Статья С.Рихтер о музыкантах

О музыке и музыкантах
Святослав Рихтер об исполнительстве
 
Некоторые высказывания Святослава Рихтера об исполнительстве.
● Главное – поменьше заигранной музыки.
● Мой принцип, что надо играть только те сочинения, в которые действительно влюблен, а не те, которые обязательно «принято» играть.
● Выражать надо раньше, чем поражать.
 
● Необходима вера в сочинение, полное доверие к тому, что сочинение выражает и как оно написано. Без веры в сочинение нельзя хорошо сыграть его.
● Мало найти себя в произведении, следует еще открыть в нем нечто особенное, неизвестное. Не всегда это получается.
● Исполнитель одновременно и музыкант, и артист, а это далеко не всегда одно и то же. Есть множество сочинений, которые я люблю слушать и высоко ценю, но у меня не возникает желания играть их. Тогда как другие сочинения, может быть, не всегда свойственные моему мироощущению, привлекают меня, заставляют взяться за них. Это – влечение артиста, потребность перевоплощаться,  раскрывать еще один новый для себя образ.
● Самые трудные композиторы – это те, которых в данный момент играешь. Но для меня, пожалуй, всего труднее Моцарт и Шопен – из западных, Рахманинов – из русских. Совсем по-особому, чрезвычайно труден Шостакович. Прокофьев – тот гораздо проще, его играть и удобнее, и легче.
● Я играю не для публики, а для себя, и когда мне нравится, то и публика довольна.
● Ненавижу две вещи: анализ и применение власти.
Высказывания Святослава Рихтера о композиторах:
И. С. Бах
Бах больше, чем какой-либо другой композитор, допускает различные истолкования.
 
Й. Гайдн
● Милый Гайдн, я его очень люблю, а другие пианисты? Сравнительно равнодушны.
● Когда меня спрашивают, не мог ли бы я выступить через пять дней там-то, я пользуюсь случаем и пристраиваю к старой программе еще не игранную мной сонату, например, сонату Гайдна, а она никогда не окажется лишней.
Д. Скарлатти● По сравнению с Иоганном Себастьяном Бахом Скарлатти выглядит жалко, хотя и сотворил несколько драгоценных вещиц.
В. А. Моцарт
● Его нет ни в детстве, ни в юности, ни в старости… Я искал… Но нигде не нашел. Я уж не знаю, где теперь искать.
Л. ван Бетховен
● Третья соната Бетховена – черно-белая, гравюра на металле.
● «Аппассионату» играл всегда с опаской – соната труднейшая и, несмотря на всю популярность, своего рода “сфинкс”… В «Аппассионате», как мне кажется,  все происходит ночью. Здесь и ночное предгрозье, и мерцание звезд, и нечто космическое (в финале) – голоса, перекликающиеся в пространстве.
● Тридцать вторая соната – истинный авангард. Похлеще, чем Камерный концерт Берга или вариации Веберна. Как Иаков, Бетховен борется с Бого 
● Шестая соната – последняя из моих бетховенских сонат. Больше уже учить не буду. Хватит двадцати двух.… Финал Шестой сонаты – должно быть бешено весело. Трудно в нем не сорваться.
Ф. Лист
● Листа часто губят сами пианисты. Даже сонату превращают в чисто внешнее произведение, играют банально.  Это совсем не то, что должно быть.
● Соната Листа – это целый мир; если бы Лист написал только ее одну, он все равно был бы гением.
● В пианизме очень многое от театра. Возьмите сонату Листа, первое «пам». Надо выйти на сцену и не начинать, пока не досчитаешь до тридцати. Тогда можно «пам». Тут уже не только театр, но и мистика.
В Италии было очень жарко, я нервничал и досчитал только до двадцати семи. И все полетело в тартарары. В 32-й сонате Бетховена, наоборот, на рояль надо наброситься, не успев сесть, – как оглашенный!
Р. Шуман
● «Фантазия» Шумана – произведение глубоко сокровенное, она не просто значительна, она неисчерпаема. Второго такого сочинения нет.
● …Только Брамс мог такое написать – так неудобно. А у Шумана в «Фантазии»? Эти скачки… Какое-то проклятье! Я знаю, как их буду играть – надо зажмуриться! Хотите пари: девять раз сыграю со светом и смажу, а в темноте у меня получится?
● С точки зрения технической в «Юмореске» исполнителя подстерегают грозные опасности.
● Финал «Венского карнавала» совсем не проще – очень трудный! Там все происходит возле кабинета известного венского доктора. К нему толпы жаждущих – со своими неврозами, сновидениями. Каждый рассказывает свою историю,  но сам доктор не показывается. Конечно, все в масках, все на фоне карнавала!
Ф. Шопен
● Шопена надо играть так, чтобы получилось нечто неожиданное; тогда будет хорошо.
● Играл всего 13 этюдов. Из них некоторые так и недоучил, например, Второй и терцовый. Если бы нашлись люди, которые могли бы показать мне, как их надо учить, раскрыть мне их технический секрет! Вот было бы хорошо!..
Первый этюд иногда выходил, иногда – нет.  Лучшего я добился в исполнении Четвертого Этюда, Десятого и, пожалуй, Двенадцатого.
● А вот где я вижу себя за арфой, так это в Es-dur’ном этюде Шопена! В Одессе одна дама все время настаивала: «Светик, зачем тебе фортепиано? У тебя же толстые пальцы, они с трудом пролезают в клавиши. Переходи на арфу!»
● У меня антипатия  к слишком часто исполняемым произведениям. Стоит упомянуть при мне сонату си-бемоль минор Шопена, как мне сразу становится тошно, а ведь соната гениальная.
● Четвертое скерцо!!! Оно про ангела, который еще не научился летать. Напоролся на скалу и сломал себе крылышко.
 
Ф. Шуберт
● А ведь дух Шуберта самый послушный, совершенно особенный. Он приносит другое время, мы его абсолютно не знаем.
● Раньше всего из крупных сочинений Шуберта сыграл, еще студентом, «Wandererfantasie» (фантазию «Скиталец»).
● Шубертовский «Wanderer» – моя путеводная звезда.  Я боготворю эту музыку и, кажется, не так сильно ее испортил. Для человека на земле – это главная тема. Он здесь странник, ощупью ищет Обетованную Землю. Когда ему светит звезда – он идет, когда он ее теряет – то останавливается.
● Когда во время войны я исполнил фантазию «Скиталец» Шуберта,  меня обвинили в «пессимизме», страшном грехе в те времена. «Когда вы играете это произведение, – сказали мне, – остается лишь пойти утопиться в Москве-реке».
● Шубертовские сонаты как романы Пруста. И любовь в них – как и у Пруста – в себе, твое внутреннее состояние.
К. Дебюсси
● Дебюсси нисколько не уступает самым значительным композиторам. Он равен Моцарту, равен Шопену. Прямая линия: Моцарт – Шопен – Дебюсси.
● Равель – замечательный композитор, искусный, утонченный. Но Дебюсси – гений.
С. Франк
● А вы знаете, какой композитор самый религиозный?  Нет-нет, не Бах. У него все слишком организованно, выглажено по стрелке. Ты уже не можешь стоять – но должен. Тебе сегодня не хочется молиться – но должен. Самый религиозный – Франк! Это Бог внутри тебя. Все как раз субъективно и спрятано от других. Ты и икона!..
С. Рахманинов
● А все-таки Рахманинов «держится» после Прокофьева. Особенно Этюды-картины. Хотя Прокофьев и относился к ним свысока – помню его слова: «Ну вот. Вы опять будете играть на бис эти какашки», – они все же могут постоять за себя.
А. Скрябин
● Из всех сонат Скрябина всего более люблю Пятую, Шестую, Девятую.
● У Скрябина есть поэма «К пламени». Я ее называю иначе – «Неудавшаяся молитва».
С. Прокофьев
● Из крупнейших сочинений Прокофьева раньше всего играл Вторую сонату. Узнал ее еще на втором курсе консерватории осенью 1938 года. Но тогда, да и потом, она не стала моим самым любимым сочинением.
● Седьмую сонату выучил невероятно быстро – чуть ли не за четыре дня. Сыграл ее впервые в Октябрьском зале (Дома Союзов) в начале 1943 года. До этого ее еще никто не играл. Присутствовал автор. Много раз его и меня вызывали… Когда же почти вся публика ушла и остались в основном музыканты, все захотели послушать сонату еще раз.
 
● Седьмая соната бросает вас сразу в тревожную обстановку потерявшего равновесие мира. Царит беспорядок и неизвестность. Человек наблюдает разгул смертоносных сил. Но то, чем он жил, не перестает для него существовать. Он чувствует, любит. Полнота его чувств обращается теперь ко всем. Он вместе со всеми – и вместе со всеми протестует и остро переживает общее горе. Стремительный наступательный бег, полный воли к победе, сметает все на своем пути. Он крепнет в борьбе, разрастаясь в гигантскую силу, утверждающую жизнь.
● Из всех фортепианных концертов Прокофьева больше всего люблю Второй, затем Четвертый (леворучный); на третье место ставлю Третий концерт. Особо отношусь к Пятому.
Д. Шостакович
● Шостакович, в сущности, наследник Бетховена через Малера и Чайковского.
● Я с большим трудом воспринимал присутствие Шостаковича, у меня начинали дрожать ноги. Он был слишком дерганый и страшный неврастеник – гений, но тоже совершенно сумасшедший. Отчего же я сказал «тоже»? Я ведь не сумасшедший, я совсем нормальный, между прочим. Может, и мне хотелось бы быть сумасшедшим. Так всегда бывает…
Б. Барток● Логика Бартока настолько необычна, что никогда не знаешь, как развернутся у него события. Каждый раз его вещи приходится учить как бы заново.
Б. Бриттен
● С Бриттеном познакомился в Лондоне. Произошло наше знакомство в одном из старомодных лондонских ресторанов – совсем времен Диккенса. Бриттен – человек простой, приветливый. Мы встретились так, как будто были уже знакомы много лет. Сразу перешли на «ты».
О. Мессиан● Сам Мессиан сдержан, замкнут, похож скорее на священника… Я потом внимательно  посмотрел ноты («Двадцать взглядов на младенца Иисуса»), кое-что проиграл. Это действительно очень трудно. Особенно запомнить все наизусть. Мне кажется, что неудобство исполнения, запоминания будет тормозом для распространения этих сочинений.
Й. Брамс
● Жаль, нет пива, а так бы у нас получился Брамс. Пиво и сосиски – это Брамс.
● … очень важно: мужское и женское. В Брамсе – какая-то середина. Он как пуп Земли.