Выступление на внеклассном мероприятии

«Звучная лира Марины Цветаевой»
(К 120 – летию со дня рождения)
В один из московских осенних дней 1910 года из Трёхпрудного переулка, что близ Патриарших прудов, вышла невысокая круглолицая гимназистка и направилась в Леонтьевский переулок, где помещалась типография А.И. Мамонтова. В руках у неё была внушительная стопка стихов, в душе – дерзость и нерешительность. В этот знаменательный день Марина Цветаева постучалась в двери русской литературы.
К этому времени немало печали уже успела изведать в жизни эта гимназистка, дочь Ивана Владимировича Цветаева, замечательного учёного – филолога, основателя знаменитого музея изобразительных искусств на Волхонке. Будучи уже немолодым человеком, Иван Владимирович похоронил горячо любимую жену и женился вторично, продолжая любить ушедшую. Это чувствовали, а потом и поняли его дочери от второго брака – Марина и Анастасия.
Марина родилась 26 сентября (по новому стилю 8 октября) 1892 года.
Красною кистью День был субботний Иван Богослов
Рябина зажглась. Мне и доныне
Падали листья. Хочется грызть
Я родилась. Жаркой рябины
Спорили сотни колоколов Горькую кисть.

Но не смотря ни на что, отец был нежно привязан к их матери – Марии Александровне, урождённой Мейн, женщине романтичной, одарённой и очень образованной. «Счастливая, невозвратимая пора детства» была связана с рождественскими ёлками, с первыми книгами и рассказами матери.

Ты, чьи сны ещё не пробудны,
Чьи движенья ещё тихи,
В переулок сходи Трёхпрудный,
Если любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звёздно
Начат жизненный первый том,
Умоляю, пока не поздно,
Приходи посмотреть наш дом!
Будет скоро тот мир погублен,
Погляди на него тайком,
Пока тополь ещё не срублен
И не продан ещё наш дом.
Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций
Цвета пепла и серебра.
-2-
Этот мир невозвратно - чудный
Ты застанешь ещё, спеши!
В переулок сходи Трёхпрудный,
В эту душу моей души.

Благополучие покинуло семью в тот год, когда Марине исполнилось десять лет. Мария Александровна заболела чахоткой: здоровье её требовало тёплого, мягкого климата, и с осени 1902 г. семья уехала за границу. Мария Александровна лечилась в Италии, Швейцарии и Германии. Марина и Ася жили и учились в частных пансионах. Тоска полусиротства чередовалась с впечатлениями от недолговечных дружб, перемен мест. Одиночество на людях – слишком рано познала юная Марина этот парадокс жизни, раздвоивший её душу. Мечтательная девочка, ищущая уединения, нуждающаяся в ласке, она редко бывала одна. Всю жизнь она будет стремиться к блаженному, в мире не существующему одиночеству и одновременно, словно спасаясь от него, постоянно искать общения, вечно встречаясь не с теми, разочаровываться и вновь искать, оставаясь в постоянном кругу собственной отчуждённости. Мать – единственная, которая могла бы внести гармонию в её сметённое сердце, - не была рядом. Мария Александровна умерла в 1906 году.
Осенью Марина по собственной воле пошла в интернат при московской частной гимназии, предпочтя целый год жить среди чужих людей, но не в стенах осиротевшего Трёхпрудного дома, где она появлялась лишь в конце недели. Она уже писала стихи, вела дневники. Если б чудом можно было воссоздать весь этот хаос переживаний и впечатлений, что царил тогда в её сердце и голове, и всё, что она поверяла бумаге, получился бы объёмный, сумбурный, психологический роман.

Стихи растут, как звёзды и как розы,
Как красота – ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы –
Один ответ: - Откуда мне сие?

В жизни юная Цветаева была диковата и дерзка, застенчива и конфликтна. Не уживалась в гимназиях и меняла их: за пять лет – три. Замкнутая в себе, она была неотступно влекома жаждой узнать мир, и в первую очередь – литературный. Появившийся в цветаевской семье поэт Эллис (Л.Л. Кобылинский) был, вероятно, первопричиной её знакомства с московскими символистами: она посещала издательство «Мусагет», где царил Андрей Белый, вслушивалась в непонятные споры. И, вероятно, в детской гордой и робкой душе Марины постепенно созревал честолюбивый замысел: войти в этот малознакомый, но влекущий мир – со своим миром, своим словом, рассказать другим то, что она пережила.

-3-
И она собрала стопку стихов – исповедь души за последние два года, отнесла в Леонтьевский, заплатила за печатание пятисот экземпляров и через месяц уже держала в руках довольно неказистую книжку под названием «Вечерний альбом»

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас в начале дня!
О, дай мне умереть покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:
«Терпи, ещё не кончен срок».
Ты сам мне подал – слишком много!
Я жажду сразу – всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой:
Гадать по звёздам в чёрной башне,
Вести детей вперёд, сквозь тень...
Чтоб был легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумьем – каждый день!

Люблю и крест, и шёлк, и краски,
Моя душа мгновенный след
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!

Здесь – крайнее проявление той романтической «диалектики души», что не покинет Цветаеву до конца дней. Девизы её жизни: «Мне ничего не нужно, кроме своей души!», «Вся моя жизнь – роман с собственной душой».
Из дневника Марины Цветаевой: «Боюсь, что беда во мне, я ничего по-настоящему, до конца, не умею любить, кроме своей души, т.е. тоски, расплёсканной и расхлёстанной по всему миру и за его пределами. Мне во всём, в каждом человеке и чувстве, - тесно, как во всякой комнате, будь то дворец или нора. Эта болезнь неизлечима и зовётся: душа»

Если душа родилась крылатой –
Что ей хоромы и что хаты!
Что Чингисхан ей – и что – Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца – неразрывно слитых:
Голод голодных – сытость сытых

-4-
На книгу «Вечерний альбом» последовали отклики М. Волошина, Н. Гумилёва, В. Брюсова и других – отклики одобрительные и ожидающие дальнейшего. Современников Цветаевой более всего поразило то, что в эпоху становления всевозможных поэтических течений, теорий и деклараций вдруг появились стихи девочки – подростка, которая, казалось бы, и слыхом не слыхивала ни о каких символистах, футуристах и т.д. «В жизни своё место знаю, и если оно не последнее, то только потому, что не становлюсь со всеми в ряд» - писала Цветаева.
Марина не стала кончать гимназию и весной 1911 года уехала в Крым. В Коктебеле, живя у Волошина старшего, верного друга, благословителя на путь поэзии, она встречается с Сергеем Эфроном: он был круглым сиротой, сыном революционных деятелей – на год моложе её.
Из Дневника Эфрона: «Говорят, дневники пишут только очень одинокие люди, я чувствую себя одиноким, несмотря на окружающую меня любовь. Одинок я, мои сокровенные мысли, моё понимание жизни и людей».
Одиночество это разомкнула только Марина. Они встретились – семнадцатилетний и восемнадцатилетняя – 5 мая 1911 года на пустынном, усеянном мелкой галькой берегу. Она собирала камешки, он стал помогать ей – красивый и грустной, кроткой красотой юноша с поразительными, огромными, в пол лица глазами
Есть такие голоса,
Что смолкаешь, им не вторя.
Есть огромные глаза
Цвета моря
Заглянув в них и всё, прочтя наперёд, Марина загадала: если он подойдёт и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашёл тотчас же – и вложил ей его в ладонь, крупный камень, который она хранила всю жизнь.
Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги
Милый, милый, мы как боги:
Целый мир для нас!
Всюду дома мы на свете,
Всё зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете
Милый, милый, мы как дети:
Целый мир двоим!
Солнце жжет – на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга
-5-
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену.
(звучит вальс №3 Шопена)

Обвенчались Серёжа и Марина в январе 1912 года, и короткий промежуток между встречей их и началом первой мировой войны был единственным в их жизни периодом бестревожного счастья.
«С сегодняшнего дня – жизнь. впервые живу Мой Серёженька! Если от счастья не умирают, то – во всяком случае – каменеют».

Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности – жена, не на бумаге,-
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот, углами вниз,
Мучительно – великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! –
Такие в роковые времена –
Слагают стансы – и идут на плаху.

5 сентября 1912 г, в половине шестого утра, под звук колоколов у Марины родилась дочь Аля – Ариадна Эфрон.

Девочка! - Царица бала!
Или схимница – Бог весть!
- Сколько времени? – Светало.
Кто – то мне ответил: - Шесть.
Чтобы тихая в печали,
Чтобы нежная росла, -
Девочку мою встречали
Ранние колокола.

В 1913 г. скончался отец Марины Иван Владимирович, несмотря на эту утрату, в целом жизнь Цветаевой (семейная устроенность, множество встреч, душевный подъём) в течение этих 5-6 лет была, вероятно, самой счастливой по сравнению со всеми предыдущими и всеми последующими годами. Она много писала.




-6-
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче – всё косится в сторону!
Вчера ещё до птиц сидел,-
Все жаворонки нынче – вороны!
Я глупая, а ты умён,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времён:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
И слёзы ей – вода и кровь –
Вода в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – любовь.
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Вчера ещё - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, -
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что терплю и бедствую?»
2Отцеловал – колесовать:
Другую целовать» - ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе я сделала?

Цветаева начала осознавать себе цену и притом предвидела, что её «звёздный час» пробьёт нескоро, но пробьёт непременно
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти.
В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам
О юности и смерти!
Разбросанным в пыли по магазинам,
(где их никто не брал и не берёт)
-7-
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд.

Первая мировая война 1914 год. Сергей Эфрон, студент 1 курса Московского университета, отправляется на фронт с санитарным поездом, курсировавшим от Москвы до Белостока и обратно, в качестве брата милосердия.
С весны 1917 года для Цветаевой наступил трудный период. Беззаботные, быстро промчавшиеся времена, когда можно было позволить себе жить тем, чем хотелось, отступали всё дальше в прошлое. «Из истории не выскочишь» - эти слова, сказанные ею позднее, сбывались, можно сказать на каждом шагу. Цветаева хотела жить исключительно личной, частной жизнью, а Время неустанно вторгалось в эту жизнь. она стремилась уйти в «единоличье чувств», погрузиться в писание стихов и не подозревала, что История диктовала «сюжеты» её чувствам и творчеству.
В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Она собиралась назвать её в честь Ахматовой Анной, но потом передумала: «ведь судьбы не повторяются» и назвала Ириной, размышляла, какой будет Ирина, и писала о себе так, словно вокруг ничего не происходило: «Множество всяких планов – чисто внутренних (стихов, писем, прозы) - и полное безразличие, где и как жить. Моё теперь убеждение: главное – это родиться, дальше всё устроится».
Но ничего «не устроилось». «В Москве безумно трудно жить» - писала Цветаева в 1917. В самый разгар Октябрьских событий Марина Ивановна вместе с Сергеем Яковлевичем отправилась в Коктебель к Волошину, оставив детей в Москве. Когда через некоторое время Цветаева вернулась за детьми, обратного пути в Крым уже не было. С этого момента началась долгая разлука Цветаевой с мужем, прерванная лишь на несколько дней в январе восемнадцатого, когда он приезжал в Москву перед отбытием в армию Корнилова. Белый офицер, он отныне превратился для Цветаевой в мечту, в прекрасного «белого лебедя», героического и обречённого.
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса,
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце оставляли след,-
Очаровательные франты
Минувших лет!
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу,-
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань господня
И сердце матери, - вчера
Малютки – мальчики, сегодня – офицера!
-8-

Вам все вершины были малы
И мягок самый чёрствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!

(или звучит песня «Генералы 12 года». Муз. А. Петрова. Сл. М. Цветаевой)
1919 год, запомнившийся Марине как «самый чёрный, самый чумный, самый смертный». Из дневника Марины Цветаевой: «Живу с Алей и Ириной в Борисоглебском переулке, против двух деревьев, в чердачной комнате, бывшей Серёжиной. Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофелявесь запас»
Сижу без света, и без хлеба,
И без воды.
Затем и насылает беды
Бог, что живой меня на небо
Взять замышляет за труды.
Сижу, - с утра ни корки черствой-
Мечту такую полюбя,
Что – может – всем своим покорством
- Мой Воин! – выкуплю тебя.
Осенью девятнадцатого Марина Ивановна отдала своих девочек в подмосковный приют: вскоре забрала оттуда тяжело заболевшую Алю, а в феврале двадцатого потеряла маленькую Ирину, погибшую в приюте от истощения и тоски
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла!-
Старшую из тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
Две руки – ласкать – разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной ещё совсем не понято, что дитя моё в земле.

В жизни Марина много не могла. Зато сколько она могла в своих тетрадях. Как ни удивительно, но никогда ещё не писала Цветаева так вдохновенно,

-9-
напряженно и разнообразно. С 1917 по 1920 год она успела создать больше 300 стихотворений, поэму - сказку «Царь – девица», шесть романтических пьес. И кроме того, сделать множество записей – эссе.
Дело было не столько в количестве, сколько в чуде многообразия, в поразительном расцвете творческих сил. Создаётся впечатление, что её поэтическая энергия становилась тем сильнее, чем не посильнее делалось для неё внешнее, бытовое существование. Увы, «весёлых» стихов у Цветаевой не было, да и вообще состояние грусти всегда было основным для неё.

Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,

В иголку продеваю – луч,
Грабителю вручаю – ключ,
Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не даёт,
Богатый денег не берёт,
Луч не вдевается в иголку.

Грабитель входит без ключа,
А дурра плачет в три ручья –
Над днём без славы и без толку.

Событие, перевернувшее всю последующую жизнь Цветаевой, произошло 14 июля 1921 года. В этот день она получила «благую весть» - первое за четыре с половиной года письмо от мужа из-за границы, где он находился после разгрома белой армии. Марина мгновенно и бесповоротно приняла решение ехать к Сергею. Без него она не мыслила своего существования. Увлечений в её жизни было и будет немало: любовь останется одна до конца дней.
Из воспоминаний Ариадны Эфрон: «Последний день в Москве. Когда проезжали белую церковь Бориса и Глеба, Марина сказала: «Перекрестись, Аля! – и перекрестилась сама. Так и крестилась всю дорогу на каждую церковь, прощаясь с Москвой. Уехали из Москвы быстро, неприметно, словно вдруг сойдя на нет».
15 мая 1922 года Цветаева приехала в Берлин – недолговечный центр русского зарубежья. В то время там кипела литературная жизнь: существовало множество русских издательств: туда отправлялись не только эмигранты, но приезжали и советские писатели.
Но Берлин не был долгим пристанищем Цветаевой; решили ехать в Чехию, где учился муж и, главное, правительство Масарика выплачивало некоторым русским эмигрантам стипендию – пособие за счёт золотого запаса,

-10-
вывезенного в гражданскую войну из России. Жизнь в Чехии длилась три с небольшим года. Она полюбила Прагу. Прага вселяла вдохновение, жизнь в чешских деревнях позволила ей до самых недр души проникнуться природой.

Деревья! К вам иду! Спастись
От рёва рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!

1 февраля 1925 года у Цветаевой родился давно желанный сын Георгий – в семье его будут звать Мур. Из дневника Марины Цветаевой: Если бы мне сейчас пришлось умереть, я бы дико жалела мальчика, которого люблю какой-то тоскливою, умилённою, благодарною любовью буду любить его – каким бы он ни был: не за красоту, не за дарование, не за сходство, за то, что он естьМальчиков нужно баловать,- им, может быть, на войну придётся. Сын её погиб через три года после смерти матери, на войне.
С осени 1925 года Цветаева, к тому времени изрядно уставшая от длительного уединения, всё больше утверждалась в решении ехать во Францию, в Париж – решении, подогреваемом мрачной перспективой растить маленького сына в убогих деревенских условиях. 1 ноября 1925 года Марина Ивановна с детьми приехала в Париж. Во Франции Цветаевой суждено было прожить тринадцать с половиной лет. Там она заявила о себе быстро и энергично. В одном из парижских клубов состоялся её литературный вечер, принёсший её триумф и одновременно зависть и нелюбовь очень многих из эмигрантских литературных кругов, почувствовавших в ней силу, а главное – независимость.
Большинство произведений, которые писала Цветаева на чужбине, как правило, выходило в свет. Ещё с чешских времён в распоряжении Цветаевой был пражский журнал «Воля России»: скромные гонорары не могли, естественно, удовлетворить нужды семьи. Муж Цветаевой уже в конце двадцатых годов постепенно всё больше и больше стал мечтать о возвращении домой и хлопотать о советском гражданстве; он метался от одного занятия к другому,- деньги были случайные и малые. Чешская стипендия подходила к концу: в течении нескольких последующих лет для Марины был организован своего рода фонд помощи. Две – три более или менее состоятельные дамы собирали ежемесячно для неё небольшую сумму, и Цветаева без обиняков могла напомнить об «иждивении» и поторопить.
В это время главное место в творчестве Цветаевой стала занимать проза. Особое место в прозе занимает «Пушкиниана». Ею написаны очерки «Мой Пушкин», «Пушкин и Пугачёв». Пушкин был особой её любовью на протяжении всей жизни. «Пушкин заразил меня любовью» - признается она.- в шесть лет я влюбилась в Татьяну и Онегина, в них обоих, в любовь», для

-11-
Цветаевой любовь – всегда боль. (звучит песня «Мне нравится, что вы больны не мной»)
Во Франции Марине многое не нравилось – как не нравилось бы, безусловно, на любой другой чужбине. Она чувствовала себя ненужной, чужой всюду,- несмотря на то, что у неё были знакомые и даже друзья, помогающие ей.

Слёзы: не проливающиеся, в счёт не идущие.
Как билась в своём плену
От скрученности и скрюченности
И к имени моему
Марина – прибавьте: мученица.

Менялся и характер Марины: всё сильнее одолевали заботы, не оставалось времени – «на чувства», как она говорила: «сердце остывало, душа уставала»
(звучит 3-й концерт Рахманинова. Чтение на фоне музыки)
Тоска по родине! Давно
Разоблачённая морока!
Мне совершенно всё равно –
Где – совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и незнающий, что мой,
Как госпиталь или казарма.

Так край меня не уберёг
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперёк!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встаёт, особенно – рябина

«Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант по духу, т.е. по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда мой читатель, несомненно, в России. Пишу не для здесь (здесь даже не поймут), а для там – языком равных».
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится.
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце


-12-
Время между тем шло, и в марте 1937 года дочь Цветаевой Ариадна, исполненная радостных надежд, уехала в Москву. Осенью судьба семьи круто повернулась, Сергею Эфрону пришлось спешно уехать из Парижа в Москву. Марина Ивановна осталась с Муром, их отъезд был предрешен.

Да не поклонимся словам!
Русь – прадедам, Россия – нам.
Вам, просветители пещер,-
Призывное: СССР,-
Не менее во тьме небес
Призывнее, чем СОС.

Нас Родина не позовёт!
Езжай, мой сын, домой – вперёд-
В свой край, в свой век,
В свой час,- от нас-
В Россию – вас,
В Россию – масс.

В Москву Цветаева с сыном приехали 8 июня. Её семья, наконец, воссоединилась. Все вместе жили в подмосковном посёлке Большово, но это последнее счастье длилось недолго: в августе арестовали дочь, в октябре – мужа Цветаевой. Она с сыном скиталась по чужим углам. Ездила с передачами к Але и Сергею, тряслась над слабым здоровьем Мура и занималась переводами – с французского, немецкого, английского и других языков.
Война застала Цветаеву за переводом Федерико Гарсия Лорки. Работа была прервана: события привели Марину Ивановну в состояние паники, безумной тревоги за сына, полной безысходности. Тогда – то, вероятно, и начала слабеть её воля к жизни.
Восьмого августа Цветаева с Муром уехала пароходом из Москвы в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. Навис ужас остаться без работы. Надеясь получить что – нибудь в Чистополе, где в основном находились эвакуируемые московские литераторы, Марина Ивановна съездила туда, получила согласие на прописку и оставила заявление: «В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда» Немного как будто обнадёженная, 28 –го она вернулась в Елабугу. А 31-го, в воскресенье, когда все ушли из дому, покончила с собой. Вернувшиеся сын и хозяева нашли её висящей в сенях на крюке. И три записки: Асеевым в Чистополь – чтобы взяли к себе Мура («Я для него ничего не могу и только гублю егоа меня простите – не вынесла»), людям, которых просила помочь ему уехать («Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадёт») – и

-13-
сыну - «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».
Здесь, у последней черты, все чувства Марины Ивановны достигли своего абсолюта. Тоска полнейшего одиночества и заброшенности: предстоящие мрак и зима в глуши; трагическое ощущение своей ненужности, ненадобы, беспомощности, роковое убеждение, что она ничего не умеет; паралич воли; страх за сына, которого она невольно втягивала в лабиринт отчаяния и безнадёжности (звучит Прелюдия №1 до мажор Скрябина).

Идёшь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала тоже!
Прохожий остановись!
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя
Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились
Я тоже была, прохожей!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,-
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу, опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли
- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли
























15