Инсценировка по рассказу В.Г. Распутина Женский разговор

Валентин Распутин
ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР
Спектакль - откровение
Инсценировка: Полесье Каролины Викторовны.
г. Иркутск, руководитель театральной студии "Зеркало" polecik@mail.ru
Зритель занимает свои места.Слышит тиканье часов, видит двух актрис, пытающихся улечься на кровати и уснуть.
АВТОР: В деревне у бабушки посреди зимы Вика оказалась не по своей доброй воле. В шестнадцать годочков пришлось делать аборт. Связалась с компанией, а с компанией хоть к лешему на рога. Бросила школу, стала пропадать из дому, закрутилась, закрутилась... пока хватились, выхватили из карусели уже наживленная, уже караул кричи. Дали неделю после больницы отлежаться, а потом запряг отец свою старенькую "Ниву", и, пока не опомнилась, к бабушке на высылку, на перевоспитание.
ВИКА: И вот второй месяц перевоспитывается, мается: подружек не ищет, телевизора у бабушки нет - сбегает за хлебом, занесет в избу дров - воды и в кровать за книжку.
АВТОР: Темнеет мартовским вечером в восьмом часу
ВИКА: А электричество?
АВТОР: Прошли те времена, когда электричество всякую минуту было под рукой
НАТАЛЬЯ: Сковырнули за-ради него ангарские деревни, свалили как попало в одну кучу, затопили поля и луга, порушили вековечный порядок - все за-ради электричества, а им-то и обнесли ангарские деревни, пустив провода далеко в стороне. Выгоняли его при старых порядках для местных нужд из солярки, а солярка теперь сделалась золотой, требует прорвы денег. Утром посветят, чтобы на работу отправить, а вечером - не всегда...
АВТОР: Наталья по-старушечьи укладывается рано, вслед за солнышком
ВИКА: Вика поскрипит-поскрипит на продавленной пружинной кровати и тоже затихнет. Девка она рослая, налитая, по виду - вправду в бабы отдавай...
АВТОР: Но умишко детский, несозревший, голова отстает. Все еще по привычке задает вопросы там, где пора бы с ответами жить.
НАТАЛЬЯ: И вялая, то ли с ленцой, то ли с холодцой. Скажешь - сделает, не скажешь - не догадается. Затаенная какая-то девка, тихоомутная.
ВИКА: Распахнутые серые глаза на крупном смуглом лице смотрят подолгу и без прищура
АВТОР: А видят ли они что - не понять.
ВМЕСТЕ: В этот вечер не спалось.
АВТОР: Бывает же так: как из природы томление находит, как неоконченное что-то, зацепившееся не дает отпущения ко сну.
НАТАЛЬЯ: Вздыхала, ворочалась Наталья...
ВИКА: Постанывала, крутилась Вика. То принималась играть с котенком, то сбрасывала его на пол.
АВТОР: За беленькими тонкими занавесками в двух окнах, глядящих на Ангару, мерцал под ранним месяцем ранний вечер. День отстоял на славу - солнечный, яркий, искристо играли тугие снега, берущиеся в наст, звенькало из первых сосулек, загорчил первым подтаем воздух. За Ангарой после заката долго горело растекающееся зарево и долго томилось, впитываясь внутрь, долго потом уже новым, не зимним, мягким пологом лежала по белому полю нежная синева. Но еще до темноты взошло и разгорелось звездное небо с юным месяцем во главе и пролился на землю капельный, росистый сухой свет.
НАТАЛЬЯ: Нет, не брал сон, ни в какую не брал.
ВИКА: Днем Наталья получила письмо от сына. Викиного отца. Читала Вика: собирается отец быть с досмотром.
АВТОР: Из-за письма-то, должно быть, и не могло сморить ни одну, ни другую.
ВИКА: Уеду. Уеду с ним. Больше не останусь.
НАТАЛЬЯ: Надоело, выходит, со мной, со старухой?
ВИКА: А-а, все надоело...
НАТАЛЬЯ: Ишо жить не начала, а уж все надоело. Что это вы такие расхлябы без интереса к жизни?
ВИКА: Почему без интереса? Интерес есть...
НАТАЛЬЯ: Интерес есть - скорей бы съесть. Только-только в дверку скребутся, где люди живут, а уж - надоело!.. В дырку замочную разглядели, что не так живут... не по той моде. А по своей-то моде... ну и что - хорошо выходит?
ВИКА: Надоело. Спи, бабуля.
НАТАЛЬЯ: Так ежели бы уснулось... Ну и что? Не тошно теперь?
ВИКА: Тошно. Да что тошно-то? Что?
НАТАЛЬЯ: Ты говоришь: уедешь, а мы с тобой ни разу и не поговорили. Не сказала ты мне: еройство у тебя это было али грех? Как ты сама-то на себя смотришь? Такую потрату на себя приняла!
ВИКА: Да не это теперь, не это!.. Что ты мне свою старину! Проходили!
НАТАЛЬЯ: Куда проходили?
ВИКА: В первом классе проходили. Все теперь не так. Сейчас важно, чтобы женщина была лидер.
НАТАЛЬЯ: Это кто ж такая?
ВИКА: Не знаешь, кто такая лидер? Ну, бабушка, тебе хоть снова жить начинай. Лидер - это она ни от кого не зависит, а от нее все зависят. Все бегают за ней, обойтись без нее не могут.
НАТАЛЬЯ: А живет-то она со своим мужиком, нет?
АВТОР: Все равно ничего не понять, но хоть это-то понять Наталье надо было.
ВИКА: Когда ка-ак... Это не обязательно.
НАТАЛЬЯ: Ну, прямо совсем полная воля. Как у собак. Господи! - Ох-ох-ох тут у нас. Прямо ох-ох-ох...
АВТОР: Вика взвизгнула: котенок оцарапал ей палец и пулей метнулся сквозь прутчатую спинку кровати на сундук и там, выпластавшись, затаился.
ВИКА: А почему говорят...
АВТОР: Целомудрие
ВИКА: Какое там мудрие? Ты слышишь, бабушка?
НАТАЛЬЯ: Слышу. Это не про вас.
ВИКА: А ты скажи.
НАТАЛЬЯ: Самое мудрие, с умом штанишки не скидывают.
АВТОР: Она умолкла: продолжать, не продолжать? Но рядом совсем было то, что могла она сказать, искать не надо. Пусть слышит девчонка - кто еще об этом ей скажет.
НАТАЛЬЯ: К нему прижаться потом надо, к родному-то мужику, к суженому-то.
АВТОР: И подчеркнула "родного" и "суженого" - поставила на свои места.
НАТАЛЬЯ: Прижаться надо, поплакать сладкими слезьми. А как иначе: все честь по чести, по закону, по сговору. А не по обнюшке. Вся тута, как Божий сосуд: пей, муженек, для тебя налита. Для тебя взросла, всюю себя по капельке, по зернышку для тебя сневестила. Потронься: какая лаская, да чистая, да звонкая, без единой без трещинки, какая белая, да глядистая, да сладкая! Божья сласть, по благословению. Свой, он и есть свой. И запах свой, и голос, и приласка не грубая, как раз по тебе. Все у него для тебя приготовлено, нигде не растеряно. А у тебя для него. Все так приготовлено, чтоб перелиться друг в дружку, засладить, заквасить собой на всю жизню...
ВИКА: Что это ты в рифму-то?! Как заучила!
НАТАЛЬЯ: Что в склад? Не знаю... под душу завсегда поется.
ВИКА: Как будто раньше не было таких... кто не в первый раз.
НАТАЛЬЯ: Были, как не были. И девьи детки были.
ВИКА: Как это?
НАТАЛЬЯ: Кто в девичестве принес. Необмуженная. До сроку. Были, были, Вихтория, внученька ты моя бедовая. Были такие нетерпии. И взамуж потом выходили. А бывало, что и жили хорошо в замужестве. Но ты-то с лежи супружьей поднялась искриночкой, звездочкой, чтоб ходить и без никакой крадучи светить. Ты хозяйка там, сариса. К тебе просются, а не ты просишься за-ради Бога. А она - со страхом идёт, со скорбию. Чуть что не так - вспомнится ей, выкорится, что надкушенную взял. Будь она самая добрая баба, а раскол в ей, терния...
ВИКА: Трения?
НАТАЛЬЯ: И трения, и терния. Это уж надо сразу при сговоре не таиться: я такая, был грех. Есть добрые мужики...
ВИКА: Ой, да кто сейчас на это смотрит?
НАТАЛЬЯ: Ну, ежели не смотрите - ваше дело. Теперь все ваше дело, нашего дела не осталось. Тебе лучше знать.
АВТОР: И - замолчали, каждая со своей правдой. А какая у девчонки правда? Упрямится, и только. Как и во всяком недозрелом плоду кислоты много.
шум мотоцикла
АВТОР: За окном просквозил мотоцикл с оглушительным ревом, кто-то встречь ему крикнул. И опять тихо.
НАТАЛЬЯ: Наталья бочком подъелозилась к спинке кровати и отвела рукой занавеску. Еще светлее стало в спальне - отцеженным, слюдянистым светом.
музыка
ВИКА: Зачем ты? Закрой!
Хореографическая картинка "прошлое Вики". Тиканье часов.
АВТОР: Тонко, из звездной волосинки назревший, висел месяц. И скрадывал - где еще звездочка зазевалась. Полнится каждую ночь, полнится, пока не наберется в круглую сытую луну. Избы на другой стороне улицы стояли придавленно и завороженно - ни дымка, ни огонька, ни звука. Снежные шапки на крышах, подтаявшие за день, сидели набекрень и леденисто взблескивали под могучим дыханием неба. Такое там царило безлюдье, такая немота и такой холод, так искрилось небо над оцепеневшею землей и такой бедной, сиротливой показалась земля.
НАТАЛЬЯ: Господи помилуй...
ВИКА: Что там, бабушка?
НАТАЛЬЯ: Везде там, внученька, Господи помилуй...
ВИКА: Ты что - больше ничего не видела?
НАТАЛЬЯ: Нет. Спи.
АВТОР: Не сразу, через молчание, через вздохи, совсем по-бабьи:
ВИКА: А у вас как с дедушкой было?
АВТОР: Наталья далеко была, не поняла
НАТАЛЬЯ: С дедушкой? Что было?
ВИКА: Ну, как в первый раз сходились? Или ты забыла?
АВТОР: Наталья вздохнула так, что показалось - поднялась с кровати. Пришлось во-он откуда возвращаться, чтобы собраться с памятью.
НАТАЛЬЯ: Мы невенчанные легли. Это уж хорошего мало. Повенчаться к той поре негде было, церквы посбивали. Взяла я под крылышко свои восемнадцать годочков, перешила старое платье под новое - вот и вся невеста. Год голодный стоял. Выходили в деревне и в шестнадцать годочков, как тебе... Так выходили доспевать в мужних руках, под прибором...
ВИКА: Ну и что с дедушкой-то?
НАТАЛЬЯ: А что с дедушкой... Жили и жили до самой войны. У нас в заводе не было, чтоб нежности друг дружке говорить. Взгляда хватало, прикасанья. Я его до каждой чутельки знала.
ВИКА: У вас и способов не было...
НАТАЛЬЯ: Чего это? Ты, Вихтория, не рожала... Как пойдет дитенок, волчица и та в разум возьмет, как ему помогчи. Без дохторов, без книжек. Бабки и дедки из глубоких глубин укажут. У людей пожеланье, угаданье друг к дружке должно быть. Как любиться, обзаимность учит. Тяготение такое. У бабы завсегда: встронь один секрет, а под ним еще двадцать пять. А она и сама про них знать не знала.
ВИКА: Это правильно. Женщина теперь сильнее. Она вообще на первый план выходит.
НАТАЛЬЯ: Да не надо сильнее. Надо любее. Любее любой.
ВИКА: Бабушка, ты опять отстала, ты по старым понятиям живешь. Женщина сейчас ценится... та женщина ценится, которая целе-устремленная.
НАТАЛЬЯ: Куда стреленная?
ВИКА: Не стреленная. Целе-устремленная. Понимаешь?
НАТАЛЬЯ: Рот разинешь, так и стрелют, в самую цель. Об чем я с тобой всюю ночь и толкую. Такие меткачи пошли.
АВТОР: Вика с досады саданула ногой по спинке кровати и ушибла ногу, утянула ее под одеяло.
ВИКА: Ты совсем, что ли, безграмотная? Почему не понимаешь-то? Целе-устремленная - это значит, идет к цели. Поставит перед собой цель и добивается. А чтобы добиться, надо такой характер иметь... сильный.
АВТОР: Наталья замолчала.
НАТАЛЬЯ: Ну и что. И такие были. Самые разнесчастные бабы. Это собака такая есть, гончая порода называется. Поджарая, вытянутая, морда вострая. Дадут ей на обнюшку эту, цель-то, она и взовьется. И гонит, и гонит, свету невзвидя, и гонит, и гонит. Покуль сама из себя не выскочит. Глядь: хвост в стороне, нос в стороне и ничегошеньки вместе.
ВИКА: Бабушка, ну ты и артистка! При чем здесь гончая? И где ты видала гончую? У вас ее здесь быть не может.
НАТАЛЬЯ: По тиливизиру видала. К Наде, к соседке, когда схожу вечером на чай, у ней тиливизир. Все-то-все кажет. Такой проказливый, прямо беда.
ВИКА: И гончую там видала?
НАТАЛЬЯ: И гончую, и эту, про которую ты говоришь, целе-устреленную... Как есть гончая на задних лапах. Ни кожи ни рожи. Выдохнется при такой гоньбе кому она нужна? Нет, Вихтория, не завидуй. Баба своей бабьей породы должна быть. У тебя тела хорошая, сдобная. Доброе сердце любит такую телу.
ВИКА: Все не о том ты.
НАТАЛЬЯ: Все теперь не так.
АВТОР: Котенок спрыгнул с ее кровати, выгибая спинку, с поднятым хвостом вышагал на середину комнаты и, пригнув голову, уставился на окно, за которым поверх занавески играло ночное яркое небо. Звездный натек застлал всю комнату, чуть пригашая углы, и в нем хорошо было видно, как котенок поворачивает мордочку то к одному окну, то к другому, видна была вздыбившаяся пепельная шерстка и то, как он пятится, как неслышно бежит в кухню.
НАТАЛЬЯ: Не о том. Хочешь не хочешь, а надо сознаваться: все тепери не так. На холодный ветер, как собачонку, выгнали человека, и гонит его какая-то сила, гонит, никак не даст остановиться. Самая жизнь гончей породы. А он уж и привык, ему другого и не надо. Только на бегу и кажется ему, что он живет. А как остановится - страшно. Видно, как все кругом перекошено, перекручено...
ВИКА: Тебя об одном спрашиваешь, ты о другом.
АВТОР: Что-то зацепило ее в этом разговоре, чем-то ей хотелось успокоить себя.
НАТАЛЬЯ: Про дедушку-то? Ну так а что про дедушку. Твой-то дедушка и не тот был, с которым я до войны жила...
ВИКА: Как не тот?
НАТАЛЬЯ: Ну, а как ему быть тому, если того на войне убили, а твой отец опосле войны рожденный? Ни того ни другого давно уж нету, но сначала-то был один, а уж потом другой. Сначала Николай был, мы с ним эту избенку, как сошлись и отделились от стариков, в лето поставили. Здесь дядья твои Степан да Василий родились, Николаевичи. Отсюда он, первый-то дедушка, на войну ушел. А второго дедушку, твоего-то, он же, Николай, мне сюда послал.
Хореографическая картинка: "Встреча с Николаем". Тиканье часов.
ВИКА: Как сюда послал? Ты что говоришь-то, бабушка? Ты расскажи.
АВТОР: Что делать: заговорила - надо рассказывать. Наталья подозревала, что младшие ее внуки мало что знают о ней. Одного совсем не привозили в деревню, Вика же была здесь лет пять назад, и неизвестно, когда приехала бы снова, когда бы не эта история.
НАТАЛЬЯ: Знают только: деревенская бабушка; вторая бабушка была городской. Подозревают, что деревенской бабушке полагался деревенский дедушка, но его так давно не было, что о нем и не вспоминали. Легче было вспоминать того, первого, о нем хоть слава осталась: погиб на фронте.
ВИКА: Как он мог прислать, если он погиб? И как это вообще можно прислать?
НАТАЛЬЯ: Вот так. Чего только в жизни не состроится. Ко мне Дуся на чай ходит... знаешь Дусю?
ВИКА: Ну.
НАТАЛЬЯ: Она опосле войны у родной сестры мужика отбила. У старшей сестры, у той уж двое ребятишек было, а не посмотрела ни на что, увела. Мужик смиренный, а взыграл, поддался. Та была путная баба, а у Дуси все мимо рук, все поперек дела. Ни ребятишек не родила, ни по хозяйству прибраться... охальница, рюмочница... Ну, как нарочно, одно к одному. И терпел мужик, сам стряпал, сам корову доил. Теперь уж и его нет, и сестры не стало, а Дуся к тем же ребятам, которых она без отца оставила, ездит в город родниться, помочь от них берет. Приходит позавчера ко мне: "Наталья, я в городу была, окрестилася. Потеперь спасаюсь". - "Тебе спасаться до-ол-гонько надо, говорю ей. - Не андел".
ВИКА: Бабушка! Тебя куда опять понесло? Мне неинтересно про твою Дусю, ты про себя, про себя. Про второго дедушку.
НАТАЛЬЯ: Ворочаюсь, ворочаюсь. Я тоже стала - куда понесет. Ну, слушай. С Николаем я прожила шесть годов. Хорошо жили. Он был мужик твердый. Твердый, но не упрямый... ежели где моя права, он понимал. За ним легко было жить. Знаешь, что и на столе будет, и во дворе, и справа для ребятишек. Меня, если по-ранешному говорить, любил. Остановит другой раз глаза и смотрит на меня, хорошо так смотрит... А я уж замечу и ну перед ним показ устраивать, молодой-то было чем похвалиться.
ВИКА: И чем ты хвалилась?
НАТАЛЬЯ: А своим. Все своим. Чем еще? Работой я в ту пору не избита была, из себя аккуратная, улыбистая. Во мне солнышко любило играть, я уж про себя это знала и набиралась солнышка побольше. Потом-то отыгра-ало! Потом все. Сразу затмение зашло. Отревела опосле похоронки, пообгляделась, с чем осталась... Двое ребятишек, одному пять годков, другому три. А младшенький еще и слабенький, никак в тело не мог войти, ручки-ножки как прутики...
ВИКА: А папы, значит, тогда еще не было?
АВТОР: Пробовала Вика спрямить бабушкин рассказ.
Часов нет
НАТАЛЬЯ: Папы твово не было. Он из другого замеса. Похоронку на Николая принесли зимой, вскорости война кончилась, а осенью, как поля подобрали, прихожу повечеру домой, какой-то мужик на бревнышках под окошками сидит. В шинельке в военной, в сапогах. Меня увидал - поднялся.
СЕМЕН: Я вместе с вашим мужем воевал и был при нем, когда он от раны смертельной помер. Я писал вам, как было... получали мое письмо?
НАТАЛЬЯ: Письмо такое было, оно и потеперь у меня в сохранности. Зашли мы в избу, давай я чай гоношить. А сама все оглядываюсь на него, все думаю: зачем приехал? И ехать неблизко, из-под самого из-под Урала, гора поперек земли так называется. Как снял шинельку - худой, длинный, шея колышком стоит, руки-ноги, как у мальчонки мово, у Васьки, болтаются. По всему видать, досталось солдатику.
СЕМЕН: Один раз был раненый и другой раз контуженый. Контузия получилась хужей раны.
НАТАЛЬЯ: Он никак не мог ее в до-кончательности снять.
ВИКА: Ну и что? Вы пили чай, и он сказал, что его прислал первый дедушка вместо себя?
НАТАЛЬЯ: Не егози. Это у вас - раз, и готово. В первый день он только и сказал, что дал Николаю слово проведать нас. Я отвела его ночевать к старикам. Ты по воду ходишь по заулку... третья изба по правую руку на углу, совсем уж старенькая, под тесовой крышей... это наш был дом, у меня там отец с матерью жили. Ну, и я там жила, покуль мы с Николаем здесь не построились. Отвела я его туда, забрала ребятишек... они, ребятишки, когда я на работе, у стариков оставались. Он ребятишкам гостинцы дал, по большому куску сахару. Приметила, как уходила: отец за-ради такого гостя из запасу бутылку достал, а он пить не стал.
СЕМЕН: Мне, говорит, контузия не позволяет.
АВТОР: Набираясь сил, Наталья придержала рассказ. Тишина стояла такая, что словно бы потрескивание звездочек доносилось с неба тонким сухим шуршанием.
НАТАЛЬЯ: На другой день он пришел с утра.
СЕМЕН: Я вчера не все сказал.
ВИКА: Его Семеном звали?
НАТАЛЬЯ: Твой отец Семенович.
СЕМЕН: Прошу меня выслушать до конца и не удивляться, а дать свою волю.
НАТАЛЬЯ: Я так и закаменела, в голову что ударило: живой, думаю, Николай, но сильно покалеченный и боится показаться. А он говорит... он вот какую страсть говорит. СЕМЕН: Просил Николай придти к Вам и передать его пожеланию. Сильно любил он вас и дал мне перед смертью вольную от себя.
НАТАЛЬЯ: Какую вольную?
СЕМЕН: Выйти за другого.
НАТАЛЬЯ: Стоит в шинельке, я его и раздеться не позвала, голова дергается... это у него от контузии... как за нервы заденет, голову поддергивает... не так чтоб сильно, но заметно.
СЕМЕН: Мне Николай сказал, что нигде, во всем белом свете не найду я бабу лучше и добрей, чем ты. А тебе от него завещание, что будет тебе со мной хорошо. Вот такая смертная воля.
НАТАЛЬЯ: Я так и села...
ВИКА: Но тебе же приятно было, что он тебе предложение сделал?
АВТОР: Спросила Вика, неумело подтрунивая. Наталья не стала отвечать.
НАТАЛЬЯ: И ты за-ради этого поехал?
СЕМЕН: Поехал
НАТАЛЬЯ: Отец, мать есть у тебя?
СЕМЕН: Мать померла, отец есть
НАТАЛЬЯ: Что это за приказания такая, что от отца, от братьев, поди, от сестер пошел неведомо куда и про родню забыл? Что за приказания такая лютая?
СЕМЕН: Что в ней лютого? Ты Николая любила, а я ему верил. Я тебя не знал, ты меня не знала, а он знал и тебя, и меня. Он бы зря не стал нас сводить.
НАТАЛЬЯ: Не-ет, ты голову на место поставь и подумай: на что тебе брать чужую бабу с хвостами, когда теперь молодых девок невпересчет? На что? Во мне уж теперь ни одной сочинки для любовей не осталось, я тебе совсем даже негожая. Я, поди, старше тебя.
СЕМЕН: На три годочка я старше.
НАТАЛЬЯ: Ты, видно, хороший человек, Николай плохого не подослал бы, но я твою милость принять не могу. Уходи, уезжай.
АВТОР: Он постоял, постоял и ушел.
ВИКА: Ушел?! Как ушел? Откуда же он потом взялся?
НАТАЛЬЯ: Ушел, уехал. А недели через три или там через сколько, снег уж лег, с торбой обратно. Это он на зиму одежу привез. Ко мне не зашел, встал на постой у моих стариков. Прямо родня. Начал ходить на колхозную работу. Я на него не гляжу, будто его и нету, и он не глядит, будто не из-за меня воротился.
ВИКА: Ну, бабушка, какие же вы раньше были забавные! А ты уж его полюбила, да?
НАТАЛЬЯ: Да какая любовь?!
ВИКА: У вас что - и любви в то время по второму разу не было?
НАТАЛЬЯ: Слушай... Любовь была, как не быть, да другая, ранешная, она куски, как побирушка, не собирала. Я как думала: неровня он мне. Зачем мне себя травить, его дурить, зачем людей смешить, если никакая мы не пара? На побывку к себе брать не хотела, это не для меня, а для жизни устоятельной ровня нужна.
АВТОР: Наталья замолчала. Все-таки сбилась она с рассказа, потеряла нитку, которую тянула, и теперь словно бы нашаривала ее, перебирая торчащие прихваты.
НАТАЛЬЯ: Ну, живет. Ребятишки там, у стариков, и он там. Стал их к себе приучать. Они уж и домой не идут. Сам же и приведет, уговорит, что до завтрашнего только дня расстаются, а со мной разговор самый посторонний. Борьба у нас пошла - кто кого переборет. Я упористая, и он на войне закаленный. Вижу, он мою же силу супротив меня сколотил: ребятишки души в нем не чают, а там и старики его сторону взяли. Особливо мать. Пошло на меня нажимание со всех сторон. Бабы в деревне корят: дура да дура. А сам вроде и ни при чем, даже и не подступает.
ВИКА: А тебе уже обидно, что не подступает. Ты уж ревнуешь...
НАТАЛЬЯ: Я не ревную, а обложили. Это бы ладно, это бы я выдюжила, я баба крепостная...
ВИКА: С чего ты крепостная? Крепостные при царе были. Крепкая, что ли, ты хотела сказать?
НАТАЛЬЯ: Я любой приступ бы выдюжила, это мне нипочем, - повторила Наталья не без похвальбы. - Но я говорю: он был контуженый, больной. А контузия такая: лягет - и весь свет ему не мил. Не слышит ниче и не видит, глаза страхом каким-то зайдутся. Койни-как оторвет себя от кровати, встанет, а идти не может. Потом опять ниче. Ну, вот. Смотрела я, смотрела и высмотрела, что это я ему нужна, что без меня он долго не протянет.
Хореографическая картинка "Семен и Наталья"
ВИКА: И ты его за это полюбила?
НАТАЛЬЯ: Что ты все: полюбила, полюбила... Это уж вы любитесь, покуль сердце горячее. А я через сколько-то месяцев, это уж вода побежала по весне, смирилась и позвала его. Без всяких любовей. Чему быть, того не миновать. Он пришел и стал за хозяина. Семь годов мы с ним прожили душа в душу, дай-то Бог так кажному. И в год потом загас. Не жилец он был на белом свете, я это знала. Но мне и семь годов хватило на всю остатную жизню.
ВИКА: Он что - лучше был первого дедушки?
НАТАЛЬЯ: Отшлепать бы тебя за такие разговоры. Так я тебе скажу, внученька. Я древляя старуха, столько годов прожила, что на две могилы хватит. Источилася вся от жизни. И отсюда, с высокой моей горушки, кажется мне: не два мужика у меня было, а один. В одного сошлось. На войну уходил такой, а воротился не такой. Ну, так, а что с войны и спрашивать? Война и есть война. Ты говоришь... молоденькая, без подумы говоришь... Когда он прикасался ко мне... струнку за стрункой перебирал, лепесток за лепестком. Чужой так не сумеет.
ВИКА: Забавная ты, бабушка,
НАТАЛЬЯ: Вот поживешь с мое, и даст тебе Бог такую же ночку поговорить со внукой. И скажет она тебе: забавная ты старуха. Не отказывайся: и ты будешь забавная. Куда деться? Ох, Вихтория, жизня - спаси и помилуй... Устою возьми. Без устои так тебя истреплет, что и концов не найдешь.
музыка
АВТОР: Наталья отлежала спину и со стоном повернулась на бок. Вика уже посапывала. Ее лицо, большое и белое, лежало на подушке в бледном венчике ночного света, склонившись чуть набок, на подставленную руку. Наталья вгляделась: нет, неспокойно засыпала девчонка - подергивались, одновременно вздрагивая, плечи, левая рука, ища гнезда, оглаживала живот, дыхание то принималось частить, то переходило в плавные неслышные гребки. ...С тихим звоном билась в стеклину звездная россыпь, с тихим плеском наплывал и холодно замирал свет. Стояла глубокая ночь, ни звука не доносилось из деревни. И только небо, разворачиваясь, все играло и играло мириадами острых вспышек, выписывая и предвещая своими огненными письменами завтрашнюю неотвратимость.
музыка. Артисты выходят на поклон.