Курсовая работа Тема: Оценочные именования персонажей как средство его характеристики (на материале рассказов В. М. Шукшина).

Курсовая работа
Тема: Оценочные именования персонажей как средство его характеристики (на материале рассказов В. М. Шукшина).
Оглавление
Введение.2
Глава I Текстоцентризм как тенденция современной лингвистической парадигмы.
Языковая картина мира в современной лингвистике.7
Авторская картина мира.8
Текст как объект исследования.9
Художественный текст как объект современной лингвистики.11
Шукшин и его мировидение.13
Человек как объект исследования Шукшина.16
Оценочная лексика как средство отражения авторской позиции.17
Контекст как средство выражения оценки.21
Глава II «Чудик» как объект лингвистического аксиологического описания.
Оценочность как основная категория в рассказах В. М. Шукшина.23
Общая характеристика «чудиков».27
Эволюция шукшинских «чудиков».28
Классификация «чудиков».30
Выводы.46
Глава III Аксиологическая характеристика «античудиков».
Общая характеристика «античудиков».48
Типы «античудиков» и их языковая представленность.49
Выводы.62
Заключение.64
Список литературы.66
Введение
Отличительной чертой современной лингвистики является антропоцентризм [Караулов Ю. Н. 1987; Кубрякова Е. С. 1991]. Господство его принципов роднит лингвистику со многими другими областями знания, ибо интерес к человеку как центру вселенной и человеческим потребностям как определяющим разные типы человеческой деятельности знаменует переориентацию, наблюдаемую во многих фундаментальных науках.
Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и её усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится центром отсчёта в анализе тех или иных явлений, что он вовлечён в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели.
Антропоцентрический принцип в языке находит в современной лингвистике различные индивидуальные формулировки и оказывается связанным с исследованием широкого круга языковых явлений, отражённых языковом сознании говорящих.
В лингвистике антропоцентрический принцип связан с исследованием следующих проблем, касающихся связи человека и его языка:
язык и духовная активность человека;
язык, мышление и сознание человека;
язык и физиология человека;
язык и культура;
язык и коммуникация;
язык и ценности человека [Кубрякова Е. С. 1991].
«Язык может изучаться двояко – в отвлечении от жизни и в своей в неё погружённости. В синхронной системе языка противоречия возникают вследствие неравномерности развития разных его уровней и сохранности фрагментов прежних систем. В языке, взятом в контексте жизни, противоречия возникают вследствие его полифункциональности. Эти противоречия неизбывны, и вместе с тем язык находит способы их разрешения. Возможно, наиболее существенное противоречие определяется связанностью языка со структурой мышления – с одной стороны, и ситуациями жизни – с другой. Связь языка со структурой мышления ярко проявляет себя в формировании предложения и производных от него значений; связь с жизнью и психологией человека ярко проявляет себя в формировании модальных и оценочных значений.
Категория оценки соотносит язык с такими понятиями, как норма и нормативная картина мира, альтернатива и выбор, практическое рассуждение и принятие решения. Язык постоянно балансирует между упорядоченностью мышления и хаосом жизненных ситуаций, индивидуальных психологий и невзвешенных ценностей» [Арутюнова Н. Д. 1988, с. 3-4].
Аксиологический (оценочный) аспект рассмотрения языковых явлений – одно из направлений антропоцентризма.
Разные словари дают самые различные определения оценки, так «Философский словарь» под оценкой понимает: «одобрение или осуждение различных явлений социальной действительности и поступков людей в зависимости от того, какое нравственное значение они имеют. Общая оценка производится в категориях добра и зла. Она покоится на объективном критерии нравственности. В основе оценки лежит познание социального значения поступков. На этом основании с помощью оценки можно регулировать поведение людей» [Философский словарь 1991].
Оценка как ценностное отношение человека к окружающей действительности всегда была предметом изучения этики, философии, логики. Соприкасаясь с окружающим миром, человек свой ценностный набор знаний выражает через оценку – предметов, признаков, явлений и т. д. Один из аспектов выражения оценки окружающей действительности воплощается в художественном произведении. Многоплановость и разнообразие этого выражения в последнее время привлекает всё большее внимание исследователей [Арутюнова Н. Д. 1988; Барчуков В. П. 1992; Вольф Е. М. 1985; Дейк ван Т. А. 1989].
Основной подход к изучению оценки до последнего времени был логико-философско-этическим. В собственно лингвистическом плане семантика оценки стала изучаться лишь в последнее десятилетие. По мнению Е. М. Вольфа [Вольф Е. М. 1985], такой лингвистический вакуум в исследовании оценки произошёл потому, что её функциональная семантика широкая и неопределённая, и охватывает в языке широкий диапазон единиц.
Объектом нашего исследования являются рассказы В. М. Шукшина. Было проанализировано собрание сочинений Шукшина В. М.: в 3 т., М.: Молодая гвардия, 1985.
Субъект оценки
(автор)
Субъект оценки
(другой персонаж)Объект оценки
Субъект оценки
(сам персонаж)
Предметом является оценочная лексика, характеризующая образы основных персонажей. Анализу подвергаются два главных типа персонажей. Их описание осуществляется по следующей модели:
Объектом оценки является персонаж, оцениваемый со стороны разных субъектов: автора и персонажей (союзник, противник, самооценивающий субъект).
В общем, изучение творчества В. М. Шукшина – задача сложная и актуальная. Её решение необходимо с точки зрения научно-познавательной и нравственно-этической.
Не оставляя никого равнодушным, искусство В. М. Шукшина – писателя, актёра, кинодраматурга – постоянно рождает споры, научные дискуссии, которые далеко ещё не закончены.
Диспут, начавшийся в середине 60-х годов, обнажив разноречивые оценки и мнения в определении типа героя В. М. Шукшина, продолжается и в наши дни.
Главным персонажем рассказов Шукшина является человек, его духовные искания, размышления, нравственное напряжение, в чью стихию вовлекается личность. Исследованием оценочных наименований, функционирующих в художественном тексте, практически не занимались. Эта тема становится актуальной лишь в последнее время.
Новизна нашего исследования заключается в рассмотрении оценочной лексики как средства характеристики главных персонажей в рассказах В. М. Шукшина.
Целью работы является исследование семантики и особенностей функционирования оценочных наименований лица в рассказах Шукшина. В связи с этим нами ставятся следующие задачи:
выявить контексты, содержащие оценочную лексику;
определить языковое отображение основных типов персонажей;
описать основные типы персонажей как объект оценки;
представить основные языковые характеристики авторской оценки персонажа, самооценки и оценки персонажами друг друга;
представить преобладающие типы оценок персонажей.
В процессе анализа нами использовались следующие методы сбора и описания материала:
общий теоретико-лингвистический метод анализа специальной литературы с целью выбора оснований для лингвистического исследования в данной курсовой работе;
приём описательного метода – наблюдение;
метод лингвистического описания;
дефинитивный метод;
метод сплошной выборки;
метод моделирования;
биографический метод.
Выявлено и проанализировано 400 контекстов, содержащих оценочные наименования, используемые автором для характеристики своих героев на основании их поступков и свойств характера.
Объем и структура исследования. Общий объем курсовойой работы составляет 57 страниц. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, библиографического списка научной литературы общим количеством 73-х единиц.
Практическая ценность исследования состоит в том, что его результаты и материалы могут быть использованы при подготовке разнообразных курсов, а также учебников и учебных пособий по таким дисциплинам, как история языка, стилистика, лексикология, филологический анализ текста, при разработке специализированных курсов по лингвокультурологии, поэтической ономастике, при подготовке научно-учебных материалов в преподавании русского языка как иностранного.
Глава I
Текстоцентризм как тенденция современной лингвистической парадигмы.
1.1. Языковая картина мира в современной лингвистике.
Современная лингвистика сосредоточила фокус своего внимания на человеческом факторе в языке [Арутюнова Н. Д. 1988; Кубрякова Е. С. 1991 и др.]. В контексте этого подхода в языкознании активно разрабатывается понятие «картина мира». В самом общем смысле оно понимается как сложившееся у человека представление о мире в результате интерпретации в соответствии с закономерностями человеческого мышления восприятия объективной действительности органами чувств, накладывающими на него определённые ограничения.
«Языковая картина мира – важная составная часть общей концептуальной модели мира.» [Кубрякова Е. С. 1991, с. 139]. Она представляет собой перевод констант сознания (концептов) на уровень вербального мышления через семантические категории, которые направляют и регулируют мыслительную деятельность и систему языковых норм. Она «опосредована языковыми знаками, знанием языка, его единиц и правил и, главное, содержанием его форм.» [Кубрякова Е. С. 1991, с. 144].
«Отпечатки» языковой картины мира закреплены в структуре языка.
«Языковая модель лежит в основе мировидения носителей языка, репрезентирующего сущностные свойства мира в из понимании и являющиеся результатом всей их духовной активности.» [Кубрякова Е. С. 1991, с. 21].
Таким образом, духовность народа проявляется в структуре языка. Неразрывное единство этих явлений позволяет через анализ языковых культур восстановить лежащие в их основе идеальные сущности.
Языковая картина мира – явление многовариантное.
В относительно замкнутом локально и социально пространстве мир человеком воспринимается непосредственно, то есть прямым образом соотносясь с личным «я», где общественное включено в личную сферу человека, потому что каждый другой – это «свой», и общество состоит из «своих» людей.
1.2. Авторская картина мира.
В свете соотнесённости с понятием «картина мира», трактуемым Пустоваловой как глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, текст выступает как феномен, отражающий фрагмент языковой картины мира автора. Процесс же восприятия и понимания художественного произведения читателем является с этой точки зрения результатом соотнесения и наложения языковой картины мира автора и языковой картины мира читателя.
Языковая картина мира автора, по мнению Болотновой Н. С [Болотнова Н. С., 1992] полностью не реализуется в тексте. Текст как отражение языковой картины мира автора не может быть полностью адекватным языковой картине мира читателя. Вместе с тем наблюдающаяся общность субъективных языковых картин мира участников общения делает возможной коммуникацию, служит её основой. При этом необходимо учесть, как подчёркивает Болотнова Н. С. [Болотнова Н. С. 1992], что языковая картина мира автора должна нести новое о реальной действительности, иначе коммуникативный эффект текста будет ослаблен. В связи с этим можно предположить, что языковая картина мира автора текста (особенно художественного) шире и богаче языковой картины мира читателя. Только в таком случае созданное творцом произведение будет иметь коммуникативную и художественную значимость для адресата.
В последнее время становится всё более ощутимым переход от традиционного статического понимания языка как потенциально существующей системы знаков и правил их употребления и речи как функционирования этой системы к усилению функционального аспекта в трактовке языка, выявлению динамического характера связи языка и речи [Кожина М. Н. 1989] и даже полного отрицания их различий [Колшанский Г. В. 1979].
1.3. Текст как объект исследования.
«Сущность языка и состоит именно в том, что он представляет собой не простой набор единиц, а систему, существующую реально только в виде множества высказываний. Другими словами, язык прежде всего процесс коммуникации, бесконечный процесс построения фраз [Колшанский Г. В. 1979].
Связь понятий «язык» и «речь» реально воплощается в тексте.
Есть основание рассматривать текст как речевой продукт функционирования языковой системы, характеризующийся двойной системностью, в основе которой лежит не только ориентация на узус, но и на отражение языковой картины мира автора как языковой личности, имеющей свой лексикон, семантикон, прагматикон.
С точки зрения автора, текст есть продукт речемыслительной деятельности, реализующей определённое коммуникативное намерение, концептуально отражающий один из фрагментов его языковой картины мира. С точки зрения читателя, текст – это объект познавательной деятельности, имеющий коммуникативно и концептуально значимую информацию, репрезентированную лингвистически.
Оба аспекта коммуникации (порождение и восприятие текста) основаны на языковой способности и компетенции.
Существуют разные подходы к тексту: лингвистический, психолингвистический и коммуникативный. Они различаются по тому, какие особенности текста (лингвистически или экстралингвистические) кладутся в основу определения данного феномена.
Текст можно трактовать как коммуникативно ориентированный, концептуально обусловленный продукт реализации языковой системы в рамках определённой сферы общения, имеющий информативно-смысловую и прагматическую сущность.
Коммуникативность как совокупное качество текста получает разное наполнение и различные формы реализации. Особого внимания заслуживают художественные тексты, оказывающие большое эстетическое, познавательное, воспитательное воздействие на личность.
«Текст есть обладающий специфической структурой знаковый объект (знак), обеспечивающий выполнение коммуникативной функции в соответствии с замыслом автора.» [Каменская О. Л. 1990, с. 56].
Проблема отношения текста к языку и речи, имеющая методологическое значение, остаётся одной из спорных в лингвистике. Суждения лингвистов о тексте крайне противоречивы. Тем не менее в их взглядах есть и точки соприкосновения. Лингвисты считают текст моделируемым, признают его объектом лингвистического исследования и выдвигают требования комплексного подхода к нему. Они определяют текст как отдельный целостный объект, представляющий собой сложную динамическую систему.
Большинство учёных определяют текст как единицу речи, отвергая его трактовку как «единицы языка» [Кожина М. Н. 1989, Москальская О. И. 1981, Новиков Л. П. 1988].
Речевой статус текста утверждается прежде всего в работах по коммуникативной лингвистике, функциональной стилистике.
Проблему коммуникативного подхода к языку рассматривает Колшанский Г. В. в своей статье «Проблемы коммуникативной лингвистики». Он пишет, что коммуникативный подход к языку предопределяет путь анализа языка.
«Рассмотрение языка с той или иной, но одной стороны может раскрывать только одну или поверхностную сторону языка.» [Колшанский Г. В. 1979].
А коммуникативный аспект изучения языка должен обеспечивать адекватное описание языка – его звуковые материи, лексические системы и грамматического строя как единой плоти языка.
1.4. Художественный текст как объект современной лингвистики.
Интенсивное развитие в современной науке референтного, генеративно-семантического и прагматического направлений исследования языка позволяет выйти за рамки традиционного рассмотрения художественного текста по модели «язык – текст – язык» (лингвистика) и «культура – текст – культура» (литературоведение). Появляется возможность комплексного изучения языковой, метаязыковой, эстетической специфики художественного текста, что, в свою очередь, открывает перспективы в области герменевтики и интерпретации вербального художественного произведения.
Исследование лингвистикой текстовых смыслов существенно корректирует методы традиционного литературоведческого изучения текстов как совокупности «характеров» и «сюжетов». Это ведёт к необходимости использовать в литературоведении структурно-семантических и операциональных приёмов анализа. С другой стороны, от лингвистической поэтики, лингвистической стилистики, прагматики текста, психолингвистики требуется выявление существенных свойств, отличающих художественный текст от других видов текста, выявление особенностей эстетической речевой деятельности.
В этой ситуации иначе должен рассматриваться и вопрос о структурообразующих элементах художественного текста. Опора на традиционную литературоведческую категорию художественного образа не может дать достоверных результатов, поскольку в таком случае материя художественного текста отрывается от представленных ею смыслов, а само содержание художественного текста рассматривается как внелингвистический и внетекстовый опыт реальной действительности.
Следовательно, изучение художественной прозы шестидесятых-семидесятых годов требует нового методологического и методического подхода к тексту, учитывающего, что в авторском слове всегда взаимодействуют, с одной стороны, личностный смысл и социально обусловленное психологическое значение, с другой, - индивидуальный и социальный языковой опыт.
1.5. Шукшин и его мировидение.
Наиболее благоприятной для осуществления такого подхода в современной русской литературе является проза Шукшина. Уникальная, во-первых, личность писателя как языкового информанта, биография которого позволила ему накопить словарный фонд, универсальный в своей территориальной, профессиональной и ценностной (синхронной и диахронной) стратификации. Во-вторых, Шукшин воспроизвёл в прозе не только специфику разговорной речи, на и некоторые общие тенденции языкового процесса, связанные с социально-территориальной миграцией населения, научно-техническим прогрессом, культурным развитием социума. В-третьих, речь Шукшина обнаруживает органичное взаимодействие знаковых систем, различных видов искусства (писатель, актёр и режиссёр) и различных научных знаний (историк, философ). Элементы «языков» различных областей культуры сосуществуют в его прозе, и отношение между ними являются не только прагматическими, но и прогностическими, определяющими ведущие тенденции их развития. Так, стремление определённых слоёв населения к унифицированности, клишированности поведения, сознания, языка и элитарных – к узкой специализации выражается в прозе Шукшина в параллельности существования элементов разных лексических систем, в их свободной вычленяемости в речевом потоке. Наконец, в-четвёртых, Шукшин свободно владеет различными литературными стилями, образующими интертекст его прозы, что позволяет рассматривать последнюю как систему, моделирующую фрагмент истории развития русского языка 1960-1970-х годов как вербальный срез культуры этого времени.
Среди русских писателей шестидесятых-семидесятых годов именно Шукшин адекватно воспринял и осознал описанную выше языковую ситуацию, определившую его идиостиль. Доминантной содержательной чертой идиостиля Шукшина стала дискредитация «авторского отношения» как «авторитетной точки зрения». Это повлекло за собой отрицание стиля, организованного «видением», которое полностью замещается в эстетической программе Шукшина «речевой действительностью». Это результат последовательно проводимой писателем идеи «пересадки жизни» в искусство. При этом слово, по сравнению с материальными средствами других видов искусств, представляется ему изоморфным жизни. «Пересадка» животворящей материи жизни достигается благодаря филигранной работе писателя над словом: «Я знаю, когда пишу хорошо: когда пишу и будто вытаскиваю пером живые голоса людей» [Шукшин В. М. 1981, с 68].
Однако, эти «живые голоса» в контексте произведения оказываются связанными как с языковыми значениями, так и с авторскими смыслами, образуя систему, способную порождать всё новые «глубинные смыслы». Последовательная реализация идеи пересадки жизни в искусство привела к использованию в художественном произведении разговорной речи как наивной, необработанной записи языкового материала, что определило специфичность идиостиля Шукшина: с одной стороны, внешнюю нелитературность, «непрофессиональность», с другой, - полемически противостоящую традиционной условности литературы художественную природу его прозы.
В общем, язык В. М. Шукшина сыграл важную роль в развитии языка русской прозы второй половины XX века. В нём отразились языковые процессы, характерные для художественной литературы шестидесятых-семидесятых годов, вообще и для деревенской прозы в частности. Это, с одной стороны, опора на живую речь, с другой, полемика с разнообразными штампами – канцелярскими, газетными, беллетристическими. Оба эти процесса определили характер языка прозы В.М. Шукшина.
Для произведений Шукшина характерны метаязыковые комментарии. Слово – объект рефлексии и оценки не только в речи повествователя, но и в речи персонажа. Писатель последовательно отмечает, как воспринимает персонаж чужой речевой обиход.
В рассказах Шукшина отражается социальная дифференциация языка. Утверждая в правах народное слово и образы, характерные для народной речи, Шукшин иронизирует над канцелярской фразеологией, газетными штампами, над псевдонаучной речью, над иноязычными словами.
Стилистически окрашенная лексика концентрируется в прямой речи персонажей, в частности, в обращениях их к другим персонажам (пьяная харя, харя неумытая, чёрт, идиот, халява, идол окаянный, идол лупоглазый, дьяволина).
Образные средства рассказов Шукшина также связаны с ориентацией на мировосприятие и речь персонажей. Источник тропов в речи повествователя – изображаемый быт. Устойчивые тропы переосмысливаются и приобретают мотивировку в реалиях изображаемого мира. Связь тропов с изображаемой средой проявляется в характере овеществления абстрактных понятий – овеществляются эмоции, мысли, слова, жизнь. Этому способствуют сравнения с бытовыми реалиями.
Таким образом, расширение словаря, последовательная передача точки зрения персонажа, опора на словоупотребление изображаемой среды, особый характер связи тропа с реалиями, полемика с разного рода штампами и клише определили своеобразие стиля В. М. Шукшина и его место в русской прозе шестидесятых-семидесятых годов.
Многие исследователи указывают, что отличительной константной чертой художественного текста является его эмоциональность.
1.6. Человек как объект исследования Шукшина.
В центре художественного видения Шукшина – не проблема как таковая, пусть даже и опосредованная через судьбы и характеры героев, а собственно человек, его жизнь. Но человек этот каждый раз столь конкретен, возникает так зримо, с массой таких снайперски точных бытовых и психологических деталей, что нам никогда не нужно заглядывать на последнюю страницу рассказа, чтобы узнать, когда он написан, к какому времени относится.
Да, в поле зрения Шукшина прежде всего человек. Его жизнь. И тут необходимо оговориться, что предложенное деление его героев на «чудиков» и «античудиков» носит конечно же условный характер, имеет чисто служебное значение. На самом деле они, как и рассказы, не поддаются классификации. Каждый сам по себе, на свой манер, совершенно индивидуальная фигура. Что же до чудинки, до сдвига, то – и здесь корень творческой позиции Шукшина, его устой – это вовсе не особенность ЕГО героев. Это – то, что присуще каждому человеку вообще. Отличие одного от всех других, непохожесть – это и есть сущность человеческой натуры, семя, которое, однако, может дать пышные, добрые всходы, а может увять или развиться в условиях, которые делают из человека нравственного урода, пустышку, античудика. Шукшин не коллекционирует чудаков, а просто обнаруживает закавыку в каждом, кого встречает на пути.
В. М. Шукшина интересует личность в моменты наивысшего напряжения чувств, поэтому эмоционально-оценочная лексика в его рассказах выполняет важные стилистические задания, направленные на формирование идиостиля.
Писатель никогда не остаётся безучастным к своему страдающему, ищущему герою, поэтому эмоционально-оценочная лексика характеризует и авторскую речь, и речь персонажей, хотя соотношение их может быть далеко не одинаковым вследствие разных идейно-художественных задач.
Отличительной чертой многих рассказов В. М. Шукшина является использование эмоционально-оценочной лексики для характеристики своих героев.
1.7. Оценочная лексика как средство отражения авторской позиции.
В данной работе нас будет интересовать проблема функционирования эмоционально-оценочной лексики в рассказах В. М. Шукшина.
По мнению Арутюновой Н. Д. И Вольфа Е. М. [Арутюнова Н. Д. 1988; Вольф Е. М. 1985], основная сфера значений, которую обычно относят к оценочным, связана с признаком «хорошо»/«плохо». Так как именно такое деление оценки предполагает высказывание о ценностях. И здесь как раз лингвистам помогают такие науки, как логика, философия, этика. Предметом изучения которых, к примеру последней, является изучение добра и зла («+» и «-»), а значит и семантики оценочных слов. Такое деление на «хорошо»/«плохо» берётся за основу и в нашем исследовании семантики оценочных наименований лица в рассказах Шукшина В. М.
Однако некоторые исследователи [Хидекель С. С., Кошель Г. Г. 1983] выделяют шкалу оценок не из двух составляющих – «+» и «-» («хорошо»/«плохо»), а из трёх – «+», 0, «-», где нуль, нулевая оценка, содержит норму, от которой идут отклонения к «+» или «-».
Исходя из представлений о ценностном характере объективной картины мира, можно говорить о делении на добро и зло, а соответственно на «хороший» и «плохой». Поэтому, например, Вольф Е. М. [Вольф Е. М. 1985] считает, что оценка «хорошо» может означать как соответствие норме, так и превышение её, в то время как оценка «плохо» всегда означает отклонение от нормы.
Арутюнова Н. Д. [Арутюнова Н. Д. 1988] выделяет два типа аксиологических значений: общеоценочное и частнооценочное. Первый тип реализуется прилагательными «хороший» и «плохой», с различными стилистическими и экспрессивными оттенками, эти прилагательные выражают «холическую оценку, аксиологический итог». Во вторую группу входят « значения, дающие оценку одному из аспектов объекта с определённой точки зрения». Эту группу частнооценочных значений она делит на сенсорные, сублимированные и рационалистические оценки, которые в свою очередь имеют дальнейшее дробление.
В результате познания и осмысления действительности субъект его, следовательно, превращается в субъект оценки. В оценке сливаются воедино интересы субъекта как осознание потребности и информации а свойствах объекта, то есть знание о соответствии/несоответствии объекта интересам субъекта. Таким образом, оценка – выражение отношения говорящего к предмету речи.
В философской и лингвистической литературе [Арутюнова Н. Д. 1988; Вольф Е. М. 1985] выделяются следующие основания оценки:
соответствие/несоответствие требованиям субъекта;
пригодность/непригодность для практического использования субъектом;
способность/неспособность влиять на здоровье и психику субъекта;
соответствие/несоответствие желаниям, вкусам, интересам индивида.
Следовательно, признаётся существование оценок объективных, рациональных, неэмоциональных, хотя они субъективны по своей природе (делаются субъектом оценки) и оценок субъективных, зависящих от эмоционального отношения и эмоционально-психологического состояния субъекта оценки.
Предлагаются различные типологии субъективных оценок, основанные на особенностях точки зрения, с которой производится оценка: внутренней (ощущение, эмоция) или внешней (образец, стандарт).
В своих исследованиях языковеды [Буслаев Ф. И. 1992; Лысенко В. И 1996] стремятся описывать механизм выражения эмоции как элементов языковой семантики. В этом же русле работает Харченко В. К. В своей работе «Разграничение оценочности, образности, экспрессии и эмоциональности в семантике слова» он пишет: «Изучение смысловой структуры слова включает в себя анализ всевозможных «полутонов»: оценочности, эмоциональности, образности, экспрессии, которые представляют собой существенный признак многих слов [Харченко В. К. 1976]. В совокупности эти категории определяют термин коннотация», то есть «эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой единицы узуального или оппазионального характера [Лингвистический энциклопедический словарь 1985].
Явление коннотации рассматривается во многих лингвистических работах. Харченко пишет, что каждый из вышеперечисленных коннотативных элементов в семантике слова имеет качественное своеобразие.
В результате категория коннотации становится связующим звеном семантики и прагматики знака. В то же время на настоящем этапе развития лингвистики проблематичным является статус коннотации и объём понятия и его содержания. Мы понимаем коннотацию как прагматическое явление, связанное со всеми уровнями языка.
Традиционно выделяются следующие структурные элементы конструкта коннотации:
эмоциональный;
оценочный;
экспрессивный;
функционально-стилистический.
Так, понятие коннотации может сводиться лишь к некоторым из перечисленных элементов:
эмоциональности и экспрессивности;
эмоциональности и стилистической функции;
эмоциональности;
экспрессивности.
С другой стороны, в структуру понятия коннотации могут вводиться:
образность;
интенсивность;
оценочность.
Наряду с отмеченными расхождениями ни одним исследователем не отрицается наличие экспрессивного фонда языка – особой структурированной подсистемы, объединяющей разные языковые уровни. Что касается лексического уровня, то при неразработанности аппарата единицы данной подсистемы обозначаются следующим образом:
«экспрессивы»;
«эмотивы»;
«эмоционально-оценочная лексика»;
«экспрессивно-оценочная лексика»;
«слова с положительной и отрицательной субъективной экспрессивностью».
Границы данной подсистемы также вызывают разногласия.
В структуре коннотации выделяются довольно разнородные элементы, однако наибольший интерес представляет, видимо, вопрос о соотношении эмоции и оценки. Ведущая роль в структуре коннотации последней определяется важностью оценки как гносеологической категории, поскольку нельзя изучать действительное положение вещей, не оценивая его.
1.8. Контекст как средство выражения оценки.
Оценка может проявляться на всех уровнях языка, но она возникает лишь в целом контексте, который работает на донесение точного смысла слов.
В нашем случае контекст является средством выражения оценки. Он работает на донесение точного отношения рассказчика к происходящему.
Благодаря контексту, мы можем понять, что хотел передать автор: иронию, шутку, презрение, неодобрение, ласку, фамильярность, одобрение, похвалу.
По классификации Гальперина [Гальперин 1982] существует три вида контекстов:
повествовательный, который «привержен» ко времени и пространству произведения;
описательный, работающий на изображение действующих лиц, места действия и условий осуществления событий;
диалогический, который является одной из форм описательного контекста. Его роль – портретизация персонажей, поскольку своеобразие речевых характеристик персонажей раскрывает их душевные, этические, моральные и мировоззренческие черты.
В данной работе нами будет рассмотрена характеристика лица в диалогическом контексте на материале рассказов Шукшина В. М.
Глава II.
«Чудик» как объект лингвистического аксиологического описания.
2.1. Оценочность как основная категория в рассказах В. М. Шукшина.
Язык в целом, любая языковая система являет собой результат как рационально-логического, так чувственно-образного познания мира, в нём представлено не холодно-рациональное отражение мира, но его переживание. Область, в которой ярко проявляются процессы схождения и расхождения рационального и образного, эмоционального, - это область языкового отражения оценочной деятельности человека.
«Ценностная картина мира» [Н. Д. Арутюнова 1988] находит различные способы выражения в языке: латентно, в самом акте прямой номинации – сам факт именования фрагмента мира отражает его значимость для человека. Непосредственное выражение ценностная картина мира находит в системе оценочной лексики, в группах с рационально-оценочными, эмоционально-оценочным содержанием; в системе оценочных словообразовательных моделей, в системе метафорических оценочных переносов и т. д.
Через номинацию различных отклонений от нормы язык опосредствованно представляет систему нравственных, этических, эстетических норм. В «приговоре об аномалии» [Н. Д. Арутюнова 1988] отражённо высвечивается система норм, привычных представлений о должно, некоторая идеализированная картина мира. Так, проанализировав систему оценочных имён, характеризующих человека в рассказах В. М. Шукшина, можно определить систему социальных, эстетических пристрастий данного социального единства. Значимой оказывается сама область оценочного именования – что, какие сферы жизни человека, аспекты его бытия попадают в сферу активной оценочной номинативной деятельности. Так, в рассказах Шукшина в сферу оценки попадают прежде всего:
интеллектуальные способности человека, его образование;
речь как проявление внутреннего мира человека;
внешний вид и физическое состояние;
поведение человека, проявляющее его отношение к труду, собственности, окружающим людям.
Чаще всего оценочные парадигмы организованы асимметрично с отклонениями в сторону отрицательной оценки, с широким спектром эмоциональных реакций. Смещение в сторону положительной оценки выражается в русском языке преимущественно средствами неноминативного модификационного словообразования.
Итак, какова же система ценностей человека, представленная средствами оценочной лексики в рассказах Шукшина?
Умный и образованный человек входит в систему норм социальной жизни, недостаток ума и образования получают, естественно, отрицательную оценку, сопровождающуюся спектром отрицательных эмоциональных реакций на разную степень «недостаточности» интеллектуальных способностей и образования.
Активно оценивается речь человека, так как через неё выявляются многие сущностные черты. Герои рассказов Шукшина небезразличны и к форме, и к содержанию речи. В формальном аспекте важны те свойства речи, которые способствуют адекватному, точному восприятию содержания, норма в этом аспекте – внятная речь в умеренном темпе. Оценочные имена с отрицательной эмоциональной окраской получают лица, говорящие невнятно, слишком быстро. В последнем аспекте наиболее существенными параметрами, выявляемыми в системе оценочных имён, представляются содержательность речи, то есть её информационная насыщенность; правдивость речи; скромность говорящего; уважение к собеседнику. Так язык отражает представление говорящего человека об идеальной коммуникации, современная наука сформулировала важнейшие правила речевого общения, находящие непосредственные параллели с вышеизложенным.
Поведение человека также находится в сфере активной оценочной деятельности человека. Оценивается прежде всего три аспекта: отношение к труду, собственности, окружающим людям. Труд – основа социальной жизни, активное, положительное отношение к труду – норма социальной жизни.
Норма в отношении к собственности – бережное, расчётливое отношение, отрицательно оценивается как скупость, так и мотовство.
Особенно важна для человека сфера межличностных отношений, в оценочных номинациях отмечаются такие черты характера, свойства человека: злость, грубость, нахальство, угрюмый нрав. Широкий спектр отрицательных оценочных имён получают «аномальные» в системе нравственных норм пристрастия человека, такими аномалиями являются, как следует из анализа системы оценочных наименований лица, склонность к пьянству, внебрачным связям, недомовитость.
Внешность человека оценивается как со стороны врождённых, онтологических признаков, так и социальных, поведенческих. Эстетические стандарты, нормы в данном случае связаны с социальными характеристиками и прагматическими устремлениями. Эстетическая норма – пропорциональность сложения, социальная – опрятность. Отрицательно оценивается отклонение от средних пропорций роста и комплекции, при этом первый аспект связан прежде всего с эстетическим стандартом, излишняя худоба и полнота свидетельствует о плохом здоровье и слабой социальной активности.
Аккуратность – аспект и социальной, и эстетической оценки, человек обращает внимание на опрятность, чистоту, аккуратность причёски, одежды, дома.
Таким образом, обозначив в системе оценочных имён аномалии внешнего вида, черт характера, поведения, представляется образ «идеального человека» – пропорционально сложенный, здоровый, аккуратный, добросовестно и продуктивно работающий, имеющий собственность, умеющий её сохранить, но не скупой, человек доброго и весёлого нрава, открытый в общении, не склонный к мотовству, пьянству, прелюбодейству, умный и образованный, умеющий ясно излагать мысли.
Но Шукшина не интересует образ «идеального человека», потому что он сосредоточил своё внимание на обычных людях, живущих так называемой нормальной жизнью, рядом с нами. Они не соответствуют идеалу. Не находит себе удовлетворения лишь частица их души, натуры, личности. Частица Но она и есть главное. При наличии или отсутствии её персонажи делятся на два типа: «чудики» и «античудики».
2.2. Общая характеристика «чудиков».
«Один из рассказов Василия Шукшина так и называется – «Чудик». Не самый заметный, пожалуй. Но, перебирая, словно бусинки чёток, их названия, на этом останавливаешься невольно. Ужели слово найдено» [Панкин В. 1980, с. 165]
Впрочем, у Ушакова такого слова не найдёшь, тем более в словаре Даля. Это – детище нашего времени, наших дней. Зато есть в словаре другое, коневое – «чудо», ведущее, наверное, свою родословную ещё с языческих времён. Слово, которым народ наш испокон века обозначал и самое знаменательное, и самое таинственное в жизни, самое радостное, светлое, чудесное, и самое отвратительное – чудовищное.
В словаре Ожегова даётся такая трактовка слова: «чудик – странный, со странностями, чудной человек». [Ожегов С. И. 1980, с 771][]
В. М. Шукшин не зря называл своих героев не «чудаками», а именно «чудиками», ласково. В самом названии есть что-то маленькое, детское, незащищённое. Тем более, на это указывает суффикс модификационной семантики – ИК.
«Чудик» – это метка, которой люди весьма легко и беззаботно наделяют друг друга в повседневной жизни… Тут слышится и насмешка, и снисходительное любование, и пренебрежение, и восхищение… Словом, совсем так, как в рассказах Шукшина, где чудиком слывёт не один только герой одноимённого рассказа, написанного ещё в 1967 году, неловкий, доброжелательный до неправдоподобия, при этом – застенчивый и гордый, несчастный и неунывающий…» [Панкин В. 1980, с. 165]
Такой же, например, «чудик» в глазах окружающих – столяр при «Заготзерне» Андрей Ерин, который, приобретя в сельпо микроскоп, объявил войну всем микробам мира. Или Моня, по паспорту Дмитрий Квасов, совхозный шофёр, двадцати шести лет от роду, который потому именно замыслил создать вечный двигатель, что вычитал в книгах будто двигатель такой – невозможен. Это Николай Николаевич Князев из райгородка Н., мастер по ремонту телевизоров, который у себя на дому восемь общих толстых тетрадей исписал трактатами «О государстве», «О смысле жизни» и «О проблеме соборного времени» и многие другие.
Назвав так своего героя, В. М. Шукшин этим подчеркнул, что «чудик» – его любимый персонаж.
Вообще, «чудики» ассоциируются с коренным, исстари идущим типом «дурака» из балагана, сказок. Их «чудинки» свидетельствуют о непредсказуемом богатстве русской души. Они тихие, робко тыкающиеся к людям со своим добром, вечно попадающие впросак и теряющиеся, когда их ненавидят». [Белая Г. 1983, с.93]
2.3. Эволюция шукшинских «чудиков».
Шукшинские «чудики» появляются тогда, когда вопрос ставится о смысле жизни. Главное для героя Шукшина, рядового человека, - поиск смысла жизни. Но надо уточнить, что герой-«чудик» эволюционирует.
То есть сначала он наивен, это светлая душа, которая пытается отыскать идеальное начало русского характера. А оно, это идеальное начало, заключается в гармонии. А гармония составляет внутренний мир наивного «чудика». Он счастлив, потому что живёт на этой земле. Это Гринька Малюгин («Гринька Малюгин»), старуха («Письмо»), Ермолай («Дядя Ермолай»), старик (Как помирал старик»), Сёмка Рысь («Мастер»), Андрей Ерин («Микроскоп») и другие.
Куда бы ни заносило таких людей, в плохое их занести не может.
В шестидесятые годы появляется задумывающийся «чудик». Он понимает, что в жизни не всё так хорошо, как кажется на первый взгляд. Это герой-странник. Он ищет смысл жизни, потому что произошла утрата гармоничного мироощущения человеком деревенского уклада. Это Чудик («Чудик»), Игнаха («Игнаха приехал»), Сашка («Обида»), шофёр Иван («В анфас и профиль»), Максим («Верую!»), Мотя Квасов («Упорный»), Спринька («Сураз») и другие.
Они любят весь мир, но мир, этот большой мир, их не понимает. Они задают этому большому миру вопрос: Почему? Люди, что с нами происходит? Вот тут-то и происходит нравственное размежевание двух сред (город-деревня), и появляется третий тип «чудика», или иначе его можно назвать «античудиком», которому посвящена следующая глава нашей дипломной работы.
город
(«античудики»)
Наивный
«чудик»
Задумывающийся
«чудик»
Люди полукультуры (чиновники, продавцы)
деревня
(«чудики»)
Эту эволюцию можно изобразить в виде следующей схемы:
2.4 Классификация «чудиков».
Появление героя Шукшина в начале шестидесятых годов было несколько неожиданным. Автор сам понимал, что герой его выглядит не по принятой форме, но он с горячностью доказывал, что ничего странного в его герое нет. «Он человек живой, умеющий страдать и совершать поступки, и если душа его больна, если поступки его, с общепринятой точки зрения, несуразны, то вы попытайтесь, попытайтесь разобраться, почему это произошло, спросите себя, не завидуете ли вы ему». [Шукшин В. М. 1979, с. 205]
Это точка зрения автора на своего героя. Жаль, но с ней согласны не все персонажи, которые знают «чудика», находятся рядом с ним.
Так кто же он, «чудик», что в нём такого, что возбуждает в нас тревогу и совесть и вызывает почти потерянное, ностальгическое сочувствие к нему, человеку отнюдь не лучших правил и установлений?
Для поиска ответов на поставленные вопросы, обратимся к языковой интерпретации высказываний, изображающих этих персонажей. Нами проанализировано 230 контекстов. Исследованный материал позволяет представить «чудика» в виде следующего образа:
Субъект оценки Объект оценки (чудик)
Имя Внешний вид Глаза Душа Чувства Характер
1. Автор + + +
+ + +
2. Чудик + + + не оценивает + +
3. Античудик не оценивает не оценивает
4. Сам чудик + не оценивает не оценивает + + +
Характеристика имени или прозвища.
Оно выражено собственными и нарицательными именами существительными.
«Его звали - Васёка.»
(«Стенька Разин»)
«Минька учился в Москве на артиста.»
(«И разыгрались же кони в поле»)
«Моня… Тут, между прочим, надо объяснить, и почему – Моня. Его звали – Митька, Дмитрий, но бабка звала его – Митрий, а ласково – Мотька, Мотя. А уж дружки переделали в Моню – так проще, кроме того, непоседливому Митьке имя это, Моня, как-то больше шло»
(«Упорный»)
Автор неслучайно назвал своих героев Васёками, Миньками, Митьками, Генками, («Гена Пройдисвет»), Спринька («Сураз»).
Шукшин употребляет не официальное имя (Сергей Сергеевич), а
усечённые формы
(Дмитрий Митрий Митя)
имена с суффиксом К

(Сёмка, Спринька, Минька).
В использовании этих имён употребляется народно-разговорная традиция.
Форма имени характеризует персонажа:
персонаж воспринимается не как официальное, должностное, важное лицо;
это простой человек, из народа. Живёт в сибирском селе, неопределённого возраста, принадлежит близкому социально-психологическому кругу. Возникает некое родство, близость читателя и персонажа.
Но не все герои рассказов называют «чудика» по имени. Это зависит от типа персонажа. «Чудик» «чудика» всегда поймёт, поэтому-то и называет он его простецким именем, таким, например, как Моня, даже ещё к тому же, ласково.
Смена субъекта оценки объясняет и изменение имени. «Античудик» никогда не назовёт «чудика» по имени. Он обзывает его грубыми, ругательными словами.
«Тут они попёрли на него в три голоса:
Кретин! Сволочь!..»
(«Жена мужа в Париж провожала»)
В словаре Ожегова эти слова представлены с пометой «бранное» и несут негативную оценку.
«Кретин – тот, кто страдает кретинизмом, слабоумием вследствие ненормального развития щитовидной железы». «Сволочь – негодяй, мерзавец». Мы не согласны с этой оценкой, так как автор уже показал, что этот «кретин», «сволочь» - обаятельный парень Колька Паратов.
«Даже жена … тоже обзывала Дебил» («Дебил»).В этом контексте субъектом оценки выступает жена. Она называет «чудика» обидным прозвищем, так как относится к «античудикам».
Сам «чудик» противится этому прозвищу (субъектом оценки выступает сам персонаж), объясняет, что так называют только дурака-переростка, который учиться не хочет, с которым учителя мучаются. Но для неё это не важно, он не такой, как она, значит, дебил.
Вообще, «имя – это личное название человека, даваемое при рождении». Но получается, что об имени, даваемом при рождении, говорит только автор. Другие же персонажи называют «чудика» такими именами, которые возникают после общения с ним или какого-нибудь столкновения.
Портрет «чудика».
1. Внешний вид.
Оценку внешности «чудика» изначально даёт сам автор, поэтому персонажи, изображённые автором очень красивы внешне.
«Студент – рослый парняга с простым, хорошим лицом – стоял в дверях аудитории…» («Экзамен»).
В этом контексте аксиологическое значение качественного прилагательного «рослый» представлено частнооценочным, относится, по классификации Арутюновой Н. Д, к эстетическим оценкам. В словаре Ожегова оно имеет значение: «крупный, высокого роста», следовательно, его можно отнести к словам с положительной оценкой, тем более на это указывает контекст. Это был не просто рослый парняга, а парняга с простым хорошим лицом.
В следующем контексте: «Колька - обаятельный парень, сероглазый, чуть скуластый, с льняным чубариком-чубчиком» («Жена мужа в Париж провожала»).
Качественное прилагательное «обаятельный» имеет значение – «очаровательный, полный обаяния». Это слово даёт позитивную характеристику герою-«чудику». Так как оно относится к эстетическим оценкам (либо красивый, либо некрасивый), то словом «обаятельный» автор показывает очаровательность своего героя. «Он был очень красивый человек, смуглый, крепкий, с карими, умными глазами…» («Из детских лет Ивана Попова»).
В этом контексте качественное прилагательное красивый – «доставляющий наслаждение взору, приятный внешним видом, гармоничностью, стройностью, прекрасный», смуглый – «цвет кожи темноватой окраски» и крепкий – «сильный физически, здоровый» автор изображает красоту своего героя, проявляет свою симпатию к нему.
Если субъектом оценки внешности «чудика» является другой персонаж («чудик»), то характеристика даётся позитивная.
« - Чего эт ты сёдня такой? - спросила бабка…
- Какой? – спокойно и снисходительно поинтересовался Моня.
- Довольный-то. Жмурисся, как кот на солнышке…» («Упорный»).
В словаре Ожегова даётся значение качественного прилагательного «довольный» - испытывающий или выражающий удовлетворение.
Это прилагательное имеет частнооценочное значение, относится по классификации Арутюновой Н. Д. к психологическим оценкам. Даёт позитивную оценку персонажу. В контексте сочетание «жмурисся, как кот на солнышке» является шифром к слову «довольный».
Смена субъекта оценки объясняет и иное представление портрета «чудика». В следующем примере «античудик» даёт негативную оценку внешнему виду «чудика». Возникает такой протрет персонажа: он долговяз, невзрачен, непривлекателен.
« – Сегодня четыре оглоеда, - начал председатель, – спали на полосе. Это: Санька Кречетов, Илюха Чумазый, Ванька Попов и Васька-безотцовщина. Вы што, соображаете?! А это верзила … Колька, я про тебя! – в баньку ему, вишь, захотелось!» («Из детских лет Ивана Попова»).
В отличие от предыдущего примера персонаж оценивается негативно, так как существительное «верзила» произносится врагом «чудика» – «античудиком». Оно имеет частнооценочное значение, относится к нормативным оценкам, выражает отклонение от нормы. В словаре Ожегова трактуется как «высокий и нескладный человек».
Самооценка внешности в рассказах Шукшина не представлена, для них не характерно самоописание, самолюбование. Важными становятся внутренние качества, а не внешняя оболочка героя.
2. Глаза.
«Максим Яриков смотрел на жену чёрными, с горячим блеском глазами» («Верую!»).
«Павла жизнь скособочила. Лицо ещё свежее, глаза умные, ясные, а осанки никакой. И в глазах умных большая спокойная грусть» («Осенью»).
В этих контекстах автор изображает глаза героев-«чудиков». Одни – «чёрные», «с горячим блеском», то есть живые, полные жизни, деятельности, энергии, их переполняют бурные чувства. Другие – «умные» – обладающие умом, выражающие ум, такое значение даётся в словаре Ожегова. Качественное прилагательное умный имеет частнооценочное значение и относится к интеллектуальным, разновидности психологических оценок.
Почему автор так заостряет внимание на глазах? То они «с горячим блеском», то «умные», то изображает их цвет: серые, карие, чёрные, синие. И всё это не случайно, потому что именно с помощью глаз раскрывается внутренний мир героя – «чудика».
В следующем высказывании субъектом оценки глаз «чудика» выступает другой персонаж («чудик»): «Я говорил, а краем глаза видел синеглазого: он ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался своими невыразимо прекрасными, печальными глазами» («Жил человек…»).
В этом контексте изображены «прекрасные» и «печальные» глаза. Они прекрасны, оттого что «проникнуты печалью» – это значение прилагательного в словаре Ожегова. Качественные прилагательные «прекрасные» и «печальные» имеют частнооценочное значение. Первое прилагательное относится к эстетическим оценкам, а второе – к эмоциональным, разновидности психологических оценок.
Эти глаза задумывающиеся и мыслящие, чего-то ждущие и ищущие, переживающие. Живые.
Оценка глаз «античудиком» и самооценка не представлены. «Чудики наоборот» – это люди чёрствые, бездушные, сдвинутые в дурную сторону – они не видят ни печали в глазах, ни горячего блеска, их душа мертва. А самого «чудика», как было сказано выше, не интересует внешность, он беспокоится о своей больной душе.
Внутренний мир героя можно рассмотреть по нескольким параметрам.
Душа героя.
У всех героев-«чудиков», абсолютно у всех, есть душа, она-то и делает их странными, не даёт им покоя. Душа эта мающаяся. Сам Шукшин говорит: «Чудаковатость моих героев – форма проявления их духовности» [Шукшин В. М. 1979, с. 234].
«Последнее время что-то совсем неладно было на душе у Тимофея Худякова – опостылело всё на свете. Так бы вот стал на четвереньки, и зарычал бы, и залаял, и головой бы замотал. Может, заплакал бы».
(«Билет на второй сеанс»)
«Смотрели на выставке всякую всячину. Колька любил смотреть сельхозмашины, подолгу простаивал перед тракторами, сеялками, косилками… Мысли от машин перескакивали на родную деревню, начинала болеть душа. Понимал, прекрасно понимал: то, как он живёт, – это не жизнь, это что-то очень нелепое, постыдное, мерзкое… Руки отвыкают от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства» («Жена мужа в Париж провожала»).
«Ведь она же болит, душа-то. Зубы болят ночью, и то мы сломя голову бежим… А с душой куда?» («Ночью в бойлерной»).
« – Но у человека есть также – душа! Вот она, здесь, – болит! – Максим показывал на грудь. – Я же не выдумываю! Я элементарно чувствую – болит» («Верую!»).
Из контекстов мы видим, что душа у «чудиков» болит, высыхает, неладно, худо на душе. В первых двух контекстах мы узнаём об этом от автора, потому что он, как нельзя лучше, знает своих героев. В двух последних контекстах о своих внутренних переживаниях, беспокойствах, тревогах рассказывают нам сами «чудики».
Другие персонажи («чудики» и «античудики») не являются субъектами оценки души героя-«чудика». Они не замечают той боли, которую испытывает персонаж, потому что это внутреннее состояние героя. Понять это состояние может только автор и сам герой, который это переживает.
Мы выявили такую закономерность: душевные переживания передают глаголы. Это глаголы болеть – «испытывать боль», опостылеть – «стать постылым, очень надоесть», заплакать – «проливать слёзы от боли, горя», чувствовать – «ощущать» и другие.
Специалисты по душе рассуждают: пусть человек ищет душу; он наверняка не найдёт её, потому что никому ещё не удавалось отыскать то, чего нет, но, занятый этими поисками, он отвлечён будет от более дурных и ещё более пустых занятий, которые принесли бы ему один лишь вред.
Но это не так. Душа, которую ни за что, не за какой бок нельзя ухватить, значит для человека очень многое. Душа – это и есть сущность личности, продолжающаяся в ней жизнь бессменного, исторического человека, не сломленного временными невзгодами.
Чувства героя.
«Чувства являются одной из форм отражения и познания человеком окружающей его действительности» [Емельянова О. Н. 1993, с. 73]. Поэтому они делятся на позитивные и негативные.
Позитивные чувства («+») – это радость, сочувствие, уважение, способность любить. Рассмотрим примеры, где субъектом оценки этих чувств является автор: «Чудик даже задрожал от радости, глаза загорелись» («Чудик»).
Словарь Ожегова даёт определение отвлечённого существительного «радость»: «весёлое чувство, ощущение большого душевного удовлетворения». Радость сопутствует «чудику» на протяжении всей жизни, потому что она тесно связана с душой героя, а мы выяснили, что у каждого героя-«чудика» есть душа. Он рад, что живёт на этой земле.
«Странное дело, но он сочувствовал парню…» («Экзамен»).
Сочувствие – это «отзывчивое, участливое отношение к переживаниям, несчастью других». Значение данного слова в контексте соответствует его значению в словаре.
«Смелый он человек, папка. Я его уважаю» («Из детских лет Ивана Попова»).
В данном примере субъектом оценки выступает другой «чудик» («чудик» оценивает «чудика»).
Отвлечённое существительное «уважение» - «почтительное отношение, основанное на признании чьих-нибудь достоинств», само по себе несёт позитивную оценку, что характерно для «чудиков», потому что изначально он настроен на добро.
«… (теперь знаю: это был человек редкого сердца – добрый, любящий… Будучи холостым парнем, он взял маму с двумя детьми) …» («Из детских лет Ивана Попова»).
В этом контексте положительную оценку получает один «чудик» от другого. О позитивной оценке свидетельствует словосочетание «редкое сердце», то есть это человек добрый, - «делающий добро другим, отзывчивый» и любящий, которые являются синонимами в этом контексте.
Из приведённых примеров мы видим, что позитивные чувства «чудика» положительно оцениваются автором и другим персонажем («чудиком»). Но эти же самые чувства «античудик» оценивает отрицательно:
« – Ты долго там будешь пилить? Насмешил людей и рад. Кретин. Тебя же счас во всех квартирах обсуждают» («Жена мужа в Париж провожала»).
Из контекста следует, сто чувство радости «чудика» жена (она относится к «античудикам») оценивает негативно, хотя в словаре Ожегова оно имеет положительное значение (положительно его оценивают автор и «чудик»). Это несовпадение заключается в субъекте оценки.
Самооценка «чудика» представлена в оценке своих негативных чувств («-»): страха, ненависти, нелюбви. Автор даёт шанс своему герою, чтобы он сам раскрыл свою сущность.
«Я невзлюбил отчима, и хоть не помнил родного отца, думал: будь он с нами, тятя-то, некуда бы мы не засобирались ехать» («Из детских лет Ивана Попова»).
«Мы все лежали вповал. Мы тоже побаивались уполномоченного…» («Из детских лет Ивана Попова»).
Из этих контекстов мы видим, что негативные чувства: страх – «очень сильный испуг, сильная боязнь», нелюбовь – «отсутствие любви, неприязнь», возникают у «чудиков» тогда, когда они видят что-то отрицательное, ненормальное, которое отравляет им существование. Поэтому свои негативные чувства они оценивают положительно, так как им есть существенные оправдания.
Хотя герои-«чудики» предстают пред нами выламывающимися из окружающей среды, отторгнутыми и отвергнутыми, «униженными и оскорблёнными» ею, зато они обладают устойчивостью, упругостью, несгибаемостью характеров.
Характер героя.
Характер – это совокупность всех психических, духовных свойств человека, обнаруживающихся в его поведении.
Основные черты характера «чудика» – смелость и совестливость. Сначала речь пойдёт о смелости.
«А жил у сторожихи одной, боевая была старушка» («Жил человек»).
Боевая для Шукшина – значит, смелая. А смелость, как трактует Ожегов С. И. – «смелое поведение, решимость». Поэтому и возникает уважение к тому герою, который ей обладает.
В следующем примере субъектом оценки характера «чудика» является другой «чудик». Мы видим, что оценка остаётся положительной.
«Смелый он человек, папка. Я его уважаю» («Из детских лет Ивана Попова»).
Качественное прилагательное «смелый» имеет частнооценочное значение, относится к нормативным оценкам.
Оценка «античудика» и самооценка смелости «чудика» в рассказах не представлена. При столкновении двух персонажей («чудика» и «античудика») «чудик» постоянно испытывает чувство страха, боится своего противника. Автор поэтому и наделяет своего героя смелостью, чтобы он боролся со страхом, преодолевал его. Страх выражается разными частями речи:
а) глаголами –
«Боюсь чиновников, продавцов и вот таких, как этот горилла… псих с длинными руками, узколобый» («Боря»).
« – Но ты тоже бабонька: где так смелая, а тут испугалась чего-то, – сказал Шурка недовольно. – Чего ты испугалась-то?» («Сельские жители»).
«Чудик» уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался» («Чудик»).
б) категорией состояния –
« – Попали в окружение…
Страшно было?
- Страшно» («Экзамен»)
в) существительными – «В один такой вечер мы читали Вия. Я, сам замирая от страха, читал» («Из детских лет Ивана Попова»).
«У Сашки подкосились ноги: он решил, что что-то случилось с детьми – с Машей или с другой маленькой, которая только-только ещё начала ходить. Сашка даже не смог от испуга крикнуть…» («Обида»).
Мы обнаружили в рассказах Шукшина две степени страха: большая и небольшая.
«Он ужасно боялся уполномоченного» («Из детских лет Ивана Попова»)
Наречие «ужасно» выражает большую степень страха. «Но лес не нашенский, не острова, – бор, это страшновато» («Из детских лет Ивана Попова»).
«Страшновато» выражает небольшую степень страха. Страх и стыд сопутствуют герою, потому что это природное начало. Теперь речь пойдёт о стыде. Стыд и совестливость являются синонимами. Это ещё одна черта характера, рассматриваемая нами в дипломной работе. Изображая своего любимого героя, Шукшин обязательно указывает на его совесть: «Стыдно было жениху с невестой – они трезвее других, совестливее» («Осенью»). «Профессору стало немного стыдно за свою строгость» («Экзамен»).
«Стыдно» – это категория состояния, которая обозначает душевное состояние «чудика». В словаре Ожегова слово «стыдно» имеет следующее значение: «испытываемое чувство стыда». Герою Шукшина всегда стыдно, хоть немного, хоть в малой степени, но всё-таки стыдно. Поэтому любит автор своих героев-«чудиков», потому что они могут понять, признаться в своей несправедливости и неправоте. На это указывает и нижеприведённый пример:
«Ему стало совестно, что поторопился: он в самом деле решил, что свояк хочет его ударить, когда потянулся с кулаком» («Свояк Сергей Сергеевич»).
В следующем контексте субъектом оценки является другой персонаж («чудик»): «Как я теперь понимаю, это был человек добродушный, большого терпения и совестливости. Он жил с нами на пашне, сам починял верёвочную сбрую, длинно матерился при этом» («Из детских лет Ивана Попова»).
Совестливый герой у В. М. Шукшина происходит из простого люда, он выступает «без грима и без причёски». Оценка совестливости «античудиком» не представлена, потому что ему чужда эта черта характера. Происходит это потому, что они не могут пристально рассмотреть смятение души героя и обязательно поиски выхода из этих смятений, этих сомнений. Сделать это могут только автор и сами «чудики», которые заявляют о смятениях своей души. «Чёрт с ней, с этой Ларисой!.. Может, расскажет, а может, и не расскажет. Зато он всё равно дома. И тут уж не так было больно, как вчера вечером. Ну, что же уж тут такого?.. Стыдно только. Ну, может пройдёт как-нибудь» («Медик Володя»).
«Володе даже понравилось, как он стал нагловато распоясываться, он втайне завидовал сокурсникам-горожанам, особенно старшекурсникам, но сам не решался изображать из себя такого же – совестно было» («Медик Володя»).
Совесть – главная черта характера «чудика». Ему всегда стыдно, совестно, неловко от сознания неправоты или чувства стеснения. «Чудик» сам осознаёт это, поэтому испытывает чувство стыда, раскаяния. Он признаётся себе в этом.
Выводы.
Имя (указывает на простого человека, из народа
Глаза (с горячим блеском, умные, прекрасные, печальные)
Внешность (рослый, красивый, крепкий и т. д.)
Характер
смелость
совестливость
Больная душа
Чувства (радость, сочувствие, уважение, любовь)
«ЧУДИК»
Таким образом, рассмотрев героя-«чудика», мы пришли к следующим выводам:
во-первых, «чудик» как главный любимый персонаж Шукшина анализируется автором в разных аспектах, а следовательно, является объектом в том числе аксиологического описания;
во-вторых, оценочному анализу подвергаются как внешние портретные характеристики персонажа, так и его внутренний мир. При этом отсутствует полная картина образа персонажа, в рассказах представлены лишь актуально значимые фрагменты:
имя как отражение социальной характеристики персонажа;
душа как неотъемлемая часть неудовлетворённого жизнью человека;
глаза как отражение мыслей, состояния, переживания;
в-третьих, «чудик» является объектом оценки автора, персонажей рассказов и самооценки. При этом аксиологический портрет «чудика» часто не совпадает у разных оценивающих субъектов;
в-четвёртых, при аксиологическом описании автор широко использует разные лексические и словообразовательные средства (слова с негативной и позитивной коннотацией, словообразовательные модификационные суффиксы, лексическую сочетаемость).
Глава III.
Аксиологическая характеристика «античудиков».
3.1. Общая характеристика «античудиков».
«Во всех рецензиях только: «Шукшин любит своих героев… Шукшин с любовью описывает своих героев…» Да что я, идиот, что ли, всех подряд любить?! Или блаженный? Не хотят вдуматься, черти. Или – не умеют. И то, и другое, наверно» [Шукшин В. М. 1979, с. 285].
В. М. Шукшин верил в силы своего народа. Неистребимая вера в человека заставляла Василия Макаровича бороться за него до конца. И только в самых крайних случаях, когда не оставалось и проблеска человечности, когда торжествовали насилие и глумление над разумом и сердцем, над совестью и честью, над правдой, тогда автор становился беспощадным. Именно тогда появляются его герои-«античудики». Это люди тяжкого, земного, материального устроения. Они всегда лишены важнейших для писателя качеств – внутренней наполненности, глубины, духовности. Эти персонажи отпали по тем или иным причинам от животворного источника.
«Античудиками» могут быть как мужчины: Бронислав Пупков («Миль пардон, мадам»), Глеб Капустин («Срезал»), бригадир Шурыгин («Крепкий мужик»), Сергей Сергеевич («Свояк Сергей Сергеевич»), Кузовников Николай Григорьевич («Выбираю деревню на жительство») и другие, так и женщины: жёны «чудиков» и продавцы.
Исследованный материал позволяет представить «античудика» в виде следующего образа:
Субъект оценки Объект оценки (античудик)
Имя Внешний вид Глаза Душа Чувства Характер
1. Автор
не оценивает
2. Чудик не оценивает
3. Античудик + + не оценивает не оценивает + не оценивает
4. Сам античудик + не оценивает Не оценивает не оценивает не оценивает не оценивает
3.2. Типы «античудиков» и их языковая представленность.
Проанализировав «античудиков» (170 контекстов), мы поставили перед собой задачу: определить языковое отражение «античудиков», но для этого мы должны описать их как объект оценки. Будем придерживаться тех же оснований классификации, по которым мы рассматривали героев-«чудиков».
Характеристика имени или прозвища.
Автор даёт «античудику» имя, несочетаемое с фамилией.
«Глеб Капустин был родом из соседней деревни и здешних знатных людей знал мало».
(«Срезал»)
Глеб – имя праведника, а Капустин – ироническая фамилия. Это злостная шутка автора над героем. Поэтому можно объяснить поведение «античудика», оно связано с обидой на саму жизнь. То же самое можно сказать о Брониславе Пупкове («Миль пардон, мадам!). Жизнь обещана ему как Брониславу (прославленному человеку), а живёт он как Пупков. Это тоже своеобразная обида на жизнь.
Субъект оценки сменяется на «чудика», тогда у «античудика», вообще, нет имени, его называют просто хамом.
«Как же так? До каких пор мы сами будем помогать хамству?.. Что за манера? Что за проклятое желание угодить хамоватому продавцу, чиновнику, просто хаму – угодить во что бы то ни стало! Ведь мы сами расплодили хамов, сами! Никто их нам не завёз, не забросил на парашютах».
(«Обида»)
Из приведённого примера мы видим, что для «чудика» хамами являются чиновник, продавец и просто уличный хам. Это три ипостаси хамства. Сюда же можно отнести жену «чудика», потому что кроме, как «падла» (со знаком «-») или другими ругательными совами он её не называет.
Лексическая единица «хам» изначально имеет отрицательное значение. Словарь Ожегова так трактует это слово: «грубый, наглый человек». Контекст усиливает значение слова «хам». Это происходит с помощью сочетания «проклятое желание угодить», которое выражается знаком «-», и глагола «расплодить» («+»). Но в сочетании со словом хам приобретает негативное значение.
Хамство есть способ утверждения личности. Так считалось всегда. И ведёт оно к разрушению личности. Когда человек не умеет проявить себя как личность иным образом, он обращается к животным началам и находит, по-видимому, в этом, несмотря на протестующий голос совести, какое-то удовлетворение. Другими словами говоря, хамство есть признак неразвитости, несостоятельности личности или её деградации, что характерно для «античудиков».
Субъектом оценки «античудика» выступает его сторонник. Он называет «чудика наоборот» официальными именами: Фёдор Иванович, Сергей Сергеевич. Форма имени характеризует персонах как должностное, официальное, важное лицо. Это зависит от социальной характеристики персонажа. Они председатели, их заместители, кандидаты, врачи, корреспонденты, то есть «хозяева жизни». Так их назвал «чудик» из рассказа «Случай в ресторане»:
« – Вы – какие-то хозяева жизни. Я не умею так жить».
(«Случай в ресторане»)
Оценка автора и персонажа («античудика») при характеристике имени «античудика» не совпадает. Это несовпадение в оценке и есть отражение социальных противоречий в конфликтах рассказов.
Сам «античудик» всегда представляется полным именем и указывает своё социальное положение.
« В комнату вошёл человек, большой, толстый, в парусиновом белом костюме, протянул Лёле большую потную руку, - Фёдор Иванович Анашкин. Заместитель Трофимова».
(«Лёля Селезнёва с факультета журналистики»)
Качественные прилагательные «большой, «толстый» (человек) и «большую», «потную» (руку), которые используются при характеристике Анашкина, указывают на отрицательного персонажа, так как они несут негативное значение.
Портрет «античудика».
Внешний вид.
Описание внешнего вида «античудика» зависит от субъекта оценки. Если субъектом оценки является автор, то оценка даётся негативная. Она выражается именами прилагательными.
«Глеб Капустин – толстогубый, белобрысый мужик, начитанный и ехидный».
(«Срезал»)
Качественное прилагательное «толстогубый» имеет частнооценочное значение, относится, по классификации Арутюновой Н. Д., к эстетическим оценкам (со знаком «-»). Негативную оценку внешнему виду персонажа автор усиливает с помощью слов «начитанный» и «ехидный». «Начитанный» в словаре Ожегова: «много читавший, хорошо знакомый с литературой», имеет положительное значение («+»), но в сочетании с прилагательным «ехидный»: «язвительный, коварный», которое является носителем негативной оценки, то есть в контексте «начитанный» приобрело отрицательное значение.
«Вышел Игорь, наверно, сын…Здоровый, разгорячённый завтраком, важный».
(«Обида»)
В этом примере субъектом оценки выступает автор. В словаре Ожегова качественное прилагательное «здоровый» имеет несколько значений. Возьмём одно из них, которое соответствует контексту. Это «сильный, крепкого сложения человек». То есть значение прилагательного «здоровый» идёт со знаком «+», но в сочетании со слова «важный» – «горделиво-величественный, надменный», получает отрицательную оценку («-»).
« - Что же вы такие, Света? – спросил Костя, как можно спокойнее…
Какие?
Да лахудры-то такие…»
(«Други игрищ и забав»)
Субъектом оценки в данном контексте является другой персонаж («чудик»). «Лахудра» – слово, которое не зафиксировано в словаре Ожегова, относится к разговорному стилю речи. Несёт в себе эстетическую оценку персонажа, внешний вид «античудика» «чудиком» оценивается отрицательно.
Эстетическая оценка отражает уважительное отношение к красивому и насмешливое к некрасивому. Причём язык фиксирует чаще негативное, стандартное же остаётся вне номинации.
Оценка «античудика» связана со сменой субъекта. Если субъектом выступает «античудик», то оценка даётся положительная.
«Для тебя мы её растили, чтоб ты руки тут распускал?! Не дорос! Она у нас вон какая красавица! С ней вон какие ребята дружили, не тебе чета…».
(«Жена мужа в Париж провожала»)
В этом примере портретную оценку «античудик» получает от других «античудиков». В словаре Ожегова слово «красавица» тоже имеет положительное значение. Из контекста мы видим, что оценку получает «античудик», так как его внешние данные сравниваются с положительным персонажем – «чудиком». «Античудик» - это зеркальное отражение любимого героя Шукшина. Поэтому происходит несовпадение оценок.
Самооценка внешности для «античудика» не характерна, так как объектом его оценки является окружающий мир. Его оценка направлена не на себя, а на окружающих.
Глаза.
«Тёмные глаза его близко полыхнули злостью и скорой, радостно-скорой расправой».
(«Обида»)
В этом примере субъектом оценки выступает автор. Он изображает истинные глаза «античудика».Они тёмные, наполненные злостью, расправой. В них скопились все негативные качества «античудика». Всё дурное, нехорошее делается под покровом ночи. Поэтому автор неслучайно в изображении глаз использует качественное прилагательное «тёмный». Глаза «античудиков» всегда изображены тёмного цвета. Это положение подтверждается и следующим контекстом:
«Вышел Игорь, наверно, сын, тоже с тёмными, чуть влажными глазами».
(«Обида»)
«Глеб посмеивался. И как-то мстительно щурил свои настырные глаза. В деревне не любили Глеба. Опасались».
(«Срезал»)
Здесь автор изображает мстительные, настырные глаза. Обладатель таких глаз уничтожит всё стоящее не своём пути и не будет сожалеть об этом. Глаголы «не любить», «опасаться» демонстрируют героя-«античудика». Они показывают отношение окружающих к нему.
«Глаза эти не нравились Анатолию.
- Вредные глаза! Нет, это он пустил по селу «Дебила», он, точно».
(«Дебил»)
В этом контексте происходит смена субъекта. Субъектом выступает «чудик». Он даёт негативную оценку глаз. Качественное прилагательное «вредный» имеет значение «недоброжелательный, неприязненно настроенный». Оно является частнооценочным и по классификации Арутюновой Н. Д. Относится к утилитарным оценкам.
«Он – это учитель литературы, маленький, ехидный человек. Глаза, как у чёрта, - светятся и смеются».
(«Дебил»)
В данном примере глаза «античудика» оцениваются «чудиком», оценка остаётся негативной. Глаза сравниваются с глазами чёрта. Это неслучайно, потому что в «античудике» есть что-то бесовское. И своими бесовскими глазами ерой видит мир в искажённом виде. Глаза – отражение внутреннего мира героя. Если они содержат в себе негативную оценку, то, что тогда можно говорить о душе героя?
Оценка глаз «античудиком» и самооценка «античудика» не представлены, потому что , как я сказала ранее, это люди чёрствые, бездушные, сдвинутые в дурную сторону. Они не замечают внутреннего мира, который отражается в глазах. Их душа мертва.
Внутренний мир «античудика».
В предыдущей главе , которая посвящена «чудикам», мы рассматривали их внутренний мир по трём параметрам: душа, чувства и характер героя. При анализе внутреннего мира «античудика» мы будем придерживаться тех же оснований классификации, по которым мы рассматривали героя-«чудика».
Душа.
Первое основание (душа героя) в нашей классификации отпадает, потому что «античудики» лишены внутренней наполненности, глубины, духовности. Душа является критерием разграничения персонажей: при наличии души появляются «чудики», при её отсутствии – «античудики».
«Античудик» – зеркальное отражение «чудика». Всё, что у «чудика» оценивается позитивно, у «античудика» имеет негативную оценку.
Чувства героя.
«Античудик» – персонаж негативной стороны жизни. Поэтому ему постоянно сопутствуют отрицательные чувства: неодобрение, неприятие, осуждение, раздражение, пренебрежение, презрение и другие. Автор, который реально оценивает своего героя, даёт этим чувствам негативную оценку.
«Жена зла на Кольку, ненавидит его за эти концерты».
(«Жена мужа в Париж провожала»)
Словарь Ожегова объясняет значение отвлечённого существительного «ненависть» как «чувство сильной вражды и отвращения». Она ненавидит Кольку, а Колька – это герой-«чудик», любимый персонаж Шукшина, поэтому автор за это ненавидит её. Он даже не даёт ей имени, а фамильярно называет – жена.
«Чудик», выступающий субъектом оценки чувств «античудика», даже его позитивным чувствам даёт негативную оценку.
« – Что, горько?.. Захапал чужое-то, а горько. Радовался тогда?.. Вот как на чужом-то несчастье свою жизнь строить… Думал, будешь жить припеваючи? Не-ет, так не бывает. Вот я теперь вижу, как тебе всё это досталось…».
(«Осенью»)
В словаре Ожегова глагол «радоваться» имеет значение – «ощущение большого душевного удовлетворения», выражает положительную эмоциональную оценку. В сочетании с наречием «горько» и глаголом «захапать», которые являются носителями отрицательной оценки, приобретает негативное значение.
В следующем контексте субъектом оценки остаётся «чудик»:
«Ты, Дмитрий, не ругайся с ней, а то она хуже невзлюбит».
(«Чудик»)
Здесь «античудиком» выступает жена. Она испытывает нелюбовь к своему мужу – «чудику». Нелюбовь – это «неприязнь», так трактует словарь Ожегова. Брат «чудика» (тоже «чудик») даёт негативную оценку этому чувству. На это указывает простая сравнительная степень наречия «хуже». Они обозначает, что нелюбовь может проявиться в большей степени.
В следующем примере субъектом оценки выступает «античудик»:
« - Ну и правильно делаешь, что ненавидишь этого кретина! Живёт на всё готовенькое, да ещё!.. Сволочь!»
(«Жена мужа в Париж провожала»)
В данном контексте «античудик» является носителем позитивной оценки чувств своего союзника-«античудика». На это указывает наречие «правильно», которое обозначает положительный признак действия.
Сам «античудик» не оценивает свои чувства, так как его оценка направлена на чувства его противника («чудика»).
3. Характер героя.
Характер – это основа личности, её каркас. «Античудик» – это негативный персонаж, значит, те черты характера, которые мы рассматривали у «чудика», ему не присущи и не являются основными чертами его характера.
Смелость выражает оценку уважения автора. Шукшин осуждает и не принимает героя-«античудика», относится к нему критично: даёт ему ужасное имя, негативно оценивает его внешность, говорит о бедности его внутреннего мира, то есть делает их него морального урода. О какой смелости можно, вообще, говорить? Если «чудикам» смелость нужна для борьбы со страхом, который они испытывают перед своими противниками, то «античудики» используют её для другой цели: для демонстрации своего внешнего вида, способностей и поведения. Поэтому оценка субъекта (субъектом выступает автор) даётся отрицательная.
«Глеб Капустин шёл смело, впереди остальных, руки держал в карманах, щурился на избу бабки Агафьи».
(«Срезал»)
Наречие «смело» («ничего не боясь») обозначает признак действия. В этом примере «античудик» сравнивается с кулачным бойцом, автор это подчёркивает сочетание слов «руки в карманах».
Совестливость, которая является основной чертой характера «чудика», в контекстах, характеризующих «античудика», не представлена. Примеры указывают не её отсутствие. Об этом говорит автор и другие персонажи.
«Люди торопятся, людей много, она этим пользуется, бесстыдница».
(«Выбираю деревню на жительство»)
В вышеприведённом примере субъектом оценки характера «античудика» выступает автор. Мы видим, что он изобразил героя-«античудика». Это тип женщины – «чудика наоборот» (продавец). У неё отсутствует такая черта характера, как совестливость, на это указывает приставка бес-. Она не испытывает чувство стыда.
В следующем контексте субъектом оценки выступает другой персонаж («чудик»):
«Филипп спустя год спросил у Павла, мужа Марьи?
Не совестно было? В церкву-то попёрся…
А чего мне совестно-то должно быть?
Старикам-то поддался.
Я не поддался, я сам хотел венчаться.
Вот я и спрашиваю, - растерялся Филипп, - не совестно?
(«Осенью»)
Словарь Ожегова трактует слово «совестно» – «неловко от сознания неправоты или от чувства стеснения». Но не то и не то «античудик» не испытывает. Это передаёт категория состояния, частица не указывает на отсутствие душевного состояния человека.
Античудик не является субъектом оценки совестливости, потому что ему чуждо это состояние, он никогда не испытывал его.
Вообще, самооценка совестливости в рассказах В. М. Шукшина выражена ярко. Но её отсутствие указывает нам на то, что перед нами герой-«античудик».
«С совестью Николай Григорьевич был в ладах: она его не тревожила. И не потому, что он был бессовестный человек, нет, просто это так изначально повелось: при чём тут совесть! Сумей только аккуратно сделать, не психуй, и не жадничай, и не будь идиотом, а совесть – это… знаете… Когда есть в загашнике, можно и про совесть поговорить, но всё же спится тогда спокойнее, когда ты всё досконально продумал, всё взвесил, проверил, свёл концы с концами – тогда пусть у кого-нибудь другого совесть болит. А это – сверкать голым задом да про совесть трещать – это, знаете, неумно».
(«Выбираю деревню на жительство»)
В вышеприведённом примере субъектом оценки является сам «античудик». Автор только передаёт слова, мысли героя, которые касаются совести. Словарь Ожегова даёт такое определение отвлечённого существительного «совесть»: «сознание неправоты или чувство стеснения». «Каждый нормальный человек, который живёт нормальной жизнью», как говорил сам Шукшин [Шукшин В. М. 1979, с. 213], должен обладать совестью. Это очень старое понятие, которое заимствовано из старославянского языка, где оно является словообразовательной калькой греческого symboulion, что обозначает «ведать, знать».
Отсутствие совести в человеке делает его моральным уродом. Поэтому для «античудиков» Шукшина являются основными такие черты характера, как:
гордость;
высокомерие:
«У нас отпуск большой, мы же – льготники. – И опять гордость, высокомерие. Живого места нет на человеке – весь как лоскутное одеяло, и каждый лоскут – кричит и хвалится» («Свояк Сергей Сергеевич»).
В данном контексте субъектом оценки негативных черт характера «античудика» выступает автор. Отвлечённые существительные «гордость», «высокомерие» называют явления, воспринимаемые мысленно. Они отражают отрицательное значение в производных. Первоначальное их значение – «дурной, глупый, надменный». Значение этих слов сохраняется в этом контексте;
жадность к деньгам и вещам;
душевная глухота и недоброта;
нежелание и неумение хоть сколько-нибудь понять живущего рядом человека;
вздорность, какая-то даже противоестественная агрессивность.
«Горе началось с того, что Колька скоро обнаружил у жены огромную, удивительную жадность к деньгам. Он попытался было воздействовать на неё, что нельзя же так-то уж, не получил железный отпор.
- У нас в деревне и то бабы не такие жадные…» («Жена мужа в Париж провожала»).
Субъектом оценки в данном примере выступает персонаж («чудик»). Лексическая единица: «жадность – жажда, желание, скупость», выражает отрицательную оценку. Качественные прилагательные «огромная» и «удивительная» оценивают отвлечённое существительное «жадность» с разных сторон. «Огромная» обозначает отклонение от нормы, признак выражен в большой степени. «Удивительная» – у главного персонажа («чудика») возникает непонимание, которое допускает возможность бережливости в опредёлённой степени. В этом контексте используется сравнение жены («античудика») с деревенскими бабами. «У нас в деревне и то бабы не такие жадные» - говорит «чудик».
Оценка «античудиков» и самооценка негативных черт характера «античудиков» не представлены.
Неприятен и жалок Шукшину тип «античудика». В их поведении, характере заметна «сдвинутость». Только сдвинуты эти люди совсем в другую, дурную сторону. «Античудики» – непревзойдённые мастера творить зло, пусть мелкое, пусть бессмысленное, бьющее прежде всего по ним же. Творят они его с истинно творческим азартом, артистически, с упоением…
Выводы.
Таким образом, рассмотрев образ героя-«античудика» в рассказах В.М.Шукшина, мы пришли к следующим выводам:
во-первых, «античудик» неприятен и жалок Шукшину, автор не принимает и осуждает черты его характера, а следовательно, он является объектом в том числе аксиологического описания;
во-вторых, оценочному анализу подвергаются как внешние портретные характеристики персонажа, так и его внутренний мир. При этом отсутствует полная картина образа персонажа, в рассказах представлены лишь актуально значимые фрагменты, то, что нужно было запечатлеть:
имя как отражение социальной характеристики персонажа;
глаза как отражение чёрствости, бездушия, сдвинутости в дурную сторону;
в-третьих, «античудик» является объектом оценки автора, персонажей рассказов и самооценки. При этом аксиологический портрет «античудика» часто не совпадает у разных оценивающих субъектов;
Имя (официальное, должностное, важное)
Глаза (тёмные, злые, как у чёрта)
Внешность (толстогубый, важный, здоровый, бугай)
Характер
гордость, высокомерие
жадность к вещам и деньгам
душевная глухота и недоброта
вздорность, агрессивность
Души нет
Чувства (ненависть, нелюбовь, пренебрежение и т. д.)
АНТИЧУДИК
в-четвёртых, при аксиологическом описании автор широко использует разные лексические и словообразовательные средства (слова с негативной коннотацией в большей степени используются при описании внешности и внутреннего мира героя, лексическую сочетаемость, префиксы с деструктивно оценочной семантикой).
Заключение
Особое место в семантических исследованиях последнего времени занимают проблемы эмоциональной семантики, тесно связанные с так называемым эмоциональным аспектом человеческого фактора в языке.
Переключение внимания лингвистов с того, как устроен язык, к тому, как он функционирует в процессе речевой деятельности, как представлен при этом человеческий фактор и какие смысловые компоненты текста и высказывания являются коммуникативно значимыми, сформировало новое направление – коммуникативно-ориентированную лингвистику.
Язык пронизан субъективностью, потому субъективный, то есть человеческий фактор всё больше и больше перемещается в центр современных лингвистических исследований.
Субъективно-оценочный аспект языка возможен в том числе в исследовании художественного текста и, в частности, при анализе образов персонажей. В рассказах Шукшина изображено два основных типа персонажей: «чудики» и «античудики». Используя языковые возможности, автор представил их аксиологический портрет. Описание «чудиков» и «античудиков» осуществляется по определённой модели, которая включает как внешние, портретные, характеристики, так и особенности внутреннего мира героев. Персонаж как объект аксиологического описания оценивается несколькими субъектами (автором, другими персонажами и самим собой). Часто эти оценки являются диаметрально противоположными. «Чудик» обычно оценивается автором в положительном ракурсу. «Античудика» автор представляет в негативно-оценочном плане, при этом обычно используются эстетические, этические, нормативные оценки. Персонажи как субъекты оценки часто выражают позицию, не совпадающую с авторской. Самооценка отражена при описании «чудика» (при этом преобладает этическая оценка) и отсутствует при изображении «античудика»: отрицательный персонаж не склонен к самоанализу.
Аксиологическое описание персонажа предполагает использование разнообразных возможностей русского языка. При этом наиболее яркими являются следующие:
слова, содержащие коннотативный компонент в семантике;
суффиксы модификационного значения;
префиксы с деструктивно-оценочной семантикой;
наречия, указывающие на степень проявления признака;
сравнительные конструкции и др.
Использованная в работе аксиологическая модель при описании персонажа может быть применима в процессе лингвистического анализа и других художественных произведений.
Список используемой литературы:
Апухтина В. А. Проза В. Шукшина. – М., 1981.
Арутюнова Н. Д. Аксиология в механизмах жизни и языка. // Проблемы структурной лингвистики. 1982. – М., 1994.
Арутюнова Н. Д. Об объекте общей оценки // Вопросы языкознания. – 1985, №3.
Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. – М., 1970.
Болотнова Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. – Томск, 1992.
Бурякова М. А. К вопросу об эмоциях и средствах выражения. // Вопросы языкознания. – 1979, №3.
Винокур Г. О. Об изучении языка литературного произведения // Избранные работы по русскому языку. – М., 1959.
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. – М., 1985.
Воробьёва И. А. Словарь языка Шукшина. // Русские говоры Сибири: Лексикография. – Т., 1994.
Гальперин И. А. Текст как объект лингвистического исследования. – М,, 1981.
Гивенс Дж. // Творчество Шукшина: поэтика, стиль, язык. – Барнаул, 1994.
Галев Н. Д. Ономасиология как наука номинации. // Семантика слова и его функционирование. – Кемерово, 1981.
Горн В. Ф. В. Шукшин: Штрихи к портрету. – М., 1993.
Горн В. Ф. Наш сын и брат. – Барнаул, 1985.
Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. – М., 1989.
Десятов В. // Творчество Шукшина: поэтика, стиль, язык. – Барнаул, 1994.
Долгов И. А. Образование суффиксальных эмоционально-оценочных наименований лица в современном русском языке. – Киев, 1984.
Емельянова О. Н. Ассоциативное поле существительных с семантикой чувства. // Русский язык в школе. – 1993, №6.
Ефанова А. П. Имплицитная оценочность в публицистике В. М. Шукшина. // Творчество В. Шукшина как целостность. – АлтГУ – Барнаул, 1998.
Замятин Е. О языке. // Русская речь. – М., 1993, №1.
Золотусский И. Час выбора. // Литература в школе. – М., 1996, №4.
Иваницкий В. В. Методология, методы и приёмы современного языкознания. – Кемерово, 1994.
Калиткина Г. В. Формы субъективной оценки имён в аспекте теории мотивации (на диалектном материале). – Томск, 1990.
Каменская О. Л. Текст и коммуникация. – М., 1990.
Ким А. Г. Изучение региональной оценочной лексики в практике преподавания русского языка. // Социально-педагогические аспекты формирования культуры личности в условиях Кузбасского региона: Материалы науюно-практической конференции (Департ. образ. адмнистр., ОблИУУ; Под ред. В. А. Поповой, Т. С. Паниной. – Кемерово, 1997.
Коверина Т. Н. О реализации языковых значений в контексте. // Семантика языковых единиц и её роль в интерпретации текста. – Уфа, 1994.
Кожина М. Н. Функционирование языка в различных типах текста. – ЛГУ, 1989.
Козлова С. М. Поэтика рассказов В. Шукшина. – Барнаул, 1992.
Комианский Г. В. Проблемы коммуникативной лингвистики. // Вопросы языкознания. – 1979, №6.
Коробов В. И. В. Шукшин. Творчество. Личность. – М., 1977.
Кубрякова Е. С. О номинативном компоненте речевой деятельности. // Вопросы языкознания. – 1984, №4.
Кубрякова Е. С. Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. – М., 1991.
Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX в. // Язык и наука в XX в. – М., 1995.
Левашов Р. Г. Поэтика жанра. – Барнаул, 1996.
Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.
Лопатин В. В. Оценка как объект грамматики. // Русский язык: Проблемы грамматической семантики и оценочные факторы в языке. – М., 1992.
Лопатин В. В. Словообразовательные средства субъективно-оценочной прагматики высказывания и текста. – М,, 1987.
Лысенко В. И. Вопросительные сложноподчинённые предложения с придаточными условными в современном русском литературном языке. – Ставрополь, 1996.
Лю Сючжи. Жанр рассказа в творчестве В. Шукшина. – М., 1996.
Москальская О. И. Грамматика текста. – М., 1981.
Новиков Л. А. Лингвистическое толкование художественного текста. – М., 1979.
Новиков Л. М. Художественный текст и его анализ. – М., 1988.
Ожегов С. И. Словарь русского языка: ок. 57000 слов. //Под ред. чл.-корр. АН СССР Н. Ю. Шведовой. – М., 1986.
Олейникова А. И. Разговорная лексика в структуре художественного повествования. // Вопросы изучения русского языка. – Владикавказ, 1994.
Панкин В. В. Шукшин и его «чудики». – В кн. Панкин Б. Строгая литература: Лит.-критические статьи и очерки. – М., 1980.
Петрищева Е. Д. Стилистически окрашенная лексика русского языка. – М., 1984.
Плотникова В. А. Об оценочных аспектах слова в концепции В. В. Виноградова. // Русский язык: Проблемы грамматической семантики и оценочные факторы в языке. – М., 1992.
Порядина А. Н. Универсальные категории культуры в языковой картине мира. // Культура Отечества: прошлое, настоящее, будущее. – Томск, 1995.
Порядина А. Н. Функционирование моделей деминутивного словообразования в среднеобских говорах. – Томск, 1996.
Потебня А. А. Теоретическая поэтика. – М., 1990.
Проза В. М. Шукшина как лингвистический феномен 60-70-х годов. // Под ред. В. А. Пищальниковой. – Барнаул, 1997.
Проничев В. А. Прагматический аспект функционирования именных оценочных конструкций в рассказах В. М. Шукшина. // Язык и стиль прозы В. Шукшина. – АлтГУ. – Барнаул, 1991.
Резанова З. И. Словообразующие возможности существительных со значением артефакта. // Говоры русского населения Сибири. – Томск, 1982.
Резанова З. И. Человек в ценностной картине мира. // Культура отечества: прошлое, настоящее, будущее. – Томск, 1995.
Семантика и структура слова. – КГУ, 1984.
Семантика слова и его функционирование. – Кемерово, 1981.
Солганик Г. Я. От слова к тексту. – М., 1993.
Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. – М., 1981.
Стернин И. А. Лексическое значение и энциклопедическое значение. – Воронеж, 1982.
Тарланов А. М. Методы и принципы лингвистического анализа. – М., 1995.
Толченова Н. П. Слово о Шукшине. – М., 1982.
Фёдорова М. Ф. О типах номинации в русском языке. // Вопросы языкознания. – 1979, №3.
Философский словарь. Под ред. И. Т. Фролова. – М., 1991.
Хамраев Б. Словообразовательные цепочки наименований лица в СРЯ. // Актуальные проблемы русского словообразования. – Ташкент, 1985.
Харченко В. К. Разграничение оценочности, образности, экспрессии в семантике слова. // Русский язык в школе. – 1976, №3.
Хидекель С. С., Кошель Г. Г, Природа и характер языковых оценок. // Лексические и грамматические компоненты в семантике языкового знака. – Воронеж, 1985.
Шаховский В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. – Воронеж, 1987.
Шейдаева С. Г. Категория субъективной оценки. В русском языке. – Н. Новгород, 1998.
Шукшин В. М. Нравственность есть Правда. – М., 1979.
Шукшин В. М. Собрание сочинений: в 3 т. – М., 1985.
Ягубова М. А. Проблема идентификации оценочной лексики в разговорной речи. // Активные процессы в языки и речи. – Саратов, 1991.
Язык и стиль прозы В. М. Шукшина. – Межвуз. сб. ст. – Барнаул, 1991.
Янценецкая М. Н. Семантические вопросы теории словообразования. – Томск, 1979.