Старообрядцы и творческое наследие Антона Павловича Чехова


УДК 821.16.
С.С. БыткоНаучный руководитель: д.и.н., профессор Я.Г. Солодкинг. Нижневартовск, НВГУ
СТАРООБРЯДЦЫ И ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
АНТОНА ПАВЛОВИЧА ЧЕХОВА
Обладавшее собственным весьма развитым специфическим книжным жанром, старообрядчество нашло отражение и в творчестве многих светских писателей рубежа XIX-XX вв. Изучение староверия в контексте наследия литераторов «Серебряного века» представляется принципиально значимым направлением в науке, поскольку дает возможность взглянуть на данный феномен глазами незаинтересованной общественности и реконструировать образ рядового старообрядца, отрешенный от догматического противостояния Русской Православной Церкви с приверженцами «старых уставов».Основой настоящего исследования служат произведения такого общепризнанного классика, как А.П. Чехов. В целях объективности необходимо отметить, что, несмотря на высокий уровень образования и общей эрудиции, выбранный нами автор не являлся профессиональным исследователем старообрядчества. Также он был весьма далек от религиозной полемики двух течений русского православия. Поэтому можно утверждать, что восприятие писателем староверия было вполне типичным для данного периода, а его произведения могут выступать в качестве ценного исторического источника.
В произведениях А.П. Чехова нашли отражение особенности образования и воспитания рядовых старообрядцев. В рассказе «Убийство», повествуя о семье Тереховых, получивших за особое религиозное усердие прозвище «Богомоловы», великий писатель обращает внимание на замкнутый образ жизни семьи староверов, в результате которого они «были склонны к колебаниям в вере» [15. С. 143]. Каждое поколение семьи в результате умственных блужданий претерпевало некоторые изменения и верило иначе, нежели предыдущее.
Интересно, что авторский сюжет в данном случае имеет прочные исторические основания. Этнограф А.С. Пругавин, в частности, утверждает, что несмотря на стремление священства видеть в расколе лишь плод невежества и противодействия просвещению, старообрядцы тем не менее стремились к познанию и ничему не верили на слово. Все догматические положения они подвергали проверке. А.С. Пругавин подчеркивает, что подобные изыскания часто приводили к религиозным казусам [7. С. 162]. Его позицию подкрепляет наблюдение Н.Н. Покровского о том, что религиозные сочинения каждым поколением старообрядцев истолковываются по-новому [6. С. 281].
Интересно упоминание А.П. Чеховым и особого отношения Тереховых к Священному писанию [15. С. 143], специфической чертой которого был поиск в книгах скрытого смысла и толкование любого слова исключительно в «духовном» значении. Подобный характер понимания текста был присущ старообрядческому согласию Немоляков [3. С. 443]. В рассказе не имеется указаний на причастность Тереховых к данному направлению раскола. Предположительно, понимание Священного описания в переносном смысле ввиду чрезвычайного разномыслия в старообрядческой среде могло быть воспринято рядовой общественностью как особенность, присущая более широким кругам староверия.
В свою очередь, фанатизм и юродство являются, наверное, наиболее распространенным атрибутом старообрядческого образа в произведениях писателей «Серебряного века». Так, в рассказе «Вор» Чехов упоминает хозяина дома, в котором проживал главный герой, называя его «раскольником» и «юродивым старцем» [13. С. 107]. Какие-либо пояснения относительно причин наделения старовера столь экспрессивной характеристикой отсутствуют. Необходимо полагать, что восприятие староверов как религиозных отщепенцев, чьи убеждения и образ жизни коренным образом противопоставляются нормам традиционного общества, настолько утвердилось в умах русской общественности, что какие-либо разъяснения были бы излишними [9. С. 4].
Другой яркой чертой старообрядчества в глазах общественности стала непреклонность убеждений его приверженцев. Подобная тенденция не единожды обнаруживает себя на страницах художественной литературы. Героиня одного из рассказов А.П. Чехова Вера Семеновна сравнивала своего брата с раскольником-начетчиком. Интересно, что доводом для подобного сопоставления служило то, что, как и староверы, Владимир Семенович «скорее умрет, чем поддастся убеждению» [16. С. 420].
Здесь автор вполне солидарен с большинством церковных исследователей, обращавших внимание на непреклонность старообрядцев и нежелание их воспринимать какие-либо доводы священства [10. С. 46]. Светские публицисты, напротив, объясняют расхожие представления о косности и скрытности староверов результатом нежелания православных встречаться со старообрядцами и вступать с ними в открытый диалог [8. С. 23].
Укоренившимися составляющими образа староверов также стали уединенный образ жизни старолюбцев и отдельное от иноверцев употребление пищи [14. С. 73]. Религиозное отгораживание староверов в действительности получило самое широкое распространение и, несмотря на постепенное смягчение [8. С. 23], порой достигало крайних форм. Так, в ряде случаев старообрядцы были вынуждены прятать иконы от посторонних, чтобы не допустить их поругания [5. С. 153]. Схожие ограничения принимались в отношении рукопожатий. В частности, под страхом осквернения запрещались любые телесные контакты с «нечистыми». В старообрядческих общинах существовала также практика запрета на моление совместно с новоприбывшими [4. С. 436].
Конечно, в глазах рядовой общественности крайний фанатизм последователей русского раскола мог и должен был проявлялся не только в форме бытового обособления от инославных, но и в насильственных акциях. Так, в уголовном рассказе «Шведская спичка» Чехов приводит разговор уездного следователя с помощником, расследующих убийство помещика Кляузова. В ходе разговора одной из подозреваемых оказывается сестра покойного, которая, по версии помощника, ненавидела своего брата и убила его из религиозного фанатизма, т.к. «она – староверка, а он – безбожник» [17. С. 212].
Крайне примечательным является образ жизни староверов на страницах популярной литературы рубежа XIX–XX вв. Основой его чаще всего являлись такие непременные черты, как умеренность и самоограничения. Старообрядцы неизменно представляются к качестве добровольных мучеников, налагающих на себя испытания тяжелым трудом, голодом и длительной молитвой [15. С. 81, 143]. Часто отмечается известная неприязнь старолюбцев к пьянству и употреблению табака [12. С. 74].
Данное представление наиболее других соответствует действительному менталитету староверов рубежа XIX–XX вв. Так, неприязненное отношение к горячительным напиткам и табаку являлось характерным для большинства старообрядческих согласий [5. С. 150, 151] и в ряде случаев было обязательным для желавших быть похороненными на старообрядческих кладбищах [2. С. 297]. Готовность староверов к мученичеству, в свою очередь, отмечают как церковные, так и светские исследователи. По словам Александра Пругавина, старообрядцы были готовы «сгнить в тюрьмах, замучить себя голодом или до конца жизни скрываться за свои убеждения» [8. С. 5].
Классик отечественной литературы периодически обращает взгляд и на материальную основу жизни старообрядчества. Здесь его суждения также не избавлены от общественных стереотипов. Старообрядцы изображаются людьми весьма предприимчивыми и успешными. Большинство их происходит из семей очень обеспеченных, как правило, занятых в торговле [15. С. 143].
Часто старообрядцы представляются держателями постоялых дворов [15. С. 143], что стало следствием тяготения ряда старообрядческих согласий к пристанодержательству и почитанию странствующих старцев [11. С. 262]. Одновременно с экономическими функциями заезжий двор обеспечивал общины возможностью устроить на ночлег староверов-бегунов или простых путников, что наряду с относительно невысокой стоимостью проживания в таких подворьях [12. С. 74] положительно влияло на восприятие старообрядцев широкой общественностью.
Старообрядческое предпринимательство получило развитие ввиду необходимости поддержания экономического благосостояния. Интересно, что сторонниками «древлего благочестия» была разработана специфическая трудовая этика, допускавшая чрезмерный труд, необходимый для экономического преуспевания. Одновременно с этим старообрядческий купец не становился индивидуальным предпринимателем, а продолжал оставаться частью коллектива, возлагая на себя ответственность за материальное обеспечение всей общины [1. С. 191].
Таким образом, в творчестве А.П. Чехова в полной мере отразились конфессиональные стереотипы, имевшие хождение в российском обществе на рубеже XIX–XX вв. «Среднестатистический» старообрядец представлялся страстным любителем догматической полемики, но часто был сам склонен к колебаниям в вере, что являлось следствием попыток преимущественно чувственного познания мира. Он отличался крайним фанатизмом и юродством, нежеланием хотя бы сколько-нибудь отклониться от своих убеждений. Готовые к открытому выступлению против неугодных порядков, даже путем насилия, старообрядцы снискали в народе венец добровольных мучеников и страстотерпцев. Скрытные и выбравшие путь уединения от мира, они служили образцом успешности и предприимчивости, эталоном материального достатка.
Литература
1. Керов В.В. Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства // История Церкви: изучение и преподавание. Материалы научной конференции, посвященной 2000-летию христианства. Екатеринбург: Изд-воУрГУ, 1999. С. 188-192.
2. На путях из Земли Пермской в Сибирь: Сб. ст. / Под ред. В.А. Александрова. М.: Наука, 1991.
3. Немоляки // ТЕВ. 1883. № 21. С. 442-453.
4. О расколе Брылинской волости и соседних с ней местностей // ТЕВ. 1888. №21-22. С. 435-443.
5. Отчет священника о своей деятельности в раскольническом приходе // ТЕВ. 1887. № 7-8. С. 149-156.
6. Покровский Н.Н. Путешествие за редкими книгами. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. 285 с.
7. Пругавин А.С. Запросы и проявления умственной жизни в расколе // Русская мысль. 1884. Кн. 1. С. 161-199.
8. Пругавин А.С. О необходимости и способах всестороннего изучения русского сектантства. СПб.: типография В. Безобразова и Комп., 1880. 46 с.
9. Соловьев Л. Сведения о состоянии раскола и сектантства в Тобольской епархии // ТЕВ. 1909. № 17. С. 454-460.
10. Сырцов И.Я. Старообрядческая иерархия в Сибири. Тобольск: типография А.Г. Калининой, 1882. 58 с.
11. Чехов А.П. Бабье царство // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 8. М.: Наука, 1977. С. 258-296.
12. Чехов А.П. Верочка // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 6. М.: Наука, 1977. С. 69-81.
13. Чехов А.П. Вор // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 2. М.: Наука, 1977. С. 107-110.
14. Чехов А.П. Степь // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 7. М.: Наука, 1977. С. 13-104.
15. Чехов А.П. Убийство // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 9. М.: Наука, 1977. С. 133-160.
16. Чехов А.П. Хорошие люди // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 5. М.: Наука, 1977. С. 413-423.
17. Чехов А.П. Шведская спичка // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 2. М.: Наука, 1977. С. 201-221.