Реферат Мое любимое произведение искусства

Муниципальное общеобразовательное бюджетное учреждение Тумаковская средняя общеобразовательная школа
Любимое произведение искусства
Реферат
Гребнева Тамара Александровна
15.09.2015

Мой любимый вид искусства (мое любимое произведение искусства)
Одним из самых любимых мною видов изобразительного искусства является живопись, где с помощью красок создаются прекрасные произведения, авторы которых доносят до зрителя свое миропонимание, свое отношение к жизни, к происходящим в обществе событиям. «Живопись – важное средство художественного отражения и истолкования действительности, воздействия на мысли и чувства зрителей, обладает существенным социальным содержанием и разнообразными идеологическими функциями» - читаем мы в Советском Энциклопедическом Словаре. С помощью композиции, рисунка, цвета (колорита) конкретизируется идейный замысел произведения живописи. Выразительность живописи определяется и характером мазка, обработкой красочной поверхности. Передача объема и пространства связана с линейной и воздушной перспективой, светотеневой моделировкой, использованием тональных градаций и пространственных качеств теплых и холодных цветов. В зависимости от замысла художника, живопись разделяется на жанры: бытовой, исторический, батальный, портрет, пейзаж, натюрморт и др. Великий итальянский художник Леонардо да Винчи, кисти которого принадлежат прекрасные портреты, работал и в технике настенной живописи (фреска). Великими мастерами живописи были художники разных исторических периодов и разных народов. Нельзя умалить значение творчества художников, посвятивших свою жизнь служению искусству, оставивших свое наследие в виде шедевров живописи, глядя на которые мы учимся, наслаждаемся, становимся добрее.
Одним из ярких представителей художников-живописцев является Василий Иванович Суриков, творчество которого особенно проявилось в историческом жанре. Кисти его работ принадлежат такие произведения живописи, как «Утро стрелецкой казни», «Взятие снежного городка», «Переход Суворова через Альпы», «Степан Разин», «Меншиков в Березове», «Покорение Сибири Ермаком» и многие другие. Особенно мне нравится удивительное его произведение - «Боярыня Морозова».

1524057150Василий Иванович Суриков – великий русский исторический живописец, в искусстве которого воплотился национальный гений. Значение его творчества осознается не сразу, постепенно, когда человек приобретает опыт, воспитает в себе душевную мудрость. Автор замечательных живописных произведений: «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Взятие снежного городка», «Степан Разин» и многих других, Суриков отражает различные исторические события в своих произведениях, рассматривая которые, мы ощущаем себя частичкой этих событий, пытаемся оценить их содержание и мастерство художника. Но одно его произведение, на мой взгляд, не может оставить равнодушным ни одного зрителя, хоть немного почитающего живопись и искусство в целом – картина «Боярыня Морозова».
Прочитав книгу Натальи Кончаловской «Дар бесценный», я узнала, что сюжет для данной картины вынашивался Василием Ивановичем с детства после того, как ему о боярыне рассказала Ольга Матвеевна – его крестная. Именно тогда он узнал о патриархе Никоне, под давлением которого царь Алексей Михайлович провел церковную реформу, которая предписывала некоторые изменения, в том числе и в церковных обрядах. Например, если раньше люди крестились двумя перстами, то теперь нужно было креститься тремя. Подобные нововведения вызывали недовольство в народе, перешедшее в противоборство церковной реформе, нередко доходившее до фанатизма. Произошел раскол. Тех, кто не хотел подчиняться царскому указу, называли раскольниками. Вскоре их начали жестоко преследовать – отправляли в ссылку, бросали в земляные ямы или подвалы с крысами, сжигали живьем. Но раскольники не сдавались, среди них были люди всех слоев населения – от крестьян, нищих и ремесленников до купцов, бояр и князей. Некоторые пользовались широкой известностью и большим влиянием в народе. Именно такой раскольницей стала боярыня Морозова, человек необычайной духовной силы. Царь повелел арестовать непокорную боярыню, отобрать у нее имения и земли. Он предлагал ей свободу и возвращение богатства, если она отречется от своих взглядов, но Морозова была непоколебима. Тогда ее выслали из Москвы и вскоре убили.
Суриков изобразил героиню, когда ее везли на крестьянских дровнях по московским улицам то ли на допрос, то ли уже в ссылку. Почему Суриков, спустя столько лет после принятия реформы, когда она уже никого не волновала, в том числе и самого художника, избрал этот сюжет? В русской действительности можно найти много примеров, когда люди жертвовали собою ради идеи, что было важнейшей национальной чертой народа. История Морозовой давала возможность выразить и прославить эту черту, тем и привлекла мастера ее трагедия, а вовсе не сутью раскольничьей деятельности боярыни.
Таким образом, главной задачей Суриков считал воплощение идеи самопожертвования ради убеждений. Он окружил Морозову различными людьми: взрослыми и детьми, мужчинами и женщинами, боярами и нищими, странниками и монахинями, купцами и ремесленниками, попами и стрельцами, чтобы показать, как народ относится к подвигу Морозовой. Вторая задача стала не менее грандиозной, чем первая. Соединение двух задач рождало третью – воплотить образ русского народа в трагический, напряженный момент жизни.
Чтобы взяться за создание картины, нужно было ощущать в себе нечто родственное тем людям, которых хотел изобразить художник. Суриков происходил из казацкой семьи. Его предки пришли в Сибирь вместе с Ермаком. «В Сибири народ другой, чем в России, - рассказывал художник, - вольный, смелый… про нас говорят: «Краснояры сердцем яры». Предки Сурикова, бывшие командирами, а дед – атаманом Енисейского казачьего полка, не терпели притеснений, любили вольность и нередко показывали необузданный нрав.
Яркие впечатления эта жизнь дала Сурикову. Без кровной связи со свободолюбивыми красноярцами, без впечатлений сибирской жизни едва ли возникло бы у художника желание написать сначала «Утро стрелецкой казни», а потом и «Боярыню Морозову». Выходит то, о чем писал Суриков, было близко ему с детства. Вспомним его другие картины – «Покорение Сибири Ермаком», «Степан Разин»…
«А то раз ворону на снегу увидел. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал». Эти слова Сурикова очень важны. Нельзя думать, что увиденная ворона и написанная картина так уж тесно связаны. Лишь спустя много лет ворона на белом снегу, не выходившая из памяти художника, как-то неожиданно соединилась с историей боярыни. Но, видно, дорога была художнику ворона с отставленным крылом, если он не мог забыть ее и использовал для лучшего своего произведения.
23926801901825Глядя на полотно, живо вспоминаешь рассказ о вороне. На фоне московской улицы, бело-голубоватых заснеженных крыш и светлого неба – в черной шубе, в черном, по-монашески повязанном платке, опальная боярыня. Правый край шубы свесился с дровней: разве он не напоминает отставленное крыло вороны? Черная фигура Морозовой решена в цветовом контрасте с пестрыми одеждами провожающего народа, что составило основу изобразительной характеристики события. Вглядимся в лица людей, окружающих боярыню. Что ни лицо, то глубокий образ; все так или иначе переживают событие. Для некоторых трагедия Морозовой стала их собственной трагедией, другие смеются над унижением боярыни, третьи скорбят, а сколько еще различных оттенков душевных переживаний запечатлено на холсте! Боярыня Морозова. 1887.
Протопоп Аввакум писал про боярыню Морозову: «Персты рук твоих тонкокостны, а очи твои молниеносны, кидаешься ты на врагов своих, аки лев». Тонике пальцы, сверкающие глаза, страстные движения – вот и все, что знал Суриков о внешности своей героини. Но он говорил, что исторический живописец должен угадывать прошлое. И он долго «угадывал» лицо боярыни Морозовой. Он написал нескольких женщин, но ни в одной не нашел страшной красоты боярыни, ее горячей, иступленной веры, которая, будто молния, воспламеняла все вокруг.
413004011430Он приглядывался к старообрядцам – их было немало и во времена Сурикова. Среди них были горячо верующие женщины-начетчицы, до тонкостей знавшие старинные церковные книги, однако образ боярыни дался Сурикову не сразу: «… я на картине сперва толпу нарисовал, а ее после. И как ни напишу ее лицо – толпа бьет. Очень трудно ее лицо было найти. Ведь сколько времени я его искал. Все лицо мелко было. В толпе терялось.
В селе Преображенском, на старообрядческом
Голова боярыни Морозовой. Этюд. 1886.
кладбище,- ведь вот где я ее нашел… Там, в Преображенском, все меня знали. Даже старушки мне себя рисовать позволяли и девушки-начетчицы. Нравилось им, что я казак и не курю. И вот приехала к нам начетчица с Урала – Анастасия Михайловна. Я с нее написал этюд в садике в два часа. И как вставил ее в картину – она всех победила». И этому веришь. Уж слишком ярки и выразительны оказались образы в толпе, и они оттесняли лицо Морозовой. Конечно, можно было пойти по другому пути – несколько притушить напряженную и цветовую активность толпы и тем самым прибавить силы образу боярыни. Но, то был выход не для Сурикова.
Что значит – победила? Это значит, что сила и значительность образа Морозовой стала выше силы и значительности образов толпы. Могли среди провожающих встретиться люди с таким же накалом духовной стойкости? Безусловно, могли. А почему же художник не показал их в толпе? Надо полагать по двум причинам. Во-первых, исходя из психологической правды: у пассивного наблюдателя эта стойкость не может проявиться с такой силой, как у человека, которому пришло время решать вопрос жизни и смерти. Во-вторых, если бы художник изобразил в толпе людей, близких по накалу главному образу, то это была бы уже картина не о трагедии Морозовой, а о чем-то другом.
4923790549910Справа от боярыни идет ее родная сестра княгиня Урусова в белом вышитом платке, ниспадающем из-под шапочки. В это время она уже решилась на такой же поступок (Урусова погибла вскоре после смерти Морозовой), но художник намеренно не выделяет этот момент, а Урусову изображает в профиль и не слишком разрабатывает ее образ, тогда как гораздо менее значительные персонажи даны в фас с отчетливой характеристикой их эмоционального состояния. Для Сурикова основным было выделить Морозову как главную героиню полотна, представив ее самой сильной личностью в картине.
-3238558420Невидимые нити связывают боярыню Морозову со всеми, кто вышел в тот зимний день на узкую московскую улочку. Каждый в толпе по-своему относится к боярыне, к ее страстным словам, к движению ее поднятой руки. Суриков говорил, что он «каждого лица хотел смысл постичь». Вот пять женщин в правой части картины. Впереди на коленях старая нищенка. С верой, любовью и жалостью глядит она вслед боярыне. Сама того не замечая, она протянула руку, словно пытается задержать бег саней.
Подперев рукой щеку, задумалась старуха в расшитом платке. На ее лице глубокая скорбь. Она почти не смотрит на боярыню. Она, должно быть, вспоминает многие бедствия, которые ей суждено было пережить.
В отчаянии скрестила руки на груди девушка в вышитой шапке. Ее глаза полны слез.
Композиция «Боярыни Морозовой» построена по диагонали. От правого нижнего угла картины (жестяная тарелка для подаяния у ног Юродивого) диагональ идет по нижнему краю фигур Юродивого и Нищей, а затем по саноотводу, за который держится левой рукой боярыня, по ее руке, по крупу лошади и, наконец, по скату крыши, скрывающемуся в левом верхнем углу холста. Почему Суриков избрал именно такую композицию? Для того, чтобы наиболее выигрышно показать московский народ. Если бы художник изобразил ту же сцену фронтально, то есть улица уходит не влево, а вверх, посредине картины, то, следуя правде, был бы вынужден показать людей в профиль, и они заслонили бы друг друга (как в левой части картины). При диагональной композиции большинство людей оказывается в непосредственной близости от зрителя, а лица в толпе изображены в фас, что немаловажно для создания образных характеристик.
Диагональная композиция дала автору еще одну возможность – с большим эффектом показать движение саней. Известен рассказ Сурикова, как он дважды менял размер полотна и написал картину только на третьем холсте, все время увеличивая его снизу и стремясь к тому, чтобы «сани пошли». Однако говорить л полной иллюзии движения в картине было бы неверно. Суриков – великий художник, и он прекрасно знал законы искусства, согласно которым явно выраженное движение уменьшает глубину художественного произведения. Еще в древности в искусстве существовал прием остановленного движения, и именно его осуществил Суриков в «Боярыне Морозовой». С одной стороны, он всячески подчеркивает движение саней – бегущим мальчиком слева, идущими справа княгиней Урусовой и стрельцом, протянутой рукой Нищей, а с другой – изображает целую группу статичных, неподвижно стоящих людей и поднимает вертикально руку Морозовой, что дает впечатление остановки движения.
Перейдем теперь к вопросу о том, как решена картина в цвете. Художник создает облик народной толпы с помощью групп, а не отдельных фигур. В правой части холста люди (до женщины в желтом платке) составляют первую группу, характеризуемую сочетанием темных цветов. Затем следует группа в ярких, светлых одеждах (до стрельца). Стрелец и княгиня Урусова в близких по цвету одеяниях организуются в особую и очень важную группу, которая является центом массы людей в правой части картины. За ними несколько человек даны в темной цветовой гамме. Следом – девушка в светлом платке, повязанном поверх шапки, и розовое, смеющееся лицо подростка, это самостоятельная, хотя и маленькая, группа. Далее головы (вплоть до поднятой руки Морозовой), написанные в общем голубоватом тоне.
Таким образом, вся, казалось бы, слитная толпа разделена на части, группы, объединенные цветовым решением. Была и еще одна чрезвычайно важная задача – создать с помощью цвета образ каждого персонажа, привести к гармонии отдельные цветовые характеристики. Делая что-то одно, художник одновременно должен видеть все, ибо каждая мелочь связана тончайшими и крепчайшими узами со всей картиной. Небольшая неточность в определении цвета шапки, платка или шубы требует полной переработки цветового построения полотна в целом.
Теперь обратимся к порядку работы автора над полотном. Художник начал с эскиза, где намечена композиция и достаточно подробно изображены главные герои картины. Первый эскиз Суриков сделал еще в 1881 году, а непосредственную работу над картиной начал лишь три года спустя. За последующие два года он выполнил более тридцати карандашных и акварельных эскизов в поисках наиболее выразительного решения. Вы только представьте себе – тридцать раз переделывать и изменять не детали, а основу замысла!
391096514211301524030480От эскиза к эскизу он менял направление движения дровен (они шли фронтально, под разными углами влево, а на одном из эскизов - вправо), менял положение фигуры Морозовой. В первом эскизе она сидела на возвышении, а на картине – изображена на соломе; в эскизе подняла левую руку, а в картине – правую; исключал или, напротив, добавлял людей в толпе. Все это говорит о редкой углубленности работы Сурикова, который в процессе создания картины не только стремился к изобразительному совершенству, но и уточнял свое понимание события, а главное – выстраивал идейно-смысловое содержание произведения. Например, в первых эскизах художник изобразил Морозову, которая жестом протянутой руки с двуперстием как бы обращается к царю (его палаты были изображены справа). Получалось, что народ – лишь фон столкновения между Морозовой и царем. А началом такой трактовки события послужила исторически достоверная деталь. Арестованных в то время возили в санях на специальном возвышении («стуле»), и боярыня изобразительно оказывалась как бы в отрыве от стоявшего внизу народа. Позже у Сурикова появилась мысль связать Морозову не с царем, а с народом. Именно для этого он и посадил боярыню прямо на солому, что позволило включить ее в самую гущу народа. Она обращается не к царю, а к людям, ее рука становится символом старой веры, знамением, которое она дает народу. Соединение образа Морозовой с образом народной толпы придало картине большую глубину и значительность в сравнении с первыми эскизами.
Кроме эскизов, Суриков исполнил десятки эскизов маслом, акварелью и карандашом. В его работе над картиной наиболее ярко выразился натурный метод. Художник для каждого персонажа искал реальный прототип в жизни, конкретных людей, писал с них этюды и уже по ним изображал фигуру в картине. Иногда быстро находил нужную натуру, чаще на поиски уходило много времени. Он изучал натуру на московских улицах, кладбищах, в церквах и кабаках, но чтобы искать, нужно четко представлять, что тебе нужно. Рассказывая о картине «Утро стрелецкой казни», Суриков говорил о стрельцах: «Когда я их задумал, у меня все лица так и возникли», то есть возникли в воображении. Стало быть, художник каждый образ видел силой творческого прозрения еще до того, как находил его в натуре. Он видел перед собой этих людей конца XVII века, знал не только их внешние черты, но и особенности характера, силу чувствования.
473011593980Редко бывало, чтобы этюд переносился в холст без изменений, потому что найти в жизни точно такого человека, которого Суриков видел внутренним взором, невозможно. Обычно художник, основываясь на этюде, изменял его в других подготовительных рисунках, иногда по многу раз. Сохранившийся материал показывает, какой гигантский путь прошел Суриков, прежде чем написал картину. Проследить создание каждого образа нет возможности, поэтому ограничимся лишь несколькими примерами – как шел художник к образу Странника с посохом в руке, Юродивого и боярыни Морозовой.
45396152886075-31750752475Странник, то есть человек, скитающийся по городам и деревням, был характерен для старой Руси. Он никого не удивлял, для него всегда находился и кров, и хлеб. В создании образа народной толпы художник считал Странника очень важным звеном и работал над ним несколько лет. Сейчас известны девять этюдов, посвященных Страннику, некоторые из них весьма значительны, особенно погрудный этюд 1885 года. В нем выразилось активное, хотя и несколько отрешенное, переживание трагедии. Странник ушел в себя, углубился в думу, быть может, уже не столько о самой Морозовой, сколько о чем-то общем. Это тип народного философа, который не просто наблюдает событие, а стремится объяснить его и прозреть будущее.
В карандашном повторении того же этюда Суриков лишает образ оттенка жалости к боярыне. Однако и этот вариант не удовлетворяет автора, он делает карандашный автопортрет, который затем разрабатывает в двух набросках. Опираясь на них, художник пришел к тому образу, который мы видим в картине, использовав и прежние этюды.
47752001254125-323851492250 Сложным путем шел мастер и к теме Юродивого. Это также типичный персонаж старой Руси. Юродивые обрекали себя на тяжкие физические страдания – голодали, ходили полуголые зимой и летом. Народ верил им и покровительствовал. Именно поэтому Суриков отвел Юродивому столь видное место в картине и связал его с Морозовой одинаковым жестом двуперстия.
«А Юродивого я на толкучке нашел,- рассказывал Суриков. – Огурцами он там торговал. Вижу – он. Такой вот череп у таких людей бывает… Я его на снегу так и писал. Водки ему дал и водкой ему ноги натер… Он в одной холщевой рубахе у меня на снегу сидел… Я ему три рубля дал. Это для него большие деньги были. А он первым делом лихача за рубль семьдесят пять копеек нанял. Вот какой человек был». Так искал натуру Суриков, стараясь уже при писании этюда приблизить свою модель к воображаемому персонажу.
-22860284797547396401419225Кроме торговца огурцами, довольно молодого натурщика, художнику позировали пожилой бородатый мужик с цепью на шее и старик с покатым лбом и непокрытой головой. В отличие от первого этюда, где изображена вся фигура, в двух других написаны, в сущности, лишь головы. Стало быть, в первом этюде художника не удовлетворяла голова, и он продолжал искать ее, фигура же в первом этюде его вполне устроила, и именно поэтому он не стал писать ее в последующих этюдах. В итоге все три этюда послужили Сурикову для создания образа Юродивого. С одного написана голова, с другого – почти вся фигура, с третьего – цепь и форма шеи. Однако все эти черты стали для художника только материалом. Образ в картине заметно отличается в деталях, например, рука с двуперстием, в эскизе опиравшаяся на колено, в картине поднята. Но главное – само состояние Юродивого стало иным. В этюде это человек большой доброты, глубоко и серьезно взволнованный трагедией Морозовой, в картине же его эмоциональная восторженность граничит с сумасшествием. В результате образ стал очень близок сложившемуся в русском народе представлению о юродивых. Именно поэтому он узнается сразу и приобретает необыкновенную убедительность.
С Морозовой дело было и труднее и проще. Суриков долго не находил нужную натуру, хотя исполнил несколько этюдов – отдельные головы и сидящие в санях фигуры. Одежда, поза, жест, положение фигуры в санях – все это было определено в предварительных работах, не хватало только лица. В том этюде, который был написан в садике за два часа, оно было, наконец найдено и без заметных изменений вошло в картину. Как и раньше, Суриков делал не портрет человека, а писал его в образе героя, в данном случае боярыни Морозовой.
Художник воссоздавал с натуры не только облик героев, а буквально все – улицу и ряды домов, узор деревьев и дровни, конскую упряжь и снег. Он хотел правды и потому пропускал образы через реальную жизнь. Рассказывая о работе над картиной «Утро стрелецкой казни», Суриков говорил: «А дуги-то, телеги для «Стрельцов» - это я по рынкам писал. Пишешь и думаешь – это самое важное во всей картине. На колесах-то - грязь. Раньше-то Москва немощеная была – грязь была черная. Кое-где прилипнет, а рядом серебром блестит чистое железо. И вот среди всех драм, что я писал, я эти детали любил… Всю красоту любил. Когда я телегу видел, я каждому колесу готов был в ноги поклониться. В дровнях-то какая красота… А в изгибах полозьев, как они колышутся и блестят, как кованые. Я, бывало, мальчиком еще – переверну санки и рассматриваю, как это полозья блестят, какие извивы у них. Ведь русские дровни воспеть нужно…». И разве не воспел их Суриков в «Боярыне Морозовой»!
А как снег написал: «Я все за розвальнями ходил, смотрел, как они след оставляют, на раскатах особенно. Как снег глубокий выпадет, попросишь во дворе на розвальнях проехать, чтобы снег развалило, а потом начнешь колею писать. И чувствуешь здесь всю бедность красок… А на снегу все пропитано светом. Все в рефлексах лиловых и розовых».
Мысли художника как будто просты и понятны. Но когда он писал с натуры снег, сани или тарелку для сбора подаяния, он, безусловно, думал не только о красоте этих вещей, а обязательно о значении их в картине, чем они помогут в выражении народной драмы. Думая о красоте, помнил и трагедию, а думая о трагедии, помнил о красоте. В этом сочетании кроется глубокая черта творческого метода Сурикова. Именно она помогла художнику выразить полноту жизни.
4339590607060Ничего подобного «Боярыне Морозовой» по глубине проникновения в характер русского народа не было создано в отечественной исторической живописи.
5715618490Способность органически соединять, казалось бы, противоречивые изобразительные качества значительна в творчестве художника, она принцип, основа в его работе. Странно на первый взгляд увидеть в трагической картине «Боярыня Морозова» такое обилие цвета, рождающего помимо нашего сознания ощущение праздника. Казалось бы, трагедия и праздник мало совместимы, но Суриков решил их соединить и сделал это не совсем случайно. Представьте себе, что художник одел бы толпу в темные, как будто приличествующие случаю одежды. Исчез бы контраст между главной героиней и толпой; Морозова потерялась бы в ней, а автору нужно было, чтобы она «всех победила». Но самой большой ошибкой стало бы нарушение психологической правды. В жизни всегда переплетаются радость и горе, унижение и гордость, слезы и смех. Суриков это отлично понимал. Посмотрите, как он одел людей в толпе: на смеющихся купцах и попах – темные костюмы, а на горюющих, страдающих женщинах – ярчайшие, радостные одежды. Нетрудно сделать вывод: Суриков заботился о контрасте не только между Морозовой и толпой, но и между эмоциональным состоянием и одеждой отдельных персонажей.
Наконец, нельзя забывать о декоративном впечатлении от картины. Она должна вызывать наслаждение цветовой гармонией, причем независимо от того, что в ней изображается. Суриков говорил, что он «всю красоту любил». Понимая ужас публичной смертной казни, он не мог удержаться, чтобы не сказать: «Черный эшафот, красная рубаха (палача) – красота!». «Боярыня Морозова» - трагическое событие, но радостное для глаза.
Горькое унижение Морозовой Суриков превратил в ее героическую славу, а трагический эпизод русской истории преобразил в яркое праздничное действо, тем самым прославив прекрасные качества своего народа. Такие преображения характерны для лучших произведений мирового искусства и, в частности, для древнерусской живописи.
Чудесная способность ощущать прошлую жизнь, волшебное умение проникать в самую ее сердцевину в сочетании с удивительным живописным талантом, жаждой творить, вживаться в сущность каждого героя и понимать, как он поведет себя в том или ином жизненном положении, точное распределение «ролей» массы, чтобы в итоге она составила образ народа, - все это и еще многое другое привело Василия Ивановича Сурикова к блистательному результату: «Боярыней Морозовой» он явил настоящий шедевр русской исторической живописи, свершив творческий подвиг.


Cписок использованной литературы и источников:
В. И. Суриков. Письма. Воспоминания о художнике. Н. А. Радзимовская, С. Н. Гольдштейн. «Искусство». Ленинградское отделение. 1977.
Советский Энциклопедический Словарь. М.: «Советская Энциклопедия». 1990.
В. А. Прытков. Любимые русские художники. – М.: Издательство Академии художеств СССР.1963.
Н. Кончаловская. Дар бесценный. Красноярское книжное издательство. 1978.
В. Порудоминский. Первая Третьяковка. М.: «Детская литература». 1979.
Тобольск и вся Сибирь./Красноярск. Ю. С. Осипов, А. Л. Вычугжанин. Тобольск. 2007.
В. В. Чагин. Сто знаменитых красноярцев. Красноярское книжное издательство. 2003.
Михайлов А. Акварели Сурикова // Юный художник. – 1988, № 11 – С. 38 – 42;
Лощиц Ю. В доме на Благовещенской // Юный художник – 1984, № 7 – С. 35 – 38;
Чугунов Г. «Боярыня Морозова» // Юный художник – 1983, № 2 – С. 36 – 43.