Инсценировка А.И.Куприн.Гранатовый браслет для школьного драматического коллектива

КГУ «Юбилейная средняя школа»
А.И. Куприн
ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ
ИНСЦЕНИРОВКА ДЛЯ ШКОЛЬНОГО
ДРАМАТИЧЕСКОГО КОЛЛЕКТИВА
Автор инсценировки
учитель
русского языка и литературы
Топчая В.Н.
А.И. Куприн
Гранатовый браслет
Действующие лица:
Желтков
Вера Николаевна
Василий Львович Шеин
Николай Николаевич
Старушка
Музыкальное сопровождение:
L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, N 2).
Largo Appassionatu
На сцене слева диван, справа стол и стул
Желтков один, в его руках женская перчатка, платок и программка. Все это он с нежностью рассматривает, подносит к губам.
Звонок в дверь. Прячет все, идет открывать.
Входят Василий Львович и Николай Николаевич.
Н.Н.: Если не ошибаюсь, господин Желтков?
Ж.: Желтков. Очень приятно. Позвольте представиться. (протягивает руку Н.Н., но тот, точно не замечая, оборачивается всем телом к Шеину)
Н.Н.: Я тебе говорил, что мы не ошиблись.
Пальцы Желткова забегали по борту пиджака, застегивая и расстегивая пуговицы. Произносит с трудом:
Ж.: Прошу покорно. Садитесь.
В.Л. (просто): Благодарю Вас.
Н.Н.: Мерси. (остаются стоять) Мы к Вам всего только на несколько минут. Это – князь Василий Львович Шеин, губернский предводитель дворянства. Моя фамилия – Мирза-Булат-Тугановский. Я – товарищ прокурора. Дело, о котором мы будем иметь честь говорить с Вами, одинаково касается и князя и меня, или, вернее, супруги князя, а моей сестры.
Ж., совершенно растерявшись, опустился вдруг на диван и пролепетал:
- Прошу, господа, садиться.
Ж. вскакивает, заметался по комнате, теребя волосы, и вернулся обратно. Руки забегали, теребя пуговицы, трогая без нужды лицо.
Ж.: Я к вашим услугам, ваше сиятельство. (глядя на Василия Львовича умоляющими глазами)
Н.Н.: Во-первых, позвольте возвратить Вам вашу вещь (достал футляр). Она, конечно, делает честь вашему вкусу, но мы очень просили бы вас, чтобы такие сюрпризы больше не повторялись.
Ж.: Простите… Я сам знаю, что очень виноват (шепотом, глядя на пол). Может быть, позволите стакан чаю?
Н.Н.: Видите ли, господин Желтков, я очень рад, что нашел в Вас порядочного человека, джентльмена, способного понимать с полуслова. И я думаю, что мы договоримся сразу. Ведь, если я не ошибаюсь, Вы преследуете княгиню Веру Николаевну уже около семи-восьми лет?
Ж. (тихо и благоговейно): Да.
Н.Н.: И мы до сих пор не принимали против Вас никаких мер, хотя – согласитесь – это не только можно было бы, а даже и нужно было сделать. Не правда ли?
Ж.: Да.
Н.Н.: Да. Но последним вашим поступком, именно присылкой этого вот самого гранатового браслета, Вы переступили те границы, где кончается наше терпение. Понимаете? – кончается. Я от Вас не скрою, что первой нашей мыслью было обратиться к помощи власти, но мы не сделали этого, и я очень рад, что не сделали, потому что - повторяю – я сразу угадал в Вас благородного человека.
Ж.: Простите. Как Вы сказали? (рассмеялся) Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так Вы сказали?
Ж. положил руки в карманы, сел удобно в угол дивана.
Ж.: Итак, Вы сказали, что хотели прибегнуть к помощи власти?.. Вы меня извините, князь, что я сижу. Ну-с, дальше?
Василий Львович сел и, не отрываясь, глядел с недоумением и жадным, серьезным любопытством на Желткова.
Н.Н. (с легкой наглостью): Видите ли, милый мой, эта мера от вас никогда не уйдет. Врываться в чужое семейство…
Ж.: Виноват, я Вас перебью…
Н.Н. (почти закричал): Нет, виноват, теперь уж я Вас перебью.
Ж.: Как Вам угодно. Говорите. Я слушаю. Но у меня есть несколько слов для князя Василия Львовича. (не обращая внимания на Н.Н.) Сейчас настала самая тяжелая минута в моей жизни. И я должен, князь, говорить с Вами вне всяких условностей… Вы меня выслушаете?
В.Л.: Слушаю.
Н.Н. сделал гневный жест.
В.Л.: Ах, Коля, да помолчи ты! Говорите.
Ж. в продолжении нескольких секунд ловил ртом воздух, точно задыхаясь, и вдруг покатился, как с обрыва. Говорил он одними челюстями, губы у него были белые и не двигались, как у мертвого.
Ж.: Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю Вашу жену. Но семь лет безнадежной и вежливой любви дают мне право на это. Я соглашаюсь, что вначале, когда Вера Николаевна была еще барышней, я писал ей глупые письма и даже ждал на них ответа. Я соглашаюсь с тем, что мой последний поступок, именно посылка браслета, был еще большей глупостью. Но… вот я Вам прямо гляжу в глаза и чувствую, что Вы меня поймете. Я знаю, что не в силах разлюбить ее никогда… Скажите, князь… предположим, что вам это неприятно… скажите, - что бы Вы сделали для того, чтобы оборвать это чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Все равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключите меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании. Остается только одно – смерть… Вы хотите, я приму ее в какой угодно форме.
Н.Н.: Мы вместо дела разводим какую-то мелодекламацию. Вопрос очень короток: Вам предлагают одно из: либо Вы совершенно отказываетесь от преследования княгини Веры Николаевны, либо, если на это Вы не согласитесь, мы примем меры, которые нам позволит наше положение, знакомство и так далее.
Ж. (не глядя на Н.Н.): Вы позволите мне отлучиться на десять минут? Я от Вас не скрою, что пойду говорить по телефону с княгиней Верой Николаевной. Уверяю Вас, что все, что возможно будет передать, я передам.
В.Л.: Идите.
Ж. уходит.
Н.Н. (кричит): Так нельзя. Так положительно нельзя. Я тебя предупреждал, что всю деловую часть разговора я беру на себя. А ты раскис и позволил ему распространяться о своих чувствах. Я бы это сделал в двух словах.
В.Л.: Подожди, сейчас все это объяснится. Главное - это то, что я вижу его лицо, и я чувствую, что этот человек не способен обманывать и лгать заведомо. И правда, подумай, Коля, разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь – чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя… Мне жалко этого человека. И мне не только что жалко, но вот я чувствую, что присутствую при какой-то громадной трагедии души, и не могу здесь паясничать.
Н.Н.: Это декадентство.
Входит Желтков.
Ж.: Я готов. И завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие – это я Вам говорю, Василий Львович, - видите ли, я растратил казенные деньги, и мне как-никак приходится из этого города бежать. Вы позволите мне написать еще последнее письмо княгине Вере Николаевне?
Н.Н.: Нет. Никаких писем.
В.Л.: Хорошо, пишите.
Ж. (надменно улыбаясь): Вы обо мне более не услышите и, конечно, больше никогда меня не увидите. Княгиня Вера Николаевна совсем не хотела со мной говорить. Когда я ее спросил, можно ли мне остаться в городе, чтобы хотя изредка ее видеть, конечно, не показываясь ей на глаза, она ответила: «Ах, если бы Вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите ее как можно скорее». И вот я прекращаю всю эту историю. Кажется, я сделал все, что мог.
Н.Н. и В.Л. раскланиваются и уходят. Затем Желтков.
Вера Николаевна сидит за столом и читает письмо.
Звучит музыка.
В.Н. (читает): Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей – для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.
В глубине сцены появляется Желтков.
В.Н.: Я бесконечно благодарен Вам только за то…
Ж.: Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял – это не болезнь, не маниакальная идея – это любовь, которою Богу было угодно за что-то меня вознаградить. Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое».
В.Н.: Да святится имя Твое.
Ж.: Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, - так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату № 2, оп. 2. Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай Бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
В.Н.: Целую Ваши руки.
Входит Василий Львович. Желтков уходит.
В.Н. (плачет): Я ничего от тебя не хочу скрывать, но я чувствую, что в нашу жизнь вмешалось что-то ужасное. Вероятно, вы с Николаем Николаевичем сделали что-нибудь не так, как нужно.
Князь читает письмо.
В.Л.: Я не сомневаюсь в искренности этого человека, и даже больше, я не смею разбираться в его чувствах к тебе.
В.Н.: Он умер?
В.Л.: Да, умер. Я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был сумасшедшим. Я не сводил с него глаз и видел каждое его движение, каждое изменение его лица. И для него не существовало жизни без тебя. Казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и я даже почти понял, что передо мною мертвец.
В.Н.: Вот что, Васенька, тебе не будет больно, если я поеду в город и погляжу на него?
В.Л.: Нет, нет, Вера, пожалуйста, прошу тебя.
Провожает её.
Комната Желткова. Хозяйка квартиры. Звонок. Старушка открывает. Входит Вера Николаевна (с розой в руках).
Старушка: Кого Вам угодно?
В.Н.: Господина Желткова.
С.: Пожалуйста, пожалуйста, вот первая дверь налево, а там… сейчас… Он так скоро ушел от нас. Ну, скажем, растрата. Сказал бы мне об этом. Но какие-нибудь шестьсот-семьсот рублей я бы могла собрать и внести за него. Если бы Вы знали, что это был за чудный человек, пани. Восемь лет я его держала на квартире, и он казался мне совсем не квартирантом, а родным сыном.
Вера опустилась на стул.
В.Н.: Я друг вашего покойного квартиранта. Расскажите мне что-нибудь о браслете.
С.: Ах, ах, ах, браслет – я и забыла. Почему Вы знаете? Он перед тем, как написать письмо, пришел ко мне и сказал: «Вы католичка?» Я говорю: «Католичка». Тогда он говорит: «У вас есть милый обычай – вешать на изображение Матки Боски кольца, ожерелья, подарки. Так вот, исполните мою просьбу: Вы можете этот браслет повесить на икону?» Я ему обещала это сделать.
В.Н.: Вы мне его покажете?
С.: Прошу, прошу, пани. Вот его первая дверь налево.
Отводит В.Н. за кулисы.
Звучит музыка.
В.Н. выходит без розы.
С.: Пани, я вижу, что Вы не как все другие, не из любопытства только. Покойный пан Желтков перед смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажи ей, что у Бетховена самое лучшее произведение…» - он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите.
В.Н.: Покажите. (Смотрит на записку, плачет)
Старушка уходит. Звучит музыка.
В глубине сцены появляется Желтков с розой.
Вера подходит к краю сцены.
Ж.: Вспоминаю каждый твой шаг. Улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было богу и судьбе. Да святится имя Твое.
В.Н.: Да святится имя Твое.
Ж.: В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе. Да святится имя Твое.
В.Н.: Да святится имя Твое.
Ж. подходит к В.Н. Встают спина к спине.

Ж.: Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне так сладко, сладко, сладко.
Роняет розу, удаляется. Музыка громче.
В.Н. (поднимает розу): Он меня простил теперь. Все хорошо.
Музыка.
Занавес.