Тема искусства в романе Джона Фаулза "Башня из черного дерева"

Содержание:

TOC o "1-1" h z u Введение. PAGEREF _Toc158108441 h 3

Тема искусства в романе «Башня из черного дерева». PAGEREF _Toc158108442 h 7

Заключение. PAGEREF _Toc158108443 h 15

Библиография. PAGEREF _Toc158108444 h 17

[1].

Молодой и преуспевающий художник и искусствовед Дэвид Уильямс, чьи картины не обошел коммерческий успех, чьи статьи об искусстве печатаются в уважаемых журналах, приезжает в поместье, чтобы встретиться с талантливым и известным художником Генри Бресли, с целью написаниястатьи об его искусстве.К мнению Дэвида прислушиваются в артистическом мире, где  его имя имеет вполне прочную положительную репутацию. И вот этому благополучному человеку, находящему в расцвете жизненных сил, уготован неожиданно для него путь от абсолютной уверенности в себе и своем искусстве, от ощущения собственной стабильности к постижению тщеты, искусственности своего существования, к пересмотру всех представлений, в том числе и представлении о собственном «я». «Пройти через такое очищение может лишь тот человек, в личности которого есть качества, способные пробить броню стандартного мышления, тот человек, которые способен к справедливому самоанализу.

С самого начала повести автор подчеркивает склонность Дэвида к логическому мышлению, к анализу, к выводам. На протяжении всего повествования мы видим, как постоянно Дэвид стремится оформить свое впечатление, сформулировать его, «пригнать» к созданной им заранее цельной, логически оформленной картине. Наблюдая, делая выводы, Дэвид умеет от них отказаться, убедившись в том, что это иллюзии. Именно это позволяет ему, в конце концов, понять Генри Бресли и посмотреть на себя со стороны.

Прозрению героя помогает конфликт между Дэвидом и Генри Бресли – конфликтмежду человеком, живущим в мире искусства, окруженным вещами и людьми поистине достойными кисти художника, в иллюзорном мире, принимающем существование за жизнь, ремесло за искусство и талант,и художником, мастером, живущим в мире подлинных чувств, непреходящих ценностей, в мире реальном.

Генри Бресли – «совершенно седая голова, но брови гораздо темнее, хотя в них достаточно седины, нос картошкой, обманчиво строгий рот, припухшие серо-голубые глаза на крепком загорелом лице. Бодр, движения быстрые, будто сознает, что не должен выказывать слабость; он оказался меньше ростом и более подтянут, что Дэвид мог представить себе по фотографиям». [2, 35]

Со стороны Генри Бресли кажется человеком, которому все дозволено, который все познал и испытал в этой жизни. Свои мысли он очень часто выражает нецензурными словами и высказываниями, носящими сексуальный характер. Рассуждая о женщинах и искусстве, он говорит: «Вот зачем женщины рядом нужны. Чувство ритма. Циклы у них и все такое. Знаешь, когда надо перестать работать. А в этой игре девять десятых от ритма зависит. Да вы и сами знаете. Вы же – художник, а? Нет?». Это свое частое «А? Нет?» Бресли произносит с сарказмом и насмешкой.

В поместье вместе со старым художником живут еще две молодые девушки, Мышь и Уродка. Вот портретная характеристика Мыши: «стройная девушка, чуть ниже среднего роста и чуть старше двадцати; золотисто-каштановые волосы, правильные черты лица; спокойный взгляд больших, широко расставленных глаз…. Типичная англичанка» [2, 14]

Вторую девушку Генри Бресли представляет как Уродку. «Если Мышь казалась странной, эта особа выглядела просто нелепо. Еще ниже ростом, очень худая; заостренное личико под шапкой мелко завитых волос… Она походила на тряпичную куклу: этакий неврастеничный голливог, с того конца Кингз-роуд, что пошире». [2, 37]

Дэвиду непонятен этот старик: Что связывает его сдевушками? Почему онпрактически неможет общаться? Онлибо ругается, либо напивается иговорит одни грубости. Ноонгениален, онпишет картины так, как неучат ниводном художественном колледже или академии. Идевушки, принимая его, прощают ему всё, оказывая ему различные услуги, живут вКотминэ.

Во время беседы Дэвида и Генри Бресли об искусстве и живописи «нелепая маска человека невежественного сдвинулась, из-под нее проглянуло истинное лицо старого космополита. Дэвид вдруг заподозрил, что тигр-то бумажный, или, во всяком случае, что он имеет дело с человеком, по-прежнему живущим в мире, существовавшем еще до его, Дэвида, рождения. Редкие вспышки прежней агрессивности порождались смехотворно устаревшими представлениями о том, что должно шокировать человека, что именно может на него подействовать, как красная тряпка на быка; перевернув в метафору, можно было бы сказать, что сам Дэвид выступал сейчас в роли матадора, сражающегося со слепым быком. Только самонадеянный кретин могу угодить такому быку на рога». [2, 48]

Разговоры об искусстве, застолья, прогулки по лесу и разлитое в воздухе любовное настроение - вот нехитрые составляющие этой неспешной прозы. Но Фаулз, подобно болотной ведьме, очерчивает вокруг героев магический круг, из которого ни один из них не выбирается без потерь.

По прошествии нескольких дней пребывания в поместье Дэвиду все больше и больше начинает нравиться Мышь. Они часто разговаривают об искусстве, она поражает его своими познаниями в живописи, своим талантом художницы. «Совершенно определенно, она начинала ему нравиться. Тонкие, абсолютно правильные черты, лицо прекрасных пропорций, прелестный рот, а глаза – ясные, сине-серые, особенно яркие на фоне загара...» [2, 56-57]

Дэвид постоянно думает о Бресли, пытаясь разгадать его суть, его тайну, которую он скрывает за пошлыми шутками и развязным поведением. «В голове у него возник новый «горовосходительный» образ: стремясь к вершине, человек приобретает самое лучшее снаряжение, какое ему по средствам, и всегда смотрит вверх. Но там, на самой вершине, стоит ухмыляющийся сатир в мягких домашних туфлях, с наслаждением посылающий ко всем чертям здравый смысл и разумный расчет». [2, 88]

У Бресли, как и у Пэмпонского леса, свои давние тайны, которые Дэвид хотел бы разгадать.

Во время пребывания девушек, Дэвида и Бресли на берегу озера, Дэвид не перестаетсравнивать неповторимые по своей красоте окрестности с полотнами Генри: «Густые деревья, обступившие берега; ни дома, ни хижины вокруг; гладкая, словно зеркало, нежно-голубая в свете сентябрьского солнца вода. Этот пейзаж был изображен  на двух полотнах Бресли из серии последнего периода, и Дэвиду показалось, что он уже бывал здесь и хорошо знает это место: типичное dejavu», [2, 92-93] с картинами Гогена и Мане.

С Уродкой у Дэвида отношения сначала не складываются: она кажется ему необычной, экзотичной и нелепой. Но после разговоров о ее жизни, о прошлом, он понимает, что Котминэ укрыло ее от той жизни, которую она вела раньше.

Мышь восхищается полотнами Бресли, его талантом так быстро и точно воспроизводить на бумаге объекты, фигуры, людей. Она больше воспринимает его как наставника: «тратишь три года, чтобы научиться правильно воспринимать живопись. Правильно писать. В результате понимаешь и умеешь еще меньше, чем раньше. Потом на твоем пути попадается такой вот нелепый старый хрыч, который пишет и понимает все не так, как надо. И это – настоящее» [2, 103-104] в отличие от Уродки, которая относится к Бресли по большей части как к богатому старому любовнику: «Она (Мышь) всячески стремиласьпреуменьшить сексуальную сторону в отношениях со старым художником, другая (Уродка) ее значение признавала». [2, 108-109]

Дэвид постоянно «протягивает нить» от происходящего и окружающего его с изобразительным искусством.

Пытаясь понять и разгадать личность Генри Бресли, Дэвид понимает: «…лукавый старый изгой, укрывшийся за ярко расчерченной ширмой возмутительной манеры вести себя, за маской космополитизма, на поверку оказывается столь же глубоко и неотъемлемо английским явлением, как и Робин Гуд». [2, 131-132] Как бы ни пытался Бресли казаться французом, Дэвид понимал, что англичанин всегда останется англичанином, где бы он ни жил.

К концу пребывания Дэвида в Котминэ, события начинаются развиваться стремительней, чем в начале повести, где неспешно и медленно показана богемная жизнь людей искусства. Генри Бресли неожиданно начинает раскрывать секреты своего таланта, которые и секретами назвать трудно: «Получается – и ладно. Вот и все. Я даже не могу объяснить, как это начинается. Наполовину и не представляю, что это может означать. И знать этого не хочу». [2, 127] Просто, лаконично, понятно. Никакой замысловатости в технике. Именно так и рождаются произведения искусства.

Девушки начинают больше доверять Дэвиду, рассказывают многое о своей прошлой жизни, о том, почему они решили остаться в Котминэ с Бресли. И, как оказывается, ради искусства.

Дэвид понимает, чтовлюблен в Диану. Он знает, что с этим ничего нельзя сделать. Он женат,у него двое детей, он любит жену. Диана – минутная страсть, которой помог вспыхнуть волшебное мир искусства Котминэ. Дэвид, понимая это, стремится к близости с Дианой, «падение, познавание, обладание, освобождение» [2, 163-164] Но она вовремя очнулась от чувств, охвативших их, не позволила совершиться этому греху.

Диана уезжает рано утром перед отъездом Дэвида, чтобы не травмировать свою и так расстроенную душу. Она хочет перенести потерю человека, которого она полюбила, не так болезненно.

И Дэвид, уже в Париже, сидя у окна в номере отеля, в глубокой депрессии от того, что и кого он потерял, «… чувствовал, что его лишили чего-то бесконечно ему дорогого… его обманули». [2, 164] Он начинает понимать, что вся его жизнь,  любовь, стремления, начатая статья о Генри Бресли – шаблон к никому не нужной картине. А реальное искусство, без иллюзий, вычурности осталось там, далеко, в волшебном мире Котминэ – мире искусства, где все его обитатели – фигуры, сошедшие с полотен известных художников. В Котминэ осталось настоящее искусство. Как сказала Уродка: «Это все Котминэ. Приезжаешь, думаешь – ну, фантастика! Потом только доходит, что не надо было с самого начала сюда ехать» [2, 168]

Генри открыл Дэвиду глаза на себя самого, дал ему ключ к разгадке собственного «я».

«Секрет старого Генри раскрыт: он никогда не допускал никаких преград меж собственным «я» и его выражением; и проблема здесь вовсе не в том, какие цели – помимо внутренних – преследует художник, и не только в том, какую манеру письма, технику и тему он выбирает. А в том, как он это делает. Насколько полно и бесстрашно принимает вечную необходимость переделывать себя самого» [2, 175]

Тайны раскрыты, волшебство кончилось, Дэвид встречает свою жену в аэропорту и понимает, что все, чем он живет и с кем живет – абстракция, настоящая жизнь осталась в Котминэ. Жизнь, которой у него никогда не будет и не могло быть.

Автор оставляет право читателю домыслить, как сложилась дальнейшая жизнь Дэвида Уильямса. Можно позволить себе предположить, что он оставил занятия живописью после осознания своей бесталанности. Но самое главное – он «уцелел».

Писателя не привлекает в отличие от многих романистов привычная, бытовая, обыденная ситуация: его герои, как правило, оказываются в совершенно неожиданных положениях, в непривычной для них обстановке. И это не случайно.

Излюбленный, часто повторяющийся прием Фаулза можно назвать  «разрушение иллюзий». При этом под иллюзией понимается не несбыточная мечта, а ошибочное представление, искаженное восприятие действительности.

Фаулз проводит своих героев сквозь испытания, заставляя их понять: то, что представлялось им правдивым, истинным, единственно возможным – на самом деле лишь внешнее, поверхностное, не имеющее ничего общего с сутью вещей. Истина, сущность человека человеческих отношений, природы, искусства, общества, в конце концов всего мироздания скрыты за великим множеством ложных иллюзорных представлений, от которых не так-то легко избавиться, поскольку они крепко связаны с психологией, с условностями, неизбежными в обществе, с социальной средой, со всем складом жизни обычного человека.

Часто в центре романов Фаулза стоят два героя, связанные по воле автора взаимной симпатией и враждой, противостоящие друг другу по своей человеческой сущности и одновременно имеющие что-то общее. В этом смысле не является исключением и повесть «Башня из черного дерева». [4]

[1] Аверинцев С.С. Символ художественный//КЛЭ. Т. 6 1971, С. 826.