Ломоносов

	Загрузить архив:
	Файл: 240-1068.zip (34kb [zip], Скачиваний: 99) скачать

         Cреди славных имён прошлого русской науки есть одно особенно нам близкое и дорогое — имя Михаила Васильевича Ломоносова. Михаил Васильевич Ломоносов — не просто один из замечательных представителей русской культуры. Ещё при жизни М. В. Ломоносова образ его засиял для русских совре­менников светом осуществившейся надежды на силу национального ге­ния. Дела его впервые решительным образом опровергли мнение заез­жих иностранцев и отечественных скептиков о неохоте и даже неспо­собности русских к науке. М. В. Ло­моносов стал живым воплощением русской науки и культуры с её разнообразием и особенностями, с ее богатством и широтой. Он был естествоиспытателем,    философом, поэтом, основоположником русского литературного языка, историком, географом, политическим деятелем. Всем своим самобытным энциклопе­дизмом, простиравшимся от поэзии и изобразительного искусства до великих физико-химических откры-тий, М. В. Ломоносов, как никто другой, доказывал единство всех проявлений человеческого духа, искусства и науки, абстрактной мысли и конкретной техники. “Архангельский мужик”, пришедший из деревенской глуши, на­всегда . устранил предрассудок о том, что если и можно искать науку и искусство на Руси, то лишь в “высших” классах общества.

          О древности, высоте и своеобразии русской культуры с ясностью свидетельствуют народный героический эпос, письменность с изуми­тельным примером “Слова о полку Игореве”, чудесные образы зодче­ства в Новгороде, Киеве, Владимире, Москве, на дальнем Севере, фресковая и иконная живопись с такими шедеврами, как творчество Андрея Рублёва. В то же время, в отличие от стран Западной Европы, среди этих великих образцов русской культуры до XVIII в. невозможно указать примеры такого же значения из области науки. Между тем, в рус­ском народе искони были необходимые предпосылки для возникновения и роста науки. Разве не о глубокой, бескорыстной любознательности на­рода говорят такие строки древнего народного “Стиха о Голубиной книге”:

От чего у нас начался белый свет?

От чего у нас солнце красное?

От чего у нас млад светел месяц?

От чего у нас звёзды частые?

От чего у нас ветры буйные? и т. д.

Наблюдательность народа запечатлена в многочисленных послови­цах и загадках, построенных, по сути дела, на наблюдениях научного порядка.        

           Искренний интерес к явлениям природы, соединённый с зоркостью, практической сметливостью и изобретательностью, создавал и создаёт народную технику, примеры которой нетрудно разыскать в предметах деревенского обихода, утвари, упряжи, сельского хозяйства, в искусстве строительства, в стекольном и ружейном производствах.

          Почему же эта благодарная, талантливая народная почва до XVIII в„ до могучего вихря петровской эпохи, не стала основой рус­ской науки? Почему научный русский гений мог проявиться только в XVIII в.? Причина этого крылась не в отсутствии склонности в рус­ском народе к науке. Причина была в том, что до Петра почти не было школ, и власть вместе с духовенством не поощряла стрем­ления к науке. Как только над страной повеяло свежим возду­хом, русский народ из недр своих выдвинул Михаила Васильевича Ломоносова.

          Родина Михаила Васильевича Ломоносова — северная поморская Русь, деревня Денисовка на берегу Белого моря, близ г. Холмогор. М. В. Ломоносов родился 19 ноября 1711 года в среде сильных, “ви­давших виды”, сметливых людей, хорошо знавших природу в её поляр­ных проявлениях и часто общавшихся с путешественниками-иностран­цами. Отец М. В. Ломоносова — помор Василий Дорофеевич, владелец нескольких судов, ходивший на них за рыбой в Белое море и в Ледо­витый океан. Мать — Елена Ивановна Сивкова — дочь дьякона из та­мошних мест.

           С ранних лет Михаил помогал отцу в его трудном и опасном деле. Рано научившись читать, любознательный и вдумчивый мальчик очень быстро перечитал все книги, какие только он мог достать в деревне. Собственными силами он достиг предельного для того времени обра­зования в родных местах. В 14 лет он дошёл до границ книжной премудрости, до русской физико-математической энциклопедии того вре­мени — “Арифметики” Магницкого — и славянской грамматики Смот-ритского. Но чего только не вынес он, чтобы иметь возможность читать и учиться! “Имеючи отца, хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, — писал позже М. В. Ломоносов, — и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отие моём, представляя, что я всегда сижу попустому за кни­гами: для того многократно я принуждён был читать и учиться, чему возможно было, в уединённых и пустых местах, и терпеть стужу и го­лод”. На родине М. В. Ломоносов дальше учиться не мог. Как кре­стьянскому сыну, ему отказали в приёме в Холмогорскую славяно-ла­тинскую школу.

Замечательная черта М. В. Ломоносова, выделяющая его среди многих великих современников, предшественников и потомков, — несо­крушимая воля и охота к знанию. Они заставили его в возрасте 19 лет уйти из Денисовки. В зимнюю стужу 1730 г. М. В. Ломоносов почти без денег, пешком отправился в Москву. Чтобы поступить в мо­сковскую Заиконоспасскую славяно-греко-латинскую академию, он вы­дал себя за сына холмогорского дворянина.

          Для “завершения образования” из Москвы М. В. Ломоносов в 1734 г. был направлен, а вероятнее сам захотел отправиться даль­ше, в Киев, в духовную академию, даже и в то послепетровское время ещё почитавшуюся на Руси вершиной образовательной лестницы.

           Терпя по его собственному выражению “несказанную бедность”, он упорно и настойчиво учился. Вспоминая потом об этой трудной поре, он писал: “Имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба, и на денежку квасу, протчее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет, и наук не оставил”.

           Пять лет длилось специальное богословское образование М. В. Ло­моносова, но в духовенство М. В. Ломоносов не вышел. Судьбу его резко изменила только что учрежденная Петром Петербургская Ака­демия наук. Государство, наконец, начинало развивать и направлять науку.

           Русская Академия наук, отметившая 220 лет своего существова­ния, задумана и основана Петром Великим. Она имела в развитии культуры нашей страны необычайное значение. По размеру и способу своей деятельности наша Академия стоит совсем отдельно в ряду дру­гих главных академий и учёных обществ мира.

           Известно, что мысль об Академии возникла у Петра в беседах с философом и математиком Лейбницем, из переписки с другим филосо­фом, будущим учителем М. В. Ломоносова — Вольфом, из встреч с па­рижскими академиками (Петр сам был членом Парижской академии). Однако Петр с его вполне практическим умом ясно сознавал, что учреждение в России начала XVIII в. Академии по образцу Париж­ской или Лондонского королевского общества было бы чистой декора­цией. В самом деле, в России ещё только думали о средних школах и университетах, и академия французского и английского образца не­избежно оторвалась бы от общества и государства, стала бы беспо­лезным “социететом” учёных иностранцев. Казалось, нужно было долго ждать, чтобы общество созрело, чтобы появилось достаточно много образованных и просто грамотных людей, прежде чем создавать науч­ную вершину — Академию. Петр решил, однако, иначе и по-своему. В русской Академии он соединил передовую науку, научное исследова­ние с обучением разных ступеней — от среднего и ремесленного до университетского.

По докладной записке первого президента лейб-медика Блюмент-роста, утвержденной Петром, решено было в Петербурге завести собра­ние “из самолучших учёных людей, которые науки производя и совер­шая художества (т. е. технические знания и ремёсла. —С. В.) и науку публично преподавали бы молодым людям”, а эти последние, в свою очередь “науку принявши и пробу искусства своего учинивши, молодых людей в первых фундаментах обучали”. Иными словами, Петр решил насаждать науку сразу и сверху и снизу путём пересадки готовой за­падной науки и выращивания отечественной научной молодёжи.

Этот приём оказался верным: через 15—20 лет Россия выдвинула в сонм знаменитых иностранцев, составивших первый корпус Академии, Д. Бернулли, Делиля, Л. Эйлера и других, своего великого академика М. В. Ломоносова.

           По запросу, как тогда именовали, “главного командира Акаде­мии” М. В. Ломоносов вместе с другими двенадцатью учениками, “в науках достойными”, в 1735 г. был направлен из Москвы в Петербург в качестве студента университета, организованного при Академии наук. Специальность М. В. Ломоносова круто повернулась от богосло­вия, языкознания, риторики и пиитики в сторону физики, химии и тех­ники,—можно думать, в полном согласии с истинными склонностями академического студента.

           Впрочем, петербургское ученье оказалось очень кратковременным: вихрь эпохи гнал дальше. Через несколько месяцев, в сентябре 1736 г. М. В. Ломоносов с двумя другими академическими студентами Г. У. Райзером и Д. И. Виноградовым, будущим изобретателем рус­ского фарфора, направляется Академией в Германию для обучения металлургии и горному делу в связи с намечавшейся научной экспеди­цией на Камчатку.

О том, сколь резко отличалась новая, петербургская наука от; Ари­стотеля и Раймонда Луллия Заиконоспасской московской школы, мож­но судить по наставлению, полученному тремя студентами от Академии наук.

           Им вменялось в обязанность “ничего не оставлять, что до химиче­ской науки и горных дел касается, а притом учиться и естественной истории, физике, геометрии и тригонометрии, механике (гидравлике и гидротехнике)”. “Положивши основание в теории, должен он (студент) при осматривании рудокопных мест различные свойства гор ц руд, также и случающуюся при том работу и прочие к тому принадлежащие машины и строения прилежно примечать, а при плавлении и отделении руд в лабораториях сам трудиться и везде в практике ничего не прене­брегать”.

            Почти пять лет длилась заграничная жизнь М.В. Ломоносова (до июня 1741 г.). Это время, главным образом, было проведено в Мар-бурге, где М. В. Ломоносов с товарищами учился в университете филосо­фии, физике и механике у известного Христиана Вольфа, а математике и химии — у Дуйзинга.

Переход от науки Магницкого и Смотритского к живым, тут же выраставшим результатам физики и химии начала XVIII в. был, без сомнения, головокружительным. Однако, по сохранившимся отчётам самого М. В. Ломоносова, его учителей и посторонних лиц видно, сколь быстро, полно и по-своему вошёл недавний заиконоспасский богослов в круг представлений вольфианской физики, пытавшейся со­единять Ньютона с Лейбницем и Декартом, учение о непрерывном эфире с идеями об атомах-корпускулах. Быстро обучился также М. В. Ломоносов немецкому и французскому языкам (латынь .и гре­ческий он освоил ещё в Москве и Киеве) и делал замечательные успехи в русском стихотворстве, на деле переходя от тяжёлого и не свой­ственного русскому языку силлабического размера к музыкальному тоническому и создавая образцы высокого художественного досто­инства.

          Теоретическая подготовка в Марбурге должна была с-лужить сту­пенью для русских студентов к изучению металлургии и горного дела. В 1739 г. они направились во Фрейберг обучаться под руководством “бергсрата” И. Генкеля.

          Судя по последующим металлургическим и геологическим “рас­суждениям” и книгам М. В. Ломоносова, он многое почерпнул по рудному делу во Фрейберге, однако пребывание там было кратко­временным.

          Вспыльчивый и самолюбивый помор поссорился с Генкелем, и нача­лись странствия М. В. Ломоносова по немецким и голландским городам в поисках поддержки у русских посланников. В конце концов М. В, Ло­моносов снова попал в Марбург, где жила его жена Елизавета Цильх; брак с ней, .заключённый в 1740 г., М. В. Ломоносов долгое время скры-

вал. В Марбурге М. В. Ломоносов жил у приятелей и писал оттуда, что упражняется в алгебре, “намереваясь оную к теоретической химии и фи­зике применить”.

          С помощью русского посланника в 1741 г. М. В. Ломоносов, на­конец, вернулся, в Россию, в Петербург. Начался петербургскийпериод жизни, длившийся до его кончины. В эти годы развернулась его пора­зительно разнообразная и неуёмная деятельность.

          Через полгода после возвращения в Петербург тридцатилетний учёный был назначен адъюнктом Академии по физическому классу, начал подводить итоги своим наблюдениям в Германии, составляя книгу по металлургии, писал разные физические и химические “диссер­тации” для Академии, занимался со студентами и начинал приобретать первую славу как поэт.

          Молодой адъюнкт (нечто вроде теперешнего аспиранта-докторан­та), вернувшись на родную землю, не мог привыкнуть к хозяйничанию в Академии немецких администраторов, вроде Шумахера, презиравших всё русское. Восшествие на престол дочери Петра Елизаветы сопровож­далось победой “русской партии” в Академии. Однако резкие ссоры М. В.Ломоносова с немецкими академическими дельцами продолжались. Дело да/ке приняло такой оборот, чго М. В. Ломоносов был подвергнут более чем семимесячному домашнему аресту.

          Невиданная одарённость и знания М. В. Ломоносова взяли, однако, своё. В своей “челобитной” на имя царицы в 1745 г. М. В. Ломоносов с полным основанием писал: “В бытность мою при Академии наук тру­дился я нижайший довольно в переходахфизических и механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на рос­сийский и сочинил на российском же языке горную книгу и риторику и сверх того в чтении славных авторов, в обучении назначенных ко мне студентов, в изобретении новых химических опытов, сколько за неиме­нием лаборатории быть может, и в сочинении новых диссертаций с воз­можным прилежанием упражняюсь”.

           По этим достаточно убедительным мотивам М. В. Ломоносов, не­смотря на свои “проступки”, стал профессором химии и полноправным членом Академии на основании представленной диссертации о метал­лургии. Это- произошло 200 лет тому назад, 25 июля 1745 г. К этому времени из Марбурга приехала жена М. В. Ломоносова, и для него настала более спокойная и упорядоченная жизнь.

          Одним из первых важных начинаний нового профессора химии явилась постройка в 1748 г. химической лаборатории Академии на Ва-сильевском острове. Одноэтажное здание занимало, площадь около 150 квадратных метров при высоте в 5 метров; в нём М. В. Ломо­носов развернул, по тем временам огромную, исследовательскую и тех­ническую работу.

          М. В. Ломоносова правильно называют первым русским академи­ком, в отличие от его академических коллег-иностранцев, которые в то

Академии были избраны двое русских — В. Е. Ададуров и Г. Н. Теплов, — однако он первый всеми доступными ему. средствами начал пропагандировать науку в родной стране, передавать .её широ­ким кругам русского общества. Уже упоминалась деятельность М. В. Ломоносова как переводчика научных мемуаров академиков-ино­странцев на русский язык. В 1746 г. он издал перевод “Эксперимен­тальной физики время составляли большинство Академии. Хотя до М. В. Ломоносова в состав” своего учителя Вольфа с предисловием, излагающим до известной степени научное мировоззрение самого М. В. Ломоносова. Начав с того, что философия Аристотеля в наше время опровергнута Декартом, М. В. Ломоносов замечает по поводу Аристотеля: “Я не презираю сего славного и в своё время отменитого от других фило­софа, но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного че­ловека думали, будто бы он в своих мнениях не имел ^никакого пре­грешения”. “Ныне учёные люди, а особливо испытатели натуральных вещей,—продолжает М- В. Ломоносов,—мало взирают народившие­ся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше, утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки— Физика — ныне уже только на одном оном своё основание имеет. Мыс­ленные рассуждения произведены бывают из надёжных и много раз повторенных опытов”. О   состоянии науки в XVII и: XVIII веках М. В. Ломоносов говорит такими красноречивыми словами: “Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевесу принёс на жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешние вре­мена от остроумных математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сы­скалось. Словом, в новейшие времена науки столько возросли, что не токмо за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться”.

          В год издания вольфианской физики М. В. Ломоносов приступил в Академии к чтению публичных лекций по физике. Наука прославлялась и распространялась также и стихами М. В. Ломоносова.

Поэтическая слава М. В. Ломоносова непрестанно росла. В 1750 и 1751 годах он пишет трагедии “Тамира и Селим” и “Демофонт”. Пер­вое издание стихов М. В. Ломоносова было выпущено Академией в 1751 г. Вне Академии на М. В. Ломоносова начинают смотреть, глав­ным образом, как на поэта. Профессору химии приходится оправды­ваться у своих высоких покровителей и любителей поэзии .в том, что он тратит время на физику и химию. “Полагаю, — пишет он в письме к И. И. Шувалову 4 января 1753 г.,—что мне позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их, вместо бильяру, употребить на Фи­зические и Химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют, и сверх того пользу и честь отечеству конечно принести могут едва меньше ли первой”.

           По совету и проекту М. В. Ломоносова в 1755 г. в Москве был открыт университет, ставший затем одним из основных очагов рус­ского просвещения и науки. “Главное моё основание,—писал по поводу своего плана Московского университета М. В. Ломоносов И. И. Шувалову, — чтобы план служил во все будущие роды”.    

           Химическая лаборатория стала местом, где М. В. Ломоносов в 50-х годах с громадным увлечением занялся совсем новым, большим и очень своеобразным делом — мозаикой. Задача эта вполне подходила к характеру и вкусам М. В. Ломоносова; в ней переплелось изобрази­тельное искусство с химией цветного стекла, оптикой и техникой. М..В. Ломоносов задачу решил с начала до конца. Ему пришлось вы­полнить многие тысячи пробных плавок по изготовлению разных сор­тов цветного зарухшего стекла, разработать способы компановки стеклянных кусочков в прочную мозаичную картину-и обеспечить художественное достоинство этих картин. Из двенадцати известных мо­заичных картин (в том числе знаменитой “Полтавской баталии”), со­хранившихся и выполненных в лаборатории (а впоследствии на фаб­рикев  Усть-Рудицах), пять приписываются лично М. В. Ломоносову. . В знак признания работ по мозаике М. В. Ломоносов был избран в 1764 г. почётным членом Болонской Академии наук.

За свои успехи в работе с мозаикой после долгих хлопот М. В.Ломоносов в 1753 г. получил от царицы в дар поместье в Усть-Рудицах, в 64 верстах от Петербурга, для устройства стекольной фабрики, с целью выделки разноцветных стекол, бисера, стекляруса и пр. Фабрика скоро была пущена в ход, причём станки для изго­товления стекляруса и бисера проектировались самим М. В. Ло­моносовым. Ряд машин и приспособлений приводился в движение водяной, мельницей. Впрочем, профессор химии оказался малоопыт­ным фабрикантом, и последние годы его жизни предприятие, тре­бовавшее больших расходов, доставляло ему больше забот, чем радостей.

           В 1756 г. М. В. Ломоносов построил себе дом с домашней лабора­торией в Петербурге, на Мойке. Здесь, вероятно, помещалась и опти­ческая мастерская, где по его проектам мастерами строились разно­образные Приборы, телескопы, микроскопы, перископы, мореходные и другие инструменты.

          Очень печально, что потомки не сумели сохранить до нашего вре­мени ни химической лаборатории, ни дома на Мойке, ни завода в Усть-Рудицах, ни многочисленных приборов, изготовленных собствен­норучно М. В. Ломоносовым Или его помощниками и мастерами. Остался только весьма замечательный лабораторный дневник М. В. Ло­моносова — “Химические и оптические записи”. Состоит он из 169 запи­сей разнообразного содержания, главным образом с планами различ­ных опытов или приборов. Из записей видно, что у М. В. Ломоносова были довольно многочисленные помощники. Вот, например, последняя запись с распределением различных работ между этими помощниками: “Колотошин (с ним Андрюшка и Игнат). 1. Разделение градусов. 2. Зубы на дугах и шпилях. 3. Всё, что к обращению машин надобно. Гришка (у него работников 2). 1. Шлифовать зеркала. 2. Прилаживать токарную и шлифовальную машину, в чём помогать ему Кирюшке. Кирюшка. 1. Машину доделать рефракций. 2. Дуга к большому зеркалу и повороты. 3. Трубки паять к оглазкам. Кузнец. 1. Бауты и винты. 2. Вилы к шпилю большому. 3. Полосы для прочей отделки. 4. Винты ватерпасные для установки машины. Столяр. 1. Передние апертуры и раздвижной ход. 2. Подъёмный стул”.

           В целом “Химические и оптические записи” раскрывают огром­ную экспериментальную работу, охватывающую самые разнообраз­ные научные, инструментальные и технические задачи. Всё это требовало от М. В. Ломоносова необычайного напряжения, внимания и энергии.

Домашняя лаборатория в Петербурге была не у одного М. В. Ло­моносова. Известна трагическая гибель академика-физика Рихмана, проделывавшего у себя дома опыты с атмосферным электричеством, во время грозы 26 июля 1753 г., в то время как М. В. Ломоносов по сосед­ству у себя дома экспериментировал с “громовой машиной”. Вскоре, 25 ноября 1753 г., М. В. Ломоносов, в связи с этим печальным событием, на публичном заседании Академии произнёс “Речь о явлениях воздуш­ных, от Електрической силы происходящих, с истолкованием многих других свойств натуры”, объясняя атмосферное электричество восхо­дящими и нисходящими воздушными токами по причине “трения части­чек паров”.

           В 1757 г. М. В. Ломоносов был назначен начальником Географи­ческого департамента при Академии. Ему пришлось войти, прежде всего, в трудное дело организации исправления географических карт. Натура М. В. Ломоносова, впрочем, была такова, что и этой новой об­ластью он занялся с увлечением. В 1759 г. он читает в Академии “Рассуждение о большой точности морского пути”, содержащее разбор методов определения долготы и широты, проект международной Море­плавательной академии, мысли о земном магнетизме. В 1763 г. М. В. Ломоносов составляет “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию”. Он выдвигает проект Великого северного пути и указывает, что, по мнению его, единственный путь для достижения Се­верного полюса лежит между Шпицбергеном и Новой Землёй. К гео­графическим работам М. В. Ломоносова можно также отнести его “Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях”, представ­ленные им в шведскую Академию наук, членом-корреспондентом кото­рой он был. В этом мемуаре высказывается правильное мнение о том, что ледяные горы спускаются с крутых морских берегов, а ледяные поля возникают в устьях больших северных рек.            

          26 мая 1761 г. М. В. Ломоносов у себя дома наблюдал редкое астрономическое явление — прохождение Венеры по солнечному диску. Итоги своих наблюдений, а также других лиц, М. В. Ломоносов опуб­ликовал в мемуаре “Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санкпетербургской Академии наук Майя 26 дня 1761 года”. В нём М. В. Ломоносов описывает замечательное явление расплывания. кажущегося края солнечного диска при вступлении планеты. От­сюда М. В. Ломоносов впервые в истории астрономии сделал важ­ное заключение о наличии “знатной воздушной атмосферы” у Венеры.

          Только в 1763 г., незадолго до смерти, М. В. Ломоносов опублико­вал свою книгу “Первые основания металлургии или рудных дел”, в первом варианте подготовленную ещё по свежим следам пребывания во Фрейберге в 1742 г. Особый интерес по оригинальности и важ­ности мыслей представляет часть книги,, озаглавленная “О слоях земных”.

           Для М. В. Ломоносова отправной точкой зрения в геологии было представление о постоянных изменениях, происходящих в земной коре. Эта идея развития в геологии, высказанная М. В. Ломоносовым, на­много опережала состояние современной ему науки. М. В. Ломоносов писал: “Твёрдо помнить должно, что видимые телесные на земле ве­щи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как иные находим, но великие происходили в нём перемены...”. М. В. Ло­моносов предлагает свои гипотезы о возникновении рудных жил и способы определения их возраста, о происхождении вулканов, пы­тается объяснить земной рельеф в связи с представлениями о зем­летрясениях.

Он защищает теорию органического происхождения торфа, каменного угля и нефти, обращает внимание на сейсмические волнообразные дви­жения, предполагая также существование незаметной, но длительной сейсмики, приводящей к значительным изменениям и разрушениям зем­ной поверхности.

             В последнее десятилетие жизни М. В. Ломоносова с особой силой проявился его глубочайший патриотизм, любовь к русскому народу, русскому языку, русской истории, высокое понимание своей миссии как “защитника труда Петра Великого”. Трогательным памятником патрио­тизма М. В. Ломоносова навсегда останется его поэзия. Сейчас, в дни, когда чудо-богатыри Красной Армии сокрушили гитлеровскую Гер­манию, нельзя без волнения перечитывать многие строки М. В. Ло­моносова, до того они живы, напоминая совсем недавно прошед­шие дни.

Где пышный дух твой, — Фридерик,

обращается М. В. Ломоносов к тогдашнему Гитлеру — Фридриху, —

Прогнанный за свои границы,

Ещё ли мнишь, что ты велик?

Взирая на пожар Кистрина,

На протчи грады оглянись,

предупреждает поэт.

За Вислой и за Вартой грады

Падения или отрады

От воли Росской власти ждут;

И сердце гордого Берлина,

Неистового исполина, Перуны,

близ гремя, трясут, —

писал М. В. Ломоносов в 1755 г. по случаю русских побед. Несколь­кими годами позже он писал:

Ты Мемель, Франкфурт и Кистрин,

Ты Швейдниц, Кенигсберг, Берлин,

Ты звук летающего строя,

Ты Шнрея, хитрая река,

Спросите своего Героя:

Что может Росская рука.

        

           Побуждаемый царицей Елизаветой, М. В. Ломоносов, несмотря на бесконечный груз дел, тяготевший над ним, принимается за русскую историю. В 1760 г. появляется его “Краткий российский летописец с родословием”. Вскоре после его смерти, в 1766 г., публикуется его “Древняя Российская История от начала Российского народа до кон­чины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года”.

           Ещё со студенческих лет М. В. Ломоносов проявил себя как зна­ток русского языка, реформатор стихосложения. Будучи за границей, он пишет: “Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, ла­тинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и соответственную версификацию иметь может”. Его живо интересует связь церковно-славянского языка с русским, — на её основе он делит литературный язык на соответствующие стили: высокий, сред­ний и низкий. В 1755 г. М. В. Ломоносов публикует “Российскую грам--матику”, почти в течение ста лет сохранявшую огромное практическое значение.

          Теории поэзии посвящены письмо М. В. Ломоносова из Марбурга в 1739 г. и его анонимная статья “О качествах стихотворца рассужде­ние” (1755 г.). Проза трактуется в “Кратком руководсгве к красно­речию” (1747 г.).

Как государственный ум большой широты и решительности, М. В. Ломоносов проявляет себя в письме “О размножении и сохранении российского народа” (1761 г.) и в своих записках, касающихся организации Академии наук.            

          С 1757 г. М. В. Ломоносов стал близко причастным к управлению Академией; в этом году он был назначен советником академической канцелярии. В частности, в его обязанности вошло наблюдение за ака­демической гимназией и университетом. Прямой и принципиальный, М. В. Ломоносов не мог мириться с тогдашней Академией, с её чинов­никами и засильем иностранцев. Летом 1764 г. он написал “Краткую историю о поведении Академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени”. В этой исто­рии описывались похождения знаменитого Шумахера и его преемника Тауберта, и кончалась она грустной фразой, что ежели бы не вмешатель­ство императрицы, то “верить должно, что нет божеского благоволения, чтобы науки возросли и распространялись в России”. Собственные предположения М. В. Ломоносова изложены в его “Новом расположе­нии и учреждении Санктпетербургской Императорской Академии Наук, на высочайшее рассмотрение и аппробацию учинённом”. Основное по­ложение ломоносовского проекта состоит в том, что Академия должна быть, прежде всего, русским учреждением, а академики — природными россиянами. Первой же обязанностью академиков должны быть инте­ресы родины.

           О тяжёлых настроениях М. В. Ломоносова перед смертью свиде­тельствует такая запись в его бумагах последнего периода: “За то герплю, что стараюсь защитить труд Петра Великого, чтобы на­учились Россияне, чтобы показали своё достоинство... Я не тужу о смерти: пожил, потерпел, и знаю, что обо мне дети отечества по­жалеют”.

           Умер М. В. Ломоносов от случайной простуды 15 апреля 1765 года, в возрасте 54 лет и похоронен на кладбище Александро-Невской лавры.

           М. В. Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в истории культуры всего человечества. Даже Леонардо да Винчи, Лейбниц, Франклин и Гёте — более специаль­ны и узки. Замечательно при этом, что ни одно дело, начатое М. В. Ло­моносовым, будь то физико-химические исследования, трагедии и оды, составление грамматики и русской истории, организация и управление фабрикой, географические проекты, политико-экономические вопросы, не делалось им против воли или даже безразлично. М. В. Ломоносов был всегда увлечён своим делом до вдохновения и самозабвения, — об этом говорит каждая страница его литературного наследства. Пушкин в “Мыслях на дороге” замечает: “Ломоносов был великий человек. Междупетром 1 и Екатериной II он один является самобытным спо­движником просвещения. Он создал первый университет, он, лучше ска­зать, сам был первым нашим университетом”. При этом разнообразные интересы М. В. Ломоносова удивительным образов совмещались в нём вполне гармонически. Его стихи во многих лучших образцах — редкий вид высокой научной поэзии; её с полным правом можно со­поставить с изумительной древнегреческой естественно-научной поэмой Лукреция, которую Ломоносов, несомненно, хорошо знал. Он находит необычайные по выразительности слова и строки для отвлечённых и слож­ных понятий.

           Мировое пространство, “обширность безмерных мест”, по его за­мечательному выражению, звёздное небо, небесные светила — любимый образ и предмет созерцания М. В. Ломоносова:

Открылась бездна звёзд полна;

Звездам числа нет, бездне — дна.

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкий прах,

В свирепом как перо огне,

Так я в сей бездне углублён,

Теряюсь, мысльми утомлён.

          Загадка величественного знакомого зрелища северного сияния вы-зызаету физика-поэта вдохновенные строки:     

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встаёт заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мешут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

О, вы, которых быстрый зрак

Пронзает в книгу вечных прав,

Которым малый вещи знак

Являет естества устав!

Вам путь известен всех планет;

Скажите, что нас так мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мёрзлый пар

Среди зимы рождал пожар?

              М.В.Ломоносов придавал прямое научное значение многим своим стихам. По поводу приведённых строк о северном сиянии можно за­метить следующее. В 1753 г. в “Слове о явлениях воздушных, от Елек-трической силы происходящих” М. В. Ломоносов, указывая на отличие своей теории северных сияний от теории Франклина, добавляет: “Сверх сего ода моя о северных сияниях, которая сочинена в 1743, а в 1744 г. в “Риторике” напечатана, содержит моё дальнейшее мнение, что север­ное сияние движением ефира произведено быть может”.

             М. В. Ломоносов своим научно-поэтическим взором прозревает истинный образ Солнца, раскрытый только современной астрофизикой:

Когда бы смертным толь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к Солнцу бренно наше око

Могло приблизившись воззреть:

Тогда б со всех открылся стран

Горящий вечно океан.

Там огненны валы стремятся

И не находят берегов,

Там вихри пламенны крутятся,

Борюшись множество веков;

Там камни, как вода, кипят,

Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада

Как искра пред тобой одна.

О, коль пресветлая лампада,

Тобою, боже, вожжена

Для наших повседневных дел,

Что ты творить нам повелел!

           В знаменитом “Письме о пользе стекла” М. В. Ломоносов дал остроумный образец поучающей, научно-дидактической поэзии; при­мером могут служить следующие строки этого “Письма”:

Астроном весь свой век в бесплодном был труде,

Запутан циклами, пока восстал Коперник,

Презритель зависти и варварству соперник;

В средине всех Планет он Солнце положил,

Сугубое Земли движение открыл.

Одним круг центра путь вседневный совершает,

Другим круг Солнца год теченьем составляет,

Он циклы истинной системой растерзал,

И правду точностью явлений доказал.

          Поэт-химик не устоял, чтобы в трактате “Первые основания метал­лургии, или рудных дел” не привести в связи с вопросом о том, как древние нашли металлы, свой стихотворный перевод строк из поэмы Лукреция “О природе вещей”.

          В мозаичных портретах и картинах, можно сказать, синтезировался весь Ломоносов с его глубокими и конкретными химическими знаниями. техническим уменьем, гипотезами о свете, оптической и художественной зоркостью к цвету, восторгом перед Петром Великим, которого М. В. Ло­моносов постоянно изображал и воспевал.

         Его научные “слова”, “рассуждения”, трактаты и даже записи для себя порою являются высокими образцами художественной прозы, ка­кие можно найти разве только у Галилея. Без преувеличения можно сказать, что М. В. Ломоносов был учёным в поэзии и искусстве и по­этом и художником в науке. Читая научную прозу М. В. Ломоносова, его русские и латинские диссертации, слышишь голос поэта, и, наоборот, в одах и поэтических размышлениях его сквозит философ, физико-химик и естествоиспытатель в самом широком и благородном смысле.

         Полнее и глужбе всего, наряду с поэзией, М. В. Ломоносов рас­крылся в физике и химии. Своей “главной профессией” М. В. Ломо­носов считал химию (об этом он пишет в посвящении ко второму из­данию перевода “Волфиянской експериментальной физики”), но вместе с тем он, несомненно, может считаться первым и наиболее замечатель­ным русским физиком.

Принципиальные позиции М. В. Ломоносова как в химии, так и в физике могут быть определены как крайний, последовательный ато­мизм и материализм. В заметках к “Пролегоменам к натуральной фи­лософии” незадолго до смерти М. В. Ломоносов писал: “Как трудно установить первоначальные принципы: ведь, что бы ни препятствовало, мы должны как бы одним взглядом охватить совокупность всех ве­щей”. Вместе с тем тут же рядом им написано: “Я хочу основать объ­яснение природы на некоем определённом принципе, мною самим вы­двинутом, дабы знать, насколько я могу ему доверять”. Этим принципом и был механический атомизм. М. В. Ломоносов разошёлся с представле­ниями своего учителя Вольфа, основанными на лейбницевских непро­тяжённых монадах, и всю жизнь воевал с формализмом ньютоновского притяжения. Ещё в студенческой диссертации 1739 г. содержится ре­шительное утверждение: “Нельзя ведь принять притягательную силу или какое-нибудь другое скрытое качество, поэтому обязательно необ­ходима некоторая материя, которая своим давлением толкала бы кор­пускулы в противоположных направлениях и которая была бы причиной их сцепления”.

В “Элементах математической химии” М. В. Ломоносов исходит из положения, что тот, “кто хочет глубже проникнуть в исследование химических истин, тот должен необходимо изучать механику”.

“Правда, многие отрицают, — пишет он, — возможность положить в основание химии начала механики и сделать её точной наукой, но это люди, заблудившиеся в потёмках скрытых свойств и не всегда умеющие находить законы механики в изменениях смешанных тел, также и некоторые теоретики, без всяких предварительных опытов зло­употребляющие своим досугом для измышления пустых и ложных тео­рий и загромождающие ими литературу. Если бы те, которые все своя дни затемняют дымом и сажей, и в мозгу которых царствует хаос от массы непродуманных опытов, не гнушались поучиться священным за­конам Геометров, некогда строго соблюдавшимся Евклидом и в наше время усовершенствованным знаменитым Вольфом, то, несомненно, могли бы глубже проникнуть в тайники природы, мистагогами кото­рой они себя признают”.

           В атомно-механической картине явлений М. В. Ломоносова, на­ряду с корпускулами вещества, имеется эфир, т. е. “материя, при по­мощи которой нам передаются ощущения света и теплоты”. Образ эфира у М. В. Ломоносова вполне конкретен, его частички “на своей шарообразной поверхности шероховаты”. Доказывает это М. В. Ломо­носов так: “Теплота распространяется через эфир коловратным (т. е-вращательным) движением его частичек, находящихся всегда в сопри­косновении с ближайшими соседними. Предположим, что они все со­вершенно гладкие и чистые, без единой шероховатости. Отсюда не будет никакого основания, чтобы движущаяся частичка эфира могла двигать вокруг оси и приводить во вращение соседнюю, с нею находя­щуюся в соприкосновении”.

          Сохранился перечень (неоконченный) того, что М. В. Ломоносов сам считал наиболее важным среди своих результатов в области есте­ственных наук. Этот перечень написан незадолго до кончины М. В. Ло­моносова.

          Прежде всего, М. В. Ломоносов указывает на свою корпускуляр­ную теорию теплоты и упругой силы воздуха. Эта теория, основанная на атомистических представлениях, совпадающая с современными взглядами, для XVIII в. была во многом совсем оригинальной. Она указывала, например, на необходимость существования предельно низ­кой температуры, давала приближённый вывод закона Бойля-Мариотта и предусматривала необходимость отклонений от этого закона. Далее М. В. Ломоносов с полным основанием помещает в свой список иссле­дования по физической химии и в особенности по теории растворов. М. В. Ломоносов вообще должен по праву считаться основателем осо­бой науки — физической химии, с точки зрения которой “химия первая предводительница будет в раскрытии внутренних чертогов тел, первая проникнет во внутренние тайники тел, первая позволит познакомиться с частичками”.

           В теории растворов М. В. Ломоносов, как и во всех своих трудах, последовательно проводит “микрологическую”, корпускулярную точку зрения. Важное значение имеет разделение М. В. Ломоносовым рас­творов на такие, при образовании которых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Он исследовал .явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от температуры и другие явления.

           В основу всех своих теоретических заключений М. В. Ломоносов полагал законы постоянства материи и движения.

           Нельзя не отметить, что эти законы понимались М. В. Ломоносо­вым как частные случаи некоего более широкого принципа сохранения основных природных величин. Вот какие строки читаем мы в его “Рас­суждении о твёрдости и жидкости тел”: “Все перемены, в натуре слу­чающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отни­мается, столько присовокупится в другом месте: сколько часов положит кто на бдение, столько же сну отнимет. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает”. Это же утверждение М. В. Ломоносов повторял и в других местах на латинском языке.

           В том же “Рассуждении” М. В. Ломоносов пишет: “Ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте... Сей всеоб­щий естественный закон простирается и в смысле правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же от веса у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение полу­чает”. Мнение своё о неизменности вещества М. В. Ломоносов доказы­вал химическими опытами, значительно опережая Лавуазье. В 1756 г. он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стек­лянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чиь стого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мне­ние ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес отожжённого металла остаётся в одной мере”. Увеличение веса металла при обжи­гании он приписывал соединению его с воздухом, как явствует из письма к Эйлеру. М. В. Ломоносов был первым, высказавшим, опи­раясь на опыт, в форме, вполне отчётливой, закон неизменности общей массы вещества при химических изменениях.

           Далее М. В. Ломоносов помещает в список работ, наиболее им це­нимых, свою теорию света, изложенную в “Слове”, говоренном в 1756 г., и частью в “Теории электричества”. Теория эта вполне оригинальна. Хотя М. В. Ломоносов вместе с Гюйгенсом и Эйлером считает свет колебательным движением в эфире, он принимает (на основании опы­тов со смешением цветов), что существуют только три элементарных цвета—красный, жёлтый и голубой. Этим трём цветам отвечают, по М. В. Ломоносову, три рода твёрдых частиц эфира, совершающих “ко­ловратное” движение и имеющих зубчатую периферию. Мнение своё Ломоносов доказывает практикой художников тем, что из смешения трёх основных красок можно получить остальные. “Живописцы, — гово­рит он, — употребляют цвета главные, прочие через смешение состав­ляют, можем ли мы в натуре положить большее число родов эфирной материи для цветов, нежели она требует и всегда к своим действиям самых простых и коротких путей ищет?”.

           М. В. Ломоносова увлекали на путь построения трёхцветной тео­рии света концепция о трёх химических элементах и желание построить не только оптическую, но одновременно и химическую теорию. М. В. Ло­моносов разделил участь многих великих учёных своего времени. Как у Ньютона, у Эйлера, у Бошковича, так и у Ломоносова объяснение света оказалось ошибочным, но в историческом разрезе нельзя це удивляться остроумию гипотезы М. В. Ломоносова, её глубокой ори­гинальности и предчувствию идеи резонанса между светом и веще­ством. С другой стороны, в этой его теории перед нами особо показа­тельный пример его последовательного механического атомизма.       

           Записка М. В. Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, и её можно было бы продолжать очень долге, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных М. В. Ломоносовым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании.

Читающего теперь книги, рассуждения и тетради М. В. Ломоно­сова на каждом шагу останавливает своеобразие, остроумие и беско­нечно разнообразное содержание мыслей этого замечательного русского учёного. Но сам М. В. Ломоносов мало заботился о распространении своих трудов. Результаты его научной деятельности остались почти не­известными на Западе, а на родине в своё время он, к несчастью, был ещё почти одиноким, не было конгениальных учеников и преемников — их вообще было ещё очень мало. Русские современники могли полно­стью оценить М. В. Ломоносова как поэта, создателя языка, историка, творца мозаичных картин, но его наука оставалась непонягной. М. В. Ломоносова, учёного-естественника, вполне понимали только такие люди, как Леонард Эйлер. Л. Эйлер назвал его “гениальным человеком, который своими познаниями делает честь настолько же Академии, как и всей науке”. К несчастью, на родине физико-хими­ческое наследие М. В. Ломоносова было погребено в нечитавшихся книгах, в ненапечатанных рукописях, в оставленных и разобранных лабораториях. Многочисленные остроумные приборы М. В. Ломоносова не только не производились, их не потрудились даже сохранить.

           Незабываема заслуга покойного профессора Б. Н. Меншуткина, впервые вновь открывшего, уже в нашем веке, М. В. Ломоносова, ве­ликого физико-химика, во всём его многообразии и самобытности. Ра­бота, начатая Б. Н. Меншуткиным, ещё не закончена, и дело советской науки — полностью восстановить, разобрать и оценить научное наслед­ство великого первого русского учёного.

           М. В. Ломоносов был первым русским учёным не потому только, что он русский по национальности и с исключительным успехом развивал в России передовую науку, — он первый русский учёный ещё потому, что в нём впервые и с необычайной силой и выразительностью откры­лись те особенности русского научного гения, которые потом прояви­лись в Лобачевском, Менделееве, Бутлерове, Лебедеве, Павлове и дру­гих главных представителях русской науки.

             Наиболее замечательные и совершенные произведения человече­ского духа всегда несут на себе ясный отпечаток творца, а через него и своеобразные черты народа, страны и эпохи. Это хорошо известно в искусстве. Но такова же и наука, если только обращаться не просто к её формулам, к её отвлечённым выводам, а к действительным научным творениям, книгам, мемуарам, дневникам, письмам, определившим про­движение науки.

Никто не сомневается в общем значении евклидовой геометрии для всех времён и народов, но вместе с тем “Элементы” Евклида, их построение и стиль глубоко национальны; это одно из примечательней-ших проявлений духа древней Греции наряду с трагедиями Софокла и Парфеноном. В таком же смысле национальна физика Ньютона, фило­софия Декарта и наука М. В. Ломоносова.

История русской науки показывает, что её гениям свойственна особая широта задач и результатов, связанная, однако, с удивительной почвенностью и реальностью и вместе с тем простотой подхода к ре­шениям. Эти черты, этот стиль работы, которые мы встречаем и у Менделеева и у Павлова, особо выразительны у Ломоносова.

           Сам М. В. Ломоносов это ясно сознавал. Призывая в хорошо из­вестных и всем запомнившихся стихах современников         

   

             ...показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать, —

он вместе с тем для потомков записывал: “Сами свой разум употреб­ляйте. Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Ежели вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею”. Это требование, этот призыв великого русского учёного к оригинальности и самобытности русская наука выполняла до сих пор с честью.

             Два века прошло с тех пор, как М. В. Ломоносов стал академиком. Влияние его гения, его труда неизмеримо. Наш язык, наша грамматика, поэзия, литература выросли из богатейшего творчества М. В. Ломоно­сова. Наша Академия наук получила своё бытие и смысл только через М. В. Ломоносова. Когда мы проходим по Моховой мимо Московского университета, мы помним, что деятельность этого рассадника науки и просвещения в России есть развитие мысли М. В. Ломоносова.

           Благодаря непреклонной воле, решительности и необычайной энер­гии из деревенского мальчика, крестьянина-рыболова, всего лишь в 19 лет начавшего школьную учёбу, выросла грандиозная фигура вели­чайшего мыслителя, опередившего на целое столетие своих современ­ников, прокладывавшего новые пути, открывавшего новые горизонты в различных областях точных наук, писателя, общественного деятеля, стойкого и открытого борца за высшие интересы науки и просвещения, не смущавшегося в этой бескорыстной и непреклонной борьбе ни дружбой, ни “приятством, никакими побочными соображениями” (акад. В. Стеклов).

           Когда в Советском Союзе по призыву правительства и партии стали бурно расти наша современная наука и техника, — это взошли семена ломоносовского посева. Неслыханная война, борьба за самое наше существование потребовали ещё большей мобилизации нашей науки—физики, химии, геологии. Если внимательно посмотреть назад, то станет ясным, что краеугольные камни успехов нашей науки были заложены в прошлом ещё М. В. Ломоносовым.

           Неиссякаемая энергия М. В. Ломоносова, его необычайная жиз­ненная активность, непримиримость в принципиальном, высокое сознание своего долга и ответственности перед Родиной и сейчас служат нам образцом.

           Вот почему М. В. Ломоносов — живой образ славного культур­ного прошлого.

          Главнейшие труды М. В. Ломоносова: Сочинения, Спб., 1891—1898, т. 1—IV: Л., 1934, т. VI, VII (в т. IV: Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих; Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее и др.; в т. V: Слово о пользе химии; Слово о рождении металлов от трясения земли; Рассуждение о большей точности морского пути; Рассуждение о твёрдости и жидко­сти тел; Явление Венеры на солнце, наблюдённое в Санктпетербургской Академии Наук Майя 26 дня 1761 года; Слово об усовершенствовании зрительных труб и др.; в т. VI; О морозе, случившемся после тёплой погоды в апреле месяце сего 1762 года; Испытание причины северного сияния и других подобных явлений; Dissertatio phy-sica de corporum mixtorum differentia quae in cohaesione corpusculorum consistit; Theoria Electricitatis, methodo mathematico concinnata; Tentamen Chymiae Physicae in usum studiosae juvenutsis adornatum. Dromus ad veram chymian Physiam и др.; в т. VII: Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного прохода Северным океаном в восточную Индию; Первые основания Ме­таллургии или Рудных дел с двумя прибавлениями; Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях; Dissertatio de motu aeris in fodinis observato и др.). Физико-химические работы. М. — Пг., 1923; Стихотворения, Л. 1935; Избранные философские произведения, М., 1940.