и творчество Ивана Николаевича Крамского5
Заключение...................21
Литература....................................................23













































Введение







Иван Николаевич Крамской по праву может быть отнесен к тем глубоко и разносторонне одаренным творческим личностям, правильно понять и оценить которых можно только по всей совокупности их деятельности.
И. Н. Крамской - яркий представитель демократической русской культуры второй половины XIX века, замечательный живописец и график, один из наиболее тонких и вдумчивых теоретиков и критиков в области пластических искусств. Талантливый педагог, активный организатор и идеолог первых в России самостоятельных объединений художников – Петербургской артели художников и особенно товарищества передвижных художественных выставок, сыгравший огромную роль в развитии передового реалистического отечественного искусства, - таким предстает Крамской перед зрителями и читателями.
Жизнь И. Н. Крамского была быстротечной и стремительной. Он стал художником мировой величины, родившись в 1837 году в городе Острогожске.
Острогожцы по праву гордятся именами знаменитых земляков. В Острогожске жили поэт-декабрист К. Ф. Рылеев, философ Н. В. Станкевич, уроженцем края был историк Н. И. Костомаров. Острогожск стал родиной и для И. Н. Крамского. По числу грамотных уезд стоял на первом месте в губернии. «Воронежскими Афинами» назвал Острогожск уроженец уезда А. В. Никитенко, прошедший путь от крепостного до академика и цензора.
В мировой художественной культуре есть работы, посвященные И. Н. Крамскому, в которых исследователи ограничивались изучением творчества и общественной деятельности Крамского. Философским и эстетическим взглядам художника не было уделено достаточно внимания, как и вопросу «Что способствовало становлению художника?»
Целью написания работы является выявление факторов, повлиявших на процесс становления личности Крамского-художника. В соответствии с этим определяются задачи исследования:
-изучить письма, статьи, фотоматериалы, рассказывающие о детских и юношеских годах жизни молодого Вани;
-раскрыть биографические факторы формирования эстетических взглядов Крамского;
-определить источник вдохновения;
-изучить роль Крамского в деле эстетического воспитания российского народа.
Объектом исследования являются архивные материалы, фотоматериалы, хранящиеся в фондах историко-художественного музея имени И. Н. Крамского, Доме-музее И. Н. Крамского, в которых рассказывается о детских и юношеских годах Ивана Крамского.
Для написания исследовательской работы были использованы следующие исторические методы: изучение исторических документов, анализ, сопоставление исторических данных. Методологической основой исследования являются принципы: объективности, всесторонности и историзма. Исторические методы и методологическая основа исследования позволят установить, что способствовало становлению художника в личности Крамского, раскрыть роль и значение его деятельности в эстетическом воспитании народа, в организации искусства как формы социальной жизни.










Жизнь и творчество Ивана Николаевича Крамского
Родился великий художник в маленьком уездном городке Острогожске Воронежской губернии 8 июня (27 мая ст. ст.) 1837 года. Местность в то время считалась пригородом и называлась слобода Новая - Сотня, а улица, которая теперь носит имя знаменитого детского поэта и писателя, переводчика Самуила Яковлевича Маршака, называлась тогда Майдан, потому что была крайняя к реке с милым названием «Тихая Сосна».
Родиться художником, наверно, нельзя, но родиться человеком с чуткой, тонкой, художественной душой, родиться с талантом можно. И всё же у таких людей больше задатков, а проявляются они ещё с детства. И очень редко встретишь человека, для которого самым ярким впечатлением детства остались на всю жизнь деревья, трава, солнце, точнее, первое знакомство с ними. Именно таким был Крамской. Что может затмить впечатления детства? Они не только никогда не угасали в памяти живописца, а наоборот усиливались с годами.
Визитной карточкой современного Острогожска является низенький домик под камышовой кровлей, где прошли детские годы художника; здесь в 1987 году открыт Дом-музей И. Н. Крамского.
Во времена проживания Крамских территория подворья была значительно больше. За домом имелся сад, огород, плавно переходящий в луг, покрытый сочной, зелёной травой - так называемая - левада, через которую любил бегать Ваня.



1908 Фотография. Дом, где провел детские годы И. Н. Крамской, вид со двора
Современный Дом-музей И. Н. Крамского


В своих воспоминаниях И. Н. Крамской рассказывает об одном теплом солнечном утре. «Я несу через сад кому-то завтрак и очень горжусь поручением, а по обеим сторонам дорожки трава свежая, пахучая, росистая выше меня ростом, бьет меня по щекам и осыпает капельками росы». От прохладных прикосновений душистой зелёной травы, от яркого солнца и бог весть ещё от чего ему становится так хорошо и радостно, что он запоминает это утро. Так же как и другое, но уже несолнечное. В каком году оно было - память не сохранила. Зато Крамской прекрасно помнил, как выбежал однажды на крыльцо и остановился пораженный каким-то странным красноватым сумраком. Мычали коровы, подвывали собаки. Ване стало страшно. Он уже хотел вернуться в дом, но тут вышла мама, ещё несколько человек взрослых. Все смотрели на небо.
Ваня тоже поднял голову, но ничего не увидел - мешали перила крыльца. Наконец, он протиснулся между взрослыми поближе к ступенькам и посмотрел вверх. Солнца не было видно. Вернее не сиял с высоты тот радостный, оранжево-ослепительный круг, который ему всегда так нравился. На небе светилось только тонкое - тонкое кольцо, почти чёрное внутри. Стало темно, как ночью. Никогда прежде Ваня не видел ничего подобного. Конечно, он не знал ещё слова «затмение». Ничего не слышал об этом явлении природы. Просто было жутковато и очень интересно. Потому и осталось в памяти. А вот почему ему запомнились самые обычные картины природы: яркое солнце, душистая трава, роса, ледок, белые берёзы? Ответ только один: Ваня Крамской от рождения был наделён тонкой, чувствительной, восприимчивой к красоте натурой. Тогда он и сам ещё не понимал, что увиденное, так чутко воспринятое им, и есть красота Он просто радовался солнцу, траве, деревьям. Сердце переполнялось то восторгом, то тихой грустью. И неудивительно, что вскоре он постиг ещё одно чудо - музыку и пение. Напротив Крамских жили богатые люди. Их дом выходил на улицу пятью окнами, а при доме был прекрасный сад, спускавшийся до реки, - предмет восхищения маленького Вани.

Внутреннее убранство комнат в Доме – музее И. Н. Крамского



«Ах! какая это была река!» - восклицает Иван Николаевич в своей автобиографии и описывает, с каким наслаждением он подолгу наблюдал свинцово-бурые волны ее в половодье.


Река «Тихая Сосна»

По ту сторону, где жили Крамские, улица состояла домов из двадцати. На правом конце ее, позади узенького переулка, возвышалась гора, где зимою катались на салазках и на больших льдинах, которые Ваня умел искусно обделывать наподобие санок; на левом конце была громадная площадь, где летом шла игра в мяч, в свайку, в дючки, где пускали змей.
Как видно, будучи дошкольником, лучшие часы свои Крамской провел на улице. Дома было скучно. Отец и в то суровое, как всякому известно, время казался человеком крайне крутого нрава. Как мало значил он для ребенка, видно уже из признания самого художника. Сначала он точно не замечал отца, а с тех пор как заметил, все воспоминания о нем сосредоточиваются, главным образом, на его утренних сборах на службу, во время которых он неизменно журил мать, возившуюся у печки с ухватом или кочергой. При всех неприятных свойствах своего характера он к тому же еще сильно пил. Однако материальной нужды семья, по словам самого Крамского, не терпела: отец получал десять рублей в месяц жалованья и, кроме того, имел большие доходы от записей в гильдию, что давало иногда от шестидесяти до семидесяти рублей в месяц.
Справа от их дома стоял другой, где жила большая семья. Несколько молодых мужчин - братьев - собирались по вечерам в саду. Один из них играл на скрипке, другой - на флейте, а остальные пели. Как только начинался такой вечерний концерт, Ванюша, забыв обо всё, пробирался поближе к забору и замирая, слушал. Особенно волшебными ему казались звуки флейты. И когда всё смолкало, он ещё долго стоял неподвижно. Флейта продолжала звучать в его душе. На следующий день после каждого концерта, дождавшись, пока старшие разойдутся по делам, Ваня, залезал на старую вишню, росшую в глубине сада, удобно усаживался на раздвоенном стволе, доставал из кармана гребёнку, переложенную по зубцам бумагой, и начинал на ней играть. Ему казалось, что получается немножко похоже на флейту. Маленький, худенький, серьёзный, он весь находился во власти этих простых звуков - ничего вокруг не слышал и не видел. Пробуждался только от сурового окрика матери, приказывающей немедленно слезть с дерева. То ли она боялась, что сын упадёт, то ли её раздражала никчемность сего занятия. Он слезал с вишни тихий, приунывший и никак не мог взять в толк, что же не нравится матери. Побродив немного по саду, Ваня отправлялся к погребу и приступал к очередному излюбленному занятию.
Около погреба было много глины. Мягкая, податливая, она приятно холодила руки. Набрав большой комок, он долго мял его, так, что глина становилась почти тёплой, и начинал лепить. Лепил обычно одно и тоже - казака, скачущего на лошади. Казаки и лошади получались разные. Самыми любимыми были фигурки, в которых удавалось передать движение. Сначала под его пальцами вырастал конь, несущийся во весь опор: передние ноги выброшены вперед, голова на гибкой шеи чуть откинута назад. Установив коня на куче глины и полюбовавшись им, Ваня принимался за всадника. Ему хотелось сделать так, чтобы каждый мог сказать, посмотрев на глиняного человечка, - настоящий казак. Это доставляло Крамскому искреннюю радость, так же как и мелодичные звуки, извлекаемые из гребёнки. Он ещё не отдавал себе отсчёта в том, что, открыв красоту, постигнув её, сам стремится её воспроизвести. Не знал, что воспроизведение прекрасного - это искусство. Он ещё не понимал, что стоит на пути постижения искусства.
Родители его, Николай Матвеевич и Настасья Ивановна Крамские, были людьми суровыми, вечно занятыми, к детям относились строго, лаской не баловали. Отец с утра уходил в городскую думу, где работал письмоводителем. Мать хлопотала по хозяйству. Старший брат - Михаил работал вместе с отцом в думе писарем. Средний брат - Фёдор был преподавателем в уездном Острогожском училище.
Когда Ваня лепил казаков и наслаждался флейтой, ему было 6-7 лет. Мальчик ещё не думал о том, кем станет, когда вырастет. Первыми уроками грамоты будущий художник обязан был одному из братьев-музыкантов, который, собрав у себя семь-восемь девочек и мальчиков, учил их по методе аз, буки, веди... У этого учителя-дилетанта Крамской научился читать Псалтырь и Часослов, отлично понимать титлы и словотитлы, и первым годом, изображенным им на печке, был 1844-й, причем особенно тщательно выводилась нравящаяся цифра «4». Вслед за тем, - но когда именно, Крамской не помнил, - он поступил в Острогожское уездное училище, где сразу занял место первого ученика. Тринадцати лет кончил он курс, по собственным его рассказам - с разными отличиями, похвальными листами и отметкой «пять» по всем предметам, первым учеником, как свидетельствовал выданный ему из училища аттестат. Впоследствии, вспоминая эту пору своей жизни и время экзаменов, он говорит в письме к жене: «Помню живо то страшное время, когда выходишь на экзамен - кровь в виски стучит, руки дрожат, язык не слушается, и то, что хорошо знаешь, - точно не знаешь, а тут очки, строгие лица учителей... Помню, как, бывало, у меня кулачонки сжимались от самолюбия, и я твердо решался выдержать и не осрамиться». Как видно, уже в этом возрасте начинали вырабатываться в ребенке те особенности характера, которыми отмечена вся последующая деятельность Крамского, та твердая воля, та ни перед чем не отступающая решимость, которая заставляла его идти навстречу каким угодно трудностям, если к этому призывали чувство долга и требования логики. Из этого маленького школьника со сжимавшимися под влиянием внутреннего решения кулачками уже складывался человек, всю жизнь свою твердивший себе и другим: «Вперед без оглядки, - были люди, которым было еще труднее!»











Экзаменационная ведомость 1848 года со сведениями об успеваемости, ученика 2 класса Острогожского уездного училища Ивана Крамского. Ксерокопия

Здесь, в училище, начались для маленького Вани и первые уроки рисования, что сначала очень радовало мальчика. Скоро, однако, уроки эти показались ему скучными: он почти целый год рисовал какой-то профиль без затылка, с началом чуба на лбу. Во втором классе он так и не смог одолеть выбранной им самим из оригиналов литографии Святого семейства, за что, рассказывал он впоследствии, старичок учитель обозвал его лентяем, зарывающим свой талант в землю. Подметил ли старичок в своем маленьком ученике уже занимавшуюся искру священного огня, или то было случайное, невольное пророчество?
В 1850 году Крамской блестяще окончил курс уездного училища, отца его уже не было в живых. Тяжело отозвалась на судьбе даровитого ребенка эта ранняя потеря: поступить в гимназию оказалось невозможным за недостатком средств. Не умри отец - средства, может быть, и нашлись. Всю жизнь свою не мог Крамской простить судьбе эту горькую обиду; всю жизнь страдал он от сознания, что лишен систематической подготовки, что, будь она в его распоряжении, не то бы он мог сделать для любимой родины и дорогого искусства. «Никогда и никому я так не завидовал, как человеку действительно образованному», - писал он не раз.
«Ах, как я жалею о своей юности, - говорил он И. Е. Репину в 1863 году, будучи уже уважаемым и любимым учителем. - Вы не можете представить себе, с какой завистью я смотрю на всех студентов и на всех ученых!.. Не воротишь... Я иногда думаю: может быть, я и не художник совсем, может быть, я и не остался бы в сфере искусства при других обстоятельствах...» «Мне не дано обстоятельствами знание - лучшее, чем человек может обладать в жизни, - пишет он через тринадцать лет (в 1876) Ф. Ф. Петрушевскому. - Я всегда, с ранней юности с завистью взирал на людей науки, а теперь зависть хотя и улеглась с летами, но уважение и любовь к науке остались как сожаление о чем-то окончательно утраченном». За два года до смерти своей он пишет А. С. Суворину: «Я самоучка во всем, кроме грамотности».
Теперь, когда изданы письма Крамского, когда мы узнали, какие духовные сокровища таил в себе этот мыслитель-самоучка, каждый из нас признает, что «горькая обида» была нанесена не одному Крамскому, но в лице его и всему русскому обществу.
Как мечтал Ваня продолжить учение, поступить в гимназию! Ведь четыре класса уездного училища давали только начальные знания. Но мечта о гимназии осталась неосуществлённой. Теперь следовало самому зарабатывать на жизнь. Брат, Михаил Николаевич, занял в думе место отца, а Ваню устроил на свою бывшую должность писаря. Это занятие тяготило его, чтобы скрасить будни стал много читать. Брат Фёдор, преподававший в училище, приносил из библиотеки много книг и журналов, и Ваня просиживал над ними вечерами.






Самым любимым чтением стали «Отечественные записки» и «Современник», где в разные годы печатали свои произведения Гоголь, Тургенев, Некрасов. Читая эти журналы, Ваня начинал понимать, что не всё так просто и хорошо на земле, как ему раньше казалось. Что есть богатые и бедные, что есть зло и несправедливость.
И в это самое время им вдруг овладела страсть к рисованию. С чего это началось, в какой момент? Он и сам не мог вспомнить, но стал зарисовывать буквально всё, что попадалось на глаза. Наносить на бумагу пейзажи, людей, животных. Получалось не слишком хорошо. Он напряженно вглядывался в репродукции картин, пытаясь уяснить, в чем секрет. Он хотел дойти до всего сам, но вскоре ясно понял - рисованию тоже нужно учиться. Учиться много, настойчиво. Очень часто свободное время стал проводить в местной церкви, любуясь там настенными росписями. Теперь он точно знал, кем хочет стать. Только живописцем. В 14 лет Иван пытается постигать живописную науку у одного художника в Воронеже. А через 3 месяца он написал матери, чтобы она забрала его домой. Учение не удалось. Исполнение мечты отодвинулось. Но сама мечта только крепла, потому что Крамской продолжал рисовать. Его ближайшие друзья, Гриша Турбин и Петя Бравый, тоже увлекались живописью и тоже рисовали в основном карандашом, так как на краски денег ни у кого не было.
По вечерам в его комнате собирались друзья и без конца говорили о живописи. Ваня все  свободное  время  проводил за рисованием. К этому времени относится его знакомство с Михаилом Борисовичем Тулиновым, страстным любителем живописи, рисовавшим акварелью и самоучкой занимавшимся фотографией. Познакомил их брат-учитель, Федор Николаевич Крамской, предложивший Тулинову зайти посмотреть, как рисует его брат Ваня. В своих воспоминаниях Тулинов подробно описывает свое знакомство с маленьким, худеньким, серьезным и в высшей степени застенчивым мальчиком. Ваня сначала ни за что не соглашался показать свои работы, но потом, разговорившись, пожаловался ему, что кроме туши и французского карандаша у него ничего нет, а вот у отца его товарища, Турбина, есть маленькие кусочки акварельных красок. Тулинов обещал поделиться с мальчиком своими хорошими красками и тем заманил его к себе.
Проведя бессонную от волнения ночь, Ваня побежал к Тулинову и, увидев его работы, пришел в неописуемый восторг. После этого он очень часто забегал к своему двадцативосьмилетнему другу поговорить по душам или позаимствовать книжку из его маленькой библиотеки.
 Знакомство с Тулиновым еще более разжигало в душе Вани его заветное желание: он не переставал приставать к матери и старшему брату с просьбой отдать его в учение к живописцу, но только не из тех, которые жили в Острогожске. Родные отказывали, говоря, что живописцы ходят без сапог, и как на поучительный пример указывали на местного живописца, Петра Агеевича, который ходил на рынок в опорках и халате. Но Ваню не так легко было убедить. В то время он уже успел прослышать о Брюллове, слава которого в сороковых годах гремела по всей России. Он доказывал, что не все живописцы разделяют участь Петра Агеевича, что вот Брюллов не ходит в халате, нажил большое состояние. Его не слушали; для семьи Крамского имя Брюллова было не более как пустым звуком. Однако Ваня не унывал и продолжал настаивать на своем: он верил, что победа останется за ним, и занялся своим образованием. Запоем читал он все, что только мог достать, благо брат Федор охотно приносил ему книги из библиотеки училища. Тут он познакомился со всей журнальной литературой времен Белинского, влияние которого впоследствии сильно сказалось на его эстетических воззрениях. Тулинов рассказывает, что однажды, к удивлению своему, застал его за чтением Гегеля; но мальчик чистосердечно сознался, что ничего в этой книге не понимает.
  Наконец мать должна была уступить настойчивым просьбам сына и сама отвезла его в Воронеж, к лучшему тамошнему иконописцу. По контракту, заключенному с последним, пятнадцатилетний юноша должен был пробыть в ученье шесть лет.
  Ваня радовался, что достиг желаемого, но быстро наступило для него печальное разочарование. Круг обязанностей его вскоре определился, но определился совершенно неожиданным образом. Он должен был растирать краски, носить хозяину обед на противоположный конец города, в кладбищенскую церковь, где тот работал, прислуживать мастерам, а осенью вытаскивать из реки, иногда стоя по пояс в воде, большие бочки для зимних запасов и поднимать их вместе с товарищами на высокую гору. Такая суровая жизнь оказалась не по силам юноше, переживавшему период напряженного умственного развития. Исполняя обязанности мальчишки, он писал стихи, много читал и настолько был поглощен различными модными в то время научными вопросами, что собирал вокруг себя аудиторию из подмастерьев и учеников и разъяснял им такие вещи, как «животный магнетизм, месмеризм и прочую чертовщину», как сам писал потом.
Эта потребность делиться своими мыслями, потребность в аудитории, сделалась впоследствии отличительной чертой Крамского.
 Настрадавшись, в течение приблизительно трех месяцев и видя, что живописи его не научат и, вероятно, учить не будут, Крамской написал матери, убедительно прося ее взять его обратно домой. Мать собралась в Воронеж, и после долгого и упорного сопротивления со стороны мастера, ей удалось, высвободить из кабалы своего Ваню. Напутствуемый ругательствами и прочими выражениями хозяйского гнева, Крамской вернулся в родную слободу.
  Снова началась борьба со старшим братом, который тяготился обязанностью содержать Ваню. Но тут произошло событие, сразу решившее судьбу юноши. В это время, то есть в 1853 году, производилось передвижение войск по случаю Севастопольской кампании. К Острогожску двинули драгунский полк, одновременно с которым приехал туда из Харькова фотограф-еврей, Яков Петрович Данилевский, в надежде, что благодаря стечению праздного военного люда, частым парадам и разводам можно будет заработать копейку. Ожидания эти сбылись; работа закипела. На беду, в самый разгар лихорадочной деятельности запивает ретушер. В отчаянии Данилевский отправляется к товарищу по работе, Тулинову, предлагая ему ретушировать его работы за какую угодно цену. Не имея ни малейшего желания взяться за это дело, Тулинов указал на Ваню и вместе с ним занялся отделкой нескольких взятых на пробу фотографий. Общими усилиями они добились, что фотографии вышли у них лучше, нежели у харьковского ретушера. Обрадованный Данилевский начал переговоры со старшими братьями Вани. Но мать долго не соглашалась на просьбу сына отпустить его на службу к фотографу. Ее смущало еврейское происхождение последнего (известна антипатия малороссов к евреям), и не убеждали даже уверения Тулинова и других знакомых, вмешавшихся в это дело, что он хотя и еврей, но крещеный. Однако она уступила; контракт был заключен, и Крамской поступил к Данилевскому на службу в качестве ретушера и акварелиста на жалованье в два рубля пятьдесят копеек в месяц. С этих пор, говорит Тулинов, Ваня стал Иваном Николаевичем Крамским. В это время ему было шестнадцать лет.
Когда работа в Острогожске закончилась, Данилевский уехал в Харьков и через два месяца выписал к себе «Ивана Николаевича». Приходилось расставаться с родным городом и близкими людьми. О том, каким образом относился сам Крамской к своему отъезду, мы узнаем из дошедших до нас страничек его дневника, написанного для друга. Не совсем еще выработанным, несколько неуклюжим языком, с заметным оттенком лиризма и значительной долей сентиментальности рассказывает он о своих сборах, изливая перед другом волновавшие его в то время чувства. Он описывает свое прощание с людьми и предметами, наиболее ему дорогими, с любимыми книгами, с картиной собственной работы («Смерть Ивана Сусанина»), даже с мебелью и различными безделушками; чувства, понятные для всякого, кому приходилось в юности покидать обстановку детства. «Положим так, - говорит он, - что мне будущее очень и очень льстит, потому что в нем я предвижу конец всех моих стремлений; но, Боже мой! Как сказать в последний раз «прости!» (Последние слова относились к первой страсти юноши Крамского). Оборвалась живая, непосредственная связь с отчим краем, но она продолжала существовать всегда в общении с земляками, собратьями по искусству и друзьями юности. Заложенный в юные годы запас творческих сил был источником неутомимости в достижении цели, любви к жизненной правде, прямоты истинно русской натуры художника.
По договору с хозяином расходы на поездку в Харьков были отнесены на счет самого Крамского, и он истратил на нее свой единственный, им самим заработанный рубль. С этих пор никогда и ни от кого Крамской не получал материальной поддержки.
Служа у Данилевского, Крамской пытался было брать уроки акварельной живописи; но оба лица (фотограф Левдик и учитель рисования в гимназии Безперчий), к которым он обращался, отнеслись к нему настолько недоброжелательно, что он оставил эту бесполезную затею и собственными усилиями достиг через год желаемого совершенства.
Жизнь Крамского у фотографа нельзя было назвать счастливой. Еврей эксплуатировал своего молодого помощника. В том же дневнике, написанном для друга, Крамской дает следующую характеристику своего патрона: «Своих понятий в живописи он вовсе почти не имеет, а следует по большей части суждению посторонних, в которых случается не слишком много знания, да к тому же он живет в самом посредственном круге жителей города. В домашней жизни он человек очень хороший, вне же семейства он... или нет, нет, лучше я ничего не скажу». Видно, сказать бы пришлось нечто не особенно лестное. Далее он сознается, что Данилевский своим характером и поступками сильно портит ему настроение. Ко всем бедам присоединялась еще и полная неудовлетворенность юноши работой у Данилевского, которого он, как видно из его слов, признавал безусловным бездарем в живописи.
«Портреты его выходят «препошлыми»; как выразился один остряк - это месяц в полнолунии». И над этими-то антихудожественными произведениями Данилевского он, художник и эстетик до мозга костей, должен был работать большую часть дня. Терпеливо перенося всевозможные невзгоды, Крамской находил утешение в дружбе с сыном Данилевского, гимназистом, в не покидавшей его страсти к чтению и черпал новые силы в неиссякаемом источнике своей любви к природе и живописи. «Как часто делаюсь я задумчивым, взглянув несколько раз на какой-нибудь ландшафт, - пишет он все в том же дневнике. Я преимущественно люблю ландшафты, а в особенности, если они представляют ночь, вечер или что-нибудь в этом роде... О! как я люблю живопись! Милая живопись! Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям». Далее он говорит, что слово «живопись» есть для него «электрическая искра», что «при его произнесении он весь превращается в какое-то внутреннее трясение». Из этого несколько наивно выраженного признания нельзя не видеть, что жизнь вне «милой живописи» теряла в глазах пылкого юноши свой главный смысл.   У Данилевского Крамской прослужил три года и побывал вместе с ним в Орле, Туле, Курске, Москве, Казани, Нижнем Новгороде. Повздорив с хозяином в Нижнем Новгороде, Иван Николаевич уехал в Петербург, где поступил ретушером к фотографу Александровскому. В этой должности Крамской работал так успешно, его ретушерская кисточка создавала такие шедевры, что скоро, благодаря ему Александровский сделался «фотографом Его Императорского Величества», получил «Орла» и вся знать стала сниматься у него, изменив гремевшей в то время фотографии Левицкого. Впоследствии Крамской был приглашен в фотографию Деньepa, которая благодаря все той же волшебной кисточке не замедлила в свою очередь занять первое место в ряду петербургских фотографий. Заваленный заказами, Крамской, будучи уже учеником Академии, делился этой работой со своими товарищами, которые прозвали его «богом ретуши».
Выросший в провинции, без протекции, исключительно благодаря трудолюбию и таланту, Крамской в 1857 году поступил в петербургскую Академию художеств. Хранящиеся в фондах Острогожской картинной галереи академические работы Крамского свидетельствуют о высоком уровне владения рисунком.
Крамской - основатель первого творческого объединения русских художников - Петербургской артели, один из руководителей Товарищества передвижных художественных выставок, идейный вдохновитель передвижничества, сторонник самобытного развития отечественного искусства. «Русское искусство, будучи глубоко национальным, станет общечеловеческим», - таково было его убеждение.
Крамской сделал более для искусства, чем в искусстве, он был художественным деятелем по преимуществу. Иван Николаевич безбоязненно всматривался в человека, раскрывал глубокие драмы человеческого сердца, что по убеждению художника, «и есть действительное искусство в его настоящем значении и высший его род». Через всю жизнь Крамского прошла работа над портретом. Своим стремительным взлетом в 1870-е годы Крамской - портретист во многом обязан П.М.Третьякову, с которым его связывала в ту пору духовная близость, общность эстетических и жизненных взглядов.
Свидетельством того остался камерный, не предполагавшийся для публичного показа портрет основателя Третьяковской галереи, в котором за внешней замкнутостью, строгостью облика живет сердечное тепло и подлинная одухотворенность. Лучшие портреты Крамского 1870-х годов созданы в осуществление давнего масштабного замысла Третьякова, над которым в начале 1870-х годов работал В.Г.Перов, а в 1880-е годы - И.Е.Репин: создание портретной галереи выдающихся деятелей русской культуры, прежде всего писателей.
Центральным творением [ Cкачайте файл, чтобы посмотреть ссылку ] 1870-х годов явился портрет Л.Н.Толстого (1873). С силой, почти равною толстовской, художник понял и передал владевшее Толстым чувство единства с жизнью. М.Е.Салтыков - Щедрин в портрете1879 года предстает, напротив, в состоянии открытого и вызывающего противостояния действительности. Очень интересен и портрет А. С. Грибоедова (1873). На 2-ой Передвижной выставке в 1873 году появилась картина Крамского «Христос в пустыне», которая вызвала долго не утихавшую полемику. Крамского неоднократно просили пояснить его произведение. В письме-ответе В. М. Гаршину Крамской пишет о том, что хотел запечатлеть драматическую ситуацию нравственного выбора, тот неизбежный момент в жизни каждого человека, когда приходится решать – «пойти ли направо или налево, взять ли за господа бога рубль или не уступать ни шагу злу». Эти слова невозможно понимать прямолинейно. Для Христа, изображенного Крамским, колебаний и выбора не существует. Для него нет альтернативы, нет возможности отступления от своего трагического пути. Крамской пишет не столько момент сомнений, сколько собирание внутренних сил. Эта картина о нравственной предопределенности человеческого существования, о том, что стоит человеку жить по совести при абсолютной невозможности для него поступать иначе. В трех главных картинах Крамского 1880-х годов – «Лунная ночь», «Неизвестная» и «Неутешное горе» - выражение общечеловеческого оказывается связано с воплощением женских образов.
  В последние годы жизни Крамскому пришлось убедиться, что Товарищество передвижных выставок, в котором он видел пока единственное орудие борьбы с Академией, близится к распадению. Тяжело было для него это открытие. Он употреблял все остававшиеся у него еще силы для предотвращения вероятного конца. Он боялся этого, так как в новейшем поколении художников успел разочароваться, не видел в них бойцов за свою идею и считал, что дело его надолго замрет, как только сойдут со сцены люди его поколения. Ему хотелось до своей смерти видеть упроченным влияние Товарищества на академическое направление в искусстве. Эти старания не обошлись для него без многих неприятностей. «После собраний передвижников, - говорит П. М. Ковалевский, - он лежал сутки и более совершенно разбитый физически и нравственно. Часто жаловался он, что «глубоко расходится со своими близкими» (разумея под близкими членов Товарищества). С ними он расходился в вопросах об искусстве, и утверждал, что «вокруг него образовалась пустота». Наконец, в последнее лето своей жизни, он имел с Товариществом крупную неприятность, которая, по словам П. М. Ковалевского, усугубила его болезнь и ускорила его смерть, отнявши возможность работать над картиной в течение летних месяцев. Картина, писавшаяся слезами и кровью, как часто говорил художник, все стояла за коленкоровой занавеской, которая не отдергивалась даже для жены и дочери. Никто не знал, что заключает она; но когда после смерти Крамского ее наконец увидели, у Репина невольно вырвался крик восторга: «Это гениально!»
  Начатое было гениально; во что бы то ни стало, надо было закончить. Вперед! Но чтобы идти вперед неуклонно, нужно сильное сердце, а оно отказывалось работать; вместо него справа образовалось новое: расширенная аорта крепко стучала во второе ребро, и оттуда шла рвущая боль через правую сторону груди в руку до локтя. Сильный сухой кашель - следствие сдавленного легкого - потрясал грудь больного, которого по этому кашлю знакомые безошибочно узнавали, даже если он находился в другом конце многолюдной залы. Поддерживали его только постоянные подкожные впрыскивания морфия. Уже несколько лет тому назад он был приговорен к смерти, и С. П. Боткин удивлялся крепости организма, так долго боровшегося с болезнью. Сам Крамской не заблуждался относительно своего печального положения... Часто попадаются в его последних письмах намеки на близость развязки. «Я становлюсь все дороже по мере приближения к...» - писал он в январе 1887 года Третьякову. В другой раз он писал доктору Белоголовому в Ментон, что находит даже некоторый интерес следить за тем, как у него «там все это совершается».
  Но, несмотря на болезнь, характер его оставался деятельным и общественным по-прежнему; интерес к окружающему сохранял прежнюю силу. «Сознание близости кончины, - говорит Репин, - еще более усилило в нем всегда свойственную ему любовь к людям». «Голос его, был слаб, глаза светились кротким любовным светом. Теперь он любил всех и прощался со всеми...» «По субботам у них собиралось много молодежи, сверстников детей его. Кабинет его был полон юношами и товарищами. Спорили, играли в винт и даже много курили. Все это ему было приятно, на все это он смотрел, душевно улыбаясь. Теперь было видно, что «им всецело овладела любовь к людям, особенно к своим близким, кровным, к детям». Для них, Крамской работал, как и здоровому иной раз не под силу: «Стонет, вскрикивает от боли и продолжает с увлечением».
  Среди тяжких страданий, неусыпных трудов, забот и неприятностей жизнь Крамского в последние годы озарилась большой радостью. Он открыл в своей молоденькой дочери выдающийся художественный талант. Он даже боялся признаться себе в этой радости, так горько казалось ему возможное разочарование. «Девочка, - говорил он, - а так сильна, как будто уже мастер. Подумаю иногда, да и станет страшно, ну, а как это пустоцвет?» И тут же ему представляется страшным и противоположное: если это в самом деле талант, «то опять личная жизнь грозит превратиться в трагедию. Ведь это женщина!»
  Крамской умер 25 марта 1887 года. Смерть застигла его за работой, за нелюбимой работой над портретом. «Бодро и весело, - пишет И. Е. Репин, - чувствовал он себя в последнее утро. Без умолку вел оживленный разговор с доктором Раухфусом, с которого писал портрет. И за этой беседой незаметно и виртуозно вылепливалась характерная голова доктора. Но вот доктор замечает, что художник остановил свой взгляд на нем дольше обыкновенного, покачнулся и упал прямо на лежащую на полу перед ним палитру; едва Раухфус успел подхватить его - уже тело».
  Крамской умер, далеко не успев выполнить тех задач, которые наметил себе несколько лет назад. Он мечтал, написав картину «Радуйся, царю иудейский!», перейти к сюжетам из современной жизни. Правда, уже тогда у него прокрадывалось сомнение в возможности осуществить все задуманное и он часто, иронизировал над собой, говоря, что рассуждает так, как будто у него пятьдесят лет впереди. Какие мотивы предполагал он затронуть в этих работах, как отразились бы на его произведениях прошедшие перед его глазами течения русской жизни - об этом могут сказать только близко знавшие его люди. Во всей обширной переписке Крамского мы не встретили ни одного намека на вероятные сюжеты, кроме общего решения перейти в будущем к современности. Потомство будет знать Крамского лишь как первого деятельного бойца за свободу искусства в России. Крупных результатов на этом поприще он не достиг. Но для одной жизни более чем достаточно и того, что успел сделать Крамской. Своей плодотворной деятельностью в качестве художника и художественного критика он сослужил неоценимую службу искусству, обществу и будущему поколению художников. Его оригинальные и неотразимо прелестные картины составляют ценный вклад в историю искусства. Благодаря вложенным в них идеям они имеют несомненное воспитательное значение для публики; кто видел эти картины хотя бы один раз, тот знает, что забыть их невозможно. Молодым художникам он показал пример, каким образом следует относиться к искусству, и в своих письмах и критических статьях оставил им завещание, которому нет цены; собрание его писем сделалось теперь для них настольной книгой.
Как высоко ценила молодежь Крамского, можно было увидеть на его похоронах. «Молодежь, - говорит П. М. Ковалевский, - пронесла гроб великого мастера на своих руках по собственному побуждению через весь Васильевский остров до кладбища». «Я не помню сердечнее и трогательнее похорон!.. - пишет Репин. - Когда гроб его был опущен в могилу и когда склеп заделывали над его гробом, целый час многочисленная толпа провожавших хранила мертвое молчание, стоя не шевелясь. Солнце ярко заливало всю эту трогательную сцену на Смоленском кладбище».
Крамской неизменно видел задачу искусства в том, чтобы оно приходило на помощь человеку в моменты душевных испытаний, даровало ему «успокоение и крепость для продолжения того, что называется жизнью». Этим и определяется сдержанное достоинство искусства Крамского.


Заключение
Без Ивана Николаевича Крамского невозможно представить демократическую художественную культуру второй половины Х1Х века. Крамской играл определяющую роль на всех этапах развития передовой русской живописи 1860 -1870-х годов. Он по праву был идейным лидером, совестью и мозгом передвижничества. Сила интеллекта, редкий организаторский талант и темперамент прирожденного общественного деятеля, которым был наделен Крамской, дали основание утверждать, что Крамской сделал более для искусства, чем в искусстве, что он был художественным деятелем по преимуществу. Крамской безбоязненно всматривался в человека, раскрывал глубокие драмы человеческого сердца, что по убеждению художника, « и есть действительное искусство в его настоящем значении и высший его род».
Предпринятое исследование затронуло новый, ранее не достаточно изученный аспект творчества И. Н. Крамского, а именно: вопрос о факторах, способствующих становлению личности художника. Изучив архивные материалы Острогожского историко-художественного музея, Дома-музея И. Н. Крамского, применив методы исторического исследования, методологические исторические принципы, удалось установить, что становлению художника в личности Крамского помогли первые детские впечатления, богатое воображение. Уже в зрелом возрасте, в зените славы, Крамской вспоминал родные места: буйство трав на левадах, речку с милым именем Тихая Сосна («Ах, какая это была река!»), музыку, доносившуюся из соседнего дома. Природная художественная одаренность подростка выразилась в особой остроте восприятия звуков, красок, форм. Он лепил из глины фигурки казаков, в острогожских церквях подолгу всматривался в полотна на евангельские темы, написанные художником конца XVIII века П. Величковским. Обстановка тихого уездного города, с размеренным течением жизни, своеобразной историей, полной героических эпизодов, культурой, вобравшей в себя черты двух народов - украинского и русского, общение с талантливыми земляками (в доме Крамских часто бывали преподаватели уездного училища, местные художники) - все это способствовало формированию личности. Личности художника с неутолимой жаждой самосовершенствования, обостренной совестью гражданина, каким был Крамской.
Через всю жизнь Крамского прошла работа над портретом. Своим стремительным взлетом в 1870-е годы Крамской - портретист во многом обязан П.М.Третьякову, с которым его связывала в ту пору духовная близость, общность эстетических и жизненных взглядов.
Художник-мыслитель, художник-психолог, подаривший русскому искусству «Христа в пустыне» и «Неутешное горе», честный борец за идею свободного национального искусства, написавший на своем знамени многозначительные слова: «Вперед без оглядки!»
Первым памятником выдающемуся художнику и гражданину явилась картинная галерея в г. Острогожске, на его родине.
Открытие галереи было приурочено к 70-летию со дня рождения И.Н.Крамского и 20-летию со дня кончины. Инициатива создания галереи принадлежала краеведу-любителю Глебу Николаевичу Яковлеву. С особым энтузиазмом и благодарностью к делу отнеслись дети Крамского, прежде всего его дочь, художница С.И. Юнкер-Крамская. По проекту сына художника Николая Ивановича Крамского, архитектора был возведен 2 этаж над помещением пожарной части. На торжествах по случаю открытия галереи присутствовали дочь и два сына Крамского. Большой вклад в формирование художественной коллекции внесли крупнейшие живописцы России, соратники и ученики Крамского, члены их семей, Академия художеств, основатель Воронежской Рисовальной школы Л.Г. Соловьев, родившийся в городе Острогожске.
В 1987 году был открыт зал посвященный жизни и творчеству И.Н. Крамского. Здесь представлены документы о Петербургском периоде, жизни известного художника, уникальные фотографии, оригиналы писем. В зале экспонируется подлинные рисунки Крамского и его товарищей по Академии художеств, среди них уникальные - композиционные наброски к «Неутешному горю», «Хохоту», «Русалкам» и др. Картинная галерея имени И.Н. Крамского, Дом – музей - гордость Острогожска. В настоящее время это излюбленный туристический объект и центр культурно-просветительской работы в Воронежском крае. Имя Ивана Николаевича Крамского носит бульвар, детская художественная школа.

Литература
Все материалы взяты из фондов историко-художественного музея имени И. Н. Крамского

Брук Я.В. И.Н. Крамской 1837-1887г.- М.: Советская Россия, 1988.- 252 с.
Гольдштейн С.И. Крамской жизнь и творчество.- М.: Искусство, 1965.- 436с.
Гольдштейн С.И. И.Н. Крамской. Письма, статьи. В двух томах.- М.:
Искусство, 1966.- 532с.
Комарова И.И., Железнова Н.Я. Художники. Серия «Краткие биографические
словари» - М.: Рипол классик, 2000.- 640с.
Курочкина Т.И. И.Н. Крамской.- Л.: Художник РСФСР, 1989.- 215с.
Курочкина Т.И. И.Н. Крамской. Альбом – проспект.- Л.: Художник РСФСР, 1987.- 50с.
Курочкина Т.И. И.Н. Крамской.- М.: Изобразительное искусство, 1980.- 206с.
Порудолинский В. Крамской серия «Жизнь в искусстве».- М.: Искусство, 1974.- 247с.
Суворин А.С. И.Н. Крамской. Его жизнь. Переписка и художественно-критические
статьи. - Санкт-Петербург: типография А.С. Суворина, 1888.- 750с.
Юденкова Т. Мастера живописи. Крамской. – М.: Белый город, 1999.- 63с.
Яковлева Н.А. И.Н. Крамской 1837-1887г.- Л.: Художник РСФСР, 1990.-111с.









13PAGE 15


13PAGE 14215



175 – летию со Дня рождения великого русского художника, знаменитого земляка – острогожца Ивана Николаевича Крамского посвящается

Памятник И.Н. Крамскому в г. Острогожске. 1987 г.
Скульптор В.Э. Горевой

Иван Николаевич Крамской


Дом-музей И. Н. Крамского, открыт в 1987 году

И.Н. Крамской 1850 год

Письменный стол И.Н. Крамского и его любимый журнал «Современник»


Фото матери и самого художника из фондов Дома-музея И. Н. Крамского


Здание Острогожского
историко-художественного музея имени И.Н.Крамского





EЦифровая репродукция этой картины находится в интернет-галерее http://gallerix.ru
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·а
·
·F
·HH
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·
·Kramskoi Shishkin sauce1-музей ИЗаголовок 115