Сочинение Жизнь прожить — не поле перейти

Всероссийский конкурс проектно-исследовательских работ учащихсяМуниципальное бюджетное образовательное учреждениеДетский дом творчества
Полный адрес: 663664, Красноярский край, Ирбейский район, село Ирбейское, ул. Ленина -7.
сочинение
Жизнь прожить – не поле перейти
Автор: Лебедева Дарьякласс: 9
руководитель: Гаврилькова Любовь Николаевнаучитель истории
2014- 2015учебный год
Жизнь прожить – не поле перейти.
Ничто не должно пропасть, уйти в небытие. Ведь каждый человек оставляет на Земле свой след, что в конечном итоге складывается в историю села, города, Родины. Прикоснуться к устной истории, чтобы яснее представить и понять историю своего государства, наш человеческий долг. Ларичкина Феония Константиновна. Родилась 25 июня (2 июля по документам) 1924 года в Кучердаевка Иланского района. Отец Соколовский Константин Иванович приехал в Сибирь из Белоруссии вместе с родителями по столыпинской аграрной реформе. Вместе с Соколовскими приехали еще 2 семьи. Это были ходоки и должны были они узнать условия проживания в Сибири. Узнали: тайга, поля - жить можно. За ними потянулись и другие переселенцы. Семья Соколовских была большая: 5 сыновей и две дочери. Отец Феонии Константиновны был младшим в семье. Стали лес пилить и строить дома на месте (лес был рядом) еще до Первой мировой войны. Отец, Константин Иванович, служил в армии долго (6 или 8 лет), вернувшись, женился. Еще до женитьбы имел коня, седло, сбрую. Народились дети: 5 девочек и 1 мальчик. В хозяйстве были уже 2 коня и вся упряжь, 2 коровы, свиньи, овцы, куры. Была своя жатка, веялка, имела семья свою поскотину и пашню. Была в семье швейная машинка «Зингер», у отца - сапоги с галошами, ботинки с галошами, у мамы – юбка шевиотовая, шуба овчинная (дубленка). Крепкая середняцкая семья. Жили хорошо: были одеты, обуты, сыты и спокойны. Семья большая, все работали, работников со стороны не нанимали. Пашню разрабатывали со своей родней. Отец зимой возил на базар в Иланск муку, дранье(строительный материал для кровли домов), масло, яйца, а с базара привозил «ботинки детворе, платочки-кашемирки, отрезы ткани на платья и рубахи». Привозил и сладости – «монпасье в баночках, да сушки-баранки (по12 штук в каждой связке)». Оба родителя были неграмотными, что не мешало им вести грамотно свое хозяйство. А потом началось… Революция, коммуна… Помнит Феония Константиновна как создавали коммуну в кулацком доме: «Собрались одни лодыри и пропивали – проедали все, что отняли у кулаков. Отец был против того, чтобы отдавать нажитое горбом, и еще до коммуны уехал в Анжерку (Анжеро-Судженск) на шахту работать, а мы - дети остались с мамой в деревне. В один из дней, когда мамы не было дома, пришли коммунары, взломали дверь в амбаре и стали выгребать зерно. Схватила я калач и спрятала его под платье, чтоб не отобрали. Так и стояла босая на крыльце, дрожа от холода и страха. Вернулась мама, плакала… Все забрали коммунары: с/ технику, скот, хотели и свиней, но те разбежались. Отец приехал только в 1933 году, сразу завербовался в зерносовхоз «Чечеульский» Канского района, на 5 отделение. Забрал он 2 коней, тестя, деверя, свою семью и переехали на новое место жительства. Дом пришлось бросить. На новом месте жилья не было, поселили в барак на 4 семьи (а нас самих 11 человек). Так и жили. Отец работал по найму скотником». Тут Феония пошла в школу, а было ей уже 10 лет: «Сняли родители квартиру в Тарае – там школа была. Сумка школьная из холста, чернила в бутылке в кармашке, ручка с пером, карандаш, тетрадь, букварь – вот и все принадлежности. Училась хорошо, сметливая была. Во 2 классе научилась вышивать (этому увлечению не изменяла Феония Константиновна всю свою жизнь) . Учительница была молоденькая, но слушались ее, любили». Отца забрали в 1936, в мае. Пришли ночью и увезли в Канск, в тюрьму. Началась для Феонии взрослая жизнь, самостоятельная. Сразу же отправили ее в Канск к тетке (в няньки). С этого времени Феония сама себе и стирала и починяла. «В 3 классе училась в Канске в 3 школе образцовой. Жила у тети Мариши, ходила к отцу в тюрьму. Я небольшая, отец за решеткой, я цеплялась за решетку и подпрыгивала, чтобы увидеть отца. Милиционер принес ящик и подставил мне под ноги. Отец говорил, что отпустят, что он ни в чем не виноват. Судили закрытым судом. Отец наказал передать мне, что будут судить. Я побежала то в одно, то в другое здание, окна застыли – не видно. Одна женщина пожалела, спросила, что ищу и показала нужное здание. Как клуб, лавки, часовой. Я зашла, судья спросила: «Кто?» Папа сказал: «Моя дочь». Пока суд совершался, папа вышел из зала и послал меня за тетей Маришей. Отцу дали 3 года, дедушке - 2года (ему было 72 года), Сандакову – 5 лет. Все из одного барака. Все по 58 статье. Не дали попрощаться, угнали в тюрьму. И уже осенью их перевозили куда-то, знакомый милиционер предупредил нас, и мы ночью (дождь, холодно) стояли. Конвоиры с ружьями кричали: «Не подходите! Так и не попрощались»… Вернулся дедушка через 2 года. Куриная слепота, с поезда сходил, упал, ушибся о рельс, сумочка спасла. Железнодорожник его расспросил, отвел в сторонку, принес кружку кипятка и сайку и оставил ночевать. Утром дедушка ушел к тете Домне. Шел – ветром сдувало с тротуара, он падал, пришел весь в глине. Его приняли за побирушку, не узнали. Худой, желудок усох. Постепенно одыбал. Устроился на работу дворником в д/сад.» Семье хотелось узнать хоть что-нибудь об отце: «Дедушка сказал: « Костя болеет. Я зашел к нему, грудь вся синяя, видно пинали». Как он умер и где, мы так и не узнали. Ждали… Ждали… Часто вспоминали отца». Уже после ареста отца в семье родилась еще одна девочка. А тут еще беда - выгнали маму из совхоза как жену врага народа, из барака выбросили сундук, посуду перебили, остальное растащили. И близкие и соседи советовали женщине сдать детей в д/дом, дескать, куда одной с такой оравой. «…Мама съездила в Канск, в д/дом, вернулась, плачет: «Там одеты хорошо, но дерутся. Я никого не отдам!» И она приняла решение переехать в Тумаково. « Собрали манатки (вещи) и переехали. Жилья на новом месте не было, жили на таборе (летний лагерь для скота), а манатки сгрузили у знакомых. Спали на деревянных нарах, был на таборе стол, лавка, варили на таганке, картошку садили. Делали сырники на солнце, молоко пили, играли, дрались – все как у всех в ту пору. Когда-то здесь жили казахи, делали кумыс, а начальство ездило его пить. Мама устроилась работать дояркой. Старшая сестра работала в огороде. С питанием проблем не было. Осенью перебрались в Тумаково, в избушку на 2 семьи. Печка была разломана, спали на полу на соломенном матраце. Поставили железную печку, дрова приходилось возить на саночках из лесу. Мама продолжала работать дояркой. Базы стояли у Чичигана (речка) и были настолько холодные (плетенки из ивовой лозы, обмазанные глиной), что коровы замерзали, а доярки обмораживали руки пока доили их. Деньги, отпущенные на строительство баз начальство растратило на свои нужды, за что их и арестовали в 1937 году: директора Шабеко, агронома Пиренко, ветврача, бухгалтера и других. «…Сначала держали в амбаре под охраной часового, а ночью увезли в Канск в тюрьму, где осудили за вредительство и расстреляли (расстрела избежал только ветврач – умер по дороге в Канск)».«… Закончила 7 класс в Хомутово (там была семилетка), а тут началась в 1939 году Финская война. На иждивенцев перестали давать хлебный паек 200 гр. Жила в Хомутово у бабушки, она подкармливала и за квартиру не брала (Хохлова Екатерина). Я бросила учиться (оставалось только сдать экзамены). Снег таял, ручьи. Пришла домой. Устроилась уборщицей на 1 отделение в контору. Одежды теплой не было, а холодно. Пошили унты из маминой шубы с галошами… Нужно было (как уборщице) печку топить, полы помыть, воду носить, а еще рассыльная по поручениям за 3 км туда-сюда. Зоотехник пожалел, поставили варить подкормку на телятнике. Доярки надоят молока и несут мне, а я уже печку растопила. Так без выходных с 4 утра и до 22 часов вечера до самой войны. 120 рублей в месяц оклад, но не регулярно. Были и обман и жульничество. Пишут 5 рублей, а после росписи – 1. Бухгалтера Алешина за жульничество посадили на 10 лет. Больше о нем никто ничего не слышал…».«Сильно боялись, старались работать. Дети работали бесплатно, за затируху. Вечером в клуб ходили, плясали под гармошку босиком. Бывали случаи, когда ноги грязью под башмаки вымазывали. Концерты ставили, пирамидки (спортивные), стихи, песни. Это зимой. Летом – танцплощадка под балалайку, весело было. На озере лодки очень нравились (кататься). Радио не было, ни газет, ни книг. На улицу сильно не бегала, тихая была…Началась война, бабы голосили, мужиков увозили на конях. Меня стали учить на курсах трактористов. Я уже комсомолка была (ветврач Рыков принимал в конторе в 1940 году). Два месяца училась, потом на ремонт с/техники в мастерскую. Весной с Зойкой Анциферовой на поле работали на СТЗ. Колесник, заводили вручную, перетяжку вручную делали, спецовок, мыла не было, тужурка как кожаная. Мылись керосином, опилками вытирались, а дома – щелоком (зола с водой), так что кожа с лица сходила. Сначала за работу ничего не получали. Как-то раз, после перетяжки, поехала пахать массив возле кладбища и выплавила подшипники – не досмотрела, масло вытекло. Бригадир Марфа Федотова стала меня ругать: «Что, хочешь туда, где отец?» Я взяла веревку с перетяжки и побежала в лес, хотела задушиться. Тогда она за мной бросилась, стала успокаивать. Дома я никому ничего не сказала. Сама плакала… Работали на старых тракторах, болт на 17 надо, а есть только на 15, тряпкой заткнешь, лудильщика не было. Парнишка-водовоз воду привезет, а мы под трактором лежим – все налаживаем. А он матерится… Хорошие трактора отправляли на фронт… Однажды юдинские трактористы ночью вывернули сердечники в тракторе у Нюрки Стародубцевой, и мы с Зойкой повезли ей сердечники. Прицепщица Верка залезла в бочку, а мы на тележке. Пацан-водовоз разогнал повозку так, что мы попадали. Сердечники в бочке, бочка – на землю, потерялись сердечники. Ползали мы по траве, все искали сердечники. Обошлось, слава богу! Нас потом дразнили: «Гризодубова, Раскова, Осипенко приземлились!» А нам было не до смеха. Вызвал парторг Новиков: «Соколовская, в чем дело? Училась на «4» и «5», почему плохо работаешь?» А я трактора боюсь, не знаю, что с ним делать. Тогда меня поставили учетчиком в мастерскую». Позже Феония трактор все-таки освоила и работала хорошо.«… Нас собрали в контору зимой (1 февраля 1943 года) и парторг Новиков говорит, что Ростов освободили и всех трактористов, кто желает, могут отправить туда. «Там могут быть мины, жить будете в шалашах». Но желающих не было, никто не поднял руки. На другой день всех нас вызвали Меня, Рожкову Катю, Лазареву Шуру, Старовойтову Нюру, Возмителеву Марину, Ивановскую Марусю, Березнюк Веру – всего семь человек. Всем по 17- 19 лет. Сняли нас с тракторов СТЗ. Выдали по 1 гусю, по булке хлеба, бродни (сапоги-ичиги), выписали удостоверение (временный паспорт) и в Канск отправили на конях. Приехали мы на вторые сутки. Ночевали на Тюремной заимке. В Канске формировался эшелон из 160 тракторов и 310 трактористов. 10 суток мы жили в заезжем дворе. Там и гусей и хлеб съели в первые дни, а потом сидели голодом… Ехали в вагонах: железная печка, нары, вши. Печку топили углем, снегу наберем, натаем и немного умоемся. Голодали. В вагоне было 30 человек. На станции кое-кто воровал (тюремщики – завербованные из отбывающих наказание) то муки у одного казаха, так варили затируху без соли. Потом на одной станции начальник состав выдал по булке хлеба. Ехали мы 3 месяца. На станции «Казахстан » наш состав в тупик загнали, здесь мы уже побирались, а Ростов взяли немцы. Побирались мы с Шуркой (Лазаревой). Одна женщина привела нас в дом, дала сушек. Чистили перрон от снега, но нам ничего не дали. Я платок и платье бостоновое променяла на крупу (пшено) и лепешки, ходили по избам, были люди, которые просто так давали продукты. Так мы в Казахстане и простояли 41 день. Весна, посевная, а мы стоим. Тогда пришел приказ нас разгрузить от ст. Ершов до ст. Саратов. Нас распределили по колхозам на посевную. Я попала в к/з «Первомайский», до войны там жили немцы, дома - саманные мазанки. Нас забирал бригадир Василий Автономович, поселил у себя дома. Баньку истопили, помылись. Кормили нас хорошо: 1 кг хлеба, каша из пшена, галушки. По первости не могли насытиться . Хлеб как конфетка (не такой тяжелый как у нас в Сибири), пролетит- не почувствуешь». Работа в поле была организована хорошо. Жили в вагончиках. Переезжали с поля на поле, а следом перевозили вагончики, кухню. «… Дали мне в напарники мужчину и я за ним уже смогла работать хорошо, т.к. он ремонтировал трактор. Так мы проработали посевную и уборочную: пшеницу, подсолнух – все убрали. Раз пошли мы с Маруськой в Ершов. Не знали, как арбузы растут, а они лежат на поле. Мы их – в гимнастерки. Взяли по два арбуза, один разбили, другой, едим. Нас сторож догнал на велосипеде и отвел в контору на суд. Но за нас заступилась председатель: «Это сибиряки, они немцев от Москвы отогнали! Простим их, ведь они арбузы впервые видят!» Позже они просили нас остаться до отчетного года и мы бы получили за работу пшено, масло и много чего еще. Но мы уехали. Дали нам по пуду муки, яиц, колобки (внутри теста яйцо запекали). Можно было остаться, но нам не хватало леса, воды и др. Там было сытнее, но мы рвались домой. Ветры-вихри, арыки, поливное земледелие, нет оград. Коровий навоз, солома – все месишь ногами, разравниваешь, высохнет - рубишь топором – вот тебе и готовый кизяк. Этим там топили… Вернулись в октябре. Трактора там остались, выдали нам командировки, билеты, ехать надо было самим. На пересадке нас не хотели дальше пускать. Пришлось нам вагон самим разгрузить, начальник нас посадил в вагон пассажирский, в котором везли грузин на работу в Сибирь. Дорогой я заболела тифом и дома уже переболела. Меня поставили учетчиком, замерять поля. Ездить надо было на лошади. Каждый день должна была рапорт сдавать. Вот однажды пришла с работы, так плохо было, что и ужинать не стала. Бабушка поняла, что я заболела и отправила меня в Ирбей , в больницу. Сорок дней и отвалялась». В той командировке могла сложиться личная жизнь Феонии. «… Познакомилась с трактористом, звали его Валентин Фадеев, хороший был парень, да видно, не судьба. Прощались – просил письма писать. А я вернулась в Сибирь и вышла замуж за больного и глухого и прожила с ним 35 лет». Хотела обезопасить себя от повторной такой командировки. Будучи замужем, Феония уже не пошла больше на трактор работать и работала на разных работах: лес заготавливала, на «кирпичиках» работала, везде, куда бы ни послали… Прожила Феония Константиновна нелегкую жизнь, полную лишений и горя, но не сломалась, не зачерствела душой, до конца дней своих сохранила память и ясность ума, совесть, трудолюбие, верность долгу и любовь к людям. Она награждена двумя медалями: «Ветеран труда» и «50 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945гг». А еще она получила благодарственное письмо от губернатора Зубова В. в 1995 году. Такими женщинами всегда славилась и будет славиться Россия. Они просто жили, выполняя все, что предначертано судьбой, что требовала от них Родина. И остались в памяти людской, как бабушка Феня, тихими, добрыми, с доброй, чуть виноватой улыбкой и ясными, все понимающими глазами.