Сайгё
| Примечание | от редактора: автор не указала город, учебное заведение; нет списка литературы |
| Загрузить архив: | |
| Файл: ref-28201.zip (17kb [zip], Скачиваний: 27) скачать |
Сайгё
Посох в руке, изголовье из травы, узкая тропа через горы, - так странствовали японские поэты. Впервые образ поэта-скитальца создал в Японии Сайге.
Человек необычной судьбы, Сайге оставил дворец ради горной хижины.
Книга его стихов «» прославлена в японской поэзии. О нем уже вскоре после его смерти стали создавать легенды. Художники в сюитах картин на свитках изображали его странствия. К местам, некогда им воспетым, совершались паломничества. И даже теперь, спустя восемь веков, Сайге четко и ясно выступает из глубин средневековья. Так навечно запечатлен орлиный профиль Данте. И так же, как Данте, Сайге до сих пор остается загадкой, несмотря на кропотливые изыскания многих исследователей.
Поэзия его кристально ясна и проста, но вмещает в себе сложнейший мир мыслей и чувств. Буддийский монах, он был влюблен в красоту природы до одержимости. Натура страстная, мятущаяся, он стремился к спокойному созерцанию, но исторические бури постоянно мешали этому. Певец печали, сумерек, одиночества, - писал стихи о детских играх.
Бежал от людей и тянулся к ним. Воин по происхождению - ненавидел войну. Изобразил мучения буддийского ада, а по существу — бедствия своего времени. Но Сайге не мог бы написать на вратах ада: «Оставь надежду навсегда». Он верил, что даже на дно геенны может сойти милосердие, несущее свет. Сайге - поэт мысли, но даже достигая больших философских глубин, равнодушно мыслить он не может. Его картины природы, в сущности, - «пейзаж души». Скорбь Сайге пронзительна, радость постижения красоты обжигает болью. Но даже доведенное до предела напряжение чувств разрешается в стройной гармонии, классически уравновешенной.
Сайге противопоставил моде простоту, очень непростую. Стихи его словно выливаются из сердца, естественно, с внутренней свободой, им не нужны украшения, призванные замаскировать подражательность и пустоту.
«Сайге творил стихи, а другие их сочиняли», — сказал о нем его младший современник, знаток поэзии и сам замечательный поэт Фудзивара-но Садаиэ (1162-1241).
«Он не искал словесных украс, но говорил ясно и точно, вот почему так легко слушать его стихи». Эти слова высокой похвалы принадлежат Дзюнтоку-ин, поэту, жившему веком позже.
Творчество Сайге питало собой всю последующую японскую поэзию. Многие талантливейшие поэты считали себя его учениками. А быть учеником Сайге не значило подражать ему, для этого Сайге слишком неповторимо самобытен. Это значило - жить для поэзии.
Двенадцатый век - «смутное время» Японии, переломное и бедственное. Сайге «посетил сей мир в его минуты роковые».
В стране шла борьба за власть между старой родовой знатью и военными феодалами. Военные феодалы тоже разделились на два противоборствующих лагеря.
Оплотом аристократии был старый культурный центр страны с блещущей великолепием столицей Хэйан (ныне г. Киото). Главным оплотом военных феодалов - Северо-восток. Грубые и боевитые самураи в глазах утонченных аристократов — «восточные варвары». Но именно на этих «восточных варваров» работали силы истории. Крестьяне, задавленные непосильными поборами, бросали свои наделы и вливались в самурайские дружины.
Стремительно шла к закату прославленная в истории японской культуры хэйанская эпоха (IX—XII вв. ). Конец ее отнюдь не мирный, прошлое уходило в судорогах и крови.
В пламени пожаров и междоусобиц гибнут дворцы, наполненные сокровищами искусства, зарастают травой, потому что хозяева скрылись неведомо где. Вместо раззолоченного экипажа ценится конь под седлом: он поможет в бою, бегстве и скитаниях.
Высшие сановники, князья церкви, даже императоры узнали тяготы жизни: бесприютность, ссылку, забвение.
Ужасны народные бедствия: огонь и меч, голод, моровые поветрия косили людей. Земля дрожит, море выплескивается на берег, словно все стихии ополчились на человека.
Аристократический род Фудзивара, долгое время правивший Японией, теряет политическое влияние. Еще в XI веке главари этого рода были на вершине славы и могущества. В XII - им осталось оплакивать былое.
На арену вышли два воинственных феодальных рода, Тайра и Минамото, и схватились между собой в яростной борьбе на взаимное уничтожение. Эпизоды этой междоусобицы живут в народном эпосе, на подмостках театров Но и Кабуки, в романах, а в наши дни - во многих кинофильмах.
Сайге (1118-1190) родился в один год с будущим диктатором Японии Киёмори из рода Тайра. Сайге, или Сайгё-хоси (хоси - монашеское звание) - прозвище поэта, означает оно «К западу идущий». На западе, согласно учению некоторых буддийских сект, помещается рай будды Амида (санскр.: Амитаб-ха). Огонь закатного солнца казался отблеском этого рая.
Подлинное имя поэта - Норикиё. Он принадлежал к знатному воинскому роду Сато, который числил своим предком одного из представителей северной ветви Фудзивара. Мать Сайге происходила из рода Минамото.
Семья поэта сохранила наследственные связи с военными феодалами и в то же время была тесно спаяна со старой придворной служилой аристократией. Такое межеумочное положение было очень характерно для того переходного времени.
Биография Сайге окружена дымкой легенд, лучше всего он сам рассказал о себе в своей поэзии. Он рос в Хэйане (Киото), когда будущая трагедия этой столицы только еще подспудно назревала. Хэйан для него навсегда «старое селенье», любимый, родной город.
Сайге с малых лет учили владеть оружием. Он был, как рассказывают, силен и ловок, отличался в игре с ножным мячом, метко стрелял в цель. В то же время изучение китайской классики (истории, философии, поэзии) было обязательным для каждого знатного юноши. Каждый умел сложить при случае пятистишие-танка, это входило в светский обиход и, в общем, не слишком затрудняло: существовал набор стереотипов. На низшем уровне танка превратилась в аксессуар придворного быта, но она продолжала жить как высокая поэзия.
Сайге рано осознал свое поэтическое призвание как единственно для него возможное. Для творчества нужна духовная свобода, но разорвать феодальные узы вассальной службы не так-то легко. Система феодализма с самого рождения намертво закрепляла человека на уготованном для него месте.
В юности Сайге принадлежал к «воинам северной стороны», то есть к гвардии, охранявшей императорский дворец, - должность не столько боевая, сколько церемониально-декоративная. Служил он экс-императору Тоба (годы жизни: 1103-1156), человеку нелегкой судьбы.
Феодальные властители Японии предпочитали видеть на троне детей, которые были в их руках послушными марионетками. В возрасте двадцати лет император Тоба был вынужден отречься от престола и принять монашеский чин. Впрочем, иноческому искусу он не предавался и продолжал вести светский образ жизни.
Любовь к японской поэзии (танка) традиционно культивировалась при императорском дворе. Устраивались поэтические состязания. Каждый император хотел, чтобы в его время появилась особо замечательная антология и, увековечив его имя, способствовала блеску царствования. Некоторые императоры сами были выдающимися поэтами. Просвещенный государь старался привлечь к своему двору талантливых поэтов, тем самым неизбежно превращая их в царедворцев. Вот почему многие поэты стремились творить в отдалении от двора.
Танка - буквально «короткая песня». Как песня, зародилась она в недрах народного мелоса, но когда - на этот вопрос нелегко ответить. Трудно даже назвать столетие. В первых дошедших до нас записях, датированных VIII веком, уже можно выделить очень древние и старинные песни, где слышится звучание хора. Вначале танка - общее достояние народа. Даже когда поэт говорил о своем, он говорил для всех. Единственное и неповторимое шло из общего источника и к нему возвращалось.
Танка - долгожитель в мире поэзии, по сравнению с ней европейский сонет совсем молод. Ее структура выверена веками: в танка сказано немного, но как раз столько, сколько нужно.
Метрическая система предельно проста. Японская поэзия силлабична. Танка состоит из пяти стихов.
В первом и третьем пять слогов, в каждом из остальных по семи: для танка характерен нечет.
И, как следствие этого, постоянно возникает то легкое отклонение от кристально-уравновешенной симметрии, которое так любимо в японском искусстве.
Ни само стихотворение в целом и ни один из составляющих его стихов не могут быть рассечены на две равновеликие половины.
У танка историческое прошлое, она как бы перекликается с веками, но великие поэты, как Сайге, всегда говорят по-новому. Стихи Сайге уходят в будущее. Поэзия всегда ощущалась в старой Японии как связь времен, и даже более того: ее наделяли божественной жизнетворной силой.
Конечной рифмы танка не знает, но недаром ее по-прежнему зовут «песней»; она превращает человеческую речь в музыку.
Уже в IX веке были созданы поэтические каноны, непререкаемые образцы высокого искусства.
Особой славой пользовалась антология «Ко-кинсю»
(«Собрание старых и новых песен»;
В «Кокинсю» были установлены и закреплены поэтические темы. Архитектоника ее очень стройна. Каждая танка самоценна, но, следуя друг за другом, они как бы получают дополнительные цвета. Расположены стихи по тематическим разделам.
Главное место занимает лирика природы и любви. В разделах «Весна», «Лето», «Осень», «Зима» создана движущаяся панорама времен года от первого и до последнего дня. Человек неотделим от природы, он живет в ее ритме, а природа - зримый образ его душевного мира.
В «Кокинсю» есть и другие разделы: «Славословия», «Разлука», «Путешествия», «Плачи». Мощно звучит тема любви.
В сборном цикле «Разные песни» открывались для поэта большие возможности: он мог говорить о многом.
Поэт Фудзивара-но Тосинари (Сюндзэй; 1114-1204) немного старше своего друга Сайге. Он происходил из семьи, где японская поэзия была своего рода культом. Законодатель поэтической моды, Тосинари обогатил искусство танка, но, в отличие от Сайге, был, что называется, «кабинетным поэтом».
Как бы далеко ни уходил Сайге в своих скитаниях, он всегда посылал ему свои стихи. Тосинари высоко ценил их, собирал и многое из них включил в составленную им официальную антологию «Сэндзайсю» (1183г. ). Попасть в такой изборник считалось высшей честью для поэта. Любовь к поэзии Сайге, заботу о ней он передал своему сыну - поэту Фудзивара-но Садаиэ.
В пятнадцатый день десятой луны 1140 года, двадцати лет от роду, Сайге пошел на решительный шаг, требовавший большой силы воли. Он постригся в монахи, оставив вассальную службу и, по некоторым сведениям, семью: жену и маленькую дочь. Годы спустя Сайге, как рассказывают, увидел свою жену, тоже принявшую постриг, и пролил слезы.
Уходя, он сложил прощальную песню:
Жалеешь о нем...
Но сожалений не стоит
Наш суетный мир.
Себя самого отринув,
Быть может, себя спасешь.
Последние строки допускают двоякое толкование: и религиозное и житейское. Бежал ли Сайге от опасности? Пережил ли какую-то личную драму, или душный мирок придворных ему опротивел? Мы этого не знаем. Вернее всего, поэзия увлекла его в монашество.
Лирический герой «Горной хижины» - поэт-философ, влюбленный в красоту мира, добровольно избравший уединение, где он творит, «звуков и смятенья полн». Для Сайге жизнь и поэзия нераздельны. Другие могли воспевать природу и одиночество во дворце столицы, только не он.
Пятьдесят лет прожил Сайге в монашестве, но, по слухам, не пользовался особой славой как знаток священного писания и религиозный учитель. Его буддистские стихи не дидактичны. Мир для Сайге полон грустной прелести и обаяния, он не в силах отринуть прекрасное. «Неразумное сердце» поэта улетает вслед за облаком, похожим на цветущие вишни.
Среди многих рассказов о Сайге есть и такой.
Высокочтимый Монгаку, вероучитель секты Сингон, в свое время пользовавшийся большой славой, возненавидел Сайге.
«Дурной монах! - говорил он про Сайге своим ученикам. - Покинув мир, должно идти по прямому пути будды, как подобает подвижнику, он же из любви к стихам блуждает повсюду, сочиняя небылицы. Попадется мне на глаза - разобью ему голову посохом».
Однажды весной Сайге пришел в монастырь и, полюбовавшись цветущими вишнями, попросился на ночлег. Монгаку пристально на него посматривал, к ужасу учеников, словно задумал что-то недоброе, но в конце концов, оказав ему вежливый прием, отпустил с миром.
Ученики полюбопытствовали, почему он так кротко обошелся с ненавистным Сайге.
«Глупцы! - отвечал Монгаку. - Взгляните на его лицо. Ударить такого? Как бы он сам не хватил посохом меня, Монгаку».
В легендах Сайге всегда выступает как человек, исполненный достоинства и силы. Когда феодальный вождь Минамото-но Ёритомо подарил ему серебряную курильницу в виде кошки, Сайге бросил ее детям на дороге: «Вот вам игрушка!» Он не просто бродячий монах, он ведет себя как власть имеющий, и эта власть над людьми дарована ему поэзией.
Вечным скитальцем вошел Сайге в поэзию и легенду. Так его изображает, например, знаменитый художник Сотацу (XVII в. ): вот Сайге глядит на гору Фудзи, вот он бредет под осенним бесконечным дождем...
Первые лет семь после своего пострижения Сайге провел невдалеке от столицы. Хэйан (Киото) лежит в окружении гор. На горах Западных, Восточных, Северных стояли в самых живописных местах знаменитые буддийские храмы-монастыри. Сайге переходил из одного в другой, видимо, не подчиняясь монастырскому уставу, как свободный гость. Следует отметить, что во времена междоусобиц монастыри были хранителями культуры.
С миром поэзии он не порывал. Посылал стихи своим друзьям в Хэйане, не чуждался поэтических собраний, где сочиняли, по обычаю, стихи на какую-нибудь тему. Иногда сюжет подсказывала окрестная природа, другой раз картина на ширме. Стихи тут же обсуждались, такое живое общение очень важно для поэта. Вокруг признанного мастера собирались ученики и последователи. Они записывали его беседы, старались сохранить его стихи для потомства.
Даже в тихих монастырях было неспокойно, история то и дело давала знать о себе. Из Хэйана приходили тревожные вести одна хуже другой. Борьба за власть между феодалами разгоралась. Знатнейшие подвергались опале, и среди них многие друзья и покровители Сайге. Шатались и рушились вековые устои. Можно думать, что поэт пережил тяжелые душевные потрясения.
Сайге отправляется на Север. Это было трудное и опасное паломничество. Путь шел по узкой тропе через горы Саё (Сая)-но Накаяма. Через много лет, когда Сайге исполнится семьдесят, он вновь повторит это путешествие и сложит о нем бессмертные стихи.
Конечно, Сайге не был безродным нищим монахом и даже высшие феодалы принимали его с почетом. Но велики были тяготы пути. В горах подстерегали разбойники, и нелегко преодолеть высокие перевалы, когда идешь словно по облакам над самой бездной.
Сайге совершил еще много путешествий в самые разные области Японии. Перед ним открывалась красота родной страны и тяжелая жизнь народа. Он проникал в самую глубь отдаленных гор, но повсюду его настигали страшные и печальные слухи о мятежах и междоусобицах. Множились личные потери.
Не помечая тропы,
Все глубже и глубже в горы
Буду я уходить,
Но есть ли на свете место,
Где горьких вестей не услышу?
Нельзя было уйти от трагических событий современной ему истории, от груза прошлого, от воспоминаний, от себя самого.
Лет от тридцати до шестидесяти с лишним Сайге жил на горе Коя, священном месте для адептов секты Сингон. Заголовки к некоторым из его стихов гласят: «Написано на горе Коя». Сайге никогда не прерывал свои поэтические труды.
Последние годы своей жизни он провел в Исэ, где находятся храмы исконной японской синтоистской религии и среди них святилище богини солнца Аматэрасу. Для японца того времени характерно двоеверие: синтоизм был близок сердцу Сайге.
Великий поэт с неослабной силой продолжал дело своей жизни. Ученики записывали со слуха его стихи, его высказывания о поэзии.
Лирика Сайге говорит о том же, что народный эпос того времени, но народный эпос широк, как море. Танка Сайге о бедствиях войны - короткие вспышки молний.
В 1190 году Сайге скончался в полнолуние весеннего месяца «кисараги», как он когда-то пожелал в одном из своих стихотворений.
Всего в разных списках и вариантах до потомства дошло две тысячи с небольшим стихотворений Сайге.
Сайге вводит в свои стихи слова из обиходной речи. И здесь он тоже по-новаторски смел и свободен. Общепринятый поэтический словарь для него слишком узок и ортодоксален. Начиная с «Кокин-сю», поэзия танка замкнута в кругу хэйанских аристократов и густо пропитана столичным бытом. Сайге снова выводит ее на простор страны. Он обновляет все: темы, словарь, материал. Дорога его лежит в стороне от современной ему поэзии, но именно на эту дорогу выйдут лучшие поэты последующих поколений.
Сайге умел сложное сводить к простому, но простота его поэзии обманчива. В каждом стихотворении, таком, казалось бы, понятном, скрыта своя тонкость, которая откроется лишь внимательному взгляду.
В стихах у Сайге мало традиционных украшений: они ему просто не нужны. Постоянные эпитеты, бытующие еще со времен «Манъёсю», попадаются редко. Лишь иногда Сайге прибегает к популярной в средневековой поэзии игре слов, используя омонимы в разных значениях так, чтобы у стихотворения образовалось как бы двойное дно.
Сайге больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже других поэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие есть страдание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в перевоплощение (трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли все человеческие страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь с земным бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется на землю для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольется с высшим духовным началом и «колесо бытия» остановится для нее навсегда. В буре времен мысль о вечности становилась опорой.
Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствиях родины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?
Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к «колесу бытия». Земные чувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.
Сайге избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже когда он говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими друзьями. А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.
Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство и многогранность духовного мира. Танка Сайге гармонически связывают между собой контрастные темы.
У Сайге слово «сердце» выступает в трех разных значениях. Это неразумное человеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И есть еще «глубинное сердце». В нем-то и живет высшее духовное начало мира, маленький росток, из которого может вырасти будда. И, наконец, «сердце» — это возвышенная поэзия.
Лучшие стихи Сайге полны задумчивой печали. В этом особенность его поэзии, ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к спокойной красоте как бы вычленена из окружающего мира.
Время для Сайге - утраченное время или предвкушение того, что еще не наступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в нем радость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает чувство томления, потому что она неизбежно опадет.
Любовь у Сайге чаще всего - неизгладимое воспоминание. Он тоскует о какой-то женщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной кто знает? Глубок и тонок психологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную, - традиционный мотив хэйанской поэзии, - Сайге винит себя самого.
Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайге не безысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.
Уже при жизни Сайге был окружен великой славой, и в дальнейшем она все продолжала расти.
В знаменитый изборник «Синкокинсю» («Новый Кокинсю»,
Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайге, изучали его. В их числе мастер «сцепленных строф» Соги (XV в. ), поэты, слагавшие трехстишия-хокку: великий Басе (XVII в. ), Бусон (XVIII в. ).
Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайге, вызывало поэтический отклик.
Сайге «поэт для всех времен». Новый читатель по-прежнему наслаждается красотой бессмертных стихов «Горной хижины». Множатся посвященные ей труды. Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из «Горной хижины», украшение любой антологии.
Каждая танка - короткая поэма; танка нельзя «пробегать глазами», они требуют неспешного сосредоточенного чтения; полноценное восприятие поэзии - творческий акт, японский поэт стремится дать простор воображению читателя; японская природа во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень, зима будят в любом человеке сходные чувства.
Сайге больше всего любил цветущие вишни.