БИБЛИЯ КАК ПРЕТЕКСТ «ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ» МОНОЛОГ МАРМЕЛАДОВА В КОНТЕКСТЕ ЕВАНГЕЛЬСКИХ И СВЯТООТЕЧЕСКИХ ЦИТАТ

БИБЛИЯ КАК ПРЕТЕКСТ «ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ»
МОНОЛОГ МАРМЕЛАДОВА В КОНТЕКСТЕ ЕВАНГЕЛЬСКИХ И СВЯТООТЕЧЕСКИХ ЦИТАТ
В настоящее время в современной лингвистике акцент делается на изучение текста в его взаимосвязях и взаимодействиях с другими текстами внутри единого текстового пространства. В связи с этим на авансцене лингвистических исследований порождения текста появляется термин «интертекст», который есть «основной вид и способ построения художественного текста…, состоящий в том, что текст строится из цитат и реминисценций к другим текстам»
При анализе творчества русских писателей и поэтов исследователи не раз обращали внимание на то, что между многими произведениями русской литературы можно установить отношение семантической эквивалентности по разным текстовым параметрам: структуре ситуации, единству концепции, композиционных принципов и даже по звуковой и ритмико-синтаксической организации. Отношение между этими текстами можно назвать интертекстуальным.
Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» целиком и полностью пронизана интертекстуальностью, которая заключается в обращении автора к художественным произведениям своих предшественников и современников, а также к «Вечной Книге», имя которой – Библия. Цитация, аллюзия, прямая и полемическая реминисценция, сюжетная и структурная парафраза встречаются на всем протяжении «Преступления и наказания».
Для иллюстрации же мы рассмотрели монолог Мармеладова в контексте евангельских и святоотеческих цитат.
В нездоровой атмосфере города, где студенты и военные ведут беседы в «распивочных самого низкого порядка» о возможных преступлениях с благими целями, зреет в уме главного героя идея быстрого и радикального разрешения проблем, мучающих его и близких ему людей. Но уже вторая глава, содержащая длинный монолог Мармеладова, ведется в ином направлении.
При внимательном анализе речь этого героя кажется одной из самых смелых духовных страниц, написанных Достоевским. Произнесенная человеком, стоящим на последней ступеньке социальной лестницы, не имеющим ни доверия, ни уважения со стороны других, эта речь при первом прочтении может показаться крайним выражением иллюзий отчаявшегося человека, создающего свой образ Бога. Безграничное милосердие Господа, принимающего и призывающего «пьяных, слабых и порочных», находит, однако, подтверждение в евангельских цитатах Мармеладова и, в особенности, в яркости богословских мыслей, которые Достоевский в эти годы смог понять и принять.
«Ничего-с! Сим покиванием глав не смущаюсь, - говорит Мармеладов об отношении клиентов распивочной, которые уже знают, чем занимается его дочь, - ибо уже всем всё известно и всё тайное становится явным; и не с презрением, а со смирением к сему отношусь. Пусть! пусть! “Се человек!”».
Фраза Мармеладова содержит две отсылки к Евангелию. Первая о неизбежности того, что все тайное становится явным, – это скрытая цитата из Евангелия от Луки (8, 17), повторенная в Евангелии от Матфея (10, 26) и от Марка (4, 22).
«Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы. Итак, наблюдайте, как вы слушаете: ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лк 8, 17 – 18).
Свет освещает добро так же, как и спрятанное зло. В речи Мармеладова «тайное, становящееся явным» другим, – это нищета, причина бед его и его дочери. Однако в этой обнаженности, позволяющей соотнести его с нищим Христом, осмеянным и отверженным («Се человек!»), герой, ничего не ждущий от людей, находит силы поднять глаза к небу и найти «тайну», которой «никто из властей века сего не познал» (1 Кор 2, 8). Закон, на котором держится все сотворенное в мире, и действия Бога основываются не на человеческих критериях справедливости, а на любви и милосердии без границ, способных объять всех тех, кто открывает себя к приятию их. Заключительную часть монолога необходимо проанализировать в деталях.
«И простит мою Соню <...>. И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных... И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: “Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!” И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: “Свиньи вы! образа звериного и печати его; но приидите и вы!” И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: “Господи! почто сих приемлеши?” И скажет: “Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего...” И прострет к нам руце свои, и мы припадем... и заплачем... и всё поймем! <...> Господи, да приидет царствие Твое!».
Мармеладов приоткрывает здесь то, что никто в предыдущих произведениях писателя никогда не выражал. Эта страница предвосхищает «тайну» Сони, которая выявится в эпизоде чтения евангельской истории о Воскрешении Лазаря, а также возрождение Раскольникова в эпилоге.
С. Сальвестрони отмечает, что «в этой речи, произнесенной в распивочной человеком, чувствующим себя глубоко виноватым и недостойным, содержится мысль, выраженная Исааком Сириным в «Слове». Он опирается на те же самые евангельские цитаты, к которым отсылает Достоевский в процитированном отрывке» [1; 29].
Когда Мармеладов говорит «и всех рассудит и простит, и добрых и злых», звучит очевидная отсылка к стиху из Евангелия от Луки, следующему за отрывком о благодати: «Но вы любите врагов ваших <...> и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым» (Лк 6, 35). Ответ Господа на возражение честных и разумных отсылает ко второй части притчи о работниках, посланных в виноградник, из Евангелия от Матфея (Мф 20, 8 – 15). Приведем отрывок из Исаака Сирина, где обе цитаты из Евангелия звучат в том же самом порядке: «Будь проповедником благости Божией, потому что Бог окормляет тебя недостойного <...>. Не называй Бога правосудным <...>. Хотя Давид именует Его правосудным и справедливым, но сын его открыл нам, что паче Он благ и благостен. Ибо говорит: “Благ есть к лукавым и нечестивым”. И почему именуешь Бога правосудным, когда в главе о награде делателям читаешь: “Друже не обижу тебе... хочу и сему последнему дати, якоже и тебе. Аще око твое лукаво есть, яко Азъ благ есмь?” Почему, также, человек именует Бога правосудным, упоминая главу о блудном сыне? <...>. Где же правосудие Божие? В том, что мы грешники, а Христос за нас умер?» [3; 430 – 431].
Исаак настаивает на том, что Бог не следует критериям человеческой справедливости. Это очень смелая мысль, имеющая, однако, твердую основу в процитированных строках из Евангелия. В книге Исаака эта мысль приводится в конце книги, после того, как путь к внутреннему очищению, описанный автором, подошел к концу и достигнуто состояние глубокой радости и необъятной любви. Многие главы из «Слов подвижнических» посвящены одинокой жизни, неустанному молению, аскезе и монашеской деятельности. Исаак принимает во внимание также и другой путь, который проходят избранные герои Достоевского, начиная с Сони Мармеладовой. «Блажен человек, который познает немощь свою <...>, сравнив свою немощь с Божиею помощиею, тотчас познает ее величие. <...>. Всякий молящийся и просящий не может не смириться <...>. Сердце, пока не смирится, не может престать от парения; смирение же собирает его воедино. А как скоро человек смирится, немедленно окружает его милость <...>. Когда уразумеет сие таким образом, тогда приобретет в душе молитву, подобную сокровищу <...>. Все сии блага рождаются в человеке от познания собственной немощи. Ибо по великому желанию помощи Божией приближается он к Богу <...> В какой мере приближается он к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими, и не отъемлет у него благодати за великое его смирение» [4; 333 – 334]. Именно это пережито Мармеладовым и Соней.
О. Клемент на заключительных страницах «К источникам с Отцами», посвященных аду, единению святых и страшному суду, процитировав Дионисия Ареопагита и Иоанна Лествичника, приводит отрывок из «Слова» Исаака Сирина, в котором содержатся две евангельские цитаты, присутствующие в том же порядке в монологе Мармеладова. «Преподобный Исаак Сирин, - пишет Клемент, приводя эту цитату, - живописует зажигательными словами в текстах, из которых исходит благоговение и к которым нечего добавить, икону безмерной любви Бога к человеку, столь прекрасной и потрясающей, сколь прекрасна фреска “Сошествие во ад” в Хоре. “Бог несправедлив”, нужно это сказать правильно, не так, как атеисты, не видящие ничего, кроме земного, не замечая на земле ни крестов, ни пустых гробниц. Нужно говорить это, основываясь на кресте, на гробницах, на Пасхе, противостоя множеству теологов, закостенелых на идее справедливости, идее слишком человечной для того, чтобы приложить ее к Богу» [2; 30 – 31].
Достоевский выражает эту смелую богословскую концепцию о «несправедливости Бога» – или лучше сказать о неземных критериях этой справедливости – через такого героя, как Мармеладов, который, сознавая всю свою низость, нищету и слабость, находит в себе силы обратиться к Всевышнему и попросить его о помощи. Именно в этот момент пелена спадает с его глаз, и герой открывает для себя за поверхностью вещей иное состояние, полное любви и прощения.
Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» целиком и полностью пронизана интертекстуальностью, которая заключается в обращении автора к художественным произведениям своих предшественников и современников, а также к «Вечной Книге», имя которой – Библия. Цитация, аллюзия, прямая и полемическая реминисценция, сюжетная и структурная парафраза встречаются на всем протяжении «Преступления и наказания». Несмотря на это, роман оставляет впечатление замечательной цельности. Она достигается благодаря rлубокой творческой трансформации чужих точен зрения, сливающихся в единую систему. «Чужое» становится «своим», пройдя через горнило вдохновения Достоевского.
ЛИТЕРАТУРА
Сальвестрони C. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского / Пер. с итальянского. – СПб.: Академический проект, 2001 – 187 с.
Сальвестрони C. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского / Пер. с итальянского. – СПб.: Академический проект, 2001 – 187 с.
Сирин И. Слова подвижнические. – М., 1911. – 547 с
Сирин И. Слова подвижнические. – М., 1911. – 547 с