Научно-практическая работа Образ-символ в славянской мифологии и русской поэзии 19-20 вв.

МОУ «Средняя общеобразовательная школа п. Дебин»











Автор: Кряжева Ольга
Сергеевна
ученица 11 класса.


Руководитель: Проскурина Татьяна
Геннадьевна,
учитель литературы.


п. Дебин
2008г.
Содержание.



Введение. стр. 3

Глава 1.
Символизм. Философско-эстетические принципы символизма. 4

Глава 2.
Поэтический мир древних славян. 8

Глава 3.
Образ-символ в славянской мифологии и русской поэзии 19-20 века. 11

Заключение. 21

Список использованной литературы. 22























Введение.

Человек всегда был любознательным, всегда стремился познать законы мира, прошлое и будущее. Постепенно, шаг за шагом он шел по дороге, которая приближала его к Истине, к правильному пониманию устройства окружающего мира. И хотя человеку не дано понять все до конца, он продолжает мечтать о проникновении в вечные тайны Бытия, Жизни и Смерти, мечтает прорваться сквозь быт к Бытию, постичь цель человеческой жизни.
Особенно, на мой взгляд, это свойственно русской душе. Многовековая культура нашего народа, наша история и литература тому подтверждение. В разные времена художники, философы, писатели и поэты по-своему решали поставленные вопросы.
Мне бы хотелось остановиться на ярчайшем явлении русской культуры – серебряном веке и посмотреть, как же решались «вечные» вопросы на рубеже веков.
Кроме того, я задалась целью сопоставить символику древних славян-язычников и поэтов-символистов и ответить на вопрос: как вот уже несколько веков в русской культуре уживаются христианство и язычество, почему древние символы живы и интересны до сих пор.
























Глава 1.
Символизм. Философско-эстетические принципы символизма.


В конце XIX века русская культура вступила в новый, сравнительно короткий, но чрезвычайно насыщенный яркими художественными явлениями этап. В течение примерно четверти века – с начала 90-х годов до октября 1917 года – радикально обновились буквально все стороны жизни России – экономика, политика, наука, технология, культура, искусство. Не менее интенсивно развивалась и литература.
Переход от эпохи классической русской литературы к новому литературному времени отличался далеко не мирным характером общекультурной и внутрилитературной жизни, стремительной – по меркам XIX века – сменой эстетических ориентиров, кардинальным обновлением литературных приемов. Особенно динамично в это время обновлялась русская поэзия, вновь – после пушкинской эпохи – вышедшая на авансцену общекультурной жизни страны. Позднее эта поэзия заслужила название «поэтического ренессанса» или «серебряного века».
Главные художественные достижения в поэзии рубежа XIX и XX веков были связаны с деятельностью художников «новых», или, как принято называть их, модернистских течений – символизма, акмеизма и футуризма.
Русская литература серебряного века явила блестящее созвездие ярких индивидуальностей. Даже представители одного течения заметно отличались друг от друга не только стилистически, но и по мироощущению, художественному вкусу и манере «артистического» поведения. По отношению к искусству этой эпохи любые классификации на основе «направлений и течений» заведомо условны и схематичны. Это стало особенно очевидно к исходу поэтической эпохи, когда на смену суммарному восприятию «новой поэзии», преобладавшему в критике 90-х – началу 900-х годов, постепенно пришло более конкретное видение ее достижений.
Но общим источником индивидуальных поэтических стилей серебряного века О. Мандельштам справедливо считает символизм: «Когда из широкого лона символизма вышли индивидуально законченные поэтические явления, когда род распался и наступило царство личности, поэтической особи, читатель, воспитанный на родовой поэзии, каковым был символизм, лоно всей новой русской поэзии, читатель растерялся в мире цветущего разнообразия, где все уже не было покрыто шапкой рода, а каждая особь стояла отдельно с обнаженной головой. После родовой эпохи, влившей новую кровь, провозгласившей канон необычайной емкостинаступило время особи, личности. Но вся современная русская поэзия вышла из родового символического лона».
Однако литературный процесс рубежа веков во многом определялся общим для большинства крупных художников стремлением к свободе от эстетичной нормативности, к преодолению не только литературных штампов предшествующей эпохи, но и новых художественных канонов, складывающихся в ближайшем для них литературном окружении.
Символизм – первое и самое значительное из модернистских течений в России. По времени формирования и по особенностям мировоззренческой позиции в русском символизме принято выделять два основных этапа. Поэтов, дебютировавших в 1890-е годы, называют «старшими символистами» (В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, З. Гиппиус, Ф. Сологуб и др.). В 1900-е годы в символизм влились новые силы, существенно обновившие облик течения (А. Блок, А. Белый, В. Иванов и др.). Принятое обозначение «второй волны» символизма – «младосимволизм». «Старших» и «младших» символистов разделял не столько возраст, сколько разница мироощущений и направленность творчества (В. Иванов, например, старше В. Брюсова по возрасту, но проявил себя как символист второго поколения).
Философия и эстетика символизма складывалась под влиянием различных учений – от взглядов античного философа Платона до современных символистам философских систем В. Соловьева, Ф. Ницше, А. Бергсона. Традиционной идее познания мира в искусстве символисты противопоставили идею конструирования мира в процессе творчества. Творчество в понимании символистов – подсознательно-интуитивное созерцание тайных смыслов, доступное лишь художнику–творцу. Более того, рационально передать созерцаемые «тайны» невозможно. По словам крупнейшего среди символистов теоретика В. Иванова, поэзия есть «тайнопись неизреченного». От художника требуется не только сверхрациональная чуткость, но тончайшее владение искусством намека: ценность стихотворной речи – в «недосказанности», «утаенности смысла». Главным средством передать созерцаемые тайные смыслы и призван был символ.
Символ принципиально неоднозначен и не воспринимаем на логическом уровне. Он не дает точного знания о своем содержании, но лишь в большей или меньшей мере намекает на него. Символы не говорят, но "подмигивают" и "кивают". Символ - это нечто внешнее, надежно укрывающее внутреннее и защищающее его от непосвященных: "Идеология шлема и бронировки" - это идеология символического мышления. Сокрытие и защита, однако, - не главная функция символа, но скорее необходимость, вытекающая из принципиальной трудновыразимости его внутреннего содержания. Главная же его задача, конечно, позитивная - открывать тайну тем, кто способен ее понять. "...символ - окно в Вечность".
Для В. Брюсова, например, искусство есть «постижение мира иными, не рассудочными путями». Ведь рационально осмыслить можно лишь явления, подчиненные закону линейной подчиненности, а такая причинность действует только в низших формах жизни. Эмпирическая реальность, быт – в конечном счете, мир видимостей, фантомов. Высшие же сферы жизни (область «абсолютных идей» в терминах Платона или – «мировой души», по В. Соловьеву.). Не подвластны рациональному познанию. Именно искусство обладает свойством проникать в эти сферы: оно способно запечатлеть моменты вдохновенных прозрений, уловить импульсы высшей реальности.
Символ многозначен: он содержит в себе перспективу безграничного развертывания смыслов. Вот как писал о многозначности символа один из тончайших поэтов символизма Н. Анненский: «Мне вовсе не надо обязательности одного общего понимания. Напротив, я считаю достоинством пьесы (так он называл стихотворения), если ее можно понять двумя или более способами или, недопоняв, лишь почувствовать ее и потом доделывать мысленно самому». «Символ только тогда истинный символ, - считал В. Иванов, - когда он неисчерпаем в своем значении». Когда в нем нужно разгадывать заданную художником «загадку», - мы имеем дело с ложносимволическим образом. простейший пример ложносимволического образа – аллегория. В аллегории предметный слой образа играет действительно подчиненную роль, выступает как иллюстрация или олицетворение некоей идеи качества. Аллегорический образ – своего рода хитроумная маска, за которой угадывается суть. Особенно важно, что аллегория предполагает однозначное понимание.
Другое важное отличие символа от тропа – полноценная значимость предметного плана образа, его материальной фактуры. Символ – полноценный образ и помимо потенциальной неисчерпаемости его смысла.
Согласно взглядам символистов, символ – сосредоточение абсолютного в единичном; он в свернутом виде отражает постижение единства жизни. Ф. Сологуб считал, что символизм как литературное течение «можно охарактеризовать в стремлении отобразить жизнь в ее целом, не с внешней только ее стороны. не стороны частных явлений, а образным путем символов изобразить по существу то, что, кроясь за случайным, разрозненными явлениями, образует связь с Вечностью, со вселенским, мировым процессом.»
Наконец, еще об одном важном аспекте в понимании природы художественной символики: принципиально невозможно составить какой-либо словарь символических значений или исчерпывающий каталог художественных символов. Дело в том, что слово или образ не рождаются символами, но становятся ими в соответствующем контексте – специфической художественной среде. Такой контекст, активизирующий символический потенциал слова, создается сознательной авторской установкой на недоговоренность, рациональную непроясненность высказывания; акцентом на ассоциативную, а не логическую связь между образами, - одним словом, использованием того, что символисты называли «музыкальной потенцией слова».
Стремление выразить более сложные, летучие или противоречивые состояния души потребовало от поэтов серебряного века нового отношения к поэтическому слову. Поэзия точных слов и конкретных значений в практике символистов, а потом и у их «наследников» уступила место поэзии намеков и недоговоренностей. Важнейшим средством создания зыбкости словесного значения стало интенсивное использование метафор, которые строились не на заметном сходстве, соотносимых предметов и явлений (сходстве по цвету, форме, звуку), а на неочевидных перекличках, проявляемых лишь данной психологической ситуацией.
Пытаясь проникнуть в тайны бытия и сознания, узреть сквозь видимую реальность идеальную сущность мира, поэты (и в особенности символисты) использовали образ-символ как способ художественно выразить смутные идеи, постигнутые интуитивно (вспомним, что в России символизм нередко мыслился как «жизнетворчество» сакральное действо, выходящее за пределы искусства).
Поэтому символизм включал в себя и другие явления культуры философию, религию, мифологию. Излюбленными темами, к которым обращались символисты, являлись смерть, любовь, страдание, ожидание каких-либо событий. Среди сюжетов преобладали сцены евангельской истории, полумифические – полуисторические события средневековья, античная и славянская мифология.






























Глава 2.
Поэтический мир древних славян.

Я вижу призрак Световита
Меж облаков,
Кругом него – святая свита
Родных Богов

Константин Бальмонт.

Славяне... Слово это вобрало в себя просторы от Балтийского моря до Адриатики и от Эльбы до Волги просторы, овеянные ветрами тысячелетий. История славян причудлива и полна загадок. Верно ли, что во времена великого переселения народов они явились в Европу из глубин Азии, из Индии, с Иранского нагорья? Каков был их единый праязык, из которого, как из семечка яблоко, вырос и расцвел широкошумный сад наречий и говоров? Над этими вопросами ученые ломают головы уже не одно столетие. Их затруднения понятны: материальных свидетельств глубочайшей древности почти не сохранилось, как, впрочем, и изображений богов наших далеких пращуров.
А. С. Кайсаров в 1804 году в «Славянской и российской мифологии» писал, что в России потому не осталось следов языческих, дохристианских верований, что «предки наши весьма ревностно принялись за новую свою веру; они разбили, уничтожили все и не хотели, чтобы потомству их остались признаки заблуждения, которому они дотоле предавались».
Такой непримиримостью отличались новые христиане во всех странах, однако если в Греции или Италии время сберегло хотя бы малое количество дивных мраморных изваяний, то деревянная Русь стояла среди лесов, а как известно, Царь-огонь, разбушевавшись, не щадил ничего: ни людских жилищ, ни храмов, ни деревянных изображений богов, ни сведений о них, писанных славянскими рунами на деревянных дощечках. Вот так и случилось, что лишь негромкие отголоски донеслись до нас из далей языческих, когда жил, цвел, владычествовал причудливый мир славянской мифологии.
Понятие «мифология» здесь понимается достаточно широко: не только имена богов и героев, но и все чудесное, магическое, с чем была связана жизнь нашего предка-славянина заговорное слово, волшебная сила трав и камней, понятия о небесных светилах, явлениях природы и прочем.
Славянские боги были грозны, но справедливы, добры. Они как бы родственны людям, но в то же время призваны исполнять все их чаяния. Перун поражал молнией злодеев, Лель и Лада покровительствовали влюбленным, Чур оберегал границы владений, ну а лукавец Припекало приглядывал за гуляками... Мир славянских языческих богов был величавым и в то же время простым, естественно слитым с бытом и бытием. Именно поэтому никак, даже под угрозой самых суровых запретов и расправ, не могла душа народная, пусть и обратившись к православию, не могла она, бесхитростная, отрешиться от древних поэтических верований. Верований, коими жили наши предки, обожествлявшие наравне с человекоподобными властителями громов, ветров и солнца и самые малые, самые слабые, самые невинные явления природы и натуры человеческой.
Как писал в прошлом веке знаток русских пословиц и обрядов И. М. Снегирев, славянское язычество это обожествление стихий. Ему вторил великий русский этнограф Ф.И. Буслаев: «Язычники породнили душу со стихиями...»
Куда им было деваться от собственной души?! Отсюда двоемирие, в котором жил, живет и будет жить славянин, отсюда его вечное двоеверие, которое, кстати, никогда не было враждебно светлой Христовой религии, а мирно уживалось с нею, как уживается в глубине мифологической памяти Перун с Ильей-пророком: два громовника в одном лице или один громовник в двух лицах.
И пусть ослабела в нашем славянском роде память о Радегасте, Белбоге, Полеле и Позвизде, нодо сих пор шутят с нами лешие, помогают домовые, озоруют водяные, соблазняют русалки как бы умоляя не забывать тех, в кого истово верили наши предки. Кто знает, может быть, эти духи и боги и впрямь не исчезнут, будут живы в своем вышнем, заоблачном, божественном мире, если мы их не позабудем?..
Мифология – всегда мистифицированная и опоэтизированная история. Причем мистификация происходит без всякого злого умысла – вполне естественным путем. При передаче сведений из поколения к поколению в условиях отсутствия письменности (если не выработаны специальные приемы сохранения информации), первоначальные сведения подвергаются неизбежному и непроизвольному искажению.
Мифы – это ни в коем случае не сплошная выдумка. Они вполне поддаются научному анализу и реконструкции первоначального смысла. В мифологических сюжетах и образах закодированы и реальные события далекого прошлого, и отголоски стародавних общественных отношений и норм поведения, и представления о мироздании и его законах. Применительно к истории вообще и русской истории в особенности не менее определенно высказался Г. В. Вернадский: «Следы древней исторической основы могут легко быть обнаружены под мифологическим покровом».
На первый взгляд нет ничего на свете боле несхожего, чем наука и фольклор. Но если вдуматься – есть между ними одна несомненно общая черта. Это – способ описания и воспроизведения действительности. И наука и фольклор пользуются одним и тем же универсальным языком символов. Символическую форму имеют и логические абстракции, и философские категории, и художественные образы, и мифологические сюжеты, и фольклорные мотивы (все они облачены в словесно-знаковую, а, следовательно, символическую оболочку). Символы не существуют сами по себе, а в качестве таковых они должны быть преломлены через сознание. На Земле человек – главный носитель сознания.
Человек и человечество просто не могут существовать без знаков и символов, представляя и сам Космос в виде глобального небесно-звездного символа. Но познает он Большой Космос, отталкиваясь именно от этой картины-символа звездного неба, проникая в глубь Вселенной и открывая ее подлинные законы. Происходит это путем преодоления самоочевидной и чувственно данной картины и построения на основе достигнутых знаний той или иной научной модели, приближающей нас к постижению истины.
Таким образом, всякий миф, фольклорный образ, имеют под собой такое же реальное основание, как и научный факт. И заложенный в обычных мифах первоначальный смысл поддается строго научному анализу и реконструкции. За словом всегда стоит его значение, за буквенным смыслом – смысл тайный, аллегорический, под странным пестрым одеянием сказки кроется история и религия народов и наций.
Миф – не выдумка, а лишь искаженная правда. Человек не может существовать без символов, тайных смыслов, он стремится познать мир посредством знаков, символов.
Интересно, что вот уже много веков в русской культуре православие уживается с язычеством. Мир славянских языческих богов был настолько величавым и в то же время простым, естественно слитым с бытом и бытием, что даже под угрозой самых суровых запретов и расправ, душа народная не могла отрешиться от древних поэтических верований.
Изучая творческое наследие поэтов-символистов и поэтов 20 века, автор данной работы заметил, что в поэтическом мире обращение к культурным, историческим и мифологическим образам традиционно, оно помогает переводить повествование в философский план, но именно мифологические образы-символы неизменно притягивали и продолжают притягивать людей искусства. Видимо потому, что удивительный, чудесный мир тех верований, которым всецело предавались наши предки – славяне, почти неизведан, причудлив и полон загадок.














Глава 3.
Образ-символ в славянской мифологии и русской поэзии 19-20 века.

Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.

Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.

Валерий Брюсов.

Русская поэзия рубежа веков – явление яркое и самобытное. И особое место в литературном и культурном процессе занимает серебряный век, который дал русской культуре целое созвездие ярких индивидуальностей. Из всего разнообразия направлений и течений поэзии 19 века больше всего мне нравится символизм.
Анализируя поэтическое наследие поэтов-символистов, сопоставляя с традицией использования образа-символа в русской мифологии, я заметила, что один и тот же образ-символ каждый поэт раскрывает по-своему, каждый вкладывает свой смысл. Поэтому один и тот же образ становится глубоким и безграничным, подчеркивая мировоззрение автора.
Особое внимание я обратила на такие традиционные для поэтического мира образы-символы как небо, земля, солнце, вода, огонь, жизнь, смерть, известные нам еще с детства по сказкам. Они несут в себе глубокий жизненный, философский смысл потому, что восходят к славянской мифологии, к культуре наших мудрых предков.
Почему же поэты каждый раз вновь и вновь обращаются к мифологическим образам?
«Поэт в России больше, чем поэт». Он не только творит шедевры, способные жить века, но и стремиться познать законы мира, предвидеть будущее.
И так же как символисты пытались интуитивно постичь мировое единство через символическое обнаружение «соответствий» и аналогий, стремились прорваться сквозь покров повседневности к «запредельной» сущности бытия, мы обратимся к древним языческим образам и представлениям славян, чтобы понять мудрость наших предков.

Вспомним знакомые нам по сказкам, заговорам, песням обращения к стихиям.
Подобное мы находим у поэтов-символистов, например у Бальмонта в стихотворении «Завет Бытия» из цикла «Будем как Солнце»:

Я спросил у свободного ветра,
Что мне делать, чтоб быть молодым.
Мне ответил играющий ветер:
«Будь воздушным, как ветер, как дым!»

Я спросил у могучего моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»

Я спросил у высокого солнца,
как мне вспыхнуть светлее зари.
Ничего не ответило солнце,
Но душа услыхала: «Гори!»

Поэт в стихотворении просит помощи, вдохновения у высших сил, у всемогущего божества. Обращаясь, к ветру, к морю, к солнцу, стремиться познать тайный смысл жизни.
В славянской мифологии ветры олицетворялись как существа самобытные, божества, символом которых является полет, свобода, страсть («ветры буйные»).
Ветер, по физическим своим свойствам, может быть освежающим и благодатным или холодным, бурным и разрушительным. Наверное, поэтому в стихотворении «Ветер» Бальмонт отождествляет себя с ветром, жаждущим свободы. Создается ощущение мимолетности, непостоянства, тревоги.

Я в бегстве живу неустанном,
В ненасытной тревоге живу.

Бальмонт восхищается ветром («ветер, ты прекраснее всего»), и обращается к нему с просьбой:

Дай и мне забвенья, ветер,
Дай стремленья твоего.

В заговорах и заклинаниях русский человек (как, впрочем, и любой человек вообще) нередко не просто призывал на помощь космические силы, но как бы сам стремился раствориться во вселенской стихии, уподобляясь небесным явлениям и как бы обретая их потенции. В конце 19 века были опубликованы образцы подобных заклинаний, заимствованные из судебных материалов (судных дел) 18 века, но, вне всякого сомнения, имеющие более древнее происхождение.
В народном мировоззрении небо вообще являлось одним из синонимов Космоса. Именно такое разъяснение содержится в Словаре Владимира Даля: небо – это бесконечное пространство, «вся ширь и глубь Вселенной». Но не только в народном миропредставлении – в науке и философии понятия «Космос», «Вселенная», «Небо» на протяжении двух последних тысячелетий употреблялись как идентичные.
В славянской мифологии небо как выражение космической полноты и безбрежности олицетворял Бог Сварог – одна из центральных фигур древнерусского пантеона. Сварог – отец Солнца. Он не только Бог Неба, но и властелин Огня.
Десять веков христианизации практически полностью вытравили имена старых языческих богов. И все же еще в конце прошлого века на юге России отмечались Зворожины (Сварожины) – совместная трапеза вокруг специально вырытого овального рва, с поминанием предков и прославлением за чашей с хмельным медом давно забытого Бога Сварога.

Еще один важный славянский символ – Вода.
Зовут ее в народе не иначе как «матушка», «царица». Еще на заре человеческой истории люди отчетливо сознавали великое значение водной стихии. Это подтверждает и мифология всех стран и всех народов, и позднейшие философские системы: как без огня нет культуры, так без воды нет и не может быть жизни.
Вода – это жизнь, живительная влага, нечто безмерное, как безмерно и живительно для поэта слово. Вода не одинакова: она может быть и нежной каплей росы, и трепещущей поверхностью, и пустынным морем, и бурей:

Вода бесконечные лики вмещает
В безмерность своей глубины,
Мечтанье на зыбях различных качает,
Молчаньем и пеньем душе отвечает,
Уводит сознание в сны.

Богатыми были, богаты и ныне
Просторы лазурно-зеленой пустыни,
Рождающей мир островной.
И море – все море, но в вольном просторе
Различно оно в человеческом взоре
Качается грозой-волной.

В различных скитаньях,
В иных сочетаньях,
Я слышал сказания бурь –
И знаю, есть разность в мечтаньях.

Особое место в русской мифологии и поэтике занимают боги атмосферы.
Явления грома и молнии почти всегда неразрывно связаны с явлениями бури, ветра и дождя; религиозные олицетворения этих явлений нередко между собою смешаны, взаимно заменяют друг друга. Поэтому чаще всех богов атмосферы относят к одному их общему началу Перуну.
Перун – грозное славянское божество. Он почитался производителем всех воздушных явлений: рука его управляла громом и молниями. Истукан этого божества был сделан не из одного вещества: стан был вырезан из дерева; голова вылита из серебра; уши и усы изваяны из золота; ноги выкованы из железа; в руке держал нечто, похожее на молнию, которую представляли вместе составленные рубины и карбункулы. Перед ним горел неугасимый пламень, за небрежение коего жрец наказывался смертью через сожжение. Перуну посвящены были целые леса и рощи, неприкосновенные для простых смертных.
Для поэтов Перун – не только создатель, самое главное божество, он наставник, источник силы, могущества. Так Бальмонт утверждает, что творит по велению Перуна, благодаря Перуну. Огонь и жар в его стихотворениях являются дарами бога Перуна:


Бог ветров и бурных гроз,
Бог славян, Перун,
Ты мне дал длину волос,
Золотистых струн.
.
Бог пожаров между туч,
Грезы огневой,
Ты велел мне: «Будь певуч,
В жизни – будь живой».

Влил ты молнии в мой стих
И сказал мне: «Жги».
Бог пожаров грозовых,
Предо мной – враги.

С богом грома и молнии Перуном тесно связаны бог огня Сварожич и бог солнца Дажьбог.
Огонь - стихия, дающая тепло и свет, снизошла с неба, чтобы разделить свою власть над человеческим родом лишь с другой, столь же могучей стихией – водою. Древнее почитание огня, основанное на величайших услугах, оказанных им человечеству, и в настоящее время не совсем изгладилось из народной памяти. Не зря называют его царь-огонь!


«Огнепоклонником я прежде был когда-то,
Огнепоклонником останусь я всегда», - заявляет Бальмонт.

Мой взор – блестящий круг, за мною – вихри света,
Из тьмы и пламени узоры я плету.
Огнепоклонником судьба мне быть велела
Поэт пишет о себе как о звезде, комете, чем-то далеком, недоступном «обычным», непосвященным людям. Он ярок, необычаен, как «вспышка яркая». Он светит людям, как огонь, как солнце:

Мечте молитвенной ни в чем преграды нет.
Единым пламенем горят душа и тело.
Глядим в бездонность мы в узорностях предела,
На вечный праздник снов зовет безбрежный свет.

Ему вторит Вячеслав ИвАнов в цикле стихов «Венок сонетов»:

Мы – два грозой зажженные ствола,
Два светоча занявшейся дубравы:
Отмечены избраньем страшной славы,
Горим кровь жил, – кипя, бежит смола.

У поэта пламенная душа и стихи его страстны, жАрки и пронзительны. Он, подобно кузнецу, кует свои стихи с помощью огня. Огонь – это символ жизни, пусть и короткой, и так же, как и солнце является источником вдохновения. Поэт горит и сверкает, как Солнце.
Обожествление Солнца засвидетельствовано многими преданиями. Исчезающее вечером, как бы одолеваемое рукою смерти, оно постоянно, каждое утро снова является во всем блеске и торжественном величии, что и побудило мысль о Солнце как о существе неувядаемом, бессмертном, божественном. Как светило вечно чистое, ослепительное в своем сиянии, пробуждающее земную жизнь, Солнце почиталось божеством благим, милосердным; имя его сделалось синонимом счастья.

«Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
над червонной рекой», -
напишет Андрей Белый, для которого солнце, огонь и золото сливаются в единый образ «золотого старинного счастья», пьянящего и ускользающего, символа озарения, символа жизни. И, отвечая Бальмонту, (автору «Будем как Солнце») утверждает:

Солнцем сердце зажжено.
Солнце – к вечному стремительность.
Солнце – вечное окно
в золотую ослепительность.

Солнце – «жизни податель, светлый создатель» и для Бальмонта, который восхищается солнцем, и преклоняется перед этим величественным светилом. Поэт взывает к Солнцу, просит о страсти, жаре, власти. Все, связанное с Солнцем для поэта праздник, радость, движение. А еще Солнце – это надежда, луч солнца указывает верный путь, дорогу в жизни, выход из непроглядной тьмы в иной, радостный и торжествующий мир света и красоты.
Среди образов-символов славянской мифологии наиболее известный широкому кругу – лебедь. Лебединые девы – существа дивной красоты, обольстительности и вещей силы. По первоначальному своему значению они суть олицетворения весенних, дождевых облаков и небесных источниках, сошедших на землю. Лебединые девы становятся дочерьми Океан-моря и обитательницами земных вод (морей, рек, озер и криниц). Таким образом они роднятся с русалками.
Лебединым девам придается вещий характер и мудрость; они исполняют трудные, сверхъестественные задачи и заставляют подчиняться себе самую природу. Имя «лебедь», употребляемое в народной речи большею частью в женском роде, означает, собственно: белая (светлая, блестящая); такое коренное его значение впоследствии подновлено постоянным эпитетом: белая лебедь.
Царевна-лебедь – наиболее прекрасный образ русских сказок.
В одной сказке эти мифические девы прилетают белыми лебедушками, а в других героиней выводится премудрая Лебедь-птица, красная девица, или Лебедь-королевна чудной красоты, что ни око не видело, ни ухо не слышало.
Стихотворение «Лебедь» Бальмонта пронизано тишиной, печалью. «Заводь спит. Молчит вода зеркальная». Догорающий вечер – лебедь умирающий. Умирание лебедя – это угасание прекрасного, чистого, светлого, непорочного.
Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши

Примечательно, что в соннике плывущий лебедь означает разлуку. Природа словно провожает лебедя, она так же прекрасна, как и птица. Звезды символизируют надежду, в то же время туман означает неизвестность, тайну. Получается, что сквозь неизвестность проглядывает истина, правда.
Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.

Песня умирающего лебедя – предсмертная молитва или просьба.
Смерть для него – неизбежность.
А вот как увидел лебедя Мережковский:

Плавает лебедь в воде замерзающей,
Но уже с трудом.
Скоро сожмет его лед сверкающий
Тесным кольцом.
Выйдет на лед птица белая,
Будет скользить.
Жалкая, бедная,
Не умеет по льду ходить.
А звездная тайна полночная,
Как улыбка моя.
И падает лебедь без помощи,
Как я, как я...

С нежным хрупким образом птицы опять же связан образ смерти. И снова мудрая вещая обречена на гибель, воплощая собой и гибель живого, природы, и страдания хрупкой человеческой души.

Больше всего меня заинтересовали в славянской мифологии боги жизни и смерти.
Они олицетворяли собою две конечные точки в законах жизненного развития, для которого богиня жизни – начало, а богиня смерти – конец. Все боги плодородия разделяются у наших языческих предков как по значению своему, так и по филологическому происхождению имен на две главные категории: богов жизни и богов смерти. Они главные деятели в процессе полного развития жизни, то есть ее зачатия, постепенного созревания и разрушения (смерти), проистекающих из первобытных представлений Живы и Моры. (Доли и Недоли).
Относительно человеческой жизни Жива символизировала девственную красоту, юность и плодоносную силу, любовь и брак. Напротив же Мора, Морена, выражает эпоху бесплодной, болезненной дряхлости, - увядания жизни и неизбежный конец ее – смерть.
Относительно же растительной природы Жива (как Сева и Весна) изображала момент весеннего возрождения природы – зелень лугов, полей и дубрав; Мора же олицетворяла момент окончательного развития растительной силы природы; созревание плодов, как предвестников временной смерти растений, падение листьев и зимнего сна всей природы.
Интересно воплощены символы жизни и смерти у поэтов серебряного века. Бальмонт в стихотворении «Луна» рассматривает некоторые закономерности жизни и смерти. Для него смерть не является концом.
Превращение луны (полной) в ущербный месяц, а потом месяца снова в луну рассматривается как цикл: жизнь – смерть – жизнь (за смертью следует снова жизнь):
Она твердит о грусти не бесцельной,
О том, что свет нас ждет за умираньем.

У Зинаиды Гиппиус в стихотворении «Никогда» месяц является символом смерти, дерзости, темной силы, холода. Месяц мертв, страшен, губителен. И в то же время печален:

Предутренний месяц на небе лежит,
Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит.
На дерзостный лик я смотрю неустанно,
И он отвечает улыбкою странной
И странное слово припомнилось мне,
Я все повторяю его в тишине
Печальнее месяца свет, недвижимей,
А кони быстрее и неутомимей –
Скользят мои сани легко, без следа,
И я все твержу: Никогда! Никогда!
О ты ль это снова, знакомое слово?
Но ты мне не страшно, боюсь я иного
Не страшен и месяца мертвенный свет
Мне страшно – что страха в душе моей нет.
Лишь холод безгорестный сердце ласкает,
А месяц склоняется и умирает

А в стихотворении «Цветы ночи» цветы для поэтессы – живые, сказочные существа, наделенные темными силами. Ночь страшна и зла, она приближает человека к смерти, то есть ночь как символ смерти. Огонь – символ жизни, тепла. С угасанием огня в камине, приходит темное время ночи, страха, безмолвия:

О, ночному часу не верьте!
Он исполнен злой красоты.
В этот час люди близки к смерти,
Только странно живы цветы.
Темны, теплы тихие стены,
И давно камин без огня,
И жду от цветов измены,
Ненавидят цветы меня.

Среди них мне жарко, тревожно,
Аромат их душен и смел –
Но уйти от них невозможно,
Но нельзя избежать их стрел.

Ночь – это всегда страх, неизбежность, тревога.

Свет вечерней луны бросает
Сквозь кровавый шелк на листы
Тело нежное оживает –
Пробудились злые цветы,
С ядовитого арума мерно
Капли падают на ковер.
Все таинственно, все неверно –
И мне тихий чудится спор.
Шелестят, шевелятся, дышат,
Как враги за мною следят,
Все, что думаю, знают, слышат
И меня отравить хотят
О, часу ночному не верьте,
Берегитесь злой красоты!
В этот час все мы близки к смерти –
Только странно живы цветы.

Цветы – злые, коварные существа, которые могут отравить своим ядом. Они всемогущи: все слышат, чувствуют, знают. Кровавый цвет символизирует смерть.

Мережковский в стихотворении «Март» ликует о победе весны над зимой. Снег тает, умирает зима. Текут реки, значит, пробуждается жизнь – т.е. природные явления символизируют смерть и жизнь:

От стрел весны падет
Тюрьма свободных рек,
Угрюмых зим оплот, -
Больной и темный лед,
Усталый, талый снег
И колокол поет,
Что жив мой Бог вовек,
Что Смерть сама умрет!

Вообще в славянской мифологии смерть признавалась у язычников нечистою, злою силою
Оттого и в языке, и в поверьях она сближается с понятиями мрака (ночи) и холода (зимы). В солнечном свете и разливаемой им теплоте предки наши видели источник всякой земной жизни; удаление этого света и теплоты и приближение нечистой силы мрака и холода убивает и жизнь, и красоту природы.
Встречая весну торжественным праздником, славяне совершали в то же время обряд изгнания Смерти или Зимы и повергали в воду чучело Мораны.
В стихотворении «Все кончается смертью, все кончается сном» Мережковский отождествляет Сон и Смерть:

Все кончается смертью, все кончается сном.
Буйных надежд истощил я отвагу
Что-то устал яНу-ка прилягу
Все кончается смертью, все кончается сном.

Гроб – колыбельтеперь и потом
Было и будет, будет и было
Сердце любило, сердце забыло
Все кончается смертью, все кончается сном.

Усталость можно снять сном, а, следовательно, когда человек устает от жизни, когда иссякают силы и притупляются чувства, человек умирает. Можно интерпретировать это и по-иному: когда нет творческого потенциала или вдохновения, душа поэта умирает, засыпает.
Если идея смерти сближалась у славян с понятием о ночном мраке, то так же естественно было сблизить ее и с понятием о сне. Сон неразделим со временем ночи, а заснувший напоминает умершего. Подобно мертвецу, он смежает свои очи и делается недоступным внешним впечатлениям
В современном языке вечный сон остается метафорическим названием смерти.
















Заключение.

Символическое мышление, обращение к символам и символике – одно из древнейших свойств человеческой культуры вообще; в этом отношении символ присущ всем древнейшим мифологиям и религиям, архаичным формам искусства, начальным проявлениям философии.
В ходе исследования славянской мифологии и наследия символистов мы приходим к выводу, что образ-символ в творчестве русских поэтов не только содержит в себе перспективу безграничного развертывания смыслов, отражает мировоззрение поэта, но и является связующим звеном между славянской мифологией и поэзией 19-20 веков, выявляя вечное славянское двоеверие и двоемирие, и не только подчеркивает индивидуальность автора, но и является отражением глубинной мифологической памяти русского человека.
И как бы не менялось наше сознание и мироощущение, как бы ни шла цивилизация стремительно вперед – наша глубинная память всегда будет связывать нас с прошлым, с нашими предками.





























Список использованной литературы:


Бальмонт. К. Д. Избранное. М., 1983.
Белоусова Е. И. Поэзия начала 20 века. //Литература в школе № 4/2003.
Блок. А. А. Избранное. Сост. Куняева С. С. М., 1988.
Грушко Е. А., Медведев Ю. М. Энциклопедия славянской мифологии. М., 1996.
Демин В. Н. Тайны русского народа. М., 1997.
Мизун Ю. В., Мизун Ю. Г. Тайны богов и религий. М., 1999.
Пиманова О. В. Поэт с «утренней душой». Бальмонт. // «Литература в школе», №1/1998.
Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1. Сост. Леденев А. В., Кихней Л. Г. М., 2002.
Поэзия серебряного века. Сост. Леденев А. В. М., 2002.
Русская литература 20 века. Сост. Баранников А. В., Калганова Т. А., Рыбченкова Л. М. М., 1993.
Символизм // Русская литература конца 19 – начала 20 века: Серебряный век. Сост. Агеносов В. В., Леонтьева А. Ю. М., 2001.
Цветков Е. Толкование снов. Ставрополь, 1990.
Шеппинг Д. О. Мифы славянского язычества. М., 1997.









13PAGE 15


13PAGE 142215




Образ-символ в славянской мифологии и русской поэзии 19-20 вв.Заголовок 115