Философия Жизни и возможности антропологического подхода
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ РАН
РЕФЕРАТ ПО ФИЛОСОФИИ
“ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ” И ВОЗМОЖНОСТИ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ПОДХОДА
ШУШАКОВ Д.А.
Физический Институт им. П.Н.Лебедева РАН
Руководитель семинара
проф. СТАНис Л.Я.
|
Москва – 1997 г. |
[1]” – то есть ту ниточку, потянув за которую, можно распутать весь клубок – понять сущность бытия.
В настоящее время тот факт, что философия не является замкнутой областью, то есть что разные ее области не могут быть “выведены” друг из друга, а, следовательно, не существует и этой единой ниточки, не вызывает ни у кого сомнения. Однако, из этого вовсе не следует, что ключевых ниточек не нужно искать – несомненно, что как минимум многие философские категории являются взаимосвязанными и, в значительной степени, взаимообусловленными. Так, например, понятия этики или права вряд ли когда-нибудь удастся вывести из понятия материи, но, в то же время, нельзя не признать, что не определив и не разработав должным образом такие понятия, как познание или сознание, вообще невозможно говорить об упорядочении философской картины мира[2]. То есть, несмотря на отсутствии полной замкнутости, ключевые категории философии все же поддаются выделению.
Хотелось бы отметить, что хотя ключевая роль механизмов познания была очевидна уже античным философам, однако свое законное центральное место в философии, гносеология заняла относительно недавно, благодаря ряду работ классических немецких философов. В то же время философская антропология, которая, казалось бы, должна занимать по изложенной выше логике ключевых понятий еще более видное место, представляется значительно менее четко структурированной и проработанной лишь по каким-то выборочным направлениям.
Исторически это, разумеется, обусловлено тем, что, хотя давно предполагалось, что “думает“ у человека именно мозг, но сколь-нибудь конкретная информация о различных сторонах мыслительного процесса появилась относительно недавно и именно поэтому очевидную (для многих) мысль о возможности научно-философского исследования процессов мышления и познания, рассматриваемых именно как функции человеческого мозга, еще просто не успели должным образом проработать.
Вообще вопрос о создании философской модели или структуры мышления представляется в настоящее время достаточно актуальным – достаточно вспомнить о том, что в этой области в настоящее время накоплен огромный запас конкретных знаний – этот вопрос в той или иной мере затрагивают информатика и кибернетика (искусственный интеллект), медицина и биофизика, психология и антропология и еще десятки самостоятельных дисциплин и направлений. Создается впечатление, что основная проблема состоит не в недостатке знаний, а в том, что не выработан некий общий подход, философская концепция, которая могла бы реструктурировать эти знания, установить их существенные взаимосвязи. При этом не исключено, что разработка такой модели могла бы оказать существенное влияние и на реструктуризацию связанных с гносеологией областей философии.
[1].100)
Несмотря на устоявшееся (общественное) мнение о философии Ницше, как о философии с устойчивым знаком “минус” (нигилизм, иррационализм, чуть ли не проповедь фашизма), нельзя не отметить, что
· и явно не была отбракована в ходе “естественного отбора”, а, напротив, оставила весьма заметный след в системе культурных ценностей человечества и заняла в ней достаточно видное место,
· “социоанализу”, проведенному Ницше ([2].91).
Очевидно, что в предложенной им постановке философских вопросов существует какая-то внутренняя целесообразность, та самая удача в выделении существенных взаимосвязей, позволяющая (на отдельных направлениях) переходить от пустой схоластики к плодотворному исследованию.
Представляется, что в значительной степени эта “рабочая” постановка проблем связана именно с “психологизмом” Ницше, называвшим себя “первым психологом среди философов”.А ведь это, по сути, и есть привнесение в абстрактное рассуждение “модели человека”. Некоторый абстрактный процесс (например, мышление) при этом анализируется уже не сам по себе, то есть не только по формальным свойствам и результатам этого процесса, но и в связи со свойствами объекта, связанного с этим процессом. Происходит расширение модели процесса, и в замкнутую формально-схоластическую модель, анализ которой не может дать ничего, кроме “предиката”, то есть исходных посылок самой же модели, включается частичка “Неведомого”, того самого “x”, который согласно С.Л.Франку ([3]), всегда должен содержаться и содержится в любом рассмотрении. Это заставляет в конечном счете пересмотреть связи и существенное в исходной модели, приспосабливая ее к требованиям внедряемого в модель объекта.в некоторых это позволяет случаях сделать модель более удачной и полезной с точки зрения дальнейшего исследования и развития.
Отметим, что в большинстве случаев требования к модели, выдвигаемые исследователем, прямо противоположны – максимально очистить ее, объектизировать, то есть удалить все субъективное, сделать замкнутой, формальной, и, таким образом, добиться ее узнаваемости (понятности), подверженности формально-логическому анализу.
Очевидно однако, что какого-либо глубинного противоречия в этом нет. Это лишь этапы познания – сперва рассматривается более ограниченная, упрощенная модель, затем, после того, как она “исчерпывается”, в нее добавляются новые существенные объекты – модель расширяется и т.д. Однако часто такое расширение неизбежно оказывается связанным с революционным пересмотром внутреннего содержания модели – меняются акценты, какие-то прежде несущественные связи выступают на первый план.
Не исключено, что именно революционность подхода Ницше и привела к не вполне адекватному восприятию его идей общественным сознанием (в силу высокой инерционности последнего).
[3]. Такое предположение позволяет нам строить модель работы мозга безотносительно к физиологии, сосредоточившись на принципах его работы.
· объектов.
· методы информационных объектов.
Объект отличается от программы тем, что содержит не только набор инструкций (метод), но и саму обрабатываемую информацию. Как правило в объекте содержатся также ссылки на другие объекты вместе с кодами их активации). Преимущество такого подхода в том, что объект весьма автономен – после подачи ему сигнала активации, он может существовать самостоятельно, выполняя свою задачу – активизируя другие объекты или обрабатывая свои данные и передавая результат другому объекту. Хотя метод каждого такого объекта может быть весьма простым, например, он принимает решение, какой из других объектов активировать в зависимости от некоторых условий, вместе они образуют “суперструктуру”.
·
Иерархическая организация объектов позволяет разгрузить методы высших ступеней иерархии от лишних связей и данных и, таким образом, значительно повысить надежность и адаптивность системы.
· “эвристический” характер, то есть в случае каких-то сложностей, они могут не только сигнализировать об этом, но и могут слегка модифицировать свою программу с целью поиска оптимального результата. Чем выше иерархический уровень объекта, тем сложнее и “эвристичней” его метод, но и тем меньше объем “первичной” информации, который он хранит.
· “потянуть” за одну нить, активизируется сразу несколько связанных друг с другом объектов.
· “эмоциональную (ценностную) окраску”.
Для примера рассмотрим в рамках данной модели разницу между пониманием и восприятием.
При поступлении новой информации в мозг активизируется несколько стандартных объектов, отвечающий за свертку, установление связей и разворачивание. Они пытаются ее свернуть, неким стандартным образом предполагая ее структуру и связи, а затем вновь разворачивают, сравнивая с оригиналом, зафиксированным в “короткой” памяти. Какие-то элементы восстановленного образа оказываются неадекватными, что свидетельствует о неверной свертке. После этого исходные стандартные объекты начинают активизировать новые объекты по ближайшим своим связям, то есть идет расширяющийся поиск подходящих методов свертки с постепенным повышением иерархического положения активизируемых объектов, которые могут быть использованы для обработки именно этой информации.
После окончания процесса эти объекты выдают сигнал готовности и возникает чувство понимания, свидетельствующее, что информация была адекватно свернута и развернута и что наиболее значимые связи установлены, то есть не только сама информация свернута, но она соотнесена (связана) с уже имеющимися объектами, и ей приписан метод обработки и вызова связной информации.
Очень важным, кстати, является тот фактор, что чувство понимания как бы абсолютно, то есть возникает даже в том случае, когда факт укладывается в заведомо ограниченную модель – связи установлены, информация свернута и успешно развернута, результат разворачивания адекватен исходной модели, ничего существенного (в рамках данной модели) не потеряно. Потеря же информации, которая могла бы быть существенной с точки зрения другой, возможно, более общей модели, при этом не ощущается (очевидно, что если бы это было не так, то чувство понимания вообще никогда бы не возникало).
Отсюда мышление относительно (так как работает в рамках модели), но само по себе не диалектично (рамки модели не осознаются), диалектичность же является лишь формально-логической “подпоркой” сознания.
· базовый информационный блок и при этом организуется объект более высокой иерархии, отвечающий за работу с этим блоком.
· “дергая” за ниточки связей).
·
·
Моделирование.
· “принятие решения” в случае отклонения ситуации от моделируемой. Моделирование – свойство не только человеческого мозга; тигр, бегущий за ланью тоже моделирует ее поведение и бежит наперерез.
· есть сознание) только при отклонении ситуации от модельной.
·
Историю развития мозга можно, проявив некоторую фантазию, уподобить истории развития компьютеров.
В начале (низшие виды) – это жесткий и минимально достаточный набор инстинктов – объектов среднего уровня, способных успешно контролировать объекты нижнего уровня, отвечающие за жизнедеятельность организма, но обладающие весьма слабым потенциалом по части адаптации к изменяющейся обстановке. По сути, все жизненное многообразие сводится к ряду готовых схем (программ), если же ситуация не укладывается в одну из них, адекватное решение вряд ли может быть найдено.
Затем появляются эмоции, являющиеся значительно более гибким механизмом регулирования, создающим некоторую “надструктуру”. Смысл этого механизма в том, что он позволяет мозгу значительно быстрее обучаться. Если для смены безусловного инстинкта требуется время, сравнимое с временем жизни нескольких поколения особей, то смена эмоциональной окраски связей между информационными объектами происходит на порядки быстрее. Соответственно, быстрее происходит адаптация к изменяющейся обстановке, появляется возможность группировки ситуаций (опасные, приятные, безразличные и т.д.), принятия ассоциативных решений, не основанных на конкретном опыте. Соответственно меняются и инстинкты, становясь менее жесткими и в значительной мере опирающиеся на эмоциональный механизм (или, скорее, управляемые им).
Судя по всему, эмоциональные объекты имеют свою иерархию и контролируют довольно значительную часть мозга – вплоть до объектов нижнего уровня.
Вслед, или, может быть, и почти одновременно с эмоциональным механизмом, (но задолго до появления человека) появляется мышление, позволяющее не только накапливать опыт, но и прогнозировать (моделировать) ситуацию. В мозгу появляется еще одна подсистема объектов высшей степени иерархии, отвечающих за моделирование и принятие решения, хотя и весьма тесно связанная с эмоциональной подсистемой.
И, наконец, совсем недавно (у человека) мыслительная подсистема стала “осознавать себя” – появилось абстрактно-рациональное мышление. Таким образом, впервые важнейшая функция – функция программирования мозга была (частично) доверена самому мозгу. Мышление научилось чувствовать и осознавать себя самое, но, разумеется, в весьма ограниченных масштабах. Ни осознать ни контролировать объекты нижнего уровня мышление не в состоянии. Даже эмоциональная подсистема осознается и контролируется мышлением в довольно узких пределах. Причина этого достаточно очевидна. Подсистема мышления еще достаточно “сырая” и доверить ей полный контроль над всеми функциями мозга было бы просто опасно, хотя ее роль в отборе значимой информации становится все более весомой.
· эмоций.
· анализ информации, ее дробление по категориям и установление новых связей.
· Синтез же новых методов происходит по уже упоминавшейся “эвристической” модели поиска подходящего метода (или модификации имеющегося) для обработки новой информации. В нем участвуют в основном объекты, находящиеся на средних ступенях иерархии и этот процесс практически не осознается (интуиция). В значительной степени задействована в нем и эмоциональная подсистема.
[4].
И одним из основных таких принципов является относительность мышления, и, следовательно, относительность ценностей.
“Все, что имеет ценность в нынешнем мире, – пишет Ницше, – имеет ее не само по себе, не по своей природе – в природе нет никаких ценностей, – но оттого, что ему однажды придали ценность, подарили ее, и этими дарителями были мы!” ([4],638).
Представляется, что именно это положение и является основным “зерном” философии Ницше. Причем, хотя сам Ницше выводит его в разных видах в различных областях (например, в этике, морали, онтологии) независимо, но, по сути, оно является непосредственным следствием относительности мышления и, разумеется, автоматически распространяется на все виды человеческой культуры.
Отсюда – смерть Бога, переворачивание с ног на головутрадиционных, основанных на предположении о существовании абсолютных критериев, моральных ценностей и большинство других открытий Ницше.
[5]
Необходимо сразу оговориться, что ответ на “главный вопрос философии” не следует из используемой модели (что свидетельствует в пользу ее разумности). Из посылки относительности мышления и отсутствия в мире изначальных, абсолютных ценностей ни коим образом не следуют также ответы на вопросы о возможности объективного существования мира помимо нашего сознания и его познаваемости. Более того, сама исходная посылка делает эти вопросы в какой-то степени бессмысленными (не существенными).
Действительно, если ценности являются продуктами деятельности сознания и связаны с его развитием, то они неизбежно связаны и с познанием мира, независимо от того, объективно он существует или нет. Вопрос же о познаваемости мира вообще представляется странным при любых (кроме божественной) начальных посылках.
Например, если мир познаваем, но бесконечен и, следовательно, познаваем за бесконечное время, то познаваем ли он?
Вопрос о познаваемости содержит в себе скрытый вопрос – приближаемся ли мы к “истинному” пониманию, в какой степени отражает наше понимание эту самую “абсолютную” истину – то есть содержит в себе априорное предположение о существовании “ценности в себе”, не зависящей от нашего мышления и противоречащей утверждению о том, что оценка производится только субъектом[6].
Следовательно, в рамках антропологического подхода, сама постановка вопроса о познаваемости мира может быть признана некорректной и, что самое главное, неактуальной. Любопытно, что к такому же заключению приводят многие современные западные философские направления.
Представляя мир, как процесс непрерывного становления, Ницше, как и задолго до него Гераклит, сталкивается с проблемой субстанциализации движения, которую он решает, вводя (вслед за Шопенгауэром) “волю к власти”, являющуюся сущностью бытия в широком смысле (2.53), что можно рассматривать как некий робкий шаг от “вещи в себе”.
Вообще же, системное мышление представляется не самым сильным местом Ницше, он скорее интуитивно ощущает суть проблемы, исходя из неких эстетических представлений, цельность же и системность дальнейшей проработки вопроса его интересует куда меньше. Особенно это проявляется в “бесполезных” (то есть далеких от истинных, человеческих ценностей) вопросах онтологии.
Ответ же на переформулированный как “Нужно ли познавать мир[7]?" вопрос – безусловно “Да”, поскольку (если) это ведет к созданию новых ценностей, то есть если конкретный субъект этого хочет (то есть считает ценностью для себя)
[8]. (“Любить человека ради Бога – это было до сих пор самое благородное и отдаленное чувство из достигнутых людьми.”[5].287) В рамках этой модели закрепляются главенствующие весьма абстрактные моральные критерии, все же многочисленные конкретные “моральные императивы” оказываются на уровне подсознания как блок методов среднего уровня – для выхода на высший (осознаваемый) уровень иерархии информационных объектов они слишком сложны, многочисленны и противоречивыс точки зрения формальной логики.
Такое положение с точки зрения Ницше опасно и тормозит развитие. Действительно, тенденция расширения абстрактного мышления неизбежно выводит на уровень осознания понятие относительности мышления вообще и “моральные императивы” в частности, немедленно вступающие в противоречие с “неприкосновенными” моральными нормами и, следовательно, с абсолютной моделью Бога. Человек при этом становится не хозяином своей жизни, но слугой Бога, которому не дано думать и развиваться, а лишь выполнять имеющиеся, данные свыше, предписания, причем руководствуясь даже не собственно этими предписаниями (законами) в своей практической деятельности, а “подзаконными актами” (“моральными императивами”) – непонятными, неосознанными, но освященными авторитетом Бога.
Ну и, наконец, третий, только начинающийся период человеческой истории Ницше называет внеморальным. Человек должен проснуться, осознать приоритет своего “Я” перед любыми внешними моделями, осознать себя творцом этих моделей, то есть творцом ценностей. Начальным импульсом к этому и должна послужить провозглашенная Ницше “смерть Бога”.
Однако механизм перехода от второй стадии к третей, на которой по Ницше должен появиться сверхчеловек, разработан очень поверхностно. Практическое и буквальное использование его указаний может, скорее, привести к созданию очередного элитарно-авторитарного государства фашистского толка. Действительно, на первый взгляд весь механизм сводится к тому, чтобы следовать своим инстинктам, полагая их высшим критерием и не доверяя разуму, и этим формировать свое “Я”, полагаясь в остальном на естественный отбор. При этом какие-то инстинкты Ницше полагает правильными, какие-то нет, и критерий отбора весьма нечеток. И вообще, не очень понятно, каким образом джин разума, будучи уже выпущенным, может быть загнан обратно в свою бутылку. По степени утопичности такой механизм весьма напоминает призыв “назад к природе”, но при этом намного опасней с точки зрения перспектив существования человеческой цивилизации.
Однако, такой подход к морально-этической системе, построенной Ницше, представляется излишне упрощенным, как убедительно показал С.Л.Франк[6], назвавший систему Ницше “этикой любви к дальнему”. В представлении Франка система Ницше представляется внутренне логичной и обоснованной, причем предпочтительность одной из двух могучих моральных систем, основанных на любви к ближнему и любви к “дальнему” не может, разумеется, быть выведена логически из моральных представлений.
“Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему; выше еще, чем любовь к человеку, ставлю я любовь к вещам и призракам” (7.43).
Этика любви к ближнему, тесно связанная с христианской моралью, основана непосредственно на чувстве сострадания. Но чувство сострадания есть не что иное, как перенесение на себя эмоций (страдания) другого, приводящее к установке непричинения страдания.
Классическим примером того, как эта внутренне понятная для любого человека установка может приводить к тупиковым и даже негативным результатам, является противопоставление типа медсестра – врач. Медсестра сопереживает больному, старается облегчить его страдания, но не может спасти, врач же, напротив, причиняет больному страдание, но при этом спасает. По мнению Ницше нет ничего опасней активного сострадания (христианство). Представим себе медсестру, которая из сострадания к больному мешает врачу проводить операцию!
Этика любви к “дальнему” основана не на чувстве сострадания, а на некоторых внутренних потребностях человека, называемых Ницше “призраками”. Такими “призраками” являются искусство, наука, творчество, идеалы – иными словами все то, что приводит к развитию, то есть созданию и установлению новых “ценностей”.
Таким образом, этика любви к “ближнему” выступает у Ницше системой застоя, сопротивляющейся любому прогрессу в отличии от этики любви к “дальнему”, собственно и являющейся этикой развития и прогресса. Сверхчеловек Ницше, как конечная, но недостижимая цель развития, это абсолютный творец, творец себя и мира.
Франк отмечает также очень важный факт – формально под логику любви к “дальнему” может быть подведено очень многое – власть, деньги, убеждения, всемирное господство и многое другое. При этом “дальняя” цель оправдывает все средства, сострадание уже не является естественным ограничителем – с ним уже научно расправились, и результат несложно предсказать из исторического опыта. “Себя самого я приношу в жертву любви своей и ближнего своего, подобно себе.” ([7].64)
Следовательно, не просто любовь ко всему “дальнему”, но что-то более определенное?
Здесь ключевым понятием опять выступает “ценность”. В качестве “дальних” ценностей не могут выступать ценности “утилитарные”[9], порожденные прежней моралью, то есть те, которые делаются ради и для чего-то, а не из внутренней необходимости, потребности, самоценности.
Но, возвращаясь теперь к определению ценности, как продукта и следствия работы мышления, зададимся вопросом, что же еще может тогда быть дальней целью, кроме ценности чисто внутренней, мыслительной, ценности, как некоего развития мышления (в традиционном звучании – духовной ценности). И, как бы ее не называть – духовной ли ценностью или волей к власти (если определять власть, как способность к созданию и переоценке ценностей), в любом случае это будет ценность, сопровождаемая или следующая из развития мозга, появления в нем новых понятий, моделей, методов, то есть ценность развития человеческого сознания[10].
И ведь, что самое интересное, это как раз та единственная дальняя ценность, для достижения которой не нужно переступать через трупы своих ближних, а лишь через трупы своих убеждений (убеждение по сути ни что иное, как ценность, признаваемая абсолютной). “... чтобы судить о ценном и неценном, нужно, чтобы ты преодолел, превзошел сотню своих убеждений... Независимость от любых убеждений неизбежна для сильного...” ([8].78).
[1] Не в “химическом” смысле этого термина.
[2] Разумеется, понятие ключевых областей в философии не стоит абсолютизировать – философия права или этика буду существовать, разумеется для любой теории познания.
[3] Конечно, это и другие такого рода допущения могут и должны быть предметом дальнейшего исследования.
[4] Разумеется, для корректности необходимо было бы включить в рассмотрение также “надсистему” – то есть сообщество людей, но это сделало бы тему слишком объемной. Поэтому, будем такое расширение лишь иметь в виду, как возможное дальнейшее развитие данного подхода.
[5] К сожалению, в силу ограниченности объема данной работы она вынужденно имеет фрагментарный характер так как невозможно проведение полной логической цепочки от модели мозга, изложенной ранее, к излагаемым следствиям применения данной модели.
[6] Хотелось бы отметить, что, несмотря на внешнюю схожесть утверждений, данная постановка вопроса не тождественна агностицизму, который оспаривает собственно объективность существования мира.
[7] В философском смысле.
[8] По логике мышления один критерий всегда лучше, чем много – это упрощает работу мозга и установление взаимосвязей.
[9] Даже такая казалось бы безусловно альтруистическая идея, как увеличение “суммы счастья” человечества, представляется с точки зрения Ницше безусловно утилитарной, как, впрочем, и все остальные альтруистические идеи. Нельзя не признать, что некоторый резон в этом есть – Россия в настоящее время уже имеет исторический опыт превращения в жизнь такого рода дальней альтруистической цели.
[10] Естественно, понятие сознание здесь намного шире понятия рационального мышления.
[1]. Карл Ясперс, Ницше и христианство, Московский философский фонд, М., 1992.
[2]. В.Б.Кучевский, Философия нигилизма Фридриха Ницше, М., 1996 г.
[3]. С.Л.Франк, Непостижимое, Сочинения, М., “Правда”, 1990 г., стр. 183-556.
[4]. Ницше Ф., Сочинения в 2-х томах, Т.1, М., 1990.
[5]. Ницше Ф., По ту сторону добра и зла, Сочинения в 2-х томах, Т.2, М., 1990.
[6]. С.Л.Франк, Этика любви к дальнему, Сочинения, М., “Правда”, 1990 г.
[7]. Ницше Ф., Так говорил Заратустра, Сочинения в 2-х томах, Т.2, М., 1990.
[8]. Ницше Ф., Антихристианин, Сумерки богов, М., Политиздат, 1990.