И.А. Ильин. Основы христианской культуры

Содержание

TOC o "1-3" h z u Введение. PAGEREF _Toc124259577 h 3

Основная часть. PAGEREF _Toc124259578 h 4

Заключение. PAGEREF _Toc124259579 h 17

Литература. PAGEREF _Toc124259580 h 18

Введение

Иван Александрович Ильин родился в 1883 г. в Москве. С золотой медалью окончил классическую гимназию. С 1901 по 1906 годы Ильин учился на юридическом факультете и за сочинение о Канте ему было присвоено звание кандидата. С 1905 по 1908 года он написал такие работы как «Учение Шеллинга о абсолютном», «О наукоучении Фихте-старшего», «Идеи конкретного и абстрактивного в теории познания Гегеля» и т.д. В 1909 году Иван Александрович стал приват-доцентом на юридическом факультете Московского университета. С тех пор, вплоть до высылки в 1922 году и даже после этого, то есть уже за границей он активно занимался преподавательской деятельностью. Шестнадцать лет, полных самоотверженного труда и глубочайших религиозно-нравственных постижений прожил И.А. Ильин на родине Фихте, Шиллинга, Канта, и Гегеля. В 1938 году Ильин бежал от преследований фашистов в Швейцарию, где скончался в предместье Цюриха 21 декабря 1956 года.

Ильин принадлежит категории людей по-настоящему избранных. У него есть чему поучиться не только нынешнему поколению, но и будущему. Он является носителем верных идей. Его философия выражена определенно, доступно образно, через отношения к религии, к трагическоймировой и русской действительности а также к искусству и культуре.

Язык Ильина точено и образен, литературная критика сама по ходу дела превращается в художественное произведение звучащее и свежо и злободневно.

Одной из его основополагающих работ является «Основы христианской культуры». В ней Ильин пытается выяснить причины, проникнуть внутрь и объяснить проблему христианской культуры.

Основная часть

Работа И.А. Ильина разделена на восемь частей. Каждая часть имеет свое название и свою тематику плавно перетекающую из первой части в последнюю.

В первой части - «Кризис современной культуры», автор аргументирует, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви начался давно и совершается уже в течении нескольких столетий. Человечество не только перестает вынашивать, растить и беречь церковно-христианский опыт, но не вышивает и никакого другого религиозного опыта. Современное человечество, по мнению автора, влечется другими силами, которые не ищут Божественного, от Божественного не исходят и Его не осуществляют, они [силы] ведут ожесточенную борьбу с Божественным началом, с христианской церковью и с любой верующей человеческой душою. Ильин классифицирует эти силы в следующем порядке:

1. Материальная наука, она ведома позитивным естествознанием с его открытиями, немедленно врабатывающимися в жизнь, иногда перевертывающими все человеческие отношения и весь общественный строй и, по-видимому, обещающими людям победу и «власть» в новых свирепых войнах на истребление.

2. Светская, безрелигиозная государственность оно есть явление личной, классовой и всенародной жадности; создает неустойчивое равновесие вожделений, равнодействующую вражды и завести.

3. Душа современного человека только и может стать жертвою приобретательских инстинктов и хозяйственных законов, утратив при этом Бога и Христа, религиозно неустроенною и нравственно распадающаяся.

4. Безрелигиозное и безбожное искусство, в нем отпадает «третье измерение» - художественности священности, предметности; двумерная душа создает двумерно, пошлое, безбожное искусство и сама становиться его жертвой.

Во второй части – «проблемы христианской культуры Ильин пытается найти проблемы и объяснить их. Чуть ли не полмира болеет «просвещенным безбожием», и не ищет иного, и не умеет искать. Этим людям достаточно своего «света», а о том, что настоящий духовный свет есть свет Божий, к Богу ведущий, его показующий, — они и не помышляют. И за это «просвещенное безбожие», породившее ныне на наших глазах мировое революционно-коммунистическое движение, людям наверное придется расплачиваться, ибо творческая сила и духовная сопротивляемость современного человече­ства подорваны его беспочвенностью.

И вот, в самом разгаре этого великого духовно-религи­озного кризиса перед нами встает проблема христианской культуры. Культура творится не сознанием, не рассудком и не произволом, а целостным длительным и вдохновенным напряжением всего человече­ского существа, отыскивающего прекрасную форму для глубокого содержания, значит — и бессознательными, ноч­ными силами души и, прежде всего, инстинктом. Вера есть духовный язык инстинкта. Ут­ратить веру значит повергнуть инстинкт в немоту и бессилие или же разнуздать его. Поэтому человек без веры — или живет в отрыве от своего инстинкта, еще не разнуздавше­гося до полной бездуховности и бесформенности (Запад), или же пребывает во власти своего уже разнуздавшегося инстинкта (большевизм). В отрыве от своих ночных, бес­сознательных сил человек будет создавать только плоские, пошлые выдумки, рассудочные выверты, мертвые трафаре­ты; находясь же во власти своего разнуздания, он создаст только бесформенный хаос, больные химеры, извращенные сновидения наяву. Ни то, ни другое не будет культурой; потому что культура начинается там, где духовное содер­жание ищет себе верную и совершенную форму. Христианин призван не бежать от мира и человека, отвергая и проклиная их, но вносить свет Христова учения в земную жизнь и творчески раскрывать дары Святого Духа в ее ткани. А это и значит создавать христианскую культуру на земле.

Но в таком случае христианину, по-видимому, ничего не остается, как обратиться к священному писанию, почер­пнуть из него прямые указания на то, какова должна быть христианская культура, и приступить к ее созиданию, ко­торое необходимо уразуметь и одолеть.

Дело в том, что в священном писании Нового Завета никаких или почти никаких прямых указаний на то, какова должна быть христианская культура, не содержится, и, в частности, для тех сил, за которыми идет современное человечество, — для науки, искусства, собственнического хозяйства, государственности и национализма, — мы не найдем здесь ни определенных требований и правил, ни какого-либо «идеального» начертания. Ильин приводит некоторые цитаты из нового завета, которые по его мнению могут помочь христианину раскрыть проблему христианской культуры. Но он также утверждает, что изучение нового завета выдвигавшихся в истории христианства, пред­ставляет для каждого христианина высокий и глубокий интерес, но предполагает значительную научную подготовку и оставляет ищущего или совсем без решения (вопрос о науке и о национализме), или же предоставляет ему про­должать самостоятельно эти великие и мудрые поиски, — каждому в меру его личных сил.

В третьей главе, которая называется «Верный Путь» автор пишет что вся история христианства есть, собственно говоря, не что иное, как единый и великий поиск христианской культуры. Известно, что этот великий поиск выдвигал и крайние учения; — одни, готовые отвергнуть во имя Христа земную культуру и самый мир, в пределах которого она создается; и другие, готовые принять слишком много земного и мир- ского, вплоть до утраты Христова Духа. Но христианская церковь всегда стремилась найти между этими крайностями некий средний, жизненно-мудрый путь, который верно вел бы от Христа к миру, — укореняясь во Христе и творчески пропитывая Его лучами ткань человеческой жизни. На этом-то пути ныне необходимо утвердиться всякому, кто помышляет о созидании христианской культуры. Но для этого необходимо прежде всего одолеть соблазн рас­судочного формализма. Не следует думать, будто Священное Писание Нового Завета есть «книга законов», содержащая си­стему определенных правил на все жизненные случаи и жи­тейские затруднения; так, что христианину остается только «справляться» с этими законами и проводить их в жизнь. Евангелие есть книга веры, свободы и совести, а не книга законов и правил. Евангелие надо читать и разуметь живым духом, глубиною своей собственной веры, своей свободы и своей совести, — а не формальным рассудком. Евангелие содержит некий благодатный и свободный Дух; и его надо принять своим личным духом. Тогда окажется, что Евангелие не есть книга, связующая человека правилами, но живой поток любви и видения, вливающийся в душу и пробуждающий в ней глубочайшие истоки личной духовности; этот поток проникает в нас и освобождает нас к самостоятельному видению, решению и творчеству.Чтобы дать человеку свободу в Духе; т. е. дар самостоятельно созерцать Божественное и самостоятельно ходить по божественным путям, — цельно и добровольно пребывая своим духом в Духе Божием. Чтобы творить христианскую культуру, надо по-христиански обновиться и затем принять мир. Обновиться по-евангельски, — цельно и до дна, — дано не каждому. Но вступить на этот путь или, по крайней мере, попытаться вступить на него — может и должен каждый; во всяком случае — каждый серьезно помышля­ющий о христианской культуре. Это обновление совершается так, что при чтении Писа­ния читающий отыскивает и укрепляет в себе самом описываемое в тексте: вызывает в себе чувство милосердия и предается ему; вызывает в себе раскаяние и творчески переживает его; помышляет сердцем совершенство Божие и прибывает в нем, пока не наполняться им сердце и воля (Акт совести); находит в себе силу любви и обращает ее (хотя бы на миг) к Богу, и потом – к людям и ко всему живому … Это есть начало: христианин приступает к «совлечению "ветхого человека» (Кол. 3, 9—10; Еф. 4, 22) и к утверж­дению в себе нового. Этому новому человеку и откроется подлинная божественность Христа. И все это должно со­вершаться в сердце и чувстве, но не только в них; — умом, но не только умом; волею, но и делами; верою, но и делами; и прежде всего и больше всего — живою любовью. Человеку доступно на земле благодатное единение с Богом и Христом. Он может «сделаться» причастником Божеского естества (3 Петра 1, 4). И это единение и причастничество даст ему новые творческие силы.

В своей последней беседе с учениками на Тайной Вечере Христос обещал Своим ученикам благодатные дары Святого Духа: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пре­будет с вами вовек, Духа истины, которого мир не может при­нять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и с вами будет» (Иоан. 14, 16—17). «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Иоан. 14, 26). «Когда же приидет Утешитель, которого я по­шлю вам от Отца, Дух истины, который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне» (Иоан. 15, 26); «Он наставит вас на всякую истину» (Иоан. 16, 13). Верный путь требует от человека неподдель­ного, искреннего смирения, трезвения, искуса и жизненных усилий, — того, что во всей полноте раскрыто в православном Добротолюбии и что осуществляется православным старчест­вом. Это, конечно, свидетельствует о том, что полнота такого опыта доступна лишь очень немногим. Но искание этого пути и приближение к нему — заповедано нам всем, особливо же тем, кто желает творчески строить христианскую культуру.

Христианская культура есть или красивое, но неопреде­ленное слово, которым можно прикрыть и «оправдать» слиш­ком многое; и не о таком слове мы здесь говорим. Или же это есть великое и претрудное, обязывающее и ответственное де­ло; и сущность его в том, чтобы в меру своих сил усвоить Дух Христа и творить из него земную культуру человечества. Творить с дерзновением, принимая на себя ответственность за свое разумение, за свое решение и за дела и всегда взывая к Тому, Который «может сделать несравненно больше всего, чего мы просим или о чем помышляем» (Еф. 3, 20—21). Кто хочет делать христианскую культуру, тот должен попытаться взрастить в своей душе «чадо света» и предоставить ему го­ворить и поступать так, как подобает человеку, «имеющему быть судимым по закону свободы».

Четвертая глава статьи «Основы христианской культуры» описывает основные положения христианской культуры Ильин пишет, что культура есть явление внут­реннее и органическое: она захватывает самую глубину человеческой души и слагается на путях живой, таинст­венной целесообразности. Этим она отличается от цивили­зации, которая может усваиваться внешне и поверхностно и не требует всей полноты душевного участия. Поэтому народ может иметь древнюю и утонченную духовную культуру, но в вопросах внешней цивилизации (одежда, жилище, пути   сообщения,   промышленная  техникаит.д.)   являть картину  отсталости   и   первобытности. Иобратно:   народ может стоять на последней высоте техники и цивилизации, а в вопросах духовной культуры(нравственность,наука, искусство, политика и хозяйство) переживать эпоху упадка. Из этого одного различения ясно, какое исключительное значение имело в истории культуры христианство. Оно внесло в культуру человечества некий новый, благодатный дух, тот дух, который должен был оживить и оживил самую субстанцию культуры,ее подлинное естество, ее живую душу. Этот дух должны были принять люди, чтобы стать христианами; именно этот дух необходим и ныне христианам для того, чтобы творить христианскую культуру. В чем же сущность этого духа? Ниже автор приводит вкратце ответ на этот вопрос:

1. Дух христианства есть дух «овнутрения». «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21).

Нравственное со­стояние человека ценится не по его материальным послед­ствиям и не по внешней пользе, из него проистекающей, но по внутреннему состоянию души и сердца человека, его переживающего. Культура тво­рится изнутри, она есть создание души и духа; христи­анскую культуру может творить только христиански укрепленная душа.

2. Дух христианства есть дух любви. «Бог есть любовь» (1 Иоан. 4, 8). Это означает, что Христос указал в любви последний и безусловный первоисточник всякого творчества, а следова­тельно, и всякой культуры. Ибо культура творит и утвер­ждает; она произносит некое приемлющее и пребывающее «да». Любовь же есть первая и величайшая способность — принимать, утверждать и творить.

При этом любовь противопоставляется сразу — и от­влеченному рассудку, и черствой воле, и холодному вооб­ражению, и земной похоти. Но противопоставляется так, что все эти способности, подчиняясь любви и насыщаясь ею, обновляются и перерождаются. Мысль, движимая лю­бовью, становится силою разума, прилепляется к познава­емому предмету и дает настоящее знание. Воля, рожденная из любви,становитсясовестною,  благородноюволеюи оказывается источником настоящих христиански-героических поступков. Воображение теряет свой холод, перестает быть праздной и безразличной игрой, загорается духовным огнем и начинает воистину «видеть» и творить. А земная похоть, в просторечии именуемая «любовью», не заслужи­вает этого имени; но, проникнутая любовью, она перестает быть элементарною, страстною одержимостью и начинает осуществлять законы духа.

Вот почему христианин не верит в культуру без любви. Любовь к Богу есть для него источник веры.

3. Далее, дух христианства есть дух созерцания; он учит нас «смотреть» в чувственно «невидимое» (2 Кор. 4, 18, Квр. 11, 27) и обещает нам, что «чистые сердцем», живущие и «мире» и «святости», «увидят Господа» «лицом к лицу» (Мф. 5, 8; 1 Кор. 13, 12; 1 Иоан. 3, 2; Евр. 12, 14; ср. Иоан. 12, 45; 14, 7). Христианство учит обращаться к Богу не отвлеченным, логическим умствованием; и не волевым напряжением, пытающимся понудить себя к вере, а непосредственным созерцанием, осуществляемым оком сердца. Христианство учит обращаться к Богу не отвлеченным, логическим умствованием; и не волевым напряжением, пытающимся понудить себя к вере, а непосредственным созерцанием, осуществляемым оком сердца.

4. Далее, дух христианства есть дух живого творческого содержания, а не формы, не отвлеченных мерил и не «ветхой буквы» (Римл. 7, 6). Не в том смысле, чтобы вовсе не ценилось начало «формы», т. е. предела, закона, свершения и завершенности; но в этом смысле, что отметается начало пустой, отвлеченной, самодовлеющей формы, лишенной на­сыщающего ее и освящающего ее содержания. Формализа­ция и механизация культуры — противоречит христианскому духу и свидетельствует о ее вырождении. Христианин ищет не пустой формы, а наполненной; он ищет не мертвого механизма, а органической жизни во всей ее таинственности, во всех ее таинствах; он жаждет формы, рожденной из глубокого, духовно насыщенного содержания. Он ищет искренней формы. Он хочет быть, а не казаться. Ему заповедана свобода, а не законничество; и потому законность вне духа, искренности и свободы не трогает его сердца.

5. Дух христианства есть дух совершенствования. «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный» (Мф. 5, 48).

Это не значит, что христианин считает себя «совершен­ным» или по крайней мере «близким к совершенству» су­ществом, — вопреки всякому трезвению и смирению. Но это значит, что христианин имеет перед своим духовным взором Божие совершенство, которым он и измеряет все житейские дела и жизненные обстояния. Он учится и на­учается отличать «нравящееся», «приятное», «дающее на­слаждение», «полезное» от того, что на самом деле хорошо, что объективно-совершенно — и именно потому истинно, нравственно, художественно, справедливо, героично; и, на­учившись различать эти два ряда ценностей, он умеет прилепляться именно к совершенному, предпочитать его, добиваться его, служить ему, беречь его, насаждать его и в случае надобности умирать за него. Христианин не только созерцает Совершенство, но и себе вменяет в обязанность совершенствование: отсюда у него живой опыт греха и чувство собственной недостойности; он судит себя, обличает, кается и очищается; и в каждом деле, в каждом поступке своем вопрошает о совершенном и зовет себя к нему.

Ильин утверждает, что творить христианскую культуру - это значит раскрыть глубину своего сердца для Христова Духа и из него обратиться к созер­цающему восприятию Бога и Божьего мира, а также к свободным и ответственным волевым деяниям в плане Божьего Дела на земле. Ибо так созерцающему и дейст­вующему человеку дано внести христианский дух во все, что бы он ни начал делать: в науку, в искусство, в семейную жизнь, в воспитание, в политику, в службу, в труд, в общественную жизнь и в хозяйствование.

Пятая глава, которая называется «О приятии мира» освещает, что тот, кто хочет творить хри­стианскую культуру, должен принять христианство, ввести его дыхание в самую глубину своей души и обратиться к миру из этой новой цельности и свободы. Выражаясь фи­лософским языком, можно сказать, что он призван осуще­ствить в самом себе — религиозный «акт» христианства и из него начать творческую работу над преображением мира в новом духе. Естественно, что он должен принять для этого и самый мир, созданный Богом и дарованный Им.

Вся живая и глубокая традиция христианства не остановилась на отвержении богосотворенного мира и истолковала учение Христа в ином смысле. Она отвела аскезе значение драгоценного средства, очищающего душу и освобождающего ее; она выработала целую систему ду­шевного очищения (монашество). Согласно этому, аскеза есть путь, ведущий к постижению Бога «в небе» и «на земле», мироотвержение же не является основною и по­следнею задачей христианина. Напротив, христианство при­няло мир, благословило человека в мире и стало учить его не только христианскому умиранию, но и христианской жизни, и творческому труду.

Поистине Христос принял мир и воплотился не для того, чтобы научить нас отвергать мир, понося и презирая создание Божие; но для того, чтобы дать нам возможность и указать нам путь верного, христианского мироприятия, чтобы научить нас верно принимать и творчески нести бремя вещественности (плоти) и бремя человечески-душевного разъединения (индивидуальности), чтобы научить нас жить на земле в лучах Царствия Божия. Мы не выше Христа, а Христос принял зем­ную жизнь и вернул ее в благодатном сиянии. И тот, кто при­нимает мир, тот включает в свой жизненный путь творческое делание в этом мире, т. е. совершенствование в духе — и себя самого, и ближних, и вещей, а в этом и состоит по существу христианская культура.

Идея православного христианства в том, чтобы принять мир вследствие приятия Христа и на этом построить христианскую куль­туру...; чтобы, исходя из духа Христова — благословить, осмыслить и творчески преобразить мир; не осудить его внешне-естественный строй и закон и не обессилить его душевную мощь, но одолеть все это, преобразить и пре­красно оформить — любовию, волею и мыслью, трудом, творчеством и вдохновением.

Основное искание Православия— освятить каждый миг земного труда и страдания, от крещения и молитвы роженице до отходной молитвы, отпевания и со­рокоуста; и в молитве перед началом учения; и в призыве «даждь дождь земле алчущей, Спасе!»; и в освящении пше­ницы, вина и елея; и особенно во всех таинствах; и в чине священного коронования, и в присяге государю; и в чине освящения знамен, благословения воинских оружий или судна ратного «на супротивные» отпускаемого...

Русское Православие не мыслит мира внехристианским или «светским». Напротив, — христианское просвещение и просветление мира является его прямым заданием. Ему «есть дело до всего, чем живут или не живут люди на земле», и притом потому, что оно имеет в этом мире великую и священную миссию.

Исцеление начнется тогда когда христиане найдут в себе веру и волю для искреннего творческого христианского мироприятия и для борьбы за свое поле и за свой посев.

В шестой главе «Культура и церковь» автор пишет создание христианской куль­туры есть задача, поставленная перед человечеством две тысячи лет тому назад и им не разрешенная. Эта задача и не может быть разрешена одною эпохою, одним народом, одним поколением, раз навсегда, ибо каждая эпоха и каждый народ и каждое поколение должны стремиться к разрешению ее по-своему, — по-своему достигая и не достигая. Про­никнуться духом Христова учения и излить этот дух в свою жизнь и в мир вещественный, — вот эта задача, раскрывающая всем и каждому великую внутреннюю сво­боду и великий творческий простор во внешнем мире. Именно поэтому все чистое, глубокое, благородное и художественное, что когда-нибудь появилось на земле или дошло до нас, испытывается нами, христианами, как близкое, родственное нам по духу, как подлинно великое и драгоценное, незримо навеянное силой веруемого нами Господа, еще не открывшегося человеческому сознанию, но таинственно вдохновляющего человеческие сердца. И всюду, где человек живет в творческой любви, или отдает жизнь свою за других, или молится Богу «неизреченными воздыханиями», — мы чуем духом Дух нашего Учителя и видим вселенское братство во Христе.

Ближайшие поколения людей должны вступить на путь созидания и возродить в себе христианский дух и акт и привести его в жизненно-творческое движение. Творчество христианской культуры: сердца людей, потрясенные уже пережитыми и еще предстоящими бедствиями, вызванными духом безбо­жия и противохристианства, начнут свободно возвращаться к созерцанию Христа и к внесению даров Его Духа в жизнь и в культуру.Ни церковь, ни государство не могут и не должны предписывать созидания христианской культуры: она дол­жна твориться свободно. Они могут только содействовать этому творчеству. Это свободное творчество может и должно начаться в пределах самой церкви и затем передаться и в государственное строительство, и во все сферы секулярной культуры.

Христиане призваны творить христианскую культуру не через церковь, ибо нельзя вовлекать церковь в качестве орудия во все хозяйственные трудности, во все политические распри, во все войны, уче­ные споры и художественные блуждания, нельзя превращать церковь в некий властвующий союз, отвечающий за все земные неудачи и бедствия: церковь имеет иное, высшее и лучшее призвание.

Церковь ведет веру. Вера объемлет душу. Душа творит культуру. Но церковь не объемлет всю жизнь человека и не «регулирует» всю культуру человечества: ни в науке, ни в искусстве, ни в политике, ни в хозяйстве.

Так — церковь есть религиозный союз. Политическая партия не есть религиозный союз.

Церковь не призвана к светской власти, к ее захвату или подчинению. Церковь и государство вза­имно инородны — по установлению, по духу, по до­стоинству, по цели и по способу действия. Государство, пытающееся присвоить себе силу и достоинство церкви, творит кощунство, грех и пошлость. Церковь, пытающаяся присвоить себе власть и меч государства, утрачивает свое достоинство и изменяет своему назначению.

Церковь призвана, церковь обязана указывать людям — и царю, и чиновникам, и парламен­тариям, и гражданам, и ученым, и поэтам, и живописцам, и промышленникам, — то в личной беседе, то в проповеди, то во всенародном воззвании, — где именно их дела, их установления или страсти вредят делу Царства Божия. В этом ее учительная власть, от которой ее ничто и никак освободить не может.

Народ творит. Государство правит. Церковь учит. Народ есть источник
жизненной силы и созидания. Церковь есть источник бла­годатной мудрости; государство есть источник внешнего порядка и мира. Государство есть оборона и опора незави­симой Церкви; а Церковь есть духовник и ангел-хранитель христианского государства. Но земная культура творится не государством и не церковью, а народом: многим множеством свободно дышащих и созерцающих индивидуальностей. Церковь должна оставаться творческой хранительницей, живым и авторитетным  источникомтогохристианскогодуха,   из которогонарод только иможет создавать христианскую культуру на земле.

Седьмая глава называется «О христианском национализме», в ней автор пишет что Культура творится не одним человеком. Она есть достояние многих людей, духовно объ­единенных между собой. Так обстоит и в каждой семье, в каждом обществе, в каждой организации, в каждом сословии и у каждого народа. Люди не случайно объеди­няются друг с другом: их влечет друг к другу сходство материальных и духовных интересов;" из этого сходства возникает общение; длительное общение увеличивает вза­имное подобие, и если общение носит творческий характер, то возрастает и взаимное влечение, крепнет взаимная связь. Эта связь закрепляется традицией, передающейся из по­коления в поколение. Так постепенно возникает единая и общая всем культура.

Самое глубокое единение людей возникает из их духов­ной однородности, из сходного душевно-духовного уклада, из сходной любви к единому и общему, из единой судьбы, связующей людей в жизни и смерти, из одинакового со­зерцания, из единого языка, из однородной веры и из совместной молитвы. Именно таково национальное едине­ние людей.

Национальное чувство не только не противоречит хри­стианству, но получает от него свой высший смысл и ос­нование: ибо оно создает единение людей в духе и любви и прикрепляет сердца к высшему на земле — к дарам Святого Духа, даруемым каждому народу и по-своему пре­творяемым каждым из них в истории и в культурном твор­честве. Вот почему христианская культура осуществима на земле именно как национальная культура и национализм подлежит не осуждению, а радостному и творческому при­ятию.

Национальное чувство есть любовь к исторически-ду­ховному облику и к творческому акту своего народа.

Национализм есть вера в богоблагодатную силу своего народа и потому — в его призвание.

Национализм есть воля к его творческому расцвету в дарах Святого Духа.

Национализм есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созер­цания.

Вот почему истинный национализм есть не темная, ан­тихристианская страсть, но духовный огонь, возводящий человека к жертвенному служению, а народ к духовному расцвету.

При верном понимании национализма — религиозное чувство и национальное чувство не отрываются одно от другого и не противостоят друг другу; но сливаются и образуют некое жизненное творческое единство, из которого и в лоне которого вырастает национальная культура.

Есть у каждого народа известная ступень духовной зрелости, на которой он осоз­нает особенности своего национального духа и своей на­циональной культуры и уразумевает, что ему даны свыше Дары и что он воспринял, усвоил и воплощает их своеоб­разно. Тогда нация постигает свой религиозный смысл, а национальная культура утверждается на обоих (доселе несознававшихся) религиозных корнях. Религиозная вера ос­мысливает национализм, а национализм возводит себя к Богу.

Таковы основы христианского национализма.

Заключение

В заключении автор приходит к выводу, что проблема христианской культуры доселе не разрешена, и разрешать ее будут грядущие века, из поколения в поколения. В ду­ховные врата, открытые христианством, всякий из нас при­зван войти, и сохраняет свою волю и свободу — вступать в них или не вступать. За последние два века европейское культурное человечество поколебалось на пороге этих врат, отвернулось от них и попыталось идти своими, нехристи­анскими и нерелигиозными путями. Плоды этого поворота мы пожинаем ныне во всех областях культуры.

В результате этого содержание жизни стало несущественным: началась погоня за пустой формой.

Внешнее, формальное, показное, чувственное завоевало и наводнило чуть ли не все искусства; тайна отлетела, мелодия ото­двинулась на дальний план, содержание искусства было объявлено безразличным, воля к художественному совер­шенству иссякла.

Завершая свою статью, автор надеется, что современны христианин будет создавать, — не от­вергая доселе созданное, но творчески преображая его из свободной глубины преображенного духа.

Он будет создавать христианскую науку, христианское искусство, христианское воспитание, христианское правосознание, христианский труд и хри­стианскую чистую собственность. И в этом автор видит нынешнее и будущее нашего великого отечества, нашей страдающей России

Литература

1. И. А. Ильин Одинокий художник. М., 1993