Материал для школьного психолога на тему «Методологические и теоретические основы психологии»

Методологические и
теоретические основы психологии
Введение
Анализируются причины кризиса рационалистической психологии, главными симптомами которого служат все большее удаление друг от друга исследовательской и практической психологии; обособление гуманистической психологии; попытки создания таких систем знания, как христианская психология или психология души, значительное расширение области влияния парапсихологии. Кризис обусловлен тремя основными причинами: "иррационализацией всей общественной жизни", дополненной имеющей свои национальные особенности иррационализацией российской жизни; отсутствием у психологии твердой и адекватной методологии, которая сделала бы ее такой же устойчивой к внешним социальным воздействиям, как естественные науки; "позитивистским перенапряжением", порождающим разочарование в позитивизме, которое проецируется на рационализм вообще. Какой же из образов науки является главным, основным в открывающейся перед нами картине, на что следует обращать внимание в первую очередь? Ответ на этот вопрос прост и очевиден; вот как формулируют его видные отечественные специалисты в области философии науки М.А. Розов и B.C. Степин: "Наука многоаспектна и многогранна, но прежде всего она представляет собой производство знаний. Наука не существует без знания, как автомобилестроение не существует без автомобиля. Можно поэтому интересоваться историей научных учреждений, социологией и психологией научных коллективов, но именно производство знаний делает науку наукой". Если рассматривать с этой позиции функционирование научного сообщества, то в первую очередь деятельность ученых следует считать направленной на поиск истины, получение нового знания. Очевидно, однако, что новое знание отнюдь не является единственным мотивом деятельности ученого, довольно часто она направляется мотивами, ничего общего не имеющего с благородным служением истине. Как убедительно показывает Юревич в книге "Психология науки", нередко ученые "корыстны и субъективны, склонны к подтасовке данных и их засекречиванию, больше думают о публикациях и приоритетах, чем об открытии истины". Тем не менее, направляемая даже такими мотивами деятельность ученых все-таки приводит к желаемому для науки результату - истине и новому знанию. Это становится возможным благодаря тому, что "те действия ученых, из которых в конечном счете и складывается научная деятельность, не совершаются, а описываются в соответствии с ее (науки) нормами". А основная норма и ценность науки, повторяюсь, - это поиск истины и получение нового знания.
Никогда еще в нашей стране не было такого большого количества учебных, практических и исследовательских психологических учреждений - только в Москве в настоящее время насчитывается около сорока психологических специализаций в высших учебных заведениях. Никогда еще на прилавках книжных магазинов не было такого обилия и разнообразия психологической литературы. Профессия психолога за последние годы стала одной из самых престижных и массовых, и это несмотря на катастрофически низкое бюджетное финансирование науки и образования. То, что автор называет кризисом рациональности в обществе и психологии, является состоянием необычным и новым именно для российской действительности. А по сути, это всего лишь бурное и противоречивое, на фоне смены общественной формации и резкого снятия методологических запретов, формирование типичной для мировой психологии структуры. О том, что методологические проблемы психологии связаны с ее собственной логикой развития, говорит и сопоставление современной ситуации с той, что сложилась в начале XX века, когда требования, постулируемые практически всеми учеными того времени, сводились к построению позитивной психологии, перестройке классической науки на основе новой методологии и поиску нового, объективного метода исследования психики. Похожую ситуацию испытывает и современная психология, хотя сегодня сложилась обратная ситуация - необходимость модификации естественнонаучной, позитивной психологии, которая не в состоянии решить всех проблем, встающих перед ней.
Интересен тот факт, что сходное положение наблюдалось в российской науке на рубеже XIX-XX вв. Уже тогда прозвучал первый сигнал о том, что объективная психология не в состоянии ответить на многие вопросы, связанные с духовной жизнью людей, их потребностью в творчестве, самореализации, умением преодолеть давление среды и т.д. Именно в этот период возникает духовная философия В. Соловьева, отразившаяся и во многих психологических концепциях того времени (Лопатина, Франка, Лосского и других).
Анализ позиции различных авторов о роли методологических дискуссий в развитии психологии
1.Анализ позиции А.В.Юревича, доктора психологических наук, зав. Сектором социальной психологии ИИЕиТ РАН
ДИСКУССИИ. ПСИХОЛОГИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ
Одной из главных особенностей современного состояния психологической науки является ее отход от тех методологических позиций, с которыми она казалось бы навечно срослась со времен Фехнера. Его главными признаками служат, во- первых, все большее удаление друг от друга исследовательской и практической психологии, во-вторых, обособление гуманистической психологии, противопоставившей себя психологии традиционной, в-третьих, попытки создания таких своеобразных систем психологического знания как христианская психология или психология души, в-четвертых, значительное расширение области влияния парапсихологов, "психологов-магов" и т.п. Подобные явления, знаменующие кризис рационалистической психологии, пока не получили вразумительной аналитической оценки. В то же время они настоятельно требуют осмысления - если, конечно, психологи желают сохранить в своей науке хоть какие-то методологические стандарты и избежать ее превращения в игру без правил, описанную Л. Кэрролом в его далеко не детской книге "Алиса в стране чудес". А их осмысление требует обращения не только к методологии психологической науки, но и к асимметричной ей реальности - психологической подоплеке методологии.
УСТАЛОСТЬ ОТ РАЦИОНАЛИЗМА
Одна из главных причин захватившего психологию "методологического анархизма" состоит в том, что научное сообщество зависимо от общества, фокусирует все в нем происходящее, и чем "мягче" наука и, соответственно, чем меньше она защищена внутридисциплинарными стандартами получения знания и поведения ученых, тем эта зависимость больше.
Происходящее в современном обществе можно охарактеризовать, перефразируя известное выражение М. Вебера, как "рационализацию всей общественной жизни" , как ее "иррационализацию", основными симптомами которой служат культы колдунов, астрологов, хиромантов, экстрасенсов и прочей подобной публики, к услугам которой охотно прибегают многие здравомыслящие, или, по крайней мере, считающиеся таковыми люди, в том числе и сильные мира сего; глобальная мистификация массового сознания, размывание традиционных представлений о рациональности и области возможного и т.д. Все эти симптомы иррационализации хотя и проявляются с особой остротой в нашей стране, не имеющей иммунитета как от социального, так и от когнитивного экстремизма, носят интернациональный характер и порождены накатившейся с Запада волной, на пути которой прежде стояли бдительность советских идеологов и твердый материализм отечественного обывателя.
Рационализм, который принято считать системой мировосприятия, лежащей в основе развития рынка, науки и вообще современной западной цивилизации, обладает и еще одной важной стороной - является видом массовой психологии, которая, как и всякая психология, имеет три составляющие: 1) когнитивную (определенный стиль мышления); 2) эмоциональную (стремление к господству разума над чувствами и др.) и 3) поведенческую (активность, терпение, либерализм, трудолюбие и т.д.). Многие причины вытеснения этой психологии "иррационализацией всей общественной жизни" тоже лежат в психологической плоскости и обычно видятся в своеобразной усталости от рационализма; в необходимости отдушин от его многочисленных ограничений; в потребности человека верить в чудеса, которая свойственна и австралийскому аборигену, и строителю коммунизма, и представителю современного западного общества; в неспособности разума долго контролировать эмоции и др. Не последняя роль приписывается и открытию З. Фрейда, продемонстрировавшего, как эмоции "обманывают" разум, формально подчиняясь ему, а реально, наоборот, контролируя его из подсознания.
Как ни парадоксально, и рациональная наука, казалось бы, полностью и навсегда одолевшая иррационализм, немало сделала для его ренессанса. Она не только подала пример социальной организации и когнитивной репрезентации знания, но и породила гипотезы: о существовании биополей, возможности экстрасенсорного восприятия, влиянии космоса на организм человека и т.д., которые представителями паранауки используются в качестве объяснительных принципов. Она своими открытиями, не раз разрушавшими привычное мировосприятие, внушила массовому сознанию, что в принципе все возможно, - даже то, что выглядит абсолютно нереальным. Она вооружила современных мистификаторов техническими средствами - от видеопленки, на которую специалисты по спиритизму "снимают" духи Цезаря или Наполеона, до той сверхсложной аппаратуры, которой пользуется Д. Коперфильд. Она внесла решающий вклад в демократизацию мысли, в утверждение в обществе толерантного отношения к ее самым необычным проявлениям, приучив к тому, что инакомыслящих не следует сжигать на кострах. И, наконец, именно наука дала жизнь научной фантастике (не только как некогда самому популярному литературному жанру, но и как состоянию умов), которая обманула обывателя, пообещав ему контакты с представителями других миров и решение всех основных, по крайней мере, технических проблем человечества к концу нашего века и породив иллюзии, разрушение которых обыватель не прощает. Таким образом, внешняя причина кризиса рационалистической психологии - "иррационализация всей общественной жизни", помноженная на иррационалистические традиции российской интеллектуальной культуры, предстает не неким артефактом духовного развития (или деградации) общества, а комплексным феноменом, в свою очередь, имеющим, как и рационализм, психологические корни.ПОЗИТИВИСТСКОЕ ПЕРЕНАПРЯЖЕНИЕ
Вторая причина переживаемого психологией "методологического анархизма" имеет внутренний - по отношению к психологическому сообществу - характер и связана с тем, что не только психологическая наука имеет свою методологию, но и любая методология выражает определенную психологию.
Главной прослойкой между рационализмом как глобальной системой мировосприятия и исследовательской практикой, требующей более конкретных методологических установок, явился позитивизм как нормативная методология научного познания, основанная отнюдь не на самоочевидных принципах познания, а на ряде мифологем, глубоко въевшихся в самосознание науки и во многом определивших ее восприятие обществом. Базовые позитивистские мифологемы звучат так: 1. Научное знание основано на твердых эмпирических фактах. 2. Теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним). 3. Наука развивается посредством постепенного накопления фактов. 4. Поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение. 5. Теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции. 6. Теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку экспериментом
Подчиненность психологии позитивистским нормативам проявлялась в форсированной математизации, в необходимости эмпирической верификации любых утверждений, в сакральном отношении к коэффициентам корреляции, в стандартной структуре психологических исследований, предполагавшей, что из теорий выводятся гипотезы, а из них - эмпирически проверяемые операциональные следствия и др. Правда, наряду с этой - нормативной - всегда существовала и "теневая методология", напоминающая то, что И. Митрофф называет "анти-нормами" науки . Ее типовыми проявлениями были формулирование гипотез post factum - когда исследование уже проведено; их "выведение" не из теорий, а из тех эмпирических данных, которые якобы были получены в процессе проверки теорий; отбор лишь тех коэффициентов корреляции, которые устраивают исследователя, а то и просто выдумывание непроводившихся исследований, весьма близкое к жанру "мысленного эксперимента" (5). Подобно теневой экономике, "теневая методология" не является лишь порождением аморальных личностей - в данном случае недобросовестных исследователей, а возникает из-за того, что реальная исследовательская практика не вписывается в искусственно ограничивающие ее стандарты - как в случае Г. Менделя, который в нарушение всех основных норм науки попросту придумал эмпирические данные, подтверждающие открытые им законы вовсе не эмпирическим путем. Первой и наиболее типовой реакцией на это перенапряжение служит позитивистский камуфляж - не построение, а описание исследовательского процесса таким образом, будто гипотезы выведены из теорий, полученные выводы строятся только на основе эмпирического опыта и т.п., т.е. искусственная "обработка" реальности в соответствии с позитивистскими стандартами
Второй вид реакции - когнитивно оформленный, а иногда и институционализированный отказ от самих позитивистских стандартов - либо "тихий", как в случае формирования практической психологии, либо громко афишируемый, как при создании Ассоциации гуманистической психологии. А третьим и наиболее радикальным видом реакции является проецирование разочарования в позитивизме на рационализм в целом, выражающееся в возникновении нерационалистических направлений психологии, таких, как психология души или христианская психология.
В результате позитивистское перенапряжение либо приучает психологов к двойным стандартам, аналогичным описанным Дж. Гилбертом и М. Малкеем "эмпиристскому" и "условному" репертуарам, либо толкает их к отказу от позитивизма, отношение к которому нередко переносится на рационализм в целом. Причем, наиболее мягкая из этих стратегий - применение двойных стандартов - используется все реже и лишь наиболее конформными представителями психологического сообщества. Его же основная часть обнаруживает явную склонность к более радикальным настроениям, и массовая усталость от позитивизма служит основой весьма агрессивного анти- рационализма. А редкие попытки психологов старой закалки отстоять привычный им материализм (по сути - рационализм) не встречают сколь-либо массовой поддержки, воспринимаясь основной частью сообщества не только как архаизм, но и как попытки ретроградов наложить вето на созвучный демократии принцип "пусть прорастают все цветы". В итоге к внешней причине отхода психологии от рационализма - "иррационализации всей общественной жизни" - добавляется и внутренняя: разочарование в нем значительной части психологического сообщества, и в сочетании друг с другом они формируют крепкие рельсы для ее съезжания с рационалистических позиций. И, если само по себе несоответствие позитивистской методологии реальной исследовательской практике можно рассматривать лишь в когнитивной плоскости (да и то с изрядной долей натяжек, создаваемых искусственным отсечением его социальных аспектов), то феномен позитивистского перенапряжения и типовые реакции на него (у разных психологов проявляющиеся по-разному в зависимости от их личностных особенностей) имеют отчетливо выраженную психологическую составляющую. И вполне закономерно, что это перенапряжение порождает не только когнитивные последствия в виде методологических - антипозитивистских и анти- рационалистических - идей, но и своеобразные "методологические эмоции", которые дают о себе знать в настроениях типа: "Я устал от академической психологии, особенно от той, которая существует в нашей стране в последние десятилетия. Уж очень она серьезна и скучна".
Таким образом, движение психологии по позитивистской орбите во всех своих ключевых точках: а) приобщения к позитивистской парадигме (8), б) ее универсализации и в) разочарования в ней - имеет отчетливо выраженный психологический фон. А такие вроде бы асимметричные реалии, как методология психологии и психология методологии, обнаруживают тесную взаимосвязь и двустороннюю зависимость, построенную по принципу "онтологического круга".
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ
Еще одна парадоксальная черта методологического состояния психологии состоит в том, что позитивизм сосуществует в ней с тем, что на первый взгляд выглядит как его противоположность - с феноменологизмом, который проявляется в следующем: психологи изучают психологическую реальность в том виде, в каком она предстает их восприятию, т.е. по существу не саму эту реальность, а свои восприятия, свидетельством чему служит, например, язык научной психологии, мало отличающийся от обыденного языка, который выражает наш феноменальный опыт. Не являются исключениями и направления психологии, считающиеся избавленными от субъективности, например, бихевиоризм. Пытаясь избежать опоры на феноменологию испытуемых и поэтому изучая не их внутренний опыт, а поведение, бихевиорист переносит центр тяжести на свою собственную феноменологию и даже поведение крыс
Категории, в которых изучается физическая или биологическая реальность - атомы, электроны, клетки, молекулы и т.п. - имеют мало общего с категориями, в которых мы эту реальность воспринимаем; они описывают саму эту реальность, а не наши восприятия, что и позволяет выявлять ее имманентные, а не приписанные нами в силу особенностей этого восприятия (как, скажем, в случае геоцентрической модели Вселенной) закономерности. А то научное знание, которое стало символом науки XX века, не только не-феноменологично, но и контр-феноменологично, то есть противоречит нашему восприятию мира и вообще не укладывается в наш разум: мало кто может представить себе - вписать в свою феноменологию или, используя термин М.К. Мамардашвили, "помыслить" - бесконечность Вселенной или переход пространства во время. Подобный типовой путь "спасения" парадигм дает не менее типовые, многократно описанные результаты. Обновленная и под корректированная - обросшая различными Ad hoc-построениями, расширенная или дифференцированная - парадигма обнаруживает более широкую область значений по сравнению с ее прародительницей, включая способность к объяснению явлений, которые та не в состоянии объяснить, но одновременно и неспособность решить главные для нее, говоря словами Т. Куна, "головоломки". Даже расширенный вариант физиологической парадигмы оставляет нерешенными все ее ключевые проблемы - свободы волн, различных "параллелизмов" и т.д., и к тому же при ее расширении дефицит собственно физиологического знания о психике восполняется ничего не объясняющими категориями диалектического материализма, такими, например, как "отражение". И даже если представить себе предельное развитие этой парадигмы - возможность установления точечных соответствий между психическими явлениями и физиологическими процессами, которое, вероятно, удовлетворило бы внешнего потребителя психологического знания, обеспечив и контроль над психическими процессами, и строгую привязанность каждого из них к специфицированному материальному субстрату, - эти процессы все же выглядели бы именно как субстрат, а не сущность психического. Тем не менее, в попытках спасения и развития физиологической парадигмы было бы неверным видеть очередной методологический артефакт, лишая их эвристического значения. Выработке синтетической парадигмы, которая решила бы главную методологическую проблему психологии, "наведя мосты" между феноменологическим и физиологическим знанием о психике, препятствует то, что первое (вследствие развития этой науки преимущественно в феноменологическом русле) намного более развито и дифференцировано, чем второе. "Подтягивание" физиологического знания путем его дифференциации приближает к установлению того паритета двух видов знания, который послужил бы основой их синтеза. И, видимо, в настойчивости спасателей физиологической парадигмы можно уловить не только эмоциональную реакцию на засилье феноменологизма и распространение иррационализма, неприемлемых для материалистического ума, но и методологически оправданную сосредоточенность психологов-романтиков, все еще пытающихся решить "основной вопрос" психологии на том главном, что мешает его решению - несоразмерности феноменологического и физиологического знания.
2.Анализ позиции К.И.Алексеева, кандидата психологических наук, научного сотрудника ИИЕТ РАН
В статье А.В. Юревича "Психология и методология" ("Психологический журнал", 2000, N 5) представлена масштабная панорама современного состояния психологической науки, написанная автором яркими и крупными штрихами. Тем не менее эта картина требует, на мой взгляд, расстановки акцентов и проведения "красной нити".
Так, бросается в глаза, что в каждой из трех разделов статьи Юревич фактически рассматривает науку психологию в новом "измерении", не говоря об этом прямо и четко, не фиксируя различий, которые, тем не менее, ясно просматриваются и являются традиционными для современного науковедения. Это следующие "образцы" науки: 1) социальный институт, существующий и функционирующий в обществе и с неизбежностью включенный в контекст всей сегодняшней жизни (I раздел статьи - "Усталость от рационализма"); 2) научное сообщество ученых- психологов, ведущих и осмысляющих свою научную деятельность в соответствии с определенными нормами, стандартами и ценностями (II раздел - "Позитивистское перенапряжение"); 3) система знаний о психологической реальности (III раздел - "Между Сциллой и Харибдой").
Такое разделение позволяет поставить проблему: какие связи и отношения существуют между этими тремя "ипостасями" науки? Рассмотрю ее сначала в общем виде и обрисую основные направления решения, а потом прокомментирую с изложенных позиций положение дел в психологической науке.
Таким образом, мы видим, что именно знание является конституирующим компонентом науки, именно оно определяет функционирование научного сообщества и социального института науки и "красной нитью" проходит через ее разные "образцы" и "измерения". Рассмотрим теперь с этих позиций положение дел в психологической науке.
Прежде всего несомненный интерес представляет выдвинутое Юревичем положение об иррационализации всей общественной жизни. В этой связи я хочу обратить внимание на работы Н.И. Кузнецовой, предложившей новую категориальную методологическую программу - "экология науки".
Кратко принципиальную категориальную схему и вытекающую из нее исследовательскую задачу Кузнецова формулирует следующим образом: "Дано явление X , существующее в определенной среде, необходимо выделить эту среду и связи Х с этой средой в качестве особого объекта изучения". Своеобразие программы "экологии науки" в отличие от традиционного различения "внешних" и "внутренних" факторов развития науки состоит в новом осмыслении внешних по отношению к науке факторов как "средовых", т.е. неотъемлемых условий ее существования. И в этом плане иррационализацию всей общественной жизни при исследованиях в русле "экологии науки" можно представить как неблагоприятную для науки "среду обитания". Подчеркну, что речь идет не просто о других формулировках или использовании других слов, ничего не меняющих в сущности изучаемого объекта. За разными словами стоят разные реальности, разные модели науки и ее отношений с обществом.
В этой связи спорным выглядят тезисы Юревича о позитивизме, господствующем в научном сообществе психологов, "позитивистском камуфляже" при описании результатов исследований, "позитивистском перенапряжении" научного сообщества вследствие несоответствия "позитивистских" норм науки реальной исследовательской практике. В поддержку этих тезисов автор ссылается на работу социологов науки Дж. Гилберта и М. Малкея, установивших, что ученые описывают результаты своих исследований, следуя двум разным интерпретационным репертуарам: эмпиристскому, при котором исследование выглядит беспристрастным выражением "объективных" законов природы, и условному, в котором находят выражение интересы самих ученых. При этом эмпиристский репертуар характерен для "формальной научной литератур" - что вполне естественно, поскольку ее основной целью является по возможности ясное и четкое изложение полученных в работе знаний, а конкретные особенности деятельности по их получению отходят на второй план. Но заключать на этом основании, что подобное описание является "камуфляжем" реальной исследовательской деятельности представляется мне некорректным, поскольку деятельность не сводится к ее описанию, а потому оно не может служить "камуфляжем" деятельности - это аксиома и для психологии, и для философии науки (в которой существует проблема соотнесения рефлексии ученых и их исследовательской практики; анализ науки как системы с рефлексией см. в работе М.А. Розова ).
Сам анализ системы знания психологической науки является крайне важным и существенным для понимания ее сегодняшнего состояния - таким же важным, как в начале XX в., когда впервые прозвучало утверждение о кризисе психологии. В этой связи выдвинутое Юревичем положение о феноменологизме психологического знания приобретает особую остроту. Действительно, в естествознании "категории, в которых изучается физическая или биологическая реальность - атомы, электроны, молекулы и т.п. - имеют мало общего с категориями, в которых мы эту реальность воспринимаем; они описывают саму эту реальность, а не наши восприятия, что и позволяет выявлять ее имманентные, а не приписанные нами в силу особенностей этого восприятия (как, скажем, в случае геоцентрической модели Вселенной) закономерности". В то время как в психологии "мы воспринимаем феноменологически данные нам психические явления, а не ту реальность, которая за ними стоит, и структурирование своего восприятия психики проецируем на саму психику". Чтобы почувствовать странность такого "объяснения", представим себе детальное, точное, скрупулезное описание генетических экспериментов - но выдержанное сугубо в терминах фенотипического описания, при полном отсутствии представления о генах и генотипе... Более того, в качестве объяснения полученной картины богатых и разнообразных феноменов нам предлагают... действие сложной совокупности фенотипических признаков в их сложной взаимосвязи, причем далее говорится, что нельзя изолировать какой-либо фенотипический признак, и появление всей наблюдаемой картины приписать действию только этого признака!
Отметим, однако, что в развитии естественных наук был подобный период: такие объяснительные сущности, как флогистон (материя огня) и теплород (материя тепла) появились сходным образом: исследователь наблюдает горение - значит, должна быть особая сущность, вызываемая горение; исследователь ощущает тепло - значит, должна существовать материя тепла. Однако, как отмечает М.А. Розов, "успехи в изучении Природы всегда были существенно связаны с абстракцией от тех ментальных состояний, которые порождают в нас те или иные природные явления" и приводит следующие примеры: согласно Демокриту, реально существуют только атомы и пустота, а цвета, запахи, звуки, вкусовые характеристики - это результат воздействия атомов на наши органы чувств. Сходным образом рассуждает и Галилей: ощущение теплоты - это результат движения мельчайших частиц.
3.Анализ позиции В.И.Моросановой, доктора психологических наук, профессора Психологического института РАО
В статье А.В. Юревича дана картина сегодняшнего состояния психологической науки, основными симптомами которого, по мнению автора, является обособление исследовательской и практической психологии, возникновение новых психологических дисциплин, таких, как гуманитарная психология и психология христианства, а также возникшее и усиливающееся влияние на общественную жизнь различных форм парапсихологии. Но можно ли вслед за автором оценить это состояние как кризисное? На мой взгляд, к этому нет серьезных оснований и, более того, - можно и нужно говорить о психологическом буме в России и его влиянии на развитие отечественной психологии. быстрое и бурное развитие интереса к психологии имеет свои издержки в нашей стране. Так, качество подготовки психологов во вновь создаваемых центрах часто оставляет желать лучшего. Бурное тиражирование в печати психологического инструментария нередко приводит к его использованию непрофессионалами, зачастую в практическом консультировании применяются исследовательские методики, что, соответственно, приводит к снижению качества, дискредитации возможностей психологической диагностики и помощи. Я бы сказала, что нужно сетовать не на отделение практической психологии от исследовательской, как это делает Юревич, а на то, что в настоящее время у массового психолога зачастую нет ясного понимания необходимости разделения исследовательской и практической психологии, каждая из которых имеет свою специфику, соответственно решаемым задачам и используемым методам. Другое болезненное следствие психологического бума заключается в следующем. Столь долгожданное снятие методологических запретов в исследовательской психологии привело к массовому увлечению теоретическими исследованиями, которые нередко подменяются теоретизированием, при котором и наука подменяется разговорами о ней. Я боюсь, что декларируемая Юревичем "усталость от позитивизма" льет воду на мельницу не столь необходимого нам методологического либерализма и даже не опасного методологического анархизма, а довольно вульгарного психологического непрофессионализма. По существу, из фактов массового непрофессионального использования, непонимания методов научного планирования исследований, обработки и анализа их результатов, в том числе корреляционного анализа, столь нелюбимого Юревичем, и других более современных математических методов, делается вывод не о необходимости повышения психологической культуры, а о необходимости смены научных парадигм; декларируется усталость от академической психологии, что, к сожалению, может восприниматься как призыв к свертыванию и так обескровленных недофинансированием экспериментальных и эмпирических исследований, которые во все времена и во всех странах только и могут быть основой фундаментальной научной психологии.
И, наконец, о главном тезисе Юревича, согласно которому психология находится между Сциллой позитивизма и Харибдой феноменализма, и ее спасение - в смене методологических парадигм. Если позитивизмом, как мы разобрались выше, автор называет традиционные эмпирические исследования, то с понятием феноменализма все обстоит сложнее. Не знаю насколько удачен сам этот термин, но та проблема, которой он обозначен, реально существует в методологии психологии и заслуживает чрезвычайно серьезного рассмотрения. Суть этой проблемы в следующем: в какой мере предметом сегодняшней психологии являются психологические феномены как продукты психологического отражения, а в какой - порождающие это отражение процессы, и можно ли по продуктам отражения исследовать процессы их порождения. Автор, описывая парадигмы феноменализма, по существу подошел со своих позиций к пониманию необходимости создания трансцендентальной психологии, занимающейся порождающими процессами отражения, как ее назвал основоположник этой новой области психологии А.И. Миракян, руководивший до 1995 г. лабораторией моделирования психических процессов ПИ РАО и разрабатывавший эту проблему более двадцати лет. К сожалению, Миракян рано ушел от нас и заложил лишь основные принципы новой психологической парадигмы, названной им антифизикалистской. Но для предмета нашей дискуссии важно подчеркнуть, что он не был так категоричен, как Юревич, и считал, что новые психологические парадигмы откроют новую неизученную область порождающих процессов отражения, притом что и субъектная реальность его психологических феноменов будет продолжать оставаться предметом научных исследований. И, более того, Миракян никогда не отрицал возможностей исследования трансцендентальных процессов с помощью экспериментальных и количественных методов при условии преодоления ограничения феноменализма в выдвижении гипотез, планирования исследования и выбора методов анализа его результатов.
4.Анализ позиции Т.Д.Марциновской, доктора психологических наук, зав. Лабораторией ПИ РАО
Статья А.В. Юревича удивительно своевременна и актуальна, так как разговор о современном состоянии методологии психологической науки уже давно назрел и имплицитно входит в большинство современных дискуссий о путях развития как теоретической, так и практической психологии.
Разочарование в объективной психологии, которое проявляется во многих устных и печатных выступлениях психологов, даже само нежелание организовать методологический семинар или "круглый стол" (не нужно, устали и т.д.) во многом справедливо, однако разочарование в естественнонаучной психологии еще не значит, что она должна обходиться без методологии как таковой. Этот путь приведет к деградации психологии как науки, к тому, что вскоре уже не останется видимой грани между научной и житейской психологией, колдунами и священниками. Фундаментальная наука, в том числе и психология, не может обойтись без методологической рефлексии, не должна оставаться в границах чистой эмпирики, даже не пытаясь объяснить полученные факты. В противном случае на ее месте разрастается сакральная псевдонаука, которая оперирует не фактами, но установками, основанными на разнообразных верованиях, в том числе и религиозных (например, христианская психология), либо прикладные работы, разнообразные тренинги, методы диагностики и терапии, что функционально приближает психологические воздействия к деяниям колдунов и экстрасенсов, возвращая психологию к средневековому состоянию. Еще одной ипостасью прикладной психологии становится образование, разработка учебных пособий и курсов. Однако ни терапия, ни обучение не развиваются сами по себе без опоры на фундаментальную науку, задыхаются без новых теорий и современных данных, адекватных новым социальным условиям.
Опасность ориентации исключительно на позитивизм видели не только отечественные исследователи, хотя в России того времени критика позитивизма была особенно активной, что возможно связано и с отмеченной Юревичем ""иррационализацией" общественной жизни", свойственной российской действительности во все времена. Известный немецкий ученый Э. Гуссерль также писал о том, что и социология, и психология имеют дело не только с естественной, но и искусственной средой, причем сама социальная действительность есть продукт нашего знания о ней. Поэтому традиции естественнонаучного знания не применимы для изучения психологических явлений.
О специфике психологического эксперимента и опасности перенесения на него требований позитивизма вдумчивые психологи говорили еще при зарождении экспериментальной психологии. Ведь не существовало (как нет и в настоящее время) прямого и объективного способа изучения чужой души. В этом плане постулат А.И. Введенского о метафизическом характере утверждения существования чужой души также сохраняет свою силу. В то же время психологический эксперимент призван не только установить связь между внешними проявлениями, деятельностью и внутренними состояниями субъекта, но и проинтерпретировать ее. При этом всегда возникает субъективность в толковании полученных фактов, также как и сомнения в истинности не столько их самих, сколько в их связи с означенным психологическим феноменом.
Не меньше вопросов вызывает и применение математической обработки, которая, как создается впечатление, просто прикрывает отсутствие психологически достоверной связи между изучаемыми явлениями, вместо чего дается коэффициент корреляции. Так ценные приобретения Гальтона и Пирсона оборачиваются своей противоположностью.
Сходные проблемы возникают и в практической психологии: отсутствие достоверных методов диагностики или коррекции стремится возместить не очень внятными псевдопсихологическими объяснениями, что приближает ее к парапсихологии и мистике, которые, как это было справедливо отмечено в статье А.В. Юревича, все больше стремятся походить на науку.
Конечно, никто не призывает к отказу от достижений естественнонаучной психологии, однако строить науку только на этом фундаменте, как показал более чем столетний опыт, неперспективно. Возможно психологам действительно нужно преодолеть эгоцентризм собственных позиций, без чего невозможно развитие психологии в XXI веке. Сам факт появления статьи Юревича и ее широкого обсуждения свидетельствует о том, что время для этого назрело.
5.Анализ позиции И.О.Александрова, кандидата психологических наук, ст. научн. сотр. МП РАН, Н.Е.Максимовой,
кандидата психологических наук, ст. науч. сотр. МП РАН
Современная психология, по мнению А.В. Юревича, охвачена кризисом (судя по отсылкам к временам Г. Фехнера - кризиса "первородного" и перманентного), в основе которого лежат "усталость сообщества от рационализма" и "позитивистское перенапряжение".
По-видимому, автор не случайно избрал для изложения своей точки зрения стиль научной публицистики: избегал точных определений основных понятий, пользовался метафорами, использовал ссылки на публицистику, научно-популярную и художественную литературу. Мы полагаем, что предложенная в статье интерпретация положения дел в психологической науке следует из неточного или слишком общего понимания рационализма, позитивизма (и как философской доктрины, и как системы исследовательских нормативов); из "вневременного" и "внешнего" взгляда на психологию как научную дисциплину. Кроме того, такая стилистика предполагает обращение к широкой, в том числе и непрофессиональной аудитории.
I. "УСТАЛОСТЬ ОТ РАЦИОНАЛИЗМА"
Автор утверждает, что источник современного кризиса рационалистической психологии - "иррационализация всей общественной жизни" (с. 38). Для доказательства этого положения он обращается к публицистике славянофилов -К.С. Аксакова (1791-1859), И.В. Киреевского (1806-1856) и А.С. Хомякова (1804-1860); произведений А.И. Герцена (1812- 1870): заметим, что процитированные авторы работали в эпоху, которая совпадает по времени с этапом формирования эксплицитной позитивистской методологии, когда психология как самостоятельная научная дисциплина только начала складываться; к популярной литературе (К. Саган - "Драконы рая"); и даже к фантастике (братья Б. и Н. Стругацкие). Таким образом, в статье представлена "вневременная" точка зрения, выражающая отношение к рационализму в самом широком понимании этого термина, включая обыденное. При этом кризис рационализма оценивается как утрата или распад рациональности и переход к иррационализму. Судя по тексту, автор придерживается сходной интерпретации кризиса в психологии - в качестве единственной альтернативы распадающемуся рационализму рассматривается именно иррационализм.
В рамках классической науки рациональность знания выступала как зависимость научного знания только от "реальных" свойств изучаемого объекта и правил, которые позволяют исследователю видеть вещи "такими, как они есть" независимо от позиции наблюдателя; классическое "рациональное" знание об объекте - единственно правильное, оно должно воспроизводиться любым субъектом познания, независимо от его тео-
ретической позиции, при условии соблюдения правил вывода. Эта модель рациональности точно соответствует наиболее важным положениям индуктивистской доктрины и, что весьма важно для обсуждения, именно в ее рамках складывалась методология позитивизма.
Рациональность, как и метод познания, входит в число наиболее фундаментальных общенаучных ценностей. Поэтому надежды на построение какой-либо специфической (например, гуманистической) рациональности, отличной от рациональности "точных" или "естественных" наук, для психологии неосуществимы, (см., напр., глубоко аргументированную позицию Н.С. Автономовой). Смена типов рациональности - не переход от одного ее типа к другому, уже заданному, сформированному, зрелому, а выработка и включение уже известных частных приемов в число новых формирующихся нормативных и объяснительных принципов
Смешение противоречащих друг другу типов рациональности проявляется и в исследовательской практике, примером этого может служить приведенный А.В. Юревичем пример "отбора лишь тех коэффициентов корреляции, которые устраивают исследователя" (с. 39). Такой (вполне реальный!) исследователь занят поиском подтверждений гипотезы, придерживаясь индуктивистской модели рациональности. Именно поэтому он нарушает нормы математической статистики, для которой в соответствии с принципом фальсификационизма (а это важнейшая черта гипотетико-дедуктивной модели рациональности) требуется именно отклонить гипотезу, а "аргументов против термина "принять" является то, что вы способны принять несколько взаимоисключающих гипотез в одно и то же время".
Заметим, что среди утверждений автора можно обнаружить высказывания, которые можно соотнести с ранними стадиями кризиса. Так, имплицитную приверженность позитивистской модели рациональности можно усмотреть в призыве автора к разработке единой "парадигмы, способной решить главные методологические проблемы психологии: ее разобщенность на непересекающиеся исследовательские направления,..". Этой модели соответствует само предположение возможности выработки единой "единственно верной" позиции для всей дисциплины. В основания постклассического же (неклассического, постнеклассического) - гипотетико- дедуктивного рационализма входит представление о "принципиальной погрешимости любого знания", допущение множества конкурирующих концептуальных систем.
II. "ПОЗИТИВИСТСКОЕ ПЕРЕНАПРЯЖЕНИЕ"
"Позитивизм - это напряженность: все время ждешь, что тысяча первый лебедь будет черный, что следующий прохожий даст мне в зубы, а случайный камень заговорит по- китайски. От этого устаешь."Позитивизм - сложная логическая система положений и чтобы определить, каков именно источник "перенапряжения", следует проанализировать основные признаки позитивизма. А.В. Юревич приводит следующий их список:
1) научное знание базируется на твердых эмпирических фактах;
2) теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним);
3) наука развивается посредством постепенного накопления фактов;
4) поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение;
5) теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции;
6) теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом.
Мы полагаем, что основа доктрины позитивизма - индуктивный метод. Следует заметить, что приведенное в списке понятие рациональной индукции восходит к Р. Декарту, а по точной оценке А.Ф. Лосева: "Декарт - основатель новоевропейского рационализма и механизма, а стало быть, и позитивизма. Не жалкая салонная болтовня материалистов XVIII века, а, конечно, Декарт есть подлинный основатель философского позитивизма".
Действительно, позитивизм как философское направление и как система методологии науки формировался в рамках индуктивизма. Можно показать, что именно из индуктивистской логики вытекают как те особенности позитивизма, которые приведены в списке (кроме утверждения N 6, которое именно в отношении гипотез, но не теорий, не является отличительной чертой позитивизма), так и другие, сформулировать которые важно в контексте обсуждения Заметим, что суть позитивизма составляет не придание особенного значения объективности, надежности, истинности, рациональности знания, безусловных общенаучных ценностей, а специфика познавательной позиции, а также нормативы и приемы, ей соответствующие. Центр позитивистской доктрины - индуктивизм.
Какие же нормативы исследования, по мнению А.В. Юревича, вызывают у психологов тяжелое перенапряжение, и действительно ли они связаны с методологией позитивизма?
1. В качестве важного источника "напряжения" выделено требование следовать определенной логике исследования. Этому положению противоречит приведенное Юревичем представление о том, что "научное знание строится не путем рациональной индукции (или дедукции), а на основе интуиции, инсайта..." (с. 38). К сожалению, автор не привел подробных аргументов, но это означает, что любая форма рациональности, любое логическое обоснование метода связывается им с позитивизмом, ведь третьей логической системы, претендующей на роль общенаучного метода не существует, если не принимать за самостоятельные логики эклектичные "гипотетико-индуктивизм" (см. сноску 4 на с. 38), "квазииндукцию" Поппера или "гипотетико-дедуктивную концепцию индуктивной логики" . Таким образом, отказ от позитивизма не требует разрушения логической структуры исследования, гипотетико-дедуктивный метод и дедуктивно-номологическая модель предсказания/объяснения не являются позитивистскими нормативами. Так, по словам И. Лакатоса, отказ от индуктивизма был не отказом от критериев рациональности знания, а лишь "отступлением от утопических идеалов". Неправомерно связывание позитивистской методологии с требованиями точности, воспроизводимости, репрезентативности, валидности и надежности знания, которые хотя и изменились за последнее столетие, но сохранили свое положение среди наиболее высоких общенаучных ценностей. Отход от позитивизма действительно требует изменения норм планирования исследования и процедур, их обеспечивающих, во многом даже ужесточение критериев, но ни в коем случае не снижение. Это изменение соответствует различию между индуктивным и ги-потетико-дедуктивным методами.
2. Другой источник позитивистского давления, выделенный автором, - "форсированная математизация"; "попробуйте, например, защитить диссертацию, не применив в своей работе математический аппарат". Автор, по-видимому, подразумевает, что это высказывание - риторическое, и не требует ответа, но ему можно возразить: "Попробуйте обосновать выводы исследования, не применив статистические процедуры!". Невозможно представить себе, что Юревич допускает, что исследователи, не знакомые с математической статистикой, обладают особо высокими моральными качествами, которые не позволили бы выдавать частные мнения (или плоды нездорового воображения) за обоснованные суждения или подтасовывать результаты исследования. Нарушения правил применения статистических процедур при тестировании лекарственных средств - один из источников нежелательных, а часто и трагических последствий для пользователей. Разумеется, цена ошибок в психологических исследованиях не так высока, как в фармакологии, но и статистические критерии отвержения гипотез в этом случае намного мягче. Грамотное применение статистики позволяет обоснованно избежать неоправданного ужесточения критериев. Так, в поисковых исследованиях предписывается применять наиболее либеральные статистические критерии, чтобы снизить риск преждевременного отбрасывания гипотез.
Математическая статистика - общенаучная служебная дисциплина. Одна и та же система статистических процедур и критериев позволяет точно формулировать гипотезы и совершать формально обоснованный отсев наименее правдоподобных из альтернативных гипотез, минимизирует возможность ошибочных суждений в любой предметной области знания, дисциплине, парадигме.
Действительно, положение дел в психологическом научном сообществе можно охарактеризовать, перефразируя известный афоризм Станислава Ежи Леца: "Одним и чужая неграмотность мешает проводить исследования, а другим - и своя не помеха".
III. МЕТОДОЛОГ: "ПОДМЕНА СУЩНОСТИ ПСИХИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИИ ИХ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИМИ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯМИ"
Проблема феноменологизма психологии - самый центр и публикации А.В. Юревича, и комментария, потому что для ее разрешения, с точки зрения исследователей, необходимо привлечь нормативную базу новой, не позитивистской рациональности, - строгое следование гипотетико- дедуктивному методу (дедуктивно-номологической модели предсказания/объяснения), фальсификационистский (не джастификационистский) принцип верификации гипотез и корректное использование статистических процедур.
Сопоставляя степень подверженности феноменологизму психологии и "точных" наук, Юревич отмечает "принципиально нефеноменологический характер" последних. Но в истории "точных" наук во многих случаях можно обнаружить феноменологический этап развития (теории стихий - в "протохимии", теорию импетуса - в физике, астрономические представления в вавилонской традиции, поэтому они имеют не "принципиально нефеноменологический характер", а "теперь имеют нефеноменологический характер". Точные науки избавились от феноменологизма, поскольку строили реконструкции исследуемой реальности, хотя это и находилось в противоречии с позитивистскими принципами (реконструкция формы орбиты Марса И. Кеплером, реконструкция нулевого значения температурной шкалы Кельвиным, все построения квантовой механики и атомной физики и т.д.).
Таким образом, с нашей точки зрения, для того, чтобы решить проблему феноменологичности психологии, необходимо развитие нормативов, позволяющих реализовать принцип реконструкции, а для этого следует преодолеть реликты позитивистской методологии, последовательно придерживаться гипотетико-дедуктивной логики, дедуктивно- номологической модели предсказания/объяснения и развивать их применительно к психологическому исследованию. Следует эксплицитно формулировать возможно более полные системы гипотез о реконструируемом предмете изучения, применять строгие приемы фальсификации гипотез, придерживаться строго корректного применения статистических процедур и приемов моделирования. Для того, чтобы дать точную эксплицитную формулировку принципа реконструкции, необходимо решить весьма важные вопросы: каковы ограничения класса психологических объектов, к которым применим этот принцип, какие морфизмы (изо-, гомоморфизм) применимы к объектам этого класса, и т.п.
IV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, основной диагноз, поставленный А.В. Юревичем, точен - психологическое научное сообщество переживает кризис рациональности. Однако наш анализ показывает, что источник кризиса, его смысл и наиболее правдоподобное разрешение - иные, не те, что предполагает автор. Суть этого кризиса - трудный разрыв с позитивистской/индуктивистской рациональностью. Наша позиция отличается от предложенной в статье тем, что, как показывает анализ, отход от позитивистской методологии не только не предполагает отказа от строгой гипотетико- дедуктивной логики построения психологического исследования и "математизации" психологии, но прямо требует строгого соблюдения и дальнейшего развития этих нормативов, которые ни по сути, ни по происхождению не связаны с собственно позитивистской методологией.
Именно на основе таких нормативов могут быть развиты процедуры реконструкции предмета психологического исследования, радикально преодолевающие феноменологизм.
Заключение
Позитивизм более не в состоянии служить для психологии убежищем от решения тех порожденных феноменологизмом проблем, которые ей необходимо решать. Подобное, с большими или меньшими приближениями, уже случалось в истории науки, которая учит, что есть только один выход из этой неутешительной ситуации - отказ от позитивизма и разработка адекватной парадигмы, способной решить главные методологические проблемы психологии: ее разобщенность на непересекающиеся исследовательские направления, отсутствие кумулятивности психологического знания, расчлененность психологической реальности, раскол (говоря словами Ф.Е. Василюка, "схизис" между исследовательской и практической психологией ), и др. И, как учит опыт "благополучных" наук, а также собственный опыт психологии, эта парадигма должна быть нефеноменологической, выражающей сущность самой психологической реальности, а не ее восприятие нами.
Таким образом, та совокупность явлений в современной психологии, которая выглядит как ее "иррационализация", сама во многом психологически обусловлена и представляет собой комплексный когнитивно-социальный феномен, обусловленный тремя основными причинами. Во-первых, "иррационализацией всей общественной жизни", в нашей стране дополненной имеющей свои национальные особенности иррационализацией жизни российской. Во-вторых, отсутствием у психологии "защитного пояса" - твердой и адекватной методологии, которая сделала бы ее такой же устойчивой к внешним воздействиям, как естественные науки, сохраняющие верность рационализму вне зависимости от настроений в обществе. В-третьих, бесплодностью попыток этой дисциплины натянуть чужую одежду - позитивистским перенапряжением, порождающим разочарование позитивизмом, которое, в соответствии со стандартной схемой сдвига когнитивных установок с парадигм на метадигмы, проецирующееся на рационализм вообще.
Для разработки такой парадигмы психологическому сообществу необходимо совершить нечто подобное тому, что Ж. Пиаже назвал децентрацией, - выйти за пределы собственных восприятий, увидев психику не нашим привычным феноменологическим взором, а "изнутри" - так, как мы научились видеть реальность физическую или биологическую
Аналогии с развитием естествознания проводят также Л. Росс и Р. Нисбетт в книге "Человек и ситуация", одной из важнейших психологических работ последнего десятилетия. Приводя аргументы против позиции диспозиционизма, объясняющего согласованность поведения теми или иными личностными чертами, качествами и характеристиками, проявляющимися вне зависимости от конкретной ситуации, они цитируют К. Левина: "По Аристотелю, движущие силы были полностью и заранее обусловлены природой физического тела. В современной физике все наоборот: существование вектора силы всегда зависит от взаимных отношений нескольких физических фактов, в особенности от отношения тела к его среде". Налицо аналогия между древней физикой и современной психологией: "Древняя физика представляла поведение объектов исключительно в терминах их свойств или диспозиций. Камень при погружении в воду тонет, поскольку обладает свойством тяжести, или "гравитацией", кусок же дерева плывет, потому что обладает свойством легкости, или "левитацией". Современная физика преодолела предметоцентризм древней физики, заменив его топоцентристскими представлениями, в которых свойства объекта определяются его местом в системе других объектов (подробнее о предметоцентризме и топоцентризме и их проявлениях в гуманитарных науках см. в работе М.А. Розова). В психологии же, как пишут Росс и Нисбетт, "не было ни своего Ньютона, ни тем более своего Эйнштейна, которые могли бы заменить наши наивные, основанные на опыте представления более точной и научно обоснованной системой воззрений, которая позволила бы очертить взаимоотношения между человеком и ситуацией". Но естествознание проделало долгий путь, прежде чем прийти к сегодняшним онтологическим представлениям, а психология еще очень молодая наука, и остается лишь присоединиться к А.В. Юревичу, выразившему наши общие надежды на разработку адекватной онтологии социальной и психологической реальности. Тем более что все предпосылки для этого есть: это и опыт естествознания, успешно преодолевшего феноменологизм и предметоцентризм, и топоцентристские разработки в самой психологии и других гуманитарных науках.
Непродуктивность доминирующей ориентации на позитивизм вытекает и из того, что психология не только естественная наука, но и гуманитарная. К ней неприложима идея прогресса, адекватная для техники, точных наук. Ведь в предмет психологии входят категории личности, мотивации, общения, которые остаются достаточно стабильными и неизменными. Ни человек, ни общество, которое он строит, ни взаимоотношения (и, следовательно, психологические проблемы, связанные с их решением) не претерпели существенного прогресса, несмотря на упования ученых и художников.
С нашей точки зрения, методология является обобщением практики исследований, методологическая зрелость дисциплины достигается только через собственную исследовательскую практику, в которой зафиксированы этапы становления дисциплины. Возможности заимствования готовых методологических положений из других дисциплин, в которых они были сформированы, крайне ограничены. Методология может лишь содействовать рефлексии научным сообществом уже сформировавшихся, но имплицитных нормативов и их институализации. Исследователи заинтересованы не во вневременных и внедисциплинарных методологических описаниях, а в точных и обоснованных оценках эпистемологической ситуации, сложившейся в психологическом сообществе к настоящему времени, и обязательно дифференцированных - для конкретных парадигм или иных структурных составляющих дисциплины.
Итак, нужна ли смена методологических парадигм в психологии? На мой взгляд, именно сосуществование нескольких парадигм в психологии, представленных различными ее школами и направлениями, только и могут на данном этапе развития психологии обеспечить системное исследование психологической реальности. И будущее психологии - это преодоление противостояния различных ее направлений, использование в конкретных эмпирических и теоретических исследованиях всего накопленного позитивного багажа разработанных подходов и методов при ясном понимании их возможностей и ограничений соответственно предмету, задачам и целям исследования.