Методическая разработка Анна Ахматова: жизнь и судьба

Методическая разработка
по теме «Анна Ахматова: жизнь и судьба».
Работу выполнила:
Демьяченкова Александра Михайловна,
учитель русского языка и литературы
МОУ Новоульяновская СШ №2


г. Ульяновск
2015
Содержание
Введение ……………………………………………………………………………..3-5
Глава I. Анна Ахматова: жизнь и судьба.
Место Ахматовой в русской поэзии XX века. ………………………………….5-7
Первые книги……………………………………………………………………..8-16
Война и революция (1914-1917 г.г.) …………………………………………...17-19
Поэма «Реквием»………………………………………………………………...20-25
В годы Великой Отечественной войны………………………………………...26-30
Последние годы жизни…………………………………………………………..31-34
Введение
Данная работа посвящена исследованию жизненного и творческого пути А.А. Ахматовой. Ахматовская поэзия неоднократно становилась объектом исследования критиков и литературоведов на протяжении почти ста лет. Она оказалась в центре внимания уже в 1910-е годы. Сама поэтесса называла пророческой статью Н. Недоброго «Анна Ахматова» (1915). Одной из наиболее значимых в оценках и суждениях она считала работу В. Жирмунского «Преодолевшие символизм». Об особенностях художественной манеры молодого поэта до революции писали М. Кузмин («Предисловие к первой книге стихов А.А. Ахматовой «Вечер», 1912), В. Чудовский («По поводу стихов Анны Ахматовой, 1912), Н.Гумилев («Анна Ахматова. «Четки»,1914) и другие. С 1920-х годов творчество А. Ахматовой изучалось представителями разных литературоведческих школ и направлений.
Но в связи с негласным запретом поэзии А. Ахматовой в середине 1920-х, а затем и в 1940-е годы отечественная критика её забыла. После мюнхенской публикации «Реквиема» (1963) усиливается интерес к её творчеству со стороны зарубежных переводчиков и литературоведов, начали писать о ней и в России. «Возвращение» А. Ахматовой в русскую поэзию XX века сопровождалось возрождением «голосов» её эпохи, зашифрованных в её текстах. С 1960-х годов и до сегодняшнего дня не ослабевает интерес исследователей к проблеме интертекстуальности, диалога автора со всею предшествующей культурой.
Классикой ахматоведения считаются научные труды Е. Донина, В.М. Жирмунского, В.В. Виноградова, А. Наймана, А.И. Павловского, А. Хейт и других литературоведов. Труды этих выдающихся ученых стали методической основой моей работы.
И все же в литературоведении о жизни и творчестве Анны Ахматовой все еще ощущается недостаток работ, посвященных эволюции лирической системы поэтессы, анализу её художественного мышления на разных этапах творчества, особенно в 1940 – 1960-е годы.
Следует также отметить, что работа отвечает содержательной стороне школьной программы по литературе, которая отмечает «необходимость рассмотрения всех основных потоков литературы XIX- XX веков как высокого патриотического и гуманистического единства».
А поэзия Анны Ахматовой, как известно, представляет собой яркий пример любви к Родине и является одной из страниц духовного опыта великой русской культуры.
Целью моей работы является исследование жизненного и творческого пути Анны Ахматовой через мировоззренческие основы поэтессы, анализ её художественного мышления на разных этапах творчества.
Реализация этой цели осуществлялась последовательным решением следующих задач:
1) Изучение литературных источников о жизни и творчестве А.Ахматовой таких авторов, как В.В. Виноградов, Е. Донин, В.М. Жирмунский, Н. Лейдерман, А. Найман, А. Павловский и других.
2) Анализ содержания произведений А. Ахматовой «Реквием» и «Поэма без героя».
3) Исследование творчества Анны Ахматовой последних лет жизни.
4) Разработка одной из актуальных тем современной литература – «Образ родной земли в поэзии Анны Ахматовой».
Работа состоит из введения, в котором указана актуальность выбранной темы, основной части, включающей главу 1 «Анна Ахматова: личность и судьба», главу 2 «Из опыта работы. Тема Родины в творчестве А. Ахматовой» и Заключения. В заключении сделаны выводы о проделанной работе по теме, о реализации поставленных целей и задач.
Выполненная работа имеет, на мой взгляд, большую практическую значимость, так как в ней широко представлен и обобщен материал о жизни и творчестве А. Ахматовой через мировоззренческие основы поэтессы. Разработка темы Родины в творчестве Анны Ахматовой отвечает современным требованиям реализации национальных приоритетов в контексте стандартов второго поколения. Данный материал может быть использован при подготовке и проведении уроков, спецкурсов, элективных курсов, факультативных занятий, внеклассных мероприятий, посвященных жизни и творчеству Анны Ахматовой.
Место Ахматовой в русской поэзии ХХ века.
Она связала эти времена
в туманно-теневое средоточье,
и если Пушкин – солнце, то она
в поэзии пребудет белой ночью…
И ты, распад всемирный, не убий
Ту связь времен, - она еще поможет.
Ведь просто быть не может двух Россий,
Как быть и двух Ахматовых не может. Е. Евтушенко. Памяти Ахматовой.
Поэзия Ахматовой являет собой небывалый синтез нежной женственности и доходящей до героизма мужественности, тонкого чувства глубокой мысли, эмоциональной выразительности и редкой для лирики изобразительности, краткости и исключительной смысловой ёмкости, предельной словесной точности и недоговоренности, предполагающей широчайшие ассоциации, строгого ощущения современности, «бега времени», постоянной памяти о прошлом и поистине пророческого предвидения, неповторимо индивидуального и социального, имеющего важнейшее значение для народа и всего человечества, национального и приобщающего к мировой культуре, смелого новаторства и укорененности в традициях. Такой многослойный синтез характеризует ахматовскую поэзию как одно из вершинных явлений литературы ХХ века, который сделал возможным соединение того, что прежде казалось несоединенным.
«Златоустой Анной Всея Руси» назвала Ахматову Марина Цветаева. Гениальное пророчество Цветаевой оправдалось: Анна Ахматова стала не только поэтическим, но и этическим, нравственным знаменем своего века.
Выдающиеся поэты-современники сразу же отметили: подражание другим, робкой неопытности раннего периода у неё как бы не было. Поэтическое слово Ахматова изначально было легким, хрупким, трепетным, «ломким» и одновременно царственным, величавым. Вспомним её понимание царственности Слова:
Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти всё готово.
Всего прочнее на земле – печаль
И долговечней – царственное слово.
(1945)
Сложное единство хрупкости, интимности и царственности, державности, прочности сразу же подчеркнули многие в лирике Ахматовой. Как-то изначально чувствовалось, что эта поэтесса выросла в великой стране. Она, с детства больная туберкулёзом, призналась позднее: «И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала». Современники же заметили эту предельную прочность её очаровательного изящества. Они писали о «патрицианском профиле», о её изысканно-горделивой фигуре с царственной осанкой, о ней, как «Музе Петербургской» (даже Царско-сельской), даже, о её испанской шали на плечах и о многом другом:
Такою беззащитною пришла ты,
Из хрупкого стекла хранила латы,
Но в них дрожат, тревожны и крылаты,
Зарницы…
(М.Кузьмин)
Вполоборота – о печаль! –
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
(О.Мандельштам)
В начале века профиль странный
(Истончен он и горделив)
Возник у лиры…
(С.Городецкий)
Ахматова – жасминный куст,
Обожженный асфальтом сырым,
Тропу ль утратила к пещерам,
Где Данте шел и воздух густ…
Средь русских женщин Анной дальней
Она, как облачно, сквозит
Вечерней проседью ранит.
(Н.Клюев)
Возвышенная стилистика присутствует и в серии живописных портретов Ахматовой, созданных К.Петровым-Водкиным, Ю.Анненковым, итальянцем А.Модильяни, Н.Ильтманом, Г.Верейским.
Ахматова по праву заняла своё особое место в блистательном ряду русских поэтов послеблоковской России, в ряду великих своих современников: Маяковского, Пастернака, Есенина, Цветаевой, Гумилева, Мандельштама.
Первые книги.
Ахматова начала писать стихи ещё в детстве и сочиняла их, по её словам, великое множество. От тех стихов, аккуратно записывавшихся на пронумерованных страницах, почти ничего не сохранилось, но те отдельные произведения, что известны, показывают весьма характерные «ахматовские» черты. Первое, что сразу же останавливает взгляд, это лаконичность формы, строгость и четкость рисунка, а также какая-то внутренняя, почти драматическая напряженность чувства. Есть в этих стихах и чисто ахматовская недосказанность, едва ли не самая знаменитая её черта как художника. Недосказанность парадоксально сосуществует у неё с совершенно чёткими и почти стереоскопическим изображением
Молюсь оконному лучу –
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце – пополам.
На рукомойники моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешение мне.
(Молюсь оконному лучу)
Это стихотворение сложено буквально из обихода, из житейского немудреного быта – вплоть до позеленевшего рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч. Невольно вспоминаются слова, сказанные Ахматовой в старости, о том, что стихи « растут из сора», что предметом поэтического воодушевления и изображения может стать даже пятно плесени на сырой стене, и лопухи, и крапива, и серый забор, и одуванчики. Вряд ли в те ранние годы она старалась сформулировать своё поэтическое кредо, как это сделала позднее в цикле. Тайны ремесла, но самое важное в её «ремесле» - жизненность и реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни – уже было заложено в её таланте самой природой.
1910 и последующие два – три года были для Ахматовой лишь предысторией её жизни. Начало 10-х годов было отмечено Гумилёва, обрела дружбу с художником Амадео Модильяни и выпустила первую книгу – «Вечер», принесшую его славу.
С Гумилевым она была знакома с гимнастических лет – по Царскому Селу. Ахматова называла годом их знакомства 1903 год, когда ей было 14, а ему 17 лет. Аня Горенко вначале достаточно холодно относилась к ухаживаниям долговязого подростка, называя их «притязаниями», лишь они 25 апреля 1910 года в Никольской слободке под Киевом, в Никольской церкви. Они были людьми, по-видимому, равновеликими в поэтическом таланте, что не могло не осложнять их жизни.
Когда они поженились, Гумилев был уже автором трех книг.
Последняя вышла в 1910-м году и была посвящена Ахматовой («Жемчужина»). В литературных кругах он уже считался мэтром. Ахматова же в то время была ещё никому не известна, одно из её стихотворений напечатал в парижском журнале «Сириус» ( под инициалами А.Г.) именно Гумилев. Он же помог ей отобрать из 200 стихотворений те 46, что и составили первую книгу Ахматовой «Вечер».
В том же знаменательном 1910 году она уехала в Париж. Там произошло её знакомство с Модильяни, тогда ещё совершенно безызвестным молодым художником. В воспоминаниях о нем, написанных в старости, Ахматова произнесла фразу о «легком предрассветном часе». Так она называла свою поэтическую юность – первые стихи, любовь, предощущение славы.
Легкий предрассветный час был, но он словно бы и не был: он должен был быть, как была молодость, озвученная и облагороженная «таинственным песенным даром», ещё почти не мучительным в ту пору. По складу своего таланта Ахматова открывала мир с помощью такого чувствительного инструмента, дарованного ей природой, что все звучащие и красочные подробности вещей, жестов и событий легко и естественно входили к ней в стихах, наполняя его живой, упругой и даже полудетски праздничной силой жизни:
Жарко веет ветер душный,
Солнце руки обожгло,
Надо мною свод воздушный,
Словно синее стекло.
Сухо пахнут иммортели
В разметавшейся косе.
На стволе корявой ели
Муравьиное шоссе.
Пруд лениво серебрится,
Жизнь по-новому легка…
Кто сегодня мне приснится
В легкой сетке гамака?
(Жарко веет ветер душный…)
Поэтическое слово молодой Ахматовой, автора вышедшей в 1912 году первой книги стихов «Вечер», было очень зорким и внимательным по отношению ко всему, что попадало в поле её зрения. Красочная, вещная плоть мира, его чтение материальные контуры, цвета, запахи, штрихи, обыденно – обрывочная речь – все это не только бережно переносилось в стихи, но и составляло их собственное существование, давало им дыхание и жизненную силу. Уже современники заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы строгая, обдуманно локализованная житейская деталь. Она была у неё не только точной, она подчас осуществляла весь замысел стиха, так что, подобно замку, держала на себе всю постройку произведения. Эти детали, смело введенные прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда просвечивает у неё между внешней средой и постоянно бурной жизнью сердца, - все живо напоминает русскую реалистическую классику, не только романную, но и новеллистическую, прозаическую и стихотворную (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, позднее – Некрасов).
Имя молодой Ахматовой тесно связано с акмеизмом – поэтическим течением, начавшим оформляться в 1910 году, когда она начала публиковать свои стихи. Основоположниками акмеизма были Н.Гумилев и С.Городецкий, к ним примыкали также О.Мандельштам, В.Нарбут, М.Зенкевич, Н.Оцуп и некоторые другие поэты, провозгласившие необходимость частичного отказа от некоторых заветов символизма. К 1909 году символисты утратили имевшуюся у низ ранее общность и пришли к тяжелому и болезненному внутреннему кризису, свидетельствовавшему о распаде этого некогда широкой литературно-общественной группы. Отдельные крупные мастера, составлявшие гордость и силу школы, пошли настолько разными путями, что объединение их под именем одного течения все более и более представлялось чистейшею условностью.
Акмеисты поставили своей целью реформировать символизм, главной бедой которого, с их точки зрения, было то, что он «направил свои главные силы в область неведомого». Мир должен предстать таким, каков он есть, - зримым, вещным, плотским, живым и смертным, красочным и звучащим.
Это первое условие акмеистического искусства, то есть его трезвость и здравая реалистичность взгляда на мир, должно было, по мысли основоположников нового течения, сказаться и на форме их произведений. Туманная зыбкость, неопределенность и текучесть слова, столь свойственные символистам, должны были смениться четностью и определенностью словесных значений, слово должно было обозначать то, что оно обозначает в реальном языке реальных людей: конкретные предметы и конкретные свойства.
Если символисты, исповедовавшие принцип Верлена «музыка прежде всего», насыщали свои стихи интенсивным музыкальным началом, то акмеисты не признавали такой беспредельной самоценности стихов и словесной мелодии и тщательно заботились о логической ясности и предметной честности стиха. Но акмеисты признавали символизм своим «достойным отцом» и выступали лишь против того, что в нем безнадежно обветшало, в частности, нарочитой неясности и невнятности стиха, обволакивающего реальный мир туманной пеленой мистических иносказаний.
Ранее творчество Анны Ахматовой внешне легко укладывалось в рамке акмеизма: в её стихах легко найти ту предметность и четность очертанию, о которых писали в своих манифестах Н.Гумилев, С.Городецкий, М.Кузьмин и другие.
Сама Ахматова до последних дней своей жизни очень высоко ценила роль акмеизма и в своей собственной жизни, и в литературе той эпохи. Она не переставала называть себя акмеисткой. Она пошла в этой группе поддержку важнейшей стороне своего таланта – реализму, научилась точности поэтического слова и отграненности самого стиха.
Лирика Ахметовой периода первых книг («Вечер», «Четки», «Белая стая») – почти исключительно лирика любви. Её новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы, до конца разыгранной теме.
Новизна любовной лирики Ахматовой бросилась в глаза современникам чуть ли не с первых её стихов, опубликованных ещё в «Аполлоне». Каждая книга её стихов представляла собой как бы лирический роман. Не случайно Мандельштам возводил истоки её творчества не к поэзии, а к психологической прозе XIX века, утверждая, что не было бы Ахматовой, не будь Толстого и «Анны Карениной», Тургенева с «Дворянским гнездом», всего Достоевского и отчасти даже Лескова.
Нередко миниатюры Ахматовой были, в соответствии с её манерой, принципиально не завершены и походили не столько на маленький роман в его традиционной форме, сколько на случайно вырванную страничку из романа или даже часть страницы, не имеющей ни начала, ни конца к заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями прежде.
Хочешь знать, как все это было? –
Три в столовой пробило,
И прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила»
«Это все…Ах, нет, я забывала,
Я люблю вас, я вас любила
Ещё тогда!»
«Да».
(Хочешь знать, как все это было?)
Ахматова часто предпочитала «фрагмент» связному, последовательному и повествовательному рассказу, так как он дал прекрасную возможность насытить стихотворение острым и интенсивным психологизмом , кроме того, фрагмент придавал изображаемому своего рода документальность: перед нами не то отрывок из отчаянно подслушанного разговора, не то оброненная записка, не предназначавшая для чужих глаз.
Нередко стихи Ахматовой напоминают беглую и как бы даже не обработанную запись в дневнике.
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
(Он любил…)
В любовный роман Ахматовой входила эпоха – она по-своему озвучивала и переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более широкое значение, чем собственная судьба. Любовная лирика Ахматовой завоевывала все новые и новые читательские круги, не переставая быть объектом восхищенного внимания тонких ценителей, явно входила из, казалось бы, предназначенного ей узкого круга читателей.
О том, что любовная тема в произведениях Ахматовой намного шире и значительнее своих традиционных рамок, написал в статье 1915 года молодой критик Н.В. Недоброво. Он по сути был единственным, кто понял раньше других подлинную масштабность поэзии Ахматовой, указав, что отличительной чертой поэтессы не слабость и надломленность, как это обычно считалось, а, наоборот, исключительная сила воли. В стихах Ахматовой он усмотрел «лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жесткую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную».
Ахматова повествовала о горести и блужданиях, обидах своей любви. Эти лаконичные признания, полные внутренней экспрессии, похожие на безмолвную исповедь одинокого страдающего сердца, повествовали, независимо от намерений автора, и о своей эпохе, становились её документами.
Её основное поэтическое ощущение тех лет – ощущение крайней непрочности бытия, близости неотвратимо надвигающейся катастрофы. Ощущение непрочности бытия является главным и определяющим в её лирике предреволюционных лет. Исследователи заметили, что, например, слово «душный» встречается у неё так часто, словно это постоянный эпитет, неотрывный от самого мира, воспроизведенного в стихах. Надо сказать, что вообще мотив замкнутости, отъединенности и даже как бы тюремности является одним из самых громких в её дореволюционной лирике.
Навсегда забыты окошки
Что там – изморось или гроза? –
(Все мы бражники здесь, блудницы)
читаем мы в одном из стихотворений «Чётой». А в другом снова:
Ты пришел меня утешить, милый,
Самый нежный, самый кроткий.
От подушки приподняться нету силы,
А на окнах частые решети.
(Ты пришел меня утешить, милый)
Характерно, что образ Смерти – избавительницы чаще всего является воображению Ахматовой в ноанновской грозе и буре, посреди едва ли не апокалипсических бедствий и всеобщих катастроф.
Казалось мне, что туча с тучей
Сшибается где-то в высоте,
И молнии огонь летучий,
И голос радости могучий,
Как ангелы, сойдут ко мне.
(Как страшно изменилось тело…)
В её стихах возникали трагические мотивы мгновенности и бренности человеческой жизни, греховной в своей слепой самонадеянности и безнадежно одинокой в великом холоде бесконечности.
Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, в своих путях всегда уверенный,
Свет узревший в шалаше…
(Помолись о нищей, о потерянной.)
Она искала спасения в красоте природы и в поэзии, в самозабвенности минутной житейской суеты и в длинных путешествиях к великим городам и нетленным сокровищам культуры.
Но –
Вместо мудрости – опытность, пресное,
Неутоляющее питье…
(Вместо мудрости – опытность…)
В её стихах немало любовно написанных русских пейзажей, согретых трогательной и верной привязанностью, глубоким и острым чувством. Чисто русская тема уязвленной совести часто вспыхивают и разгорается у неё именно от соприкосновения всегда напряженного поэтического чувства с пейзажем, наедине с Родиной, когда, уйдя от городских событий, она оказалась наедине с природой.
Все более властно заявляла в её поэзии тема Родина. Начавшись с полупризнаний, озвученных в лермонтовских мотивах «странной любви», эта тема становится постоянной спутницей многих сюжетов , рассказываемых в стихах «Белой стаи», «Подорожника», затем «Anno Domino» и других – вплоть до последних произведений.
Тема Родины, все более властно год от года входившая в её творчество, тема, бывшая для неё, как показало время, органичной, помогла её в годы первой мировой войны занять позицию, заметно отличавшуюся от официальной пропагандистской литературы.
Война и революция (1914 – 1917гг.)
Война в представлении Ахматовой всегда была великим бедствием, трагедией и злом. Трагическое время требовало от поэтессы обращения к прошлому, к мировым гуманистическим традициям, к величественной и страшной истории России. Судьба Родины становится центром ахматовской скорби. Картины войны даются через скупые зарисовки пожарищ: «можжевельника запах сладкий // от горящих лесов летит». Муки окровавленной земли сопоставимы только с мучениями христианских святых: «Ранят тело свое пресвятое, // Мечут жребий о ризах твоих». А вера Ахматовой в Россию соотносима с милосердием Божьей Матери:
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат.
(Июль 1914)
В стихотворении «Молитва», поражающем силой сомоотреченного чувства, она молит судьбу о возможности принести в жертву России все, что имеет, - жизнь свою и жизнь своих близких:
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар –
Так молюсь за твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Глубина и богатство духовной жизни, серьезность и высота моральных требований неуклонно выводили Ахматову на дорогу общественных интересов. Все чаще в стихах появляется образ России.
Своего рода итогом пройденного Ахматовой до революции пути считается её стихотворение «Мне голос был», написанное в 1917 году. Оно сразу же провело отчетливую линию между Ахматовой и эмигрантами, покинувшими Россию после Октября, а также и некоторым из тех, кого называли внутренними эмигрантами, то есть по каким-то причинам не уехавшими, но яростно враждебными по отношению к России, вступившей на иной путь. Главное, что отделяло Ахматову от эмигрантов, это чувство патриотизма. Она осуждала гражданскую вону, как осуждала всякую войну, причем эта война казалась ей более ужасной, что сочеталось с интервенцией иностранных держав и велась людьми, принадлежавшими одному отечеству.
То, что рождался новый мир, что пришел новый Век, означенной переоценкой ценностей и созиданиям новых отношений, это Ахматова и многие другие художники полностью принять не могли. Марина Цветаева, подобно Ахматовой, отказалась делить людей единой нации на каких-то «красных» и каких-то «белых» - она предпочитала плакать и скорбеть о тех и о других.
В стихотворении «Мне голос был» Ахматова выступила как страстный гражданский поэт яркого патриотического звучания. Это одно из самых ярких произведений периода революции. В нем нет ее понимания, нет ее принятия, но в нем страстно прозвучал голос той интеллигенции, которая ходила по мукам, ошибалась, сомневалась, искала, отвергала, но посреди этого круговорота уже сделала свой главный выбор – осталась вместе со своей страной, своим народом.
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух
(Мне голос был. Он звал утешно).
Строгая, приподнятая библейская форма стихотворения, заставляющая вспомнить пророков – проповедников, и самый жест изгоняющего из храма (жест этот почти зрительно создается интонацией стиха) – все в данном случае удивительно соразмерно своей величественной и суровой эпохе, начинавшей новое летоисчисление. А.Блок очень любил это стихотворение и знал его наизусть. Это была вершина, высшая точка, достигнутая поэтессой в первую эпоху её жизни.

Поэма «Реквием»
Главным творческим и гражданским достижением Ахматовой в 30-е годы явилось создание его поэмы «Реквием», непосредственно посвященной годам «большого террора» - страданиям репрессированного народа.
«Реквием» состоит из десяти стихотворений, прозаичного Предисловия, названного Ахматовой «Вместо Предисловия», Посвящения, Вступления и двухчастного Эпилога. Поэме, кроме того, предпослан эпиграф из стихотворения «Так не зря мы вместе бедовали»…Ахматова решительно отказывалась снять эпиграф, так как он, с силой чеканной формулы, бескомпромиссно выражал самую суть её поведения – как писателя и гражданина, она действительно была вместе с народом в его беде и никогда не искала защиты у «чуждых крыл» - ни тогда, в 30-е годы, ни позже, в годы ждановской расправы.
О жизненной основе «Реквиема» и его внутренней цели Ахматова рассказала в прозаическом Прологе, названном е. «Вместо Предисловия».
«В тогдашние годы ежовщины, - пишет она, - я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шёпотом):
- А это вы можете описать?
И я сказала:
- Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что было некогда её лицом».
В этом маленьком отрывке зримо вырисовывается эпоха, Характерна сама лексика: Ахматову не узнали, а «опознали», губы у женщины «голубые» от голода и нервного истощения, все говорят только шёпотом. Предисловие помогает понять, что поэма написана, как когда-то «Реквием» Моцарта, « по заказу». Женщина с голубыми губами торжество справедливости, правды. И Ахматова берет на себя этот заказ, этот тяжкий долг, нимало не колеблясь, ведь она будет писать обо всех, в том числе и о самой себе.
«Реквием» создавался в разные годы. Даты под стихотворениями, составляющими поэму, разные: «Посвящения» домечено мартом 1940 года, две части «Вступления» - осенью 1935-го, вторая – шестая части того же «Вступления» - 1939-м, «Приговор» - тоже 1939-м, но с указанием «вето», «К смерти» - 19 августа 1939-го; «Уже безумие крылом», являющиеся девятой частью «Реквиема», имеет дату 4 мая 1940 года с указанием «Фонтанный дом»; «Распятие», печатающееся в «Реквиеме» без даты, имеет в отдельных публикациях дату 1938 – 1939, поскольку оно состоит, как известно, из двух частей, наконец, «Эпилог», также являющийся двухчастным произведением, обозначен мартом 1940 года с указанием «Фонтанный Дом» Таким образом, почти весь «Реквием» написан в 1935 – 1940 годах, только «Вместо Предисловия» и эпиграф помечены 1957 и 1961 годами.
Все эти даты (кроме эпиграфа и заметки «Вместо Предисловия») связаны у Ахматовой с трагическими пиками горестных событий тех лет: арестом сына в 1935 году, вторым арестом – в 1939, вынесением приговора, хлопотами по делу, днями отчаяния…
Эта монументальная поэма органически примыкает ко всем «плачам», скорбным молениям Ахматовой, и летописи ее утрат. Это – поэма с уникальной композицией, со строгой выверенностью в чередовании эпических и лирических фрагментов, со сложным обрамлением – «Эпиграфом», «Вместо Предисловия», «Эпизодом». В «Реквиеме» десять главок. Важно также появление в поэме скорбной, нежной лирической главки, своего рода «передышки» после начальных громовых, устрашающих глав и строк:
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом…
Да это почти моцарская «Lacrimosa», часть его «Реквиема», тоже следующая после грозной «Dies irae» (День гнева). Именно в этой части Ахматова говорит о своем сиротстве:
Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
По законам реквиема построена вся первая часть великой поэмы. Её образуют «Посвящения», «Вступление» и фрагменты «Уводили тебя на рассвете»… Ахматова немногословна, она способна уловить и будничные говоры жизни, в этой части воссоздает множество штрихов, остановившееся время. Она говорила о всеобщем оцепенении, замирании, о том, как поражены все окружающие грандиозностью вселенского горя, беды. «И ненужным привеском болтался / Возле тюрем твоих Ленинград» - это предельно заостренное выражение отмирания, остановки, скованности жизни. «Привесок» - нечто оторванное, приложенное к целому. Горе придавило и объединило всех, до этого живших отчужденно и беззаботно. Какой-то космический вихрь проносится над головами, и от него некуда укрыться. Даже небеса исчезли: «Небеса расплавились в огне» (это уже в X главе). Но этот ветер смерти – не моцартовский «Dies irae», а нечто содеянное людьми, уничтожающее их же, превращающее Ленинград в ненужный «привесок» к «преисподней», даже останавливающее Неву:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Рифмы «затворы – норы», как и шины «черных марусь» ( т.е. арестных машин, «воронков»), наконец, удивительно разговорный самоупрёк героини из очереди перед тюрьмой («показать бы тебе, насмешнице») – это предельно земные, точные знаки остановившегося времени.
Остановившееся, застывшее время передается в поэме через мелодию глубочайшей печали и образы открывшейся бездны, выражается апокалипсическими подробностями: «ключей постылый скрежет», «одичалая столица», «осатанелые лета», «звезды смерти стояли над нами», «у божницы свеча оплыла».
При создании образа вечного Безмолвия, Молчания Ахматова отходит от традиций реквиема – мессы: в её образе Молчания, Покоя почти нет темы смирения, примеряющей тишины вечного покоя.
Анна Ахматова создает два отчетливых встречных течения чувств, два противоречия. С одной стороны, она как бы следует поэтике реквиема», признает, что тот «покой вечный», который она вымаливает для мучеников, воздействует и на неё. Отсюда и призыв, само-приказ к успокоению, к беспамятству: «У меня сегодня много дела: / Надо память до конца убить, / Надо, чтоб душа окаменела…» Этот поток чувств порождает в итоге символ окаменения, застылой (а потому нерушимой) Памяти. Все линии лирического сюжета сходятся в итоге в образе онемевшего памятника. Этот символ Горя отчетливо виден с любой точки поэмы.
Но с другой стороны, ахматовский монумент, холодный камень, её безмолвный памятник – это стонущий камень, гневно протестующий. В нем сохранено биение жизни, лишь на время оцепеневшей, вся сила надежды. «Окаменелое страданье», каменное слово приговора бессильны перед нравственным подвигом, перед всесильной стихией жизни.
В заключительных главах поэмы Ахматовой возникает картина необычного горя, хотя и грандиозного, а горя, связанного с преступным путем России, звучат «плачи», несущие в себе надежду, выход к свету. Ахматовское «распятие», возле которого «хор ангелов великий час восславил» (т.е. час близкого воскрешения), - это неожиданное для всего атеистического времени 30-х годов высочайшее молитвенное утешение. Оно лирическое, интимное и эпическое одновременно. «Распятие» можно считать поэтико-философским центром всего произведения, хотя и помещено оно непосредственно перед «Эпилогом».
«Эпилог», состоящий их двух частей, возражает читателя к мелодии и общему смыслу «Предисловия», и «Посвящения». Вторая, заключительная его часть развивает тему Памятника, хорошо известную в русской литературе по Державину и Пушкину, но приобретенную под пером Ахматовой совершенно необычный – глубоко трагический – облик и смысл. Никогда – ни в русской, ни в мировой литературе не возникало столь необычного образа – Памятника Поэту, стоящему, по его желанию и завещанию у тюремной стены. Это – поистине памятник всем жертвам репрессий, замученных в 30-е и в иные страшные годы:
…А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условием – не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь,
И выла старуха, как раненный зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век,
Как слезы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
(Реквием)
«Реквием» Ахматовой – подлинно народное произведение, не только в том смысле, что он отразил и выразил великую народную трагедию, но и по своей поэтической форме, близкой и народной притче. Сотканный из простых, «подслушанных» слов, он с большой поэтической и гражданской силой выразил свое время и страдающую душу народа.
«Реквием» не был известен ни в 30-е, ни в последующие годы, как, впрочем, не были известны и многие произведения тех лет. Но он навеки запечатлел свое время и показал, что поэзия продолжала существовать даже и тогда, когда «поэт жил с зажатым ртом». Задушенный крик стомиллионного народа оказался услышанным – в этом великая заслуга Ахматовой.
В годы Великой Отечественной войны.
Великая Отечественная война советского народа, которую он вел на протяжении четырех долгих лет с германским фашизмом, отстаивая как независимость своей Родины, так и существование всего цивилизованного мира, явилась новым этапом и в развитии советской литературы.
Война застала Ахматову в Ленинграде, она видела первые жестокие удары, нанесенные сколько раз воспетому ею городу. Уже в июле появляется знаменитая клятва:
И та, что сегодня прощается с милым, -
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит.
Муза Ленинграда надела в те тяжелые времена военную форму, и Ахматовой она являлась тогда в суровом, мужественном обличье.
Поэтесса не хотела уезжать из Ленинграда и, будучи эвакуированной и живя за тем в течение трех лет в Ташкенте, не переставала думать и писать о покинутом городе. Зная о муках блокадного Ленинграда лишь из рассказов, писем и газет, поэтесса чувствовала себя, однако обязанной оплакивать великие жертвы любимого города. Некоторые ее произведения этого времени по своему высокому трагизму перекликаются со стихотворениями Ольги Берггольц и других ленинградцев, остававшихся в кольце блокады. Слово «плакальщица», появилось применительно к Ленинграду именно у Ахматовой. Этому слову она придавала высокое поэтическое значение. Её стихотворные реквиемы включали в себя слова ярости, гнева и вызова:
А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Нал вашей памятью не стыть плакучей ивой,
И крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена!
Ведь все равно - вы с нами!..
Все на колени, все!
Багряный хлынул свет!
И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами –
Живые с мертвыми: для славы мертвых нет.
(А вы, мои друзья последнего призыва!..)
Конечно , у Ахматовой нет прямых описаний войны – она ее не видала. Но ее произведения дороги тем, что они выражали чувства сострадания, любви и скорби, шедшие тогда к Ленинграду со всех концов страны.
Характерно, что в ее военной лирике главенствует слово «мы». «Мы сохраним тебя, русская речь», «мужество нас не покинет», «нам родина пристанище дала» - таких строк, свидетельствующих о новизне восприятия Ахматовой и о торжестве народного начала, у нее немало.
Родиной оказались не только Петербург, не только Царское Село, но и вся огромная страна, раскинувшаяся на беспредельных и спасительных азиатских просторах:
Мы знаем, что нынче лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под рулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
(Мужество)
«Бесстрастию» времени здесь противопоставляется напряженность воли и чувств людей, принимающих на себя бремя ответственности и совершающих выбор. Выделенное логическим ударением слово наших отражает неотвратимо приблизившийся переломный момент истории. Повтор слов (час-часы, мужества-мужество) подчеркивает взаимодействие разных значений слова (час – пора выбора и час – указание на время на символических часах; мужество – стойкость духа в беде, терпение, противопоставление указанию, и мужество – храбрость, бесстрашие). В стихотворении присутствуют отрицательные оценочные конструкции, раскрывающие природу подлинного бесстрашия и определяющие меру, цену истинного мужества, в основе которого – самоотречения. («Не страшно под пулями мертвыми лечь, не горько остаться без крова…») Здесь Ахматова использует прием свернутого противопоставления, на которое указывает тире.
Особую роль в ритмической, графической семантической композиции текста играет последняя строка, состоящая из одного, специально выделенного слова навеки. Это слово не имеет рифмы и поэтому обладает особой силой. Оно связано с мотивом времени. Таким образом, показано движение от настоящего к будущему к вечному. Такая организация текста подчеркивает веру поэта в победу, в спасение Родины. Анна Ахматова говорит о всеобщем и о своем личном, заключенном в нем: свободное и чистое слово – это сфера жизни и деятельности поэта, это его личностная сущность и это национальная культура народа. Так личное сливается с общественным, и именно это окрашивает высокий строй стихотворения пафосом неподдельной искренности, лишенной какой-либо фальши.
Стихи конца войны преисполнены у Ахматовой солнечной радости и ликования. Но поэтесса не была бы сама собой, если бы даже в эти счастливые дни не помнила о великих жертвах и страданиях, принесенных народом во имя свободы Отечества. С стихотворении «Памяти друга» она писала:
И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.
По-видимому, это одно из самых мудрых, и в своей мудрости прекрасных стихов о нашей Победе. Весенний, знобкий воздух, сквозящий в строчках этого восьмистишья, говорит нам об освеженном пространстве того незабываемого времени больше многих других фанфарных и громких стихов. В образ Победы – Вдовы – разве не относится он сразу ко многим и многим миллионам вдов, сирот, калек и несчастных, вынесших концлагеря и тюрьмы, оккупации и блокады?
Годы войны стали для Ахматовой временем познания истинных возможностей собственной поэзии. Рассказывая в одном из стихотворений в Ленинград, она написала:
Белым камнем тот день отмечу,
Когда я о победе пела,
Когда я победе на встречу,
Обгоняя солнце, летела…
На сотни верст, на сотни миль,
На сотни километров
Лежала соль, шумел ковыль,
Чернели рощи кедров.
Как в первый раз я на нее,
На Родину, глядела.
Я знала, это все мое –
Душа моя и тело.
(С самолета)
Это взгляд из окна самолета, но это нечто несравненно больше: взгляд с той действительно высокой точки зрения, которую обрела Ахматова в годы Великой Отечественной войны, с точки зрения поэта – гражданина, поэта – патриота.
«Я знала: это все мое…» - здесь исходная позиция, с которой началась новая полоса в творчестве поэтессы. Расширившийся диапазон лирики, новое виденье мира, пора высокого гражданского возмужания – все это не могло не внести в ее творчество новых замыслов и поисков новых стихотворных форм. Когда читаешь ахматовские стихи военной поры, невольно обращаешь внимание, как упорно и чуть ли не независимо от автора объединяются они в отдельные лиро-эпические группы, напоминающие поэмы. Таковы, например, «Луна в зените» или маленький триптих, посвященный Блоку и тоже начатый в годы войны. Ахматова неуклонно шла к новым формам эпического облика.
Последние годы
Анна Ахматова была великой трагической поэтессой и глубоким художником, который застал великую эпоху. Она прошла большой творческий путь, перенесла тяжелые невзгоды, отразившиеся как в «Реквиеме», так и в некоторых стихах послевоенных лет.
В послевоенные годы она многое вспоминала, но ее воспоминания не похожи были на мемуары, созданные на досуге; бескомпромиссно и сурово она осудила и в «Поэме без героя», и в других произведениях некогда воспетую и его эпоху.
Блуждание Памяти и Совести по кромешным далям давно отзвучавших времен неизменно проводили ее в день сегодняшний, к нынешним людям. Историзм мышления являлся главным героем поэтического рассуждения, основной отправной точкой всех мемуарных ассоциаций.
В это время Ахматова занялась исследованием творчества А.С. Пушкина. Она гордилась, что принадлежит к почетной когорте исследователей творчества по праву автора научных работ о жизни и творчестве Пушкина. С необыкновенной живостью и новизной предстал великий поэт в освещении Ахматовой. Её творческая интуиция, путь к Пушкину не извне, а изнутри творческого мира – вот это и был очень человечный, чуткий ахматовский «пушкинизм».
Поздние стихи Ахматовой, по-пушкински просветленные и мудрые, заметно более гармоничны и музыкальны, чем прежние. В них вошла несвойственная раньше напевность, встречаются, хотя и редко, даже внутренние рифмы, делающие стих легким, как бы плавно скользящим:
И лебедь, как прежде, плывут сквозь века,
Любуюсь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
И шествию теней не видно конца
От вазы гранитной не видно дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
(Летний сад)
Лирике Ахматовой был свойственен глубокий психологический подтекст, что зримо сближает ее с определенными художественными исканиями XX века. Но за этими ахматовскими поисками и находками неуклонно и неотторжимо возвышается величественная гряда русской классической литературы XIX века.
Пушкин, Баратынский, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Толстой – вот основные имена и предтечи ахматовской поэзии, которая с самого начала была пристально внимательна к великому наследию человеческой культуры.
В поздней лирике, особенно в той, что носит почти дневниковый характер, усиливается ахматовская фрагментарность. Иногда кажется, что она разговаривает с листом бумаги, с самой собой, с небом и богом. Она добирается с помощью своих фрагментов и недоговоренностью до подсознания, до той области, которую она называла душой. Мир всегда был для нее особым – не таким, как видят его все. В старости она видит его не просто неустойчивым, чреватым и наполненным бедами, но трагическим и разбитым на части, на куски, на глыбы и обломки. Как никому из других поэтов, Ахматовой было суждено запечатлеть эту раздробленность, расколотость мира, которого даже, может быть, уже нет, - он существует лишь в нашем инерционном сознании.
Но может быть, все это мрачное, исполненное тягостных предчувствий ощущение – лишь даль возрасту, когда все напоминает лишь о смерти? Все это не случайно. Её признания о «тайном знанье», о «последнем часе», о «незримом потоке бытия», о том, что мир видится его странно прозрачным, так что и сама тьма – прозрачна и потому как бы светла…Такие признания у нее слишком многочисленны. Они как бы создают особую музыку позднего ахматовского стиха, они похожи на знаки некоего последнего знания о мире, дарованного ей на краю жизни.
Читая стихи поздней Ахматовой, мы не можем не чувствовать, что ее мрак не пессимистичен, он – трагичен. Ее последние стихи, в особенности те, что навеяны комаровской природой, все время внимательно и бережно останавливаются на тех мелочах и приметах жизни, где сквозит прелесть и очарование. Она всматривается в эти приметы с грустью, но и с благодарностью: ведь жизнь еще продолжается и, может быть, по каким-то высшим законам, она не оборвется, не соскользнет в пропасть, уже вырытую человеческим неразумием.
Когда-то в молодости, в «Эпических мотивах» она писала о том, что в старости, в нищете, в болезнях, на грани смерти она, возможно, вспомнит мягкий зимний снег, медленно поднимающийся кверху:
…И я подумала: не может быть,
Чтоб я когда-нибудь забыла это.
И если трудный путь мне предстоит,
Вот легкий груз, который мне под силу
С собой взять, чтоб в старости, в болезни,
Быть может, в нищете – припомнить
Закат неистовый, и полноту
Душевных сил, и прелесть милой жизни
(Эпические мотивы)
Прелесть милой жизни постоянно преодолевала мрак ее последних стихов. Возможно, на краю жизни она именно легкий груз взяла с собой, живые очертания царскосельских садов, комаровские сосны. А нам она оставила поэзию, где есть все – и мрак жизни, и глухие удары судьбы, и отчаяние, и надежда, и благодарность солнцу, и «прелесть милой жизни».
В 1964 году в Италии Ахматовой была вручена премия «Этна Таормина» за сборник стихов, который состоял из стихов разных лет. В 1965 году в Лондоне Ахматовой вручили почетную мантию доктора Оксфордского университета как величайшей из современных русских стихотворцев, чья поэзия и собственная судьба отразила судьбы русского народа.
Трудным и сложным был путь Анны Ахматовой. В её жизни и творчестве мы ощущаем «бег времени», находим не внешние исторические аксессуары пережитой, переживаемой эпохи, а живые чувства, предвидения и прозрения проницательного художника. И многим еще предстоит эта духовная, историческая необходимость – открыть для себя Ахматову.