Художественное своеобразие басен И.А. Крылова: сюжет и композиция, образная система, средства поэтической выразительности.

ГКОУ СКОШИ № 52 г. Москвы
Учитель начальных классов: Тимофеева Н.В.
Методика преподавания литературного чтения в начальных классах .Художественное своеобразие басен И.А. Крылова: сюжет и композиция, образная система, средства поэтической выразительности, язык и стиль, авторская позиция в басне.
Творчество И. А. Крылова (1769 — 1844) можно рассматривать и в составе литературы XVIII века, в котором прошла почти половина его жизни и к которому относится расцвет его сатирической драматургии и публицистики. Но как «детский» поэт Крылов принадлежит XIX веку: басни, прочно вошедшие в круг детского чтения, он стал писать во второй половине жизни.
Басня, как известно, относится к сатирическому жанру, истоки которого уходят своими корнями в глубокую древность. Тогда басня представляла собой маленький нравоучительный рассказ или притчу, в которых обычно действовали наделенные человеческими чертами животные, реже — люди. Древнейший дошедший до нас свод таких произведений — индийский сборник «Калила и Димна». Он назван именами главных персонажей — двух шакалов. С Востока этот жанр перекочевал в Древнюю Грецию. Здесь, хотя басня существовала и до этого — с VI века до н.э., ее обычно связывают с именем Эзопа.
Множество произведений подобного рода получили распространение как «эзоповы басни», хотя значительная их часть и носила явно фольклорный характер. Вот характерный пример: «Лиса ставила в упрек львице то, что она за всю жизнь родит лишь одного детеныша. "Одного, — сказала львица, — но льва"». Да и сам Эзоп стал в Древней Греции фольклорным персонажем: фригийский раб, безобразный горбун и сочинитель ядовитых историй. Существует и сказание о смерти Эзопа: его сбросили со скалы дельфийские жрецы, которых он упрекал в корыстолюбии. А бог Аполлон за это покарал город чумой. Исследователи, однако, не исключают мысли, что сочинитель басен существовал реально, был личностью исторической.
Из Древней Греции басни попали в Древний Рим. Здесь их сюжеты оживали в творчестве Федра. А в Европе этот жанр литературы широко распространился в Средние века. При этом развитие получили басни, в которых действовали животные — ворона и лисица, волк и ягненок и т. п. В XVIII веке поэтическую переработку сюжетов многих эзоповых басен совершил во Франции Жан Лафонтен (1621 —1695). Он использовал классические сюжеты для выражения своего отношения к актуальным для его времени проблемам.
У Лафонтена брали сюжеты для своих басен русские поэты Кантемир, Тредиаковский, Сумароков, Хемницер, Дмитриев, Измайлов, Крылов...
Басни Крылова содержат целый нравственный кодекс, на котором дети воспитывались поколение за поколением. Из множества басен Крылова по крайней мере десяток входит в память с самых ранних лет. В основном это те из них, в чеканных строчках которых содержатся простые, но важные житейские истины. «А вы, друзья, как ни садитесь, / Всё в музыканты не годитесь» — о чем это? Да, конечно, о незадачливых людях, дела не знающих, подменяющих его суетой и болтовней. Ребятишкам в науку — без назойливых нравоучений и весело.
У современников особенным успехом пользовались басни, где Крылов вскрывал общественные язвы. Демократизм пронизывал всю систему его взглядов и определял объекты и проблематику его сатиры. Художественное мышление Крылова близко по духу традициям устной народной сатиры.
В басне «Осел» как бы загадывается загадка: в росте ли дело или в чем-то другом? Подтекст басни раскрывается впрямую в ее итоговой моральной сентенции: не спасут высокий рост или высокий чин, коль низка душа. В басне «Лиса-строитель» рассказывается, как Лев, чтобы обезопасить свой курятник от воров, поручил соорудить его великой мастерице — Лисе; курятник выстроен на загляденье, да только куры пропадают пуще прежнего: Лиса «свела строенье так, / Чтобы не ворвался в него никто никак, / Да только для себя оставила лазейку».
Немало произведений посвятил баснописец взяточничеству, поскольку оно было характерным явлением его времени — эпохи всевластия чиновничества. В их числе — «Крестьяне и Река». Мелкие мздоимцы в ней сравниваются с речками и ручейками, что, разливаясь, причиняют крестьянам немало бед. Когда же пострадавшие пришли просить управы у большой реки, в которую впадают меньшие, то увидели: «половину их добра по ней несет». Точно так же, как и в мире чиновников.
Развивая традиционные признаки жанра (аллегоризм персонажей, смысловую двуплановость повествования, конфликтность ситуации, моральную сентенцию), Крылов превращал свои басни в маленькие художественные шедевры с гибким ритмом, живым разговорным языком, юмором. К тому же в них иносказательно, но остро изображались конкретные пороки действительности, что делало их художественной публицистикой. Каждая басня Крылова была откликом на современные ему события. Именно в этом состояла ее новая эстетическая функция.
На истинное происшествие с Александром I намекала басня «Рыбья пляска». Мужик, «наудя рыб», жарит их на костре. В это время появляется грозный Лев, желающий узнать, как живется его подданным. «Здесь не житье им — рай», — отвечает Мужик. «Да отчего же, — Лев спросил, — скажи ты мне, / Они хвостами так и головами машут?» Но, услышав, что это от радости, вполне удовлетворился ответом. Бдительная цензура усмотрела здесь намек на царя, и басню пришлось переделать. Но доставалось от Крылова и самой цензуре, например, в невинной на первый взгляд басне о Соловье, которому «худые песни... в когтях у Кошки».
В басне «Листы и корни» народ сравнивается с корнями могучего дерева. Листья шумят: мы, мол, «краса долины всей» и лишь нам обязано дерево своей славой. На эту хвастливую речь отвечает смиренный голос из-под земли: «Примолвить можно бы спасибо тут и нам». А когда возмущенные листья восклицают: «Кто смеет говорить столь нагло и надменно!» — то слышат в ответ: «Мы те... / Которые, здесь роясь в темноте, / Питаем вас. Ужель не узнаете? / Мы — корни дерева, на коем вы цветете...»
Реальная действительность явственно проступает и в таких широко известных, хрестоматийных баснях Крылова, как «Тришкин кафтан», «Демьянова уха», «Лебедь, Щука и Рак», «Волк и Ягненок», «Стрекоза и Муравей» и др. Прямым откликом на события Отечественной войны 1812 года были басни «Кот и Повар», «Ворона и Курица», «Волк на псарне», «Раздел», «Щука и Кот». Содержание их настолько тесно связано с конкретной исторической ситуацией, что они стали своеобразной энциклопедией народной войны против иностранного нашествия. Крылов отразил в них народный взгляд на события. Успеху этих басен непосредственно в годы войны способствовало то, что Крылов придал традиционному жанру особую масштабность исторического взгляда. Возникла пафосность стиля, ранее не свойственная жанру, но столь органичная для произведения с четко выраженной патриотической направленностью:
Когда Смоленский князь,
Противу дерзости искусством воружась.
Вандалам новым сеть поставил
И на погибель им Москву оставил...
В басне «Кот и Повар» отразилось владевшее тогда народом и армией возмущение нерешительностью правительства и императора в противостоянии притязаниям Наполеона («Досадно было, боя ждали», — писал об этом Лермонтов в «Бородино»). Крылов сам передал Кутузову рукописный текст басни «Волк на псарне». В те дни огромным успехом пользовались лубки, созданные по мотивам крыловских басен.
Белинский говорил о «неисчерпаемом источнике русизмов» в баснях Крылова. Емкость слова, лаконизм, естественность речи приближают их язык к афористичности народных пословиц. Многие меткие фразы и выражения из крыловских басен вошли в разговорный обиход наравне с пословицами: «Услужливый дурак опаснее врага», «А Васька слушает да ест», «Худые песни Соловью в когтях у Кошки» и пр.
При этом подлинно народный язык — точный, гибкий, яркий — отлично воплощался в стихотворном размере, которым писал Крылов. Он в совершенстве владел ямбом — этим основным размером русского стихосложения XIX века — и сделал его основой своих басен. Для этого понадобилась кроме неповторимого таланта и творческая «хитрость»: Крылов отказался от равного числа ударных слогов в каждой строке. И хотя основоположником русской басни по справедливости следует считать Сумарокова, создавшего и жанровую форму (живая бытовая сценка), и стихотворную («вольный», разностопный стих), но достигла высокого художественного совершенства басня под пером Крылова.
Баснописец создавал картины, полные не только мудрости и достоверности, но и ярких красок. «У него живописно все, — восхищался Гоголь. — начиная от изображения природы, пленительной и грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора». По форме большинство басен Крылова представляют собой миниатюрные пьесы со всеми чертами драматического действия. Вспомним хотя бы басни «Волк и Ягненок» или «Демьянова уха». В них — точная обрисовка характеров, живой и остроумный диалог, быстрое развитие действия, а слова от автора напоминают сценические ремарки, поясняющие ход действия. Поэтому их часто инсценируют на протяжении уже почти двух веков.
Живая стихия крыловского языка открывала перед русской литературой плодотворный путь сближения с народной речевой культурой. Исследователи видят в творчестве Крылова и зарождение реализма, что проявляется, в частности, в характере комического (по определению Гоголя, это «смех сквозь слезы»).
Басни успешно прошли через несколько исторических эпох, не теряя популярности и тем подтверждая свою нужность обществу. Это явление искусства, заслужившего право на поучение.
Детское сознание легко усваивает нравственные нормы и истины, изложенные языком басен. «Нет нужды говорить о великой важности басен Крылова для воспитания детей, — писал Белинский. — Дети бессознательно и непосредственно напитываются из них русским духом, овладевают русским языком и обогащаются прекрасными впечатлениями единственно доступной им поэзии».
Анализ басни И.А.Крылова «Квартет».
Эта басня была написана в 1810 году и впервые прочитана автором на вечере у своего друга Оленина. Тот был крупным чиновником, за несколько дней до этого он рассказал баснописцу о той путанице в делах, которая царит в департаменте, о том, что среди сановных лиц велись долгие споры, как и куда рассадить чиновников, чтобы они лучше решали важные дела.
Крылов читал свою басню очень выразительно. Он изображал, как вертлявая мартышка рассаживала музыкантов. Все очень смеялись и сразу узнавали в крыловских образах видных царских чиновников. В грубом Медведе, например сразу узнали Аракчеева. Иван Андреевич отнекивался, говорил, что писал только о зверях, и тихонько посмеивался. Придраться к тексту басни было невозможно. Басня сразу же запомнилась, её передавали из уст в уста.
С тех пор прошло почти два столетия. Стали далёкой историей те времена, забылись личности, попавшие в басню, но басня Крылова жива до сих пор.
Крылов не раз в своих баснях критиковал не только правительство и жадных чиновников, но и царскую власть. Мастерски орудуя эзоповым языком, он скрывал очевидные истины, которые легко читались между строк. Он не только сатирически изображал лиц высокого ранга того времени, но и высмеивал конкретные исторические события. Басня «Квартет» повествует о только что учрежденном Александром I Государственном совете и о его руководителях. Последние не только оказались неспособными и беспомощными в решении политических проблем, но и выставили себя болтунами и неучами, на что и обратил внимание Крылов.
В басне упоминаются четверо зверей, по аналогии с четырьмя высокородными вельможами, поставленными во главе каждого из отделов. Князь Лопухин представлялся Ивану Андреевичу Козлом, Завадовский – Ослом, Мордвинов – Мартышкой, а сам граф Аракчеев – Медведем. И вот, собравшись, герои басни «Квартет», решают сыграть музыку, но ничего у них не выходит. И так рассядутся и эдак, а толку все нет. На самом деле так и было, вельможам пришлось несколько раз меняться местами и долго спорить о том, кто каким отделом должен управлять. В итоге все расселись, казалось бы, как надо, но ничего толкового сделать они так и не смогли.
Наконец на помощь отчаявшимся животным приходит Соловей, в понимании Крылова это простой народ, который видит, в чем подвох. Главное условие правильной и слаженной игры квартета - это наличие таланта у музыкантов. Переводя все на Государственный совет - проблема в отсутствии профессионализма у чиновников, никто из них не разбирался в отведенной им сфере должным образом. Басня «Квартет» стала источником забавного афоризма, им стали последние слова Соловья о том, что как не сядь, без таланта музыкантом не стать и не извлечь мелодии из инструмента. Крылов от имени всех здравомыслящих людей и от народа в целом пытается донести простую истину. А суть такова - не достаточно просто быть из высшего класса по рождению, для того чтобы HYPERLINK "http://fb.ru/article/131748/basnya-kvartet-skryityiy-smyisl-i-moral" \l "image337167"
управлять государственными делами и политикой в целом, необходимы острый ум, природные способности и, разумеется, специальное образование. Ничего из перечисленного не было у вельмож, о которых повествует басня «Квартет».
Крылов в своих баснях не просто критиковал царскую власть, правительство и чиновников, во многих своих произведениях он изображал сатирически и высмеивал конкретные события и определенные исторические личности. Так, в басне “Квартет” поэт высмеял Государственный совет и его руководителей, оказавшихся неспособными и беспомощными перед конкретными политическими задачами. Крылов обращает свою сатиру против пустопорожних болтунов и неучей. Басня была написана через год после того, как приступил к своим обязанностям сформированный Александром I Государственный совет. Царь разделил его на четыре отдела, во главе были поставлены высокородные вельможи: князь Лопухин (Козел), граф Аракчеев (Медведь), Завадовский (Осел), Мордвинов (Мартышка).Проказница-мартышка,Осел,КозелДа косолапый Мишка ;Затеяли сыграть квартет”Ударили в смычки, дерут, а толку нет.И вот пошли длиннейшие споры о том, кому из вельмож начальствовать над каким из отделов. Несколько раз им пришлось по воле царя меняться ролями, пока наконец, роли были окончательно распределены:Вот, пуще прежнего пошли у них разборыИ спорыКому и как сидеть.Но мудрый Соловей — народ — понимает необходимое условие слаженной игры квартета — работы Государственного совета — профессионализм:“Чтоб музыкантом быть, так надобно уменьеИ уши ваших понежней”,Им отвечает Соловей.И почти как афоризм, коротко и категорично звучат слова приговора:“А вы, друзья, как ни садитесь.Все в музыканты не годитесь”.Крылов от имени народа, всех здравомыслящих людей... говорит, что для занятия политикой, делами государства, недостаточно просто принадлежать к высшему классу по рождению, необходимы специальное образование и культура, природный ум и способности оратора. Всего этого лишены назначенные вельможи, оттого и не вышло толку от их деятельности.
Эту же тему Крылов продолжает в басне “Лебедь, Рак и Щука”. По объему басня совсем небольшая, но это не умаляет ее достоинства. Она остро сатирична; мораль, данная автором в начале произведения, помогает читателям настроиться на нужный лад, сразу и безошибочно понять мысли автора, завуалированные эзоповым языком. Современники Крылова прекрасно понимали аллегории поэта.Однажды Лебедь, Рак да ЩукаВезти с поклажей воз взялись,И вместе трое все в него впряглись;Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!Поклажа бы для них казалась и легка,Да Лебедь рвется в облака,Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.Мастерство Ивана Андреевича заключается в универсальности его произведений. Написанные на конкретные события, они в силу своей многозначности могут быть приложены к любому подходящему моменту. Они существуют вне времени и пространства, в этом их главное достоинство. Они так же актуальны сегодня, как и сто лет назад. Как объяснить этот феномен? У него много составляющих: это и талант Крылова, нашедший свой выход в сатире, в жанре басен. И прекрасный, образный и лаконичный язык, которым так мастерски пользуется автор, переходя с литературного на разговорный, даже порой на диалектный. И конечно же, знание материала, о котором пишет Иван Андреевич.Крылов заимствует свои образы из фольклора, благодаря этому писателю не нужны развернутые характеристики героев, стереотипы уже сложились на протяжении веков. Этим он добивается лаконичности и точности характеристик, безошибочного попадания в истину.Крылов — подлинно народный писатель, художник огромной силы, его влияние на русскую литературу было огромным. У Ивана Андреевича учились такие мастера слова, как Некрасов, Салтыков-Щедрин, Островский.В наше время басни Крылова обрели новую жизнь. Они по-прежнему борются с ханжеством и лицемерием, пошлостью и чванством — в этом секрет их долголетия.
2. «Заповеди для детских поэтов» К.И.Чуковског. Воплощение заповедей в детских сказках К.И.Чуковского.
К.И.Чуковский (1882 — 1969) — один из основоположников детской литературы XX века, исследователь психологии детства «от двух до пяти». Был он, кроме того, блистательным критиком, переводчиком, литературоведом. «Я решил учиться у детей... я надумал "уйти в детвору", как некогда ходили в народ: я почти порвал с обществом взрослых и стал водиться лишь с трехлетними ребятами...», — писал Чуковский в дневнике.
К.Чуковский о детской литературе. Вопросами детской литературы Чуковский стал заниматься в 1907 году — как критик, заявивший о бездарности творений некоторых известных в те годы детских писательниц («...Кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а все винтики, пружинки, колесики», — писал он о Чарской). В 1911 году появилась его книга «Матерям о детских журналах», в которой он резко критиковал журнал «Задушевное слово» — за незнание возрастных особенностей детей, за навязывание маленьким читателям штампованных ужасов, обмороков, истерик, злодейств, геройств. Критик противопоставил «Задушевному слову» журналы «Юная Россия», «Родник», «Семья и школа», «Юный читатель»: «Здесь любят и чтут ребенка, не лгут и не виляют перед ним, говоря с ним трезво и спокойно», — однако и здесь не знают, не понимают ребенка.
Как утверждал Чуковский, ребенок «создает свой мир, свою логику и свою астрономию, и кто хочет говорить с детьми, должен проникнуть туда и поселиться там». Дети — своего рода сумасшедшие, так как «твердые и устойчивые явления для них шатки, и зыбки, и текучи. <...> Нет, задача детского журнала вовсе не в том, чтобы лечить детей от детского безумия — они вылечатся в свое время и без нас, — а в том, чтобы войти в это безумие, вселиться в этот странный, красочный, совершенно другой мир и заговорить с детьми языком этого другого мира, перенять его образы и его своеобразную логику (потому, что своя в этом другом мире логика!)».
Часто за поэзию для детей берутся, считал критик, те, кто не понимает стихов, либо те, кто не понимает детей, а то и не понимающие ни стихов, ни детей: «Мне это кажется преступлением. Писатель для взрослых может быть бездарным сколько угодно, но писатель для детей обязан быть даровитым».
Чуковский презирал авторов, старавшихся «возможно скорее овзрослить и осерьезить ребенка»: «Оттого в мировой литературе до самого последнего времени не было ни одной веселой детской книги. По-детски смеяться с ребенком — до этого не унижались писатели» — так категорично высказался он в книге «Маленькие дети», вышедшей в 1928 году и ставшей этапом в работе над книгой «От двух до пяти»).
Не считая, что детей необходимо воспитывать только на бессмыслицах, Чуковский был уверен, что «детская литература, из которой эти бессмыслицы выброшены, не отвечает многим плодотворным инстинктам 3- и 4-летних детей и лишает их полезнейшей умственной пищи». Вредно внушать детям через детскую книгу то, что не соответствует их возрасту или непонятно им: это отбивает у них желание читать вообще. Это, по словам критика, похоже на то, как если бы грудного ребенка вместо молока его матери насильно кормили бифштексами.
К.Чуковский доказывал, что любой ребенок обладает огромными творческими возможностями, даже гениальностью; ребенок — величайший труженик на ниве родного языка, который как ни в чем не бывало ориентируется в хаосе грамматических форм, чутко усваивает лексику, учится читать самостоятельно.
Взрослым, а особенно детским писателям и педагогам, надо бы не наклоняться к детям, а стать детьми: если «мы, как Гулливеры, хотим войти к лилипутам», то мы должны «сами сделаться ими».
«Заповеди для детских поэтов» — глава в книге «От двух до пяти». Эту книгу Чуковский писал на протяжении шестидесяти с лишним лет. Создание ее началось с разговора о детской речи, а со временем книга превратилась в фундаментальный труд о самом ребенке, его психике, об освоении им окружающего мира, о его творческих способностях.
Глава «Заповеди для детских поэтов» — это обобщение и собственного опыта работы для детей, и работы коллег — Маршака, Михалкова, Барто, Хармса, Введенского и др., а также опора на образцы лучших детских книг — ершовского «Конька-горбунка», сказки Пушкина, басни Крылова.
К.Чуковский делает главный вывод: народная поэзия и словотворчество детей совершаются по одним законам. Детский писатель должен учиться у народа, который в течение «многих веков выработал в своих песнях и сказках идеальные методы художественного и педагогического подхода к ребенку». Второй учитель детских поэтов — сам ребенок. Прежде чем обращаться к нему со своими стихами, необходимо изучить его вкусы и потребности, выработать правильный метод воздействия на его психику.
Дети заимствуют у народа и страсть к перевертышам, к «ле-пым нелепицам». Поэт доказывал педагогическую ценность перевертышей, объяснял, что ребенок потому и смеется, что понимает истинное положение дел. Смех ребенка есть подтверждение успешного освоения мира. У ребенка жизненная потребность в смехе — значит, читая ему смешные стихи, взрослые удовлетворяют ее.
Огромное значение Чуковский придавал тому, чтобы в каждой строфе был материал для художника. Зрительный образ и звук должны составлять единое целое, из каждого двустишия должен получаться рисунок. Он назвал это качество «графичностью» и поставил первой заповедью для детского поэта.
Вторая заповедь гласит о наибыстрейшей смене образов. Детское зрение воспринимает не качества вещей, а их движение, их действия, поэтому сюжет стихов должен быть подвижен, разнообразен.
Третья заповедь: «...Эта словесная живопись должна быть в то же время лирична. Необходимо, чтобы в стихах была песня и пляска». Дети тешат себя «сладкими звуками» и упиваются стихами «как музыкой». Чуковский называл такие стихи детей «экикика-ми». Стихи для детей должны приближаться к сути этих экикик.
Крупные произведения не будут скучны детям, если они будут цепью лирических песен: каждая песня — со своим ритмом, со своей эмоциональной окраской. В этом заключается четвертая заповедь для детских поэтов: подвижность и переменчивость ритма.
Пятая заповедь: повышенная музыкальность поэтической речи. Чуковский приводит в пример детские экикики с их плавностью, текучестью звуков, не допускающие скопления согласных. Неразвитой гортани ребенка трудно произносить что-нибудь вроде «Пупс взбешен»: это с трудом произносит и взрослый.
Согласно шестой заповеди рифмы в стихах для детей должны быть поставлены на самом близком расстоянии друг от друга. Детям трудно воспринимать несмежные рифмы.
По седьмой заповеди рифмующиеся слова должны быть главными носителями смысла. Ведь именно эти слова привлекают к себе повышенное внимание ребенка.
«Каждая строка детских стихов должна жить своей собственной жизнью» — восьмая заповедь. «У ребенка мысль пульсирует заодно со стихами», и каждый стих в экикиках — самостоятельная фраза; число строк равняется числу предложений.
Особенности младшего возраста таковы, что детей волнует действие и в их речи преобладают глаголы. Эпитет — это уже результат опыта, созерцания, подробного ознакомления с вещью. Отсюда девятая заповедь детским поэтам: не загромождать текст прилагательными.
Десятая заповедь: преобладающим ритмом стихов для детей должен быть хорей — любимый ритм детей.
Стихи должны быть игровыми — это одиннадцатая заповедь. В фольклоре детей звуковые и словесные игры занимают заметное место, так же как и в народной поэзии.
К произведениям для детей нужен особый подход, но чисто литературные достоинства их должны оцениваться по тем же самым критериям, что и любое художественное произведение. «Поэзия для маленьких должна быть и для взрослых поэзией!» — это двенадцатая заповедь Чуковского.
Тринадцатая заповедь: «...В своих стихах мы должны не столько приспособляться к ребенку, сколько приспособлять его к себе, к своим "взрослым" ощущениям и мыслям». Чуковский назвал это стиховым воспитанием. То есть, говоря словами психологов и педагогов, необходимо учитывать зону ближайшего развития.
Заповеди Чуковского не являются непререкаемой догмой, о чем предупреждал сам их автор. Изучив, освоив их, детскому поэту следует начать нарушать их одну за другой.
Пожалуй, состояние счастья — главнейшая заповедь для детских писателей. Цель же сказочника — воспитать человечность.
Сказки и стихи Чуковского составляют целый комический эпос, нередко называемый «крокодилиадой» (по имени любимого персонажа автора). Произведения эти связаны между собой постоянными героями, дополняющими друг друга сюжетами, общей географией. Перекликаются ритмы, интонации. Особенностью «крокодилиады» является «корнеева строфа» — размер, разработанный поэтом и ставший его визитной карточкой:
Жил да был Крокодил.
Он по улицам ходил,
Папиросы курил.
По-турецки говорил, —
Крокодил, Крокодил Крокодилович!
«Корнеева строфа» — это разностопный хорей, это точные парные рифмы, а последняя строчка не зарифмована, длиннее прочих, в ней и сосредоточен главный эмоциональный смысл. Впрочем, автор иногда переходил и к другим стихотворным размерам, резко меняя ритм и интонацию стихов.
Сюжеты сказок и стихов Чуковского близки к детским играм — в прием гостей, в больницу, в войну, в путешествие, в путаницу, в слова и т. п. Лирическая тема большинства стихотворений — безмятежное счастье, «чудо, чудо, чудо, чудо / Расчудесное» (стихотворение «Чудо-дерево»), а сказки, напротив, повествуют о драмах и катастрофах.
Рождение сказочного мира Чуковского произошло в 1915 году, когда были сложены первые строфы поэмы «Крокодил». Опубликована она была в 1917 году в детском приложении к еженедельнику «Нива» под названием «Ваня и Крокодил», с огромным количеством рисунков. Публикация произвела настоящий переворот в детской поэзии. Ю.Тынянов писал об этом позднее: «Быстрый стих, смена метров, врывающаяся песня, припев — таковы были новые звуки. Это появился "Крокодил" Корнея Чуковского, возбудив шум, интерес, удивление, как то бывает при новом явлении литературы. Неподвижная фантастика дрожащих на слабых ножках цветов сменилась живой, реальной и шумной фантастикой забавных зверей, их приключений, вызывающих удивление героев и автора. Книги открылись для изображения улиц, движения, приключений, характеров. Детская поэзия стала близка к искусству кино, к кинокомедии» (очерк «Корней Чуковский»).
Однако после Октября «Крокодилу» и его автору пришлось тяжко. Н. К. Крупская, занимавшая крупные государственные должности, объявила эту сказку «вредной», поскольку «она навязывает ребенку политические и моральные взгляды весьма сомнительного свойства». Чуковский не раз заявлял, что никаких намеков на политику в «Крокодиле», как и в других его сказках, нет. Однако в Крокодиле узнавали то кайзера Вильгельма, то Деникина и Корнилова. Чуковский писал: «При таком критическом подходе к детским сказкам можно неопровержимо доказать, что моя "Муха-Цокотуха" есть Вырубова, "Бармалей" — Милюков, а "Чудо-дерево" — сатира на кооперацию». История продолжила этот ряд, повторив ошибку с Крокодилом-Деникиным: в сказке «Таракани-ше» позже стали видеть карикатуру на Сталина, хотя эта сказка была написана еше в 1921 — 1922 годах. Совпадение сказки и будущей политической реальности объясняется исключительной интуицией художника.
Однако ребенка захватывает открытое содержание сказки, он не ищет в ней политических намеков. Для детей «Крокодил» является первым в жизни «романом в стихах». Действие происходит то на улицах Петрограда, то на берегах Нила. Развертываются серьезнейшие события — война и революция, в итоге которых между людьми и зверями коренным образом меняются отношения. Люди перестают бояться диких зверей, звери в зоосаде получают свободу, в Петрограде наступают мир и благоденствие. В сюжетное действие введены «широкие массы»: орда Гиппопотама, жители Петрограда, армия мальчишек. А главное, в центре всех этих событий — ребенок, «доблестный Ваня Васильчиков». Он не только «страшно грозен, страшно лют», как говорит о нем Крокодил, но и справедлив, благороден и потому сам освобождает зверей. Кроме того, он спасает девочку Лялечку и всех петроградцев от «яростного гада».
Образ Вани строится на былинных мотивах богатырской удали и силы, тогда как образ Крокодила пародирует литературно-романтического героя. Сравним его с книжными «наполеонами»:
Через болота и пески Идут звериные полки, Их воевода впереди, Скрестивши руки на груди...
Образ Крокодила Крокодиловича лишен скучной однозначности: то он рядовой обыватель, то злодей, то примерный семьянин, то пламенный борец за свободу, то, наконец, приятный «старик». Несмотря на противоречия образа, автор с почтением и симпатией относится к Крокодилу, рад знакомству с ним, а «кровожадной гадиной», «яростным гадом» Крокодил представляется Ване Васильчикову и трусливым петроградцам. Неоднозначен и образ Вани: то он — мужественный герой, то беспощадный усмиритель звериного восстания, то барин, как должное воспринимающий услужливость обезоруженных зверей.
Вместе с тем Чуковский всячески возвеличивает его фигуру, Крокодила же, наоборот, снижает до уровня трусливого обывателя (т.е. обыкновенного взрослого). Крокодил только и может, что произнести пламенную речь, зовущую зверей в поход на Петроград. Однако он отнюдь не является отрицательным героем, и тому есть множество подтверждений: петроградцы первые начали задирать Крокодила, а он «с радостью» возвращает всех, кого проглотил; для всех родных и друзей он привез подарочки, а детям Тотоше и Кокоше — елочку; и в праздник Крокодил помнит о страданиях в неволе звериных братьев и сестер.
Добро и зло в «Крокодиле» не разведены так резко, как это обычно бывает в сказках. Маленькому читателю предоставляется возможность самому рассудить по справедливости двух обаятельных героев. Конфликт разрешается в соответствии с детским идеалом безопасной дружбы с дикими зверями: Петроград теперь — райский сад зверей и детей. Сравним этот финал с высказыванием ребенка из книги «От двух до пяти»: «Ну хорошо: в зоопарке звери нужны. А зачем в лесу звери? Только лишняя трата людей и лишний испуг».
Симпатия автора к героям не мешает ему иронически посмеиваться над ними. Например, в том эпизоде, где Ваня Васильчиков провозглашает манифест о свободе, или в эпизоде, где Крокодил произносит благонамеренное приветствие при встрече молодого, демократически настроенного царя Гиппопотама. Именно наличие иронического плана позволяет «по-взрослому» прочитать эту сказку. Однако сказка была прямо адресована детям и преследовала воспитательные цели, связанные с военным временем: направить детскую энергию патриотизма и героизма в подходящее безопасное русло.
Чуковского тревожили факты усилившейся национальной нетерпимости, жестокости детей по отношению к немцам, даже мирным колонистам (очерк «Дети и война», 1915). В общественных местах висели плакаты «По-немецки говорить воспрещается». Чуковский же положительным героем сделал «инородца» Крокодила, говорящего по-немецки (в поздних изданиях его герой перешел на турецкий язык). Крокодил мирно гуляет по Петрограду и терпит насмешки обывателей, в том числе и невоспитанных детей. Понятной для ребенка становится причина его внезапной агрессии: «Усмехнулся Крокодил и беднягу проглотил, / Проглотил с сапогами и шашкою», — и чувство справедливости берет верх над казенным шовинизмом.
«С болью читаешь в газетах, как дети во время игры нападают на котов и собак, воображая, что это германцы, мучают, душат их до смерти», — писал Чуковский в очерке «Дети и война». В сказке возмущенные звери идут войной на угнетателей-людей, главным врагом объявляя ребенка.
Чуковский переводит внимание маленьких читателей на проблемы, более подходящие их возрасту, нежели проблемы войны с германцами: он стремится вытеснить из детских душ чувство ненависти и заменить его чувствами сострадания и милосердия. Сказочник продемонстрировал читателям механизм цепной реакции зла: насилие рождает ответное насилие, а остановить эту цепную реакцию можно только примирением и всеобщим разоружением (отсюда — нарочито упрощенное разрешение конфликта в сказке). Финальные картины мира и счастья должны были способствовать антимилитаристскому воспитанию детей.
Однако в общем мажоре нет-нет да и проскользнут ноты сомнения и самоиронии, относящиеся не к детскому, а к взрослому пласту сказки. Примирившиеся стороны отнюдь не равноправны (звери, лишившиеся рогов и копыт, служат Ване); абсурдна беззлобность былых врагов («Вон, погляди, по Неве по реке / Волк и Ягненок плывут в челноке»). Идиллия мирной дружбы людей и зверей возможна только в мире детской мечты.
Сказка построена как цепочка пародий на ритмы, интонации, образы русской литературы, особенно поэзии Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гумилева, Северянина, а также популярных в начале века городских песенок. В сказке множество примет современного быта и нравов. Каждая глава имеет свой, отличный от других ритм, свою эмоциональную окраску, причем максимально усиленную восклицаниями, прямыми оценками (например: «О, этот сад, ужасный сад! / Его забыть я был бы рад»).
Многие художественные приемы, найденные в «Крокодиле», были использованы в дальнейшем Чуковским и в других его сказках.
«Муха-Цокотуха», «Тараканище» и «Краденое солнце» образуют трилогию из жизни насекомых и зверей. Эти сказки имеют схожие конфликтные ситуации и расстановку героев, они и построены по единой схеме. «Муха-Цокотуха» (сказка впервые вышла в 1924 году под названием «Мухина свадьба») и «Тараканище» (1923) даже начинаются и заканчиваются одинаково — развернутыми картинами праздника. Чуковский не жалел ярких красок и громкой музыки, чтобы маленький читатель без вреда для себя мог из праздничного настроения окунуться в игровой кошмар, а затем быстро смыть с души страх и убедиться в счастливом устройстве мира. В «Краденом солнце» (1936) праздник развернут только в финале. Почти сразу читатель сталкивается с драматическим противоречием. Пожирание грозит уже не отдельным героям (как в других сказках), а солнцу, т.е. жизни, ее радости. Крокодил, окончательно обрусевший среди сорок-белобок, журавлей, зайчиков, медвежат, белочек, ведет себя как эгоист, проглотив то, что принадлежит всем. С точки зрения детей, он жадина, он хуже всех. Чуковский отлично чувствует логику ребенка, понимающего, что любому маленькому герою не справиться с огромным (т.е. взрослым) крокодилом. На сильного жадину может быть одна управа — сильный добряк: и вот «дедушка» медведь сражается с обидчиком ради своих толстопятых медвежат и прочей детворы.
Другое отличие «Краденого солнца» состоит в том, что это единственная сказка, в которой использованы мотивы народной мифологии: этот крокодил ничего общего не имеет с Крокодилом Крокодиловичем — он воплошает мифического пожирателя солнца, он — туча, похожая на крокодила.
В «Мухе-Цокотухе» Чуковский пародировал мелодраму — наиболее популярный жанр массовой литературы. Это сказывается в традиционной расстановке образов: добродетельная девица на выданье, злодей, кавалер, гости — добрые, да слабые духом. Мещанская мелодрама была разыграна поэтом на манер ярмарочного представления. Герои не описываются, а показываются, действие происходит на глазах читателя. Реплики героев и текст от повествователя могут быть озвучены как одним голосом (взрослого, читающего сказки детям), так и разными голосами (при простейшей театральной постановке). Многочисленные восклицания, патетичные жесты и реплики также относятся к числу театральных средств воздействия.
В трилогии сказок использована единая система художественно-речевых средств: повторы, параллелизмы, постоянные эпитеты, уменьшительно-ласкательные формы и т.п.
«Мойдодыр» и «Федорино горе» могут считаться дилогией на тему гигиены.
Небольшой сказке «Мойдодыр» (1923) принадлежит едва ли не первенство по популярности среди малышей. С позиции взрослого назидательная мысль сказки просто мизерна: «Надо, надо умываться / По утрам и вечерам». Зато для ребенка эта мысль требует серьезных доводов, сама же по себе она абстрактна и сомнительна. Чуковский верно уловил первую психологическую реакцию ребенка на открытие всяких «надо» и «нельзя» — это удивление. Для того чтобы доказать простенькую истину, он использует мощный арсенал средств эмоционального воздействия. Весь мир приходит в движение, все предметы срываются с места и куда-то бегут, скачут, летят. Подобно гоголевскому Вию, вдруг является монументальная фигура Мойдодыра («Он ударил в медный таз / И вскричал: "Кара-барас!"»). Далее — погоня от «бешеной» мочалки через весь город. Кажется, вот спасение: добрый друг Крокодил с детьми, но и он приходит в ярость при виде грязнули. Вместо спасения грозит новая беда: «А не то как налечу, — говорит, / Растопчу и проглочу! — говорит!» Герою приходится измениться — и внешне, и внутренне. Возвращение дружбы и симпатии, организованный в тот же час праздник чистоты — справедливая награда герою за исправление.
«Федорино горе» (1926) также начинается с удивления перед небывальщиной: «Скачет сито по полям, / А корыто по лугам». Автор довольно долго держит читателя в напряженном изумлении. Только в третьей части появляется Федора, причитая и маня сбежавшую утварь обратно. Если в «Мойдодыре» неряха — ребенок, то в этой сказке — бабушка. Читатель, уже усвоивший урок «Мойдодыра», может понять недостатки других, в том числе и взрослых.
Обе сказки отличаются точной передачей интонации в каждой строке. Даже не искушенный в декламации стихов чтец легко произнесет с нужным выражением любую фразу. Эти и другие сказки Чуковского воспринимаются ребенком как пьесы.
«Айболит» (под названием «Лимпопо» сказка вышла в 1935 году), «Айболит и воробей» (1955), «Бармалей» (1925) — еше одна стихотворная трилогия. К ней пр. мыкают две части прозаической сказки «Доктор Айболит По Хью Лофтингу» (1936) — «Путешествие в Страну Обезьян» и «Пента и морские пираты». Главный положительный персонаж всех этих сказок добрый доктор Айболит родом из книги английского прозаика Лофтинга (ее Чуковский пересказал еще в 1925 году). Чуковский «прописал» Айболита в русской детской поэзии, придумав ряд оригинальных сюжетов и найдя ему достойного противника — разбойника Бармалея.
Бармалей «появился» на ленинградской улице, куда забрели Чуковский и его друг художник М. Добужинский. Улица называлась «Бармалеева», и возник вопрос: кто же был тот Бармалей, чье имя увековечено на табличке? Предположили, что Бармалей — бывший пират, и Добужинский тут же нарисовал его портрет. Сказка начала складываться сразу в стихах и рисунках.
В «Бармалее» Чуковский посмеялся над шаблонами массовой детской литературы — на этот раз авантюрно-приключенческой. Его маленькие герои Танечка и Ванечка будто пришли из назидательно-слащавых книжек. Они трусы и плаксы, быстро раскаявшиеся в том, что не послушались совета взрослых не гулять по Африке. Доктор Айболит очень похож на своего английского прототипа: он чопорно вежлив и наивен. Зато Бармалей полон отрицательного обаяния, он живее, полнокровнее «книжных» злодеев или добродетельных персонажей. Однако и он, подобно злодеям назидательных книжек, способен в один момент решительно измениться в лучшую сторону («А лицо у Бармалея / И добрее и милей»).
«Чудо-дерево», «Путаница», «Телефон» (все — 1926 год) образуют свою триаду сказок, объединенную мотивами небылиц и путаниц. Их последовательное расположение следует за меняющимся отношением к небылице или путанице. В «Чудо-дереве» небыличное превращение сулит всем радость, особенно детям. В «Путанице» веселое непослушание зверей, рыб и птиц, вздумавших кричать чужими голосами, в конце концов грозит бедой: «А лисички / Взяли спички, / К морю синему пошли, / Море синее зажгли». Конечно, пожар на море бабочка потушила, а затем, как всегда, устроен праздник, на котором все поют по-своему. «Телефон» написан от лица взрослого, уставшего от «дребедени» звонков. Сказка разворачивается чередой почти сплошных диалогов. Телефонные собеседники — то ли дети, то ли взрослые — всякий раз ставят героя в тупик своими назойливыми просьбами, нелепыми вопросами. Маленькие читатели невольно становятся на сторону измученного героя, незаметно постигая тонкости хорошего воспитания.
В стихотворениях Чуковского слишком много сказки. Каждое из них будто вот-вот обретет самостоятельный сюжет. Например, «Чудо-дерево» Чуковский считал сказкой, а похожую «Радость» — стихотворением («Радость» — отрывок из сказки «Одолеем Бармалея», 1943). Автор использовал в стихотворениях те же приемы народной детской поэзии, граничащей с песней, пляской, игрой. Лирическая тема его поэзии — безмятежное веселье, счастье по-детски.
Фольклорные перевертыши, небылицы представляют окружающий мир «наоборот», неправильно. Чуковский эти же приемы подчиняет другой задаче — нарисовать «правильный» детский мир, преображенный радостью: на березах вырастают розы, на осинах — апельсины, из облака сыплется виноград, вороны поют, как соловьи, по летней радуге можно скатиться на салазках и коньках («Радость»).
Лирический герой стихов, как правило, сам поэт, взрослый человек, но он способен быть заодно с ребенком, испытывать детские чувства, видеть, слышать, мечтать и даже заблуждаться по-детски. Между взрослым «я» и детским «ты» нет границы, ребенок так же уверенно чувствует себя в духовном мире поэта, как если бы сидел на руках у отца.
Стихотворения ближе к реальности, чем сказки, но это лишь усиливает эффект превращения обыденного в сказку («Головастики», «Закаляка»). Ребенок и сам — величайший поэт, сказочник, если способен испугаться им же выдуманной «Бяки-Закаля-ки Кусачей». Вымышленные образы имеют над ним всесильную власть, для него нет в мире ничего, что не превращалось бы тут же в образ. Дети относятся к слову как прирожденные поэты, они точно угадывают связь между звучанием и значением слов, их неологизмы всегда оправданны (из речи барашка: «Я — Бебека, / Я — Мемека, / Я медведя / Забодал!»).
Чуковский в своих стихах попытался слить лучшие русские и английские традиции народной детской поэзии («Бутерброд», «Ежики смеются», «Обжора», «Слониха читает», «Свинки», «Фе-дотка» и др.).
Переводы и переложения Чуковского составляют отдельную, не менее важную часть его работы для детей. Им пересказаны народная валлийская сказка «Джек, покоритель великанов» (1918), «Приключения барона Мюнхаузена» Э. Распе (1935) и «Робинзон Крузо» Д.Дефо (1935). В его переложениях дети знакомятся с греческими мифами, в которых выделено героическое начало и «спрятаны» жестокость, эрос — то, что не годится в духовную пищу ребенка. «Храбрый Персей» (1940), самый известный из пересказов, отличается строжайшим отбором слов, ясным изложением событий, запоминающимися описаниями; все в пересказе подчинено восприятию ребенка. Многочисленные страшные моменты уравновешены героизмом Персея; безобразие и ужас, воплощенные в Медузе, горгонах, драконе, — красотой и добротой Персея и Андромеды. В финале Чуковский предлагает читателю убедиться в правдивости древнего рассказа — взглянуть на созвездия Персея и Андромеды.
Среди пересказов — приключенческие новеллы Бевана, Джед-да, Стрэнга «Пойманный пират», «Золотая Аира», «Разбойники на Болотном острове», «Подвиг авиатора» (1924). Их меньшая известность связана с тем, что автор в них отошел было от жанра сказки и попытался обратиться к аудитории читателей непривычного для себя возраста — семи—девяти лет.
И в прозе писатель заботился о том, чтобы слова были легкими для детской артикуляции; большие, трудные слова он разделяет на слоги: «ко-ра-бле-кру-ше-ние», «ил-лю-ми-на-ция»; «учит» маленьких читателей звериному языку.
Детская проза Чуковского почти целиком относится к приключенческой литературе. Писатель избирал сюжеты опасных путешествий, разворачивал их в далеких экзотических странах — Африке, Южной Америке, на «диких» островах. Для него смысл любого приключения заключается в благородной цели, отважные герои пускаются навстречу опасностям непременно ради доброго дела.
Чуковский редактировал книгу «Вавилонская башня» — переложения библейских легенд. Эти легенды были приближены к сказкам, в повествовании подчеркнута древняя общечеловеческая мудрость, освобожденная от мистики.
На основании опыта — своего и чужого — Чуковский разработал теорию художественного перевода (книга «Высокое искусство», создававшаяся на протяжении 1919—1964 годов). Широко известны его переводы для детей. В частности до сих пор в непревзойденном переводе Чуковского читают дети «Приключения Тома Сойера» Марка Твена (1935), сказки Р.Киплинга (начал переводить в 1909 году). Переводы песенок и стишков из английского детского фольклора производят впечатление подлинного звучания английской речи и передают своеобразный английский юмор («Храбрецы», «Скрюченная песня», «Барабек», «Котауси и Мау-си», «Курица», «Дженни» и др.).
2.4. Методика обучения выразительному чтению.
Выразительное чтение наиболее широко применяется на уроках литературы, где оно выступает как искусство звучащего слова, обнаруживая все свое магическое воздействие. М. А. Рыбникова утверждает: «Выразительное чтение - это та первая и основная форма конкретного, наглядного обучения литературе, которая для нас важнее всякой наглядности зрительного порядка. Мы не отрицаем наглядности зрительной, но самой природой звучащего слова определен основной метод проникновения слова в сознание - метод его выразительного произнесения».Даже методисты, которые разрабатывали главным образом методику выразительного чтения на уроках русского языка, признают, что в полном объеме выразительное чтение находит свое применение на занятиях по литературе. Так, Г. П. Фирсов пишет: «Разбор акцентной структуры предложения с учетом широкого контекста и эмоционального отношения говорящего к высказываемым мыслям должен проводиться главным образом на уроках литературы при работе над выразительным чтением того или иного художественного произведения».При чтении литературных произведений с наибольшей наглядностью выступает действенность речи, ее зависимость от ситуаций, связь с эмоцией.Выразительное чтение учителя. На занятиях литературой применяется выразительное чтение трех видов: выразительное чтение учителя, выразительное чтение учеников и чтение мастеров звучащего слова в грамзаписи. Решающее значение имеет чтение учителя. Не может преподавать искусство педагог, сам не владеющий этим искусством. Это верно и по отношению к искусству чтения. Но вот в какой мере должен владеть учитель выразительным чтением - вопрос, требующий уточнения. Часто учитель оправдывает свое невыразительное чтение заявлением: «Я не актер». Такое заявление на первый взгляд кажется бесспорным. Но только на первый взгляд. Да, учитель-словесник не актер, но он профессионал, обязанный уметь выразительно читать. Без выразительного чтения не может быть полноценного преподавания литературы и родного языка.Психологический экскурс, сделанный выше, убеждает в возможности овладеть при надлежащем упорстве выразительным чтением.Очень большую услугу учителю-словеснику может оказать слушание мастеров звучащего слова в грамзаписи, по радио и телевидению, но при одном условии: если учитель не будет внешне подражать мастеру, а постарается при помощи восприятия его чтения глубже проникнуть в содержание литературного произведения. Без увлеченности, без любви к произведению не может быть полноценного выразительного чтения учителя-словесника. Увлеченность произведением вызовет естественное желание глубже проникнуть в его содержание и овладеть формой. Вот как рисует свою лабораторию А. Я. Закушняк: «Выбрав произведение, я считаю себя обязанным разносторонне изучить биографию автора, прочесть все им написанное и все написанное о нем. Мне важно социальное содержание творчества данного автора и социальная роль его творчества, мне важны любые мелочи, касающиеся его жизни и творчества. Бывает иногда (и даже очень часто), что из прочитанных фолиантов я извлекаю для непосредственного использования в своей работе лишь ничтожные по количеству страницы, но именно такое требование к самому себе должно быть у рассказчика». Важно уяснить, что мастерство, даже при наличии большого таланта, требует широкого и глубокого изучения произведения. Такое изучение и должен, по силе своих возможностей, проделать чтец-учитель. Из полученных сведений учитель отбирает те, которые нужны для правильного понимания и воплощения произведения или отрывка, который он будет читать. Воспринимая сведения от литературоведов и методистов, чтец-учитель должен освоить их в полной мере, превратить в свои убеждения. Если встречаются противоречия во взглядах критиков, следует выбрать одно и его придерживаться. Словом, чтец должен иметь свой твердый взгляд на произведение и каждую фразу.Очень важно представлять себе совершенно конкретно, образно все, о чем говорится в произведении, чтобы наши видения передавались слушателям. Желательно, чтобы чтение учителя-словесника приближалось к чтению мастера, но для многих учителей это недостижимо. Особенно когда выразительным чтением начинают заниматься сравнительно поздно и не имеют достаточного упорства и времени. В этом случае следует стремиться к своему «потолку», т. е. к возможной для данного исполнителя выразительности. Если учитель будет придерживаться этого правила, его мастерство будет постепенно повышаться.Вообще, некоторая неудовлетворенность своим чтением - хороший признак, показывающий возможность творческого роста.Выразительное чтение учеников. Задачей обучения учащихся выразительному чтению на уроках литературы является развитие у школьников способности воплощать литературное произведение в звучащее слово в соответствии со своим пониманием. В связи с этим возникает необходимость воспитания у школьников качеств, нужных для чтеца, и приобретение ими определенных знаний в области искусства художественного чтения. В школьной практике считается, что общий литературный анализ - достаточная подготовка к выразительному чтению. Иногда, кроме того, делается логическая разметка, причем обычно отмечаются только логические ударения. В этом видят специальную подготовку школьника к выразительному чтению. После такой подготовки выслушивается чтение ученика и ставится отметка с прибавлением устной оценки: «читал выразительно» или «...не выразительно». Между тем подготовка выразительного чтения на всех ступенях школьного образования состоит из ряда этапов. Уже в вводном занятии, сообщая ученикам сведения, необходимые для понимания произведения, учитель особое внимание уделяет тем из них, которые могут помочь воплотить произведение в звучащем слове. Чтение учителя должно создать увлеченность произведением и дать ключ к пониманию темы, идеи, своеобразия жанра и совершенства форм. Затем проводится специально направленный разбор и отрабатывается выразительное чтение.Выразительное чтение в зависимости от возраста (класса) учащихся. Методология художественного (выразительного) чтения едина и для младшего школьника, и для учителя. Мы требуем естественности, простоты и действенности от любого чтеца. Но методика обучения для каждого возраста особая.Обучение выразительному чтению начинается с I класса. В книге Т. Ф. Завадской сформулированы основные положения, на которые должна опираться методика выразительного чтения в начальных классах: «1) Учащиеся должны хорошо понимать, что им следует передать слушающим, читая текст произведения. 2) У учащихся должно быть живое и верное отношение ко всему, о чем говорится в произведении. 3) Учащиеся должны читать текст произведения с осознанным желанием передать конкретное содержание: факты, события, картины природы, передать так, чтобы слушающие их правильно поняли и оценили». Таким образом, уже в начальной школе перед учениками ставятся основные задачи выразительного чтения. В соответствии с возрастом детей решение этих задач в начальных классах достигается путем практической работы над выразительным чтением без опоры на какие-либо теоретические знания.Курс выразительного чтения, включающий сведения теоретического характера, учащиеся пройдут в IV-VI классах. Успех обучения выразительному чтению в средних классах обеспечен двумя обстоятельствами: возрастными особенностями школьников 10-12 лет и содержанием программы по литературе. По принятому в психологии делению, десяти-одиннадцатилетние дети относятся к младшему школьному возрасту. Их психологический склад характеризуется следующим образом: они восприимчивы, впечатлительны, импульсивны, непосредственны и доверчивы. Кроме того, отмечается конкретность и эмоциональность их мышления. Наблюдающаяся акселерация безусловно внесла некоторые коррективы в данную характеристику, однако в основном она остается верной. Именно названные выше черты чрезвычайно облегчают обучение выразительному чтению в этом возрасте.Восприимчивость, впечатлительность и конкретность мышления учащихся IV-V классов создают прекрасную базу для развития воссоздающего и творческого воображения. Ребята легко включаются в рассказ, например, о том, как царевна вошла в терем богатырей, вместе с царевной видят «под святыми стол дубовый, печь с лежанкой изразцовой...».Непосредственность, доверчивость и эмоциональность учащихся позволяют довольно легко вовлекать их в переживания перипетий судьбы Вани Солнцева, а потом возбуждать у них желание самим рассказать о том, как сбежал Ваня от опытного разведчика или как он завидовал и восхищался мальчиком, который был одет в военную форму.В подростковом возрасте, к которому относятся школьники VI класса, происходит заметное развитие волевых черт личности. Именно развитие волевых качеств, желание действовать, влиять на окружающих создает благоприятные условия для развития умения действовать словом в процессе общения со слушателями.Обучению выразительно читать благоприятствует и программа IV класса. В ней представлены произведения различных жанров, в основном соответствующие возрастным потребностям и возможностям школьников. Задачи развития речи, имеющие первостепенную важность в средних классах, включают выразительное чтение как один из видов устной речи школьников.Не только программа, но и методика преподавания литературы в средних классах создает благоприятные условия для проведения на уроках литературы курса выразительного чтения. В IV классе анализ литературного произведения проводится в основном «вслед за автором». Для учеников этих классов главным при восприятии литературного произведения является сюжет, реальные события, эпизоды, и, учитывая природу их восприятия, наиболее уместно вести анализ по ходу развития действия.В методике выразительного чтения должен быть проведен в полной мере один из важнейших принципов дидактики - принцип постепенного накапливания знаний и навыков. Теоретические сведения из области искусства, соответствующие навыки и умения усваиваются учениками постепенно. Из урока в урок перед ними ставятся новые задачи.Начиная с IV класса учащиеся знакомятся с выразительным чтением как с искусством. У детей закрепляются полученные ранее практические навыки и воспитываются новые, например: умение выявлять жанровые особенности произведения (сказка, загадка, пословица - в IV классе, былина и басня - в V и т. д.). В IV классе при чтении сказки «Царевна-лягушка» у учащихся развивается навык рассказа-повествования о последовательно происходящих событиях и одновременно воспитывается умение придавать повествованию сказочный характер. При чтении пословиц развивается умение выражать свое отношение к тому человеку, явлению, к которому отнесена пословица, передавать подтекст пословицы как сложного обобщения.
Литература
Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература: Учеб. пособие. – М., 2008.
Гриценко З.А. Детская литература. Методика приобщения детей к чтению. – М., 2007.
Детская литература / Под ред. Е.Е.Зубаревой. – М., 2004.
Детская литература / Под ред. Е.О. Путиловой. – М., 2008.
Минералова И.Г. Детская литература. – М., 2002.