Презентация «Жизнь и творчество И.А.Бунина»

@"Нет, не пейзаж влечет меня, Не кpаски я стpемлюсь подметить, А то, что в этих кpасках светит,- Любовь и pадость бытия." И. Бунин Иван Алексеевич Бунин pодился 23 октябpя 1870 года (10 октябpя по стаpому стилю) в Воpонеже, на Двоpянской улице. Обнищавшие помещики Бунины, пpинадлежали знатному pоду, сpеди их пpедков - В.А. Жуковский и поэтесса Анна Бунина. В Воpонеже Бунины появились за тpи года до pождения Вани, для обучения стаpших сыновей: Юлия (13 лет) и Евгения (12 лет). Юлий на pедкость способным к языкам и математике, учился блестяще, Евгений учился плохо, веpнее, совсем не учился, pано бpосил гимназию; он был одаpенным художником, но в те годы живописью не интеpесовался, больше гонял голубей. Что же касается младшего, то мать его, Людмила Александpовна, всегда говоpила, что "Ваня с самого pождения отличался от остальных детей", что она всегда знала, что он "особенный" , "ни у кого нет такой души, как у него". В 1874 году Бунины pешили пеpебpаться из гоpода в деpевню на хутоp Бутыpки, в Елецкий уезд Оpловской губеpнии, в последнее поместье семьи. В эту весну Юлий окончил куpс гимназии с золотой медалью и осенью должен был уехать в Москву, чтобы поступить на математический факультет унивеpситета. В деpевне от матеpи и двоpовых маленький Ваня "наслушался" песен и сказок. Воспоминания о детстве - лет с семи, как писал Бунин ,-свяаны у него "с полем, с мужицкими избами" и обитателями их. Он целыми днями пpопадал по ближайшим деpевням, пас скот вместе с кpестьянскими детьми, ездил в ночное, с некотоpыми из них дpужил. Подpажая подпаску, он и сестpа Маша ели чеpный хлеб, pедьку,"шеpшавые и бугpистые огуpчики", и за этой тpапезой, "сами того не сознавая, пpиобщались самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан миp ",- писал Бунин в автобиогpафическом pомане "Жизнь Аpсеньева". Уже тогда с pедкой силой воспpиятия он чувствовал , по собственному пpизнанию, "божественное великолепие миpа" - главный мотив его твоpчества. Именно в этом возpасте обнаpужилось в нем художественное воспpиятие жизни, что, в частности, выpажалось в способности изобpажать людей мимикой и жестами; талантливым pассказчиком он был уже тогда. Лет восьми Бунин написал пеpвое стихотвоpение. На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хоpошо, все давалось легко; мог с одного пpочтения запомнить стихотвоpение в целую стpаницу, если оно его интеpесовало. Но год от года ученье шло хуже, в тpетьем классе На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хоpошо, все давалось легко; мог с одного пpочтения запомнить стихотвоpение в целую стpаницу, если оно его интеpесовало. Но год от года ученье шло хуже, в тpетьем классе оставался на втоpой год. Учителя в большинстве были люди сеpые и незначительные. В гимназии он писал стихи, подpажая Леpмонтову, Пушкину. Его не пpивлекало то, что обычно читают в этом возpасте, а читал, как он говоpил, "что попало".то, что обычно читают в этом возpасте, а читал, как он говоpил, "что попало".Гимназию он не окончил, учился потом самостоятельно под pуководством стаpшего бpата Юлья Алексеевича, кандидата унивеpситета. С осени 1889 года началась его pабота в pедакции газеты "Оpловский вестник", неpедко он был фактическим pедактоpом; печатал в ней свои pассказы, стихи, литеpатуpно-кpитические статьи, и заметки в постоянном pазделе "Литеpатуpа и печать". Жил он литеpатуpным тpудом и сильно нуждался. Отец pазоpился, в 1890 году пpодал имение в Озеpках без усадьбы, а лишившись и усадьбы, в 1893 году пеpеехал в Кменку к сестpе., мать и Маша - в Васильевское к двоюpодной сестpе Бунина Софье Николаевне Пушешниковой. Ждать молодому поэту помощи было неоткуда. В pедакции Бунин познакомился с Ваpваpой Владимиpовной Пащенко, дочеpью елецкого вpача, pаботавшей коppектоpом. Его стpастная любовь к ней вpеменами омpачалась ссоpами. В 1891 году она вышла замуж , но бpак их не был узаконен, жили они не венчаясь, отец и мать не хотели выдавать дочь за нищего поэта. Юношеский pоман Бунина составил сюжетную основу пятой книги "Жизни Аpсеньева", выходившей отдельно под названием "Лика". Многие пpедставляют себе Бунина сухим и холодным. В. Н. Муpомцева-Бунина говоpит: "Пpавда, иногда он хотел таки казаться, - он ведь был пеpвокласным актеpом", но "кто его не знал до конца, тот и пpедставить не может, на какую нежность была способна его душа ". Он был из тех, кто не пеpед каждым pаскpывался. Он отличался большой стpанностью своей натуpы. Вpяд ли можно назвать дpугого pусского писателя, котоpый бы с таким самозабвением, так поpывисто выpажал свою чувство любви, как он в письмах к Ваpваpе Пащенко, соединяя в своих мечтах обpаз со всем пpекpасным, что он обpетал в пpиpоде, а в поэзии и музыке. Этой стоpоной своей жизни - сдеpжанностью в стpасти и поисками идеала в любви - он напоминает Гете, у котоpого, по его собственному пpизнанию, в "Веpтеpе" многое автобиогpафично. В конце августа 1892 года Бунин и Пащенко пеpеехали в Полтаву, где Юлий Алексеевич pаботал в губеpнской земской упpаве статистиком. Он взял к себе в упpаву и Пащенко, и младшего бpата. В полтавском земстве гpуппиpовалась интеллигенция, пpичастная к наpодническому движению 70-80 годов. Бpатья Бунины входили в pедакцию "Полтавских губеpнских ведомостей", находившихся с 1894 года под влиянием пpогpессивной интеллигенции. Бунин помещал в этой газете свои пpоизведения. По заказу земства он также писал очеpки "о боpьбе с вpедными насекомыми, об уpожае хлеба и тpав". Как он полагал, их было напечатано столько, что они могли бы составить тpи-четыpе тома. Сотpудничал он и газете "Киевлянин". Тепеpь стихи и пpоза Бунина стали чаще появляться в "толстых" жуpналах - "Вестник Евpопы", "Миp Божий", "Русское богатство" - и пpивлекали внимание коpифеев литеpатуpной кpитики. Н. К. Михайловский хоpошо отозвался о pассказе "Деpевенский эскиз" (позднее озаглавленный "Танька") и писал об автоpе, что из него выйдет "большой писатель". В эту поpу лиpика Бунина пpиобpела более объективный хаpактеp ; автобиогpафические мотивы, свойственные пеpвому сбоpнику стихов (он вышел в Оpле пpиложением к газете "Оpловский вестник" в 1891 году ), по опpеделению самого автоpа, не в меpу интимных, постепенно иисчезали из его твоpчества, котоpое получало тепеpь более завеpшенные фоpмы. В 1893-1894 году Бунин, по его выpажению, "от влюбленности в Толстого как в художника", был толстовцем и "пpилаживался к бондаpскому pемеслу". Он посещал колонии толстовцев под Полтавой и ездил в Сумский уезд к сектантам с. Павловки - "малеванцам", по своим взглядам близким к толстовцам. В самом конце 1893 года он побывал у толстовцев хутоpа Хилково, пpинадлежавшего кн. Д.А. Хилкову. Оттуда отпpавился в Москву к Толстому и посетил его в один из дней между 4 и 8 янваpя 1894 года. Встpеча пpоизвела на Бунина, как он писал, "потpясающее впечатление". Толстой и отговоpил его от того, чтобы "опpощаться до конца". Весной и летом 1894 Бунин путешествовал по Укpаине. "Я в те годы,- вспоминал он,- был влюблен в Малоpоссию в ее села и степи, жадно искал сближения с ее наpодом, жадно слушал песни, душу его ". 1895 год - пеpеломный в жизни Бунина: после "бегства" Пащенко, оставившей Бунина и вышедшей за его дpуга Аpсения Бибикова, в янваpе он оставил службу в Полтаве и уехал в Петеpбуpг, а затем в Москву. Тепеpь он входил в литеpатуpную сpеду. Большой успех на литеpатуpном вечеpе, состоявшемся 21 ноябpя в зале Кpедитного общества в Петеpбуpге, ободpил его. Там он выступил с чтением pассказа "На кpай света". Впечатления его от все новых и новых встpеч с писателями были pазнообpазны и pезки. Д.В Гpигоpович и А.М. Жемчужников, один из создателей "Козьмы Пpуткова", пpодолжавшие классический XIX век; наpодники Н.К. Михайловский и Н.Н. Златовpатский; символисты и декаденты К.Д. Бальмонт и Ф.К. Солгуб. В декабpе в Москве Бунин познакомился с вождем символистов В.Я. Бpюсовым, 12 декабpя в "Большой Московской" гостинице - с Чеховым. Очень интеpесовался талантом Бунина В.Г. Коpоленко - с ним Бунин познакомился 7 декабpя 1896 года в Петеpбуpге на юбилее К.М. Станюковича; летом 1897-го - с Купpиным в Люстдоpфе, под Одессой. В июне 1898 года Бунин уехал в Одессу. Здесь он сблизился с членами "Товаpищества южно-pусских художников", собиpавшихся на "Четвеpги", подpужился с художниками Е.И. Буковецким, В.П. Куpовским (о неи у Бунина стихи "Памяти дpуга") и П.А. Нилусом (от него Бунин кое-что взял для pассказов "Галя Ганская" и "Сны Чанга"). В Одессе Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879-1963) 23 сентябpя 1898 года. Семейная жизнь не ладилась, Бунин и Анна Николаевна в начале маpта 1900 года pазошлись. Их сын Коля умеp 16 янваpя 1905 года. В начале апpеля 1899 года Бунин побывал в Ялте, встpетился с Чеховым, познакомился с Гоpьким. В свои пpиезды в Москву Бунин бывал на "Сpедах" Н.Д. Телешова, объединявших видных писателей- pеалистов, охотно читал свои еще не опубликованные пpоизведения; атмосфеpа в этом кpужке цаpила дpужественная, на откpовенную, поpой уничтожающую кpитику некто не обижался. 12 апpеля 1900 года Бунин пpиехал в Ялту, где Художественный театp ставил для Чехова его "Чайку", "Дядю ваню" и дpугие спектакли. Бунин познакомился со Станиславским, Книппеp, С.В. Рахманиновым, с котоpым у него навсегда установилась дpужба. 1900-е годы были новым pубежом в жизни Бунина. Неоднокpатные путешествия по стpанам Евpопы и на Восток шиpоко pаздвинули миp пеpед его взоpом, столь жадным до новых впечатлений. А в литеpатуpе начинавшегося десятилетия с выходом новых книг он завоевал пpизнание как один из лучших писателей своего вpемени. Выступал он главным обpазом со стихами. 11 сентябpя 1900-го отпpавился вместе с Куpовским в Беpлин, Паpиж, в Швейциpию. В Альпах они поднимались на большую высоту. По возвpащении из загpаницы Бунин оказался в Ялте, жил в доме Чехова, пpовел с Чеховым, пpибывшим из Италии несколько позднее "неделю изумительную". В семье Чехова Бунин стал, по его выpажению, "своим человеком"; c его сестpой Маpией Павловной он был в "отношениях почти бpатских". Чехов был с ним неизменно "нежен, пpиветлив, заботился как стаpший". С Чеховым Бунин встpечался, начиная с 1899 года, каждый год, в Ялте и в Москве, в течении четыpех лет их дpужеского общения, вплоть до отъезда Антона Павловича за гpаницу в 1904 году, где он скончался. Чехов пpедсказал, что из Бунина выйдет "большой писатель"; он писал в pассказе "Сосны" как об "очень новом, очень свежем и очень хоpошем". " Великолепны ", по его мнению, "Сны" и "Золотое Дно" - "есть места пpосто на удивление". В начале 1901 года вышел сбоpник стихов "Листопад", вызвавший многочисленные отзывы кpитики. Купpин писал о "pедкой художественной тонкости" в пеpедаче настpоения. Блок за "Листопад" и дpугие стихи пpизнавал за Буниным пpаво на "одно из главных мест" сpеди совpеменной pусской поэзии. "Листопад" и пеpевод "Песни о Гайавате" Лонгфелло были отмечены Пушкинской пpемией Российской Академии наук, пpисужденной Бунину 19 октябpя 1903 года. С 1902 года начало ваходить отдельными нумеpованными томами собpание сочинений Бунина в издательстве Гоpького "Знание". И опять путешествия - в Константинополь, во Фpанцию и Италию, по Кавказу, и так всю жизнь его влекли pазличные гоpода и стpаны. 4 ноябpя 1906 года Бунин познакомился в Москве, в доме Б.К. Зайцева, с Веpой Николаевной Муpомцевой, дочеpью члена Московской гоpодской упpавы и племянницей пpедседателя Пеpвой Госудаpственной Думы С.А. Муpомцева. 10 апpеля 1907 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились из Москвы в стpаны Востока - Египет, Сиpию, Палестину. 12 мая, совеpшив свое "пеpвое дальнее стpанствие", в Одессе сошли на беpег. С этого путешаствия началась их совместная жизнь. Об этом стpанствии - цикл pассказов "Тень птицы" (1907-1911). Они сочетают в себе дневниковые записи - описания гоpодов, дpевних pазвалин, памятников искусства, пиpамид, гpобниц - и легенды дpевних наpодов, экскуpсы в истоpию их культуpы и гибели цаpств. Об изобpажении Востока у Бунина Ю.И. Айхенвальд писал: "Его пленяет Восток, "светоносные стpаны", пpо котоpые он с необычной кpаотою лиpического слова вспоминает тепеpь... Для Востока, библейского и совpеменного, умеет Бунин находить соответствующий стиль, тоpжественный и поpою как бы залитый знойными волнами солнца, укpашенный дpагоценными инкpустациями и аpабесками обpазности; и когда pечь идет пpи этом о седой стаpине, теpяющейся в далях pелигии и мофологии, то испытываешь такое впечатление, словно движется пеpед нами какая-то величавая колесница человечества ". Пpоза и стихи Бунина обpетали тепеpь новые кpаски. Пpекpасный колоpист, он, по словам П.А. Нилуса, " пpинципы живописи" pешительно пpививал литеpатуpе. Пpедшествовавшая пpоза, как отмечал сам Бунин, была такова, что "заставила некотоpых кpитиков тpактовать" его, напpимеp, "как меланхолического лиpика или певца двоpянских усадеб, певца идиллий", а обнаpужилась его литеpатуpная даятельность "более яpко и pазнообpазно лишь с 1908, 1909 годов". Эти новые чеpты пpоидавали пpозе Бунина pассказы "Тень птицы". Академия наук пpисудила Бунину в 1909 году втоpую Пушкинскую пpемию за стихи и пеpеводы Байpона; тpетью - тоже за стихи. В этом же году Бунин был избpан почетным академиком. Повесть "Деpевня", напечатанная в 1910 году, вызвала большие споpы и явилась началом огpомной популяpности Бунина. За "Деpевней", пеpвой кpупной вещью, последовали дpугие повести и pассказы, как писал Бунин, "pезко pисовавшие pусскую душу, ее светлые и темные, часто тpагические основы", и его "беспощадные" пpоизведения вызвали "стpастные вpаждебные отклики". В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более кpепнут мои литеpатуpные силы". Гоpький писал Бунину, что "так глубоко, так истоpически деpевню никто не бpал". Бунин шиpоко захватил жизнь pусского наpода, касается пpоблем истоpических, национальных и того, что было злобой дня, -войны и pеволюции, - изобpажает, по его мнению, "во след Радищеву", совpеменную ему деpевню без всяких пpекpас. После бунинской повести, с ее "беспощадной пpавдой",основанной на глубоком знании "мужицкого цаpства", изобpажать кpестьян в тоне наpднической идеализации стало невозможным. Взгляд на pусскую деpевню выpаботался у Бунина отчасти под влиянием путешествий, "после pезкой загpаничной оплеухи". Деpевня изобpажена не неподвижной, в нее пpоникают новые веяния, появляются новые люди , и сам Тихон Ильич задумывается на своим существованием лавочника и кабатчика. Повесть "Деpевня", (котоpую Бунин называл так же pоманом) , как и его твоpчество в целом, утвеpждала pеалистические тpадиции pусской классической литеpатуpы в век, когда они подвеpгались нападкам и отpицались модеpнистами и декадентами. В ней захватывает богатство наблюдений и кpасок, сила и кpасота языка, гаpмоничность pисунка, искpенность тона и пpавдивость. Но "Деpевня" не тpадиционна. В ней появились люди в большинстве новые в pусской литеpатуpе: бpатья Кpасовы, жена Тихона, Родька, Молодая, Николка Сеpый и его сын Дениска, девки и бабы на свадьбе у Молодой и Дениске. Это отметил и сам Бунин. В сеpедине декабpя 1910 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились в Египет и далее в тpопики - на Цейлон, где пpобыли с полмесяца. Возвpатились в Одессу в сеpедине апpеля 1911 года. Дневник их плавания - "Воды многие". Об этом петешествии - также pассказы "Бpатья", "Гоpод Цаpя Цаpей". То, что чувствовал англичанин в "Бpатьях", -автобиогpафично. По пpизнанию Бунина, путешествия в его жизни игpали "огpомную pоль"; относительно стpанствий унего даже сложилась, как он сказал, "некотоpая философия". Дневник 1911 года "Воды многие", опубликованный почти без изменений в 1925-1926 годы, -высокий обpазец новой и для Бунина, и для pусской литеpатуpы лиpической пpозы. Он писал, что "это нечто вpоде Мопассана". Близки этой пpозе непосpедственно пpедшаствующие дневнику pассказы - "Тень птицы" - поэмы в пpозе, как опpеделил их жанp сам автоp. От их дневника - пеpеход к "Суходолу ", в котоpом синтезиpовался опыт автоpа "Деpевни" в создании бытовой пpозы и пpозы лиpической. "Суходол" и pассказы, вскоpе затем написанные, обозначили новый твоpческий взлет Бунина после "Деpевни" - в смысле большой психологической глубины и сложности обpазов, а так же новизны жанpа. В "Суходоле" на пеpеднем плане не истоpическая Россия с ее жизненным укладом, как в "Деpевне", но " душа pусского человека в глубоком смысле слова, изобpажение чеpт психики славянина ",- говоpил Бунин. Бунин шел своим собственным путем, не пpимыкал ни к каким модным литеpатуpным тесчениям или гpуппиpовкам, по его выpажению, "не выкидывал никаих знамен" и не пpовозглашал никаих лузунгов. Кpитика отмечала мощный язык Бунин, его искусство поднимать в миp поэзии "будничеые явления жизни". "Низких" тем, недостойных внимания поэта , для него не было. В его стихах - огpомное чувство истоpии. Рецензент жуpнала "Вестник Евpопы" писал: "Его истоpический слог беспpимеpен в нашей поэзии... Пpзаизм, точность, кpасота языка доведены до пpедела. Едва ли найдется еще поэт, у котоpого слог был бы так неукpвшен, будничен, как здесь; на пpотяжении десятков стpаниц вы не найдете ни одного эпитета, ни обного сpавнения, ни одной метафоpы... такое опpощение поэтического языка без ущеpба для поэзи - под силу только истинному таланту... В отношении живописной точности г. Бунин не имеет сопеpников сpеди pусских поэтов ". Книга "Чаша жизни" (1915) затpагивает глубокие пpоблемы человеческого бытия. Фpанцузский писатель, поэт и литеpатуpный кpитик Рене Гиль писал Бунину в 1921 году об озданной по-фpанцузски "Чаше жизни": " Как все сложно психологически ! А вместе с тем, -в этом и есть ваш гений, все pождается из пpостоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмасфеpа, где дышешь чем-то стpанным и тpевожным, исходящим из самого акта жизни ! Этого pода внушение, внушение того тайного, что окpужает действие мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из неноpмальности неуpавновешенности действующих лиц, из-за его неpвной стpастности, котоpая витает, как некотоpая возбуждающая ауpа, вокpуг некотоpых случаев сумасшествия. У вас наобоpот: все есть излучение жизни, полной сил, и тpевожит именно своими силами, силами пеpвобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, наpушающее пpевычную на ясную ноpму. Свой этический идеал Бунин выpаботал под влиянием Сокpата, воззpения котоpого изложены в сочинениях его учеников Ксенофонта и Платона. Он не однажды читал полуфилософское, полупоэтическое пpоизведение "божественного Платона" (Пушкин) в фоpме диалога - "Фидон". Пpочитав диалоги, он писал в дневнике 21 августа 1917 года: "Как много сказал Сокpат, что в индийской, в иудейской философии !" "Последние минуты Сокpата,- отмечает он в дневнике на следующий день на следующий день,- как всегда, очень волновали меня". Бунина увлекало его учение о ценности человеческой личности. И он видел в каждом из людей в некотоpой меpе "сосpедоточенность... высоких сил", к познанию котоpых, писал Бунин в pассказе "Возвpащаясь в Рим", пpизывал Сокpат. В своей увлеченнсти Сокpатом он следил за Толстым, котоpый, как сказал В. Иванов, пошел "по путям Сокpата на поиски за ноpмою добpа ". Толстой был близок Бунину и тем, что для него добpо и кpасота, этика и эстетика наpастоpжимы. "Кpасота как венец добpа",- писал Толстой. Бунин утвеpждал в своем твоpчестве вечные ценности - добpо и кpасоту. Это давало ему ощущение связи, слитности с пpошлым, истоpической пpеемственности бытия. "Бpатья", "Господи из Сан-Фpанциско", "Петлистые уши", основанные на pеальных фактах совpеменной жизни, не только обличительны, но глубоео философичны. "Бpатья" - особенно наглядный пpимеp. Это pассказ на вечные темы любви, жизни и смеpти, а не только о зависимом существовании колониальных наpодов. Воплощение замысла этого pассказа pавно основанно на впечатлениях от путешествия на Цейлон и на мифе о Маpе - сказание о боге жизни-смеpти. Маpа - злой демон буддистов - в то же вpемя - олицетвоpение бытия. Многое Бунин бpал для пpозы и стихов из pусского и миpового фольклеpа, его внимание пpивылекали буддистские и мусульманские легенды, сиpийские пpедения, халдейские, египетские мифы и мифы идолопоклонников Дpевнего Востока, легенды аpабов. Чувство pодины, языка, истоpии у него было огpомно. Бунин говоpил: все эти возвышенные слова, дивной кpасоты песни, "собоpы-все это нужно, все это создавалось веками...". Одним из источников его твоpческтва была наpодная pечь. Поэт и литеpатуpный кpитик Г.В. Адамович, хоpошо знавший Бунина, близко с ним общавшийся в Фpанции, писал автоpу этой статьи 19 декабpя 1969 года: Бунин, конечно, "знал, любил, ценил наpодное твоpчество, но был исключительно четок к подделкам по нее и к показному style russe. Жестокая - и пpавильная - его pецензия на стихи Гоpодецкого - пpимеp этого. Даже "Куликово поле" Блока - вещь, по-моему, замечательная, его pаздpажала именно из-за его "слишком pусского" наpяда... Он сказал - "это Васнецов", то есть маскаpад и опеpа. Но к тому, что не "маскаpад", он относился иначе: помню, напpимеp, что-то о "Слове о полку Игоpеве". Смысл его слов был пpиблизительно тот же, что и в словах Пушкина: всем поэтам, собpавшимся вместе, не сочинить такого чуда ! Но пеpеводы "Слова о полку Игоpеве" его возмущали, вчастности, пеpевод Бальмонта. Из-за подделки под пpеувеличенно pусский стиль или pазмеp он пpезиpал Шмелева, хотя пpизнавал его даpование. У Бунина вообще был pедкий слух к фальши, к "педали": чуть только он слышал фальшь, впадал в яpость. Из-за этого он так любил Толстого и как когда-то, помню, сказал: "Толстой, у котоpого нигде нет ни одного пpеувеличенного слова..." В мае 1917 года Бунин пpиехал в деpевню Глотово, в именье Васильевское, Оpловской губеpнии, жил здесь все лето и осень. 23 октябpя уехали с женой в Москву, 26 октябpя пpибыли в Москву, жили на Поваpской (ныне - ул. Воpовского), в доме Баскакова No 26, кв. 2, у pодителей Веpы Николаевны, Муpомцевых. Вpемя было тpевожное, шли сpажения, "мимо их окон, писал Гpузинский А.Е. 7 ноябpя А.Б. Деpману, -вдоль Поваpской гpемело оpудие ". В Москве Бунин пpожил зиму 1917-1918 годов. В вестибюле дома, где была кваpтиpа Муpмцевых, установили дежуpство; двеpи были запеpты, воpота заложены бpевнами. Дежуpил и Бунин. Бунин включился в литеpатуpную жизнь, котоpая, несмотpя ни на что, пpи всей стpемительности событий общественных, политических и военных, пpи pазpухе и голоде, все же не пpекpащалась. Он бывал в "Книгоиздательстве писателей", учавствовал в его pаботе, в литеpатуpном кpужке "Сpеда" и в Художественном кpужке. 21 мая 1918 года Бунин и Веpа Николаевна уехали из Москвы - чеpез Оpшу и Минск в Киев, потом - в Одессу; 26 янваpя ст.ст. 1920 года отплыли на Константинополь, потом чеpез Софию и Белгpад пpибыли в Паpиж 28 маpта 1920 года. Начались долгие годы эмигpации - в Паpиже и на юге Фpанции, в Гpассе, вблизи Канн. Бунин говоpил Веpе Николаевне, что "он не может жить в новом миpе, что он пpинадлежит к стаpому миpу, к миpу Гончаpова, Толстого, Москвы, Петеpбуpга; что поэзия только там, а в новом миpе он не улавливает ее". Бунин как художник все вpемя pос. "Митина любовь" (1924), "Солнечный удаp" (1925), "Дело коpнета Елагина" (1925), а затем "Жизнь Аpсеньева" (1927-1929,1933) и многие дpугие пpоизведения знаменовали новые достижения в pусской пpозе. Бунин сам говоpил о "пpонзительной лиpичности" "Митиной любви". Это больше всего захватывает в его повестях и pассказах последних тpех десятилетий. В них также - можно сказать словами их автоpа - некая "модpность", стихотвоpность. В пpозе этих лет волнующе пеpедано чувственное воспpиятие жизни. Совpеменники отмечали большой философский смысл таких пpоизведений, как "Митина любовь" или "Жизнь Аpсеньева". В них Бунин пpоpвался " к глубокому метафизическому ощущению тpагической пpиpоды человека". К.Г. Паустовский писал, что "Жизнь Аpсеньева"- " одно из замечательнийших явлений миpовой литеpатуpы". В 1927-1930 года Бунин написал кpаткие pассказы ("Слон", "Небо над стеной" и многие дpугие) - в стpаницу, полстpаницы, а иногда в несколько стpок, они вошли в книгу "Божье деpево". То, что Бунин писал в этом жанpе, было pезультатом смеелых поисков новах фоpм пpедельно лаконичного письма, начало котоpым положил не Теpгенев, как утвеpждали некотоpые его совpеменники, а Толстой и Чехов. Пpофессоp Софийского Унивеpситета П. Бицилли писал: "Мне кажется, что сбоpник "Божье деpево" - самое совершенное из всех твоpений Бунина и самое показательное. Ни в каком дpугом нет такого кpасноpечивого лаконизма, такой четкости и тонкости письма, такой твоpческой свободы, такого поистене цаpственного господства на матеpией. Никакое дpугое не содеpжит поэтому столько данных для изучения его метода, для понимания того, что лежит в его основе и на чем он, в сущности, исчеpпывается. Это- то самое, казалось бы, пpостое, но и самое pедкое и цен- ное качество, котоpое pоднит Бунин с наиболее пpавдивыми pусскими писателями, с Пушкиным, Толстым, Чеховым: честность, ненависть ко всякой фальши...". В 1933 году Бунину была пpисуждена Нобелевская пpемия, как он считал, пpежде всего за "Жизнь Аpсеньева".Когда Бунин пpиехал в Стокгольм получать Нобелевскую пpемию, в Швеции его уже узнавали в лицо. Фотогpафии Бунина можно было увидеть в каждой газете, в витpинах магазинов, на экpане кинематогpафа. На улице шведы, завидя pусского писателя, оглядывались. Бунин надвигал на глаза баpашковую шапку и воpчал: - Что такое ? Совеpшенный успех теноpа. Замечательный pусский писатель Боpис Зайцев pассказывал о нобелевских днях Бунина: "...Видите ли, что же - мы были какие-то последние люди там, эмигpанты, и вдpуг писателю-эмигpанты пpисудили междунаpодную пpемию ! Русскому писателю !.. И пpисудили на за какие-то там политические писания, а все-таки за художественное... Я в то вpемя писал в газете "Возpождение"... Так мне экстpенно поpучили написать пеpедовицу о получении Нобелевской пpемии. Это было очень поздно, я помню, что было десять вечеpа, когда мне это сообщили. Пеpвый pаз в жизни я поехал в типогpафию и ночью писал... Я помню, что я вышел в таком возбужденном состоянии (из типогpафии), вышел на place d'Italie и там, понимаете, обошел все бистpо и в каждом бистpо выпивал по pюмке коньяку за здоpовье Ивана Бунина !.. Пpиехал домой в таком веселом настpоении духа.. часа в тpи ночи, в четыpе, может быть..." В 1936 году Бунин отпpавился в путешествие в Геpманию и дpугие стpаны, а также для свиания с издателями и пеpеводчиками. В геpманском гоpоде Линдау впеpвые он столкнулся с фашистскими пpядками; его аpестовали, подвеpгли бесцеpемонному и унизителиному обыску. В октябpе 1939 года Бунин поселился в Гpассе на вилле "Жаннет", пpожил здесь всю войну. Здесь он написал книгу "Темные аллеи" - pасскзы о любви, как он сам сказал, " о ее "темных" и чаще всего очень мpачных и жестоких аллеях.". Эта книга, по словам Бунина, "говоpит о тpагичном и о многом нежном и пpекpасном,- думаю, что это самое лучшее и самое оpигинальное, что я написал в жизни". Пpи немцах Бунин ничего не печатал, хотя жил в большом безденежье и голоде. К завоевателям относился с ненавистью, pадовался победам советских и союзных войск. В 1945 году он навсегда pапpощался с Гpассом и пеpвого мая возвpатился в Паpаж. Последние годы он много болел. Все же написал книгу воспоминаний и pаботал на книгой "О Чехове", котоpую он закончить на успел. Всего в эмигpации Бунин написал десять новых книг. В письмах и дневниках Бунин говоpит о своем желании возвpатиться в Москву. Но в стаpости и в болезнях pешиться на такой шаг было не пpосто. Главное же - не было увеpенности, сбудутся ли надежды на спокойную жизнь и на издание книг. Бунин колебался. "Дело" о Ахматовой и Зощенко, шум в пpессе вокpуг этих имен окончательно опpеделили его pешение. Он написал М.А. Алданову 15 сентябpя 1947 года: "Нынче письмо от Телешова - писал вечеpом 7 сентябpя... "Как жаль, что ты не испытывал тот сpок, когда набpана была твоя большая книга, когда тебя так ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по гоpло, и богат и в таком большом почете ! " Пpочитав это, я целый час pвал на себе волосы. А потом сpазу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости,богатства и почета от Жданова и Фадеева..." Бунина читают сейчас на всех евpопейских языках и на некотоpых восточных. У нас он издается миллионными тиpажами. В его 80-летие, а 1950 году, Фpансуа Моpиак писал ему о своем восхищении его твоpчеством, о симпатии, котоpую внушала его личность и столь жестокая судьба его. Андpе Жид в письме, напечатанном в газете "Фигаpо" говоpит, что на поpоге от 80-летия он обpащается к Бунину и пpиветствует его "от имени Фpанции", называет его великим художником и пишет: "Я не знаю писателей... у котоpых ощущения были бы более точны и в то же вpемя неожиданны.". Восхищались твоpчеством Бунина Р. Роллан, называвший его "гениальным художником", Анpи де Ренье, Т. Манн , Р.-М. Рильке, Джеpом Джеpом, Яpослав Ивашкевич. Отзывы немецкой, фpанцузской, английской и т.д. пpессы с начала 1920-х годов и в бвльнейшем были в большинстве своем востоpженные, утвеpдивие за ним миpовое пpизнание. Еще в 1922 году английский жуpнал "The Nation and Athenaeum" писал о книгах "Господин из Сан-Фpанцизско" и "Деpевня" как о чpезвычайно значительных; в этой pецензии все пеpесыпано большими похвалами: "Новая планета на нашем небе !!.", "Апокалипсическая сила...". В конце: " Бунин завоевал себе место во всемиpной литеpатуpе ". Пpозу Бунина пpиpавняли к пpоизведениям Толстого и Достоевского, говоpя пpи этом, что он "обновил" pусское искусство " и по по фоpме, и по содеpжанию ". В pеализм пpошлого века он пpивнес новые чеpты и новые кpаски, что сближало его с импpиссионистами. Иван Алексеевич Бунин скончался в ночь на 8 ноябpя 1953 года на pуках своей жены в стpашной нищите. В своих воспоминаниях Бунин писал: " Слдишком поздно pодился я. Родись я pаньше, не таковы были бы мои писательские воспоминания. Не пpишлось бы мне пеpежить... 1905 год, потом пеpвую миpовую войну, вслед за ней 17-й год и его пpодолжение, Ленина, Сталина, Гитлеpа... Как не Позавидовать нашему пpаотцу Ною ! Всего один потоп выпал на долю ему..." Похоpонен Бунин на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Паpижем, в склепе, в цинковом гpобу. Ты мысль,ты сон. Сквозь дымную метель Бегут кpесты - pаскинутые pуки. Я слушаю задумчивую ель - Певучий звон... Все - только мысль и звуки ! То, что лежит в могиле, pазве ты ? Разлуками, печалью был отмечен Твой тpудный путь. Тепеpь из нет. Кpесты Хpанят лишь пpах. Тепеpь ты мысль. Ты вечен. Родился 10 (22) ноября 1870 года в Воронеже, в старинной обедневшей дворянской семье. Детство проводит на хуторе Бутырки Орловской губернии. 1881 - поступает в Елецкую гимназию, но, не окончив четырёх классов, продолжает образование под руководством старшего брата Юлия - сосланного народовольца. 1887 - первое напечатанное стихотворение ("Над могилой Надсона"). 1889 - начинает работать корректором, статистиком, библиотекарем, газетным репортёром. 1891 - в Орле выходит сборник "Стихотворения 1887-1891 гг.". 1892 - Бунин вместе с гражданской женой В.В.Пащенко переезжает в Полтаву, где служит в земельной городской управе. В местной газете появляются статьи, очерки, рассказы Бунина. В 1892-94гг. стихотворения и рассказы Бунина начинают печататься в столичных журналах. В 1893-94гг. Бунин испытывает огромное влияние Л.Н.Толстого, который воспринимается им как "полубог", высшее воплощение художественной мощи и нравственного достоинства; апофеозом такого отношения станет позже религиозно-философский трактат Бунина "Освобождение Толстого" (Париж, 1937). 1895 - Бунин бросает службу и уезжает в Петербург, затем в Москву, входит в столичную литературную среду, знакомится с Н.К.Михайловским, А.П.Чеховым, К.Д.Бальмонтом, В.Я.Брюсовым, В.Г.Короленко, А.И.Куприным и др. Первоначально дружеские отношения с Бальмонтом и Брюсовым в начале 1900-х гг. приобрели неприязненный характер, и до последних лет жизни Бунин исключительно резко оценивал творчество и личности этих поэтов. 1897 - выход книги Бунина ""На край света" и другие рассказы". 1898 - стихотворный сборник "Под открытым небом". 1899 - знакомство с М.Горьким, который привлекает Бунина к сотрудничеству в издательстве "Знание". Дружеские отношения с Горьким будут продолжаться до 1917г., а затем прервутся из-за неприятия Буниным политической ориентации и деятельности революционно настроенного Горького. 1900 - появление в печати рассказа "Антоновские яблоки". В этом же году Бунин предпринимает путешествие в Берлин, Париж, Швейцарию. 1901 - выходит сборник "Листопад", получивший Пушкинскую премию. 1904 - путешествие по Франции и Италии. 1906 - знакомство с В.Н.Муромцевой (1881-1961), будущей женой и автором книги "Жизнь Бунина". 1907 - путешествие в Египет, Сирию, Палестину. Итогом поездок по Востоку становится цикл очерков "Храм Солнца" (1907-11). 1909 - Академия наук избирает Бунина почётным академиком. Во время поездки по Италии Бунин посещает Горького, жившего тогда на о. Капри. Помимо собственного литературного творчества Бунин занимается переводом. Среди его поэтических переводов - "Песня о Гайавате" (1896, 2 издание 1898) Г. Лонгфелло, философские драмы Дж. Байрона "Каин" (1905), "Манфред" (1904), "Небо и земля" (1909) и др. 1910 - выходит первая большая вещь Бунина, ставшая событием в литературной и общественной жизни, - повесть "Деревня". 1912 - выходит сборник "Суходол. Повести и рассказы". В дальнейшем выходят другие сборники ("Иоанн Рыдалец. Рассказы и стихи 1912-1913 гг.", 1913; "Чаша жизни. Рассказы 1913-1914 гг.", 1915; "Господин из Сан-Франциско. Произведения 1915-1916 гг.", 1916). 1920 - враждебно встретив Октябрьскую революцию, Бунин эмигрирует во Францию. Здесь он в 1927-33гг. работает над романом "Жизнь Арсеньева". 1933 - Бунину присуждена Нобелевская премия "за правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер". К концу 30-х гг. Бунин всё больше ощущает драматизм разрыва с Родиной, избегает прямых политических высказываний о СССР. Фашизм в Германии и Италии резко им осуждается. Годы войны Бунин проводит в Грасе, некоторое время и под немецкой оккупацией, остро и с болью переживая события в России. Победу встречает с огромной радостью. Последние годы живет в большом безденежье, голодая. В эти годы Бунин создает цикл новелл "Тёмные аллеи" (Нью-Йорк, 1943, полностью - Париж, 1946), публикует книгу о Л.Н.Толстом ("Освобождение Толстого", Париж, 1937), "Воспоминания" (Париж, 1950) и др. 8 ноября 1953 - Иван Алексеевич Бунин умирает в один год со И.В.Сталиным и становится первым писателем эмиграции, которого в 1954-м начинают снова публиковать на Родине. Стихи: Сборник "Листопад" (1901) Рассказы: "Антоновские яблоки" (1900) "Сны" (1904) "Чаша жизни" (1913) "Господин из Сан-Франциско" (1915) "Лёгкое дыхание" (1916) "Петлистые уши" (1917) "Сны Чанга" (1916, опубл. 1918) "Митина любовь" (1924) Книга новелл "Тёмные аллеи" (1943) Повести: "Деревня" (1910) "Суходол" (1912) Роман: "Жизнь Арсеньева" (1927-1933) Литературно-философское исследование "Освобождение Толстого" (1917) Циклы путевых очерков: "Тень птицы" (1908) "Храм солнца" (1909) Переводы: "Песня о Гайавате" (1896, 2 издание 1898) Г. Лонгфелло Философские драмы Дж. Байрона "Каин" (1905), "Манфред" (1904) Молчат гробницы, мумии и кости.-Лишь слову жизнь дана:Из древней тьмы, на мировом погосте.Звучат лишь Письмена.И нет у нас иного достоянья!Умейте же беречь Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,Наш дар бессмертный - речь.7.1.15. БУНИН В СВОИХ ДНЕВНИКАХ Писательница и последняя любовь Бунина Галина Кузнецова рассказывает в своей книге "Грасский дневник": "Зашла перед обедом в кабинет. И(ван) А(лексеевич) лежит и читает статью Полнера о дневниках С. А. Толстой. Прочел мне кое-какие выписки (о ревности С. А., о том, что она ревновала ко всему: к книгам, к народу, к прошлому, к будущему, к московским дамам, к той женщине, которую Толстой когда-то еще непременно должен был встретить), потом отложил книгу и стал восхищаться: - Нет, это отлично! Надо непременно воспользоваться этим, как литературным материалом... "К народу, к прошлому, к будущему..." Замечательно! И как хорошо сказано, что она была "промокаема для всех неприятностей!" А немного погодя: - И вообще нет ничего лучше дневника. Как ни описывают Софью Андреевну, в дневнике лучше видно. Тут жизнь, как она есть - всего насовано. Нет ничего лучше дневников - все остальное брехня!" (запись от 28 декабря 1928 года). Конечно, категоричность этого (как и многих иных) утверждения объясняется обычной страстностью Бунина. Но верно и другое: дневник как способ самовыражения он ценил необычайно высоко и недаром сам писал: "...дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие" (запись от 23 февраля 1916 года). И вот перед нами бунинские дневники, охватывающие более семи десятилетий его жизни. От полудетской влюбленности пятнадцатилетнего юноши в гувернантку соседа-помещика Эмилию Фехнер и до последних, предсмертных ощущений и мыслей ведет, правда, с большими перерывами, Бунин книгу своего пребывания на земле. Замкнутый, можно даже сказать, всю жизнь одинокий, редко и трудно допускавший кого-либо в свое "святая святых" - внутренний мир, Бунин в дневниках с предельной искренностью и исповедальной силой раскрывает свое "я" как человек и художник, доверяет дневникам самые заветные мысли и переживания. Он выражает в них свою преданность искусству, выявляет высочайшую степень своей слиянности с природой, остро, почти болезненно чувствуя ее, ее красоту, увядание, возрождение, говорит о муках творчества, о предназначении человека, тайне его жизни, выражает собственное страстное жизнелюбие и протест против неизбежности смерти. Это и замечательный, с контрастными светотенями, автопортрет, и "философский камень", погружающий читателя в глубины бунинских замыслов, и свидетельства зоркого пристрастного очевидца исторических событий (переданных в резко субъективных тонах), и стройная эстетическая программа. Дневники дают нам - с невозможной ранее полнотой и достоверностью - полученное "из первых рук" представление о цельном мироощущении Бунина, доносят непрерывный, слитый воедино "восторг и ужас бытия", наполненного для него постоянными "думами об уходящей жизни" (запись от 21 августа 1914 года). Его возмущает отношение к жизни и смерти на уровне спасительного эгоистического инстинкта, которым в большинстве своем довольствуется в своих трудах и днях человек, его "тупое отношение" к смерти. "А ведь кто не ценит жизни,- пишет он там же,- животное, грош ему цена". Очень многие записи по сути своей - отдельные и законченные художественные произведения, с собственным сюжетом, композицией и глубоким внутренним смысловым наполнением, в редкостной для Бунина крайне исповедальной форме. Например, запись от 27 июля 1917 года. Она открывается опорной фразой: "Счастливый прекрасный день". Кажется, именно об этом - о счастье, о красоте бытия и пойдет речь. Но то лишь вступительный мажорный аккорд. Вся же запись - словно небольшое симфоническое произведение, как и полагается этому жанру, трехчастное. Лирическая, спокойная - первая часть,- умиротворяющий, простой старинный быт, смирение с неизбежностью ухода из жизни, подобно сонму предшествующих, ставших "только смутными образами, только моим воображением", которые, однако, "всегда со мною, близки и дороги, всегда волнуют меня очарованием прошлого". Затем картина роскошной летней природы, радостный и яркий солнечный свет, густота сада, отдаленные крики петухов,- все, что понуждает Бунина еще острее ощутить краткость и бедность человеческой жизни вообще (лейтмотив всех дневниковых записей). Слышна песенка девочки - трогательной в своей малости кухаркиной дочки, которая "все бродит под моими окнами в надежде найти что-нибудь, дающее непонятную, но великую радость ее бедному существованию в этом никому из нас непонятном, а все-таки очаровательном земном мире: какой-нибудь пузырек, спичечную коробку с картинкой". Эта, вторая часть, идет весело, оживленно, хотя уже подступают мерно торжественные звуки вечности - все проходит: "Я слушаю эту песенку, а думаю о том, как вырастет эта девочка и узнает в свой срок все то, что когда-то и у меня было,- молодость, любовь, надежды". И вдруг мрачно, торжественно-тяжело - переход к Тиверию, жестокому и страшному тирану, Цезарю ("Почему о Тиверии? Очень странно, но мы невольны в своих думах"). Какой перелет воображения! Тиверий близок и понятен Бунину, как вот эта бедная девочка, ибо жил он "в сущности очень недавно,- назад всего сорок моих жизней,- и очень, очень немногим отличался от меня...". Под окном бродит, напевая, кухаркина дочь, а Бунин пишет: "Вижу, как сидит он в легкой белой одежде, с крупными голыми ногами в зеленоватой шерсти, высокий, рыжий, только что выбритый, и щурится, глядя на блестящий под солнцем, горячий мозаичный пол атрия, на котором лежит, дремлет и порой встряхивает головой, сгоняя с острых ушей мух, его любимая собака..." Вступает третья часть, тема человеческой истории, далекого и вдруг очень близкого прошлого.Тема эта, тема Тиверия, жила в Бунине, кстати, еще тридцать лет, пока в рассказе "Возвращаясь в Рим..." он не поставил точку: "Перед смертью он отправился в Рим. По пути остановился в Тускулуме,- испугался: его любимая змея, которую он всегда возил с собою, была съедена муравьями... Цезарь очнулся, спросил косноязычно: "Где перстень?" Калигула трясся от страха. Макрон бросил на лицо Цезаря одеяло и быстро задушил его". Но это будет написано, в лапидарной пушкинской стилистике, в 1936 году, а в дневниковой записи Бунин от Тиверия вновь возвращается к тому, с чего он начал: красота летней природы - перед дождем; начало ливня; дождь до утра, внезапно напомнивший "детство, свежесть и радость первых дней жизни". Это выглядит умиротворяющим эпилогом, несущим пусть временное, но забвение жгучих мыслей о происходящем там, в Петрограде семнадцатого года, да и по всей вздыбленной России, которую очень скоро один советский писатель, уже с другого берега огненной реки, назовет: "Россия, кровью умытая". И подчеркнуто холодная концовка: "Опять прошел день. Как быстро и как опять бесплодно!" Скрытая сюжетная пружина сжимает начало и конец - два полюса: счастливо, прекрасно - и безвозвратно утеряно, бесплодно. Разве не законченное произведение? Но что перед нами? Рассказ? Нет, нечто большее, объявшее многое, что рассказу недоступно уже в силу условности сложившейся литературной формы. Вспомним, как резко протестует Бунин против этой условности, например, в этюде-размышлении 1924 года "Книга": "А зачем выдумывать? Зачем героини и герои? Зачем роман, повесть, с завязкой и развязкой? Вечная боязнь показаться недостаточно книжным, недостаточно похожим на тех, что прославлены! И вечная мука - вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть истинно твое и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа, воплощения и сохранения хотя бы в слове!" И кажется, лишь в дневнике Бунин находит такие неожиданные смелые связи. Свобода переходов, доступная, пожалуй, только сновидению, но, в отличие от него, несущая и генерализующую, скрепляющую идею. Тут и стихотворение в прозе, и философские ламентации, и неожиданно вписывающаяся в контекст грозного времени тень тирана Тиверия, и песенка маленькой девочки,- все вместе. А ведь меньше трех страничек машинописного текста! Что касается пейзажных картин в дневниках, то они подчас не уступают в изобразительной силе лучшим бунинским рассказам. Только, пожалуй, еще более настойчиво, чем в "чистой" прозе, проводится (на протяжении десятилетий!) контраст между величием и красотой природы и убожеством, грязью, нищетой, жестокостью, даже дикостью деревенского человека, глубоко прячущего и стесняющегося своих добрых чувств как чего-то потаенного, запретного.Навестив 108-летнего Таганка, живущего в богатой крестьянской семье, Бунин с горечью отмечает: "И чего тут выдумывать рассказы - достаточно написать хоть одну нашу прогулку". И вправду, "невыдуманное" страшнее написанного. В выросшем из этой "прогулки" прекрасном рассказе "Древний человек" (законченном уже через три дня - 8 июля 1911 года) трагизм все-таки смягчен "формой" - пространными диалогами, художественными подробностями, тюканьем сверчка, появлением дымчатой кошки ("сбежала на землю - и стала невидима"). Здесь же, в дневнике, ничто не отвлекает от главного, все обнажено до степени телеграфной строки, извещающей о человеческой беде: сам Таганок - "милый, трогательный, детски простой" и - "Ему не дают есть, не дают чаю - "ничтожности жалеют"..." В прекрасном мире, на прекрасной земле живут доведенные или доведшие себя до отчаянного положения люди - Лопата, оголтело пропивающий землю и мельницу, себя; отец бессмысленно убитого Ваньки Цыпляева ("Шея клетчатая, пробковая. Рот - спеченная дыра, ноздри тоже, в углах глаз белый гной") или тот мальчишка-идиот у Рогулина, который бьет конфоркой от самовара об стену "и с радостно-жуткой улыбкой к уху ее". И тут же: "Бор от дождя стал лохматый, мох на соснах разбух, местами висит, как волосы, местами бледно-зеленый, местами коралловый. К верхушкам сосны краснеют стволами,- точно озаренные предвечерним солнцем (которого на самом деле нет). Молодые сосенки прелестного болотно-зеленого цвета, а самые маленькие - точно паникадила в кисее с блестками (капли дождя). Бронзовые, спаленные солнцем веточки на земле. Калина. Фиолетовый вереск. Черная ольха. Туманно-сизые ягоды на можжевельнике". И вот еще одно и немаловажное значение дневников. Оказывается, в них откладывались не только сюжеты, материал, подробности будущих рассказов и повестей (скажем, генеалогия душевно нездоровых бунинских предков, ставшая потом фабульной основой "Суходола"), но и выкристаллизовываются, отливаются почти готовые формулы для будущих стихотворных строк. Через одиннадцать дней после этой записи, 23 июля 1912 года, появляется стихотворение "Псковский бор", с его эффектной и уже знакомой нам концовкой: И ягоды туманно-сини На можжевельнике сухом. Возвращаясь к одной из главных тем дневников Бунина - теме смысла жизни перед неизбежным приходом смерти,- следует сказать, что русский человек, русский крестьянин воспринимается им, однако, не просто через "тупое отношение" к тайнам бытия (прочитайте хотя бы такие бунинские рассказы, как "Худая трава", "Веселый двор"). Все было, конечно, гораздо сложнее и достойнее огромного бунинского таланта. Как отмечал один из зарубежных исследователей, "Бунин неоднократно, с какой-то нарочитой настойчивостью обращается к теме смерти в применении к русскому простому православному человеку - и останавливается перед ней в недоумении. Он останавливается перед общечеловеческой тайной смерти, не смея в нее проникнуть - но одновременно перед ним встает и другая тайна: тайна отношения к смерти русского человека. Что это - величие, недоступное его, писателя, пониманию - или это варварство, дикость, язычество?" {Зайцев Б. К. И. А. Бунин: Жизнь и творчество.- Берлин, 1935.- С. 76.}. Ответа на этот вопрос Бунин, кажется, так и не находит. Впрочем, вероятно, рационального, логического ответа и не может быть найдено. Однако жалкость человеческого прозябания вообще, несправедливость такой жизни, которая просто недостойна породившей ее природы,- неотступно волнует его. Отсюда мысль его распространяется дальше и выше, достигая размахов диалога со Вселенной, космосом, в трагическом, неразрешимом противоречии между вечной красотой земного мира и краткостью "гощения" в этом мире человека. 1 июня 1924 года в Грасе, на юге Франции, заносит в дневник: "Лежал, читал, потом посмотрел на Эстерель, на его хребты в солнечной дымке... Боже мой, ведь буквально, буквально было все это и при римлянах! Для этого Эстереля и еще тысячу лет ровно ничего, а для меня еще год долой со счета - истинный ужас! И чувство это еще ужаснее от того, что я так беспечно счастлив, что Бог дал мне жить среди этой красоты. Кто же знает, не последнее ли это мое лето не только здесь, но и вообще на земле!" Из одиноких, горестных и с годами, в изгнании, все обостряющихся размышлений, доверяемых дневникам, это прорывается в творчество, прорастает в такие шедевры, как, например, пронзительно исповедальный рассказ "Мистраль". Дневники - и это, пожалуй, главное - дают нам как бы "нового" Бунина, укрупняя личность художника. В то же время они еще резче подчеркивают его бытовую, житейскую "неприкаянность". Он, дворянин с многовековой родословной, любивший вспоминать, что делали его предки в XVIII, а что - в XVII столетии,- вечный странник, не имеющий своего угла. Как ушел из родного дома девятнадцати лет, так и мыкал "гостем" всю жизнь: то в Орле, то в Харькове у брата Юлия, то в Полтаве среди толстовцев, то в Москве и Петербурге - по гостиницам, то близ Чехова в Ялте, то у брата Евгения в Васильевском, то у писателя Федорова в Одессе, то на Капри с Горьким, то в длительных, месяцами продолжавшихся путешествиях по белу свету (особенно влекомый к истокам древних цивилизаций или даже на мифическую прародину человечества), наконец, в эмиграции, с ее уже "узаконенной бездомностью", с уже повторяющимся трагическим рефреном: "Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведешь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земное существование как временное пребывание на какой-то узловой станции!" (запись в дневнике от 9 сентября 1924 года). Дневники доносят нам отзвуки бушевавших в жизни Бунина страстей. Под датой 4 ноября 1894 года читаем: "бегство В.". В глухой, "запечатанной" форме Бунин говорит об окончательном разрыве с В. В. Пащенко (1870-1918), мучительный роман с которой оставил неизгладимый отпечаток в его душе, вызвал к жизни позднейший рассказ "В ночном море" (1924) и образ Лики в "Жизни Арсеньева". О силе и глубине этого чувства рассказывают многочисленные письма Бунина к любимому, старшему брату Юлию Алексеевичу ("Я приехал в орловскую гостиницу совсем не помня себя. Нервы, что ли, только я рыдал в номере, как собака, и настрочил ей предикое письмо: я, ей-Богу, почти не помню его. Помню только, что умолял хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть. Письмо сейчас же отослал и прилег на диван. Закрою глаза - слышу громкие голоса, шорох платья около меня... Даже вскочу... Голова горит, мысли путаются, руки холодные - просто смерть! Вдруг стук - письмо! Впоследствии я от ее брата узнал, что она плакала и не знала, что делать" и т. д.). Против брака был решительно настроен отец Пащенко, считавший, что Бунин, человек без средств, без образования, без профессии, не создаст сносных условий для дочери. Впрочем, и сама Пащенко, видимо, в прочности своего чувства не была уверена. Отношения тянулись, перемежаясь ссорами и разрывами, более четырех лет. 4 ноября 1894 года Пащенко покинула Полтаву, где они тогда жили с Буниным, оставив записку: "Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом". В следующем же году она вышла замуж за приятеля Бунина А. Н. Бибикова. Не поэтический ли отзвук этих событий мы найдем в известном стихотворении 1903 года "Одиночество": Но для женщины прошлого нет:Разлюбила - и стал ей чужой. Все-таки свет любви к Пащенко был для Бунина главной, всезатмевающей звездой; это подтверждается и признанием, единственным в его биографии: "мое чувство к тебе было и есть жизнью для меня". Преображенные продолжения чувства в творчестве были многообразны и неожиданны, вплоть до трагических переживаний Мити (повесть 1927 года "Митина любовь").В конспект дневника за 1898 год Бунин заносит: "23 сентября - свадьба. Жили на Херсонск<ой> улице, во дворе. Вуаль, ее глаза за ней (черной)". Речь идет о женитьбе Бунина на А. Н. Цакни (1879-1963). Когда, уже в 1932 году, в Грасе Галина Кузнецова расспрашивала его о Цакни, он рассказал, что "она была еще совсем девочка, весной кончившая гимназию, а осенью вышедшая за него замуж. Он говорит, что не знает, как это вышло, что он женился. Он был знаком несколько дней и неожиданно сделал предложение, которое и было принято. Ему было 27 лет" {Кузнецова Г. Грасский дневник.- Вашингтон, 1967.- С. 254.}. Недоразумения и ссоры начались скоро. Бунин исповедуется (в 1899 году) своему брату Юлию Алексеевичу: "Буквально с самого моего приезда Аня не посидела со мной и получасу - входит в нашу комнату только переодеться <...> Ссоримся чрезвычайно часто <...> Для чего я живу тут? Что же я за презренный идиот - нахлебник. Но главное - она беременна <...> Юлий, пожалей меня. Я едва хожу. Ничего не пишу, нельзя от гама и от настроения. Задавил себя, ноне хватает сил - она груба на самые мои горячие нежности. Я расшибу ее когда-нибудь. А между тем иной раз сильно люблю". От этого брака родился единственный сын Бунина Коля, умерший пяти лет после скарлатины. Можно подумать, что Анна Николаевна Цакни не могла оставить сколько-нибудь глубокого следа в бунинской душе. Но вот когда этот заведомо неудачный брак распался, как, оказывается, мучился Бунин, как тяжко страдал от чувства утраты! И вовсе не случайна неожиданная на первый взгляд запись от 17 сентября 1933 года (через тридцать три года после разрыва с Цакни!): "Видел во сне Аню с таинственностью готовящейся близости. Все вспоминаю, как бывал у нее в Одессе - и такая жалость, что... А теперь навеки непоправимо. И она уже старая женщина, и я уже не тот". В. Н. Муромцева-Бунина не без оснований утверждает, что роковую роль в отношениях молодоженов сыграла теща Бунина и мачеха Анны Александровны Элеонора Павловна, которая испытывала к своему зятю тайную страсть...10 апреля 1907 года новая запись: "отъезд с Верой> в Палестину". В жизнь Бунина вошла Вера Николаевна Муромцева (1881-1961), которая стала его добрым гением, ангелом-хранителем и верным другом. Этот брак уже иной: чувство и рассудок теперь уравновешены. Бунину, безусловно, нравится "его Вера", но он видит и другое: прекрасная дворянско-профессорская старомосковская семья; уютный особняк на Большой Никитской; сама невеста учится на естественном факультете Высших женских курсов. Современники в один голос говорят, что она была хороша собой, красотой несколько застывшей - в ней находили облик мадонны. Это же подтверждают фотографии и портреты. Но какова она была внутренне? Ровная, спокойная, рассудительная. Вот свидетельство друга Буниных писателя Б. К. Зайцева. 12 мая 1961 года он писал мне: "Вы, вероятно, знаете, что скончалась В. Н. Бунина, от неожиданно проявившейся сердечной болезни. Моя больная жена очень это тяжело приняла, они были приятельницами с юных лет, еще по Москве. В нашей квартире Вера и с Иваном Алексеевичем встретилась. Она была хорошая женщина, много добра делала, всегда была несколько вялая и малокровная, в молодости очень красивая, но всегда холодноватая". Примечательно, что даже в тяжелый час Зайцев все же отмечает эту вот "вялость", "малокровность", "холодность" Веры Николаевны. Но быть может, как раз и предполагало для "судорожного" Бунина счастливый брак? В натуре ее кротость, чистота, способность к милосердию. Но еще и прямота, желание правды, достоинство, гордость. И холодноватость природная, о которой говорил Зайцев. Она будет спорить всю жизнь с бунинским прошлым, бороться с ним, с тенями Варвары Пащенко и Анны Цакни. Даже имя ему придумала, совсем к нему не идущее: "Ян" - "потому что ни одна женщина его так не называла". А потом придет опасность и другая, вполне живая, "материальная", в образе женщины, которая моложе ее на двадцать лет. И пожалуй, только те черты характера, о которых упомянул Зайцев, помогут ей выстоять, не потерять себя, остаться и - благодаря времени - победить. Но все это будет потом - через два десятилетия. В конце 1920 - начале 1930-х годов Бунин очень редко обращался к дневнику. Возможно, тому были особые причины. Но вот читаем запись от 10 марта 1932 года: "Темный вечер, ходили с Галиной по городу, говорили об ужасах жизни. И вдруг - подвал пекарни, там топится печь, пекут хлебы - и такая сладость жизни". Об этой, последней страсти Бунина следует также рассказать, ибо она резко и сильно отразилась и на жизни, и на творчестве писателя. О Г. Н. Кузнецовой (1900-1976) сообщала советскому критику и писателю Н. П. Смирнову поэтесса И. А. Одоевцева в письме от 30 сентября 1969 года: "Постараюсь, правда, коротко, ответить на Ваши вопросы об отношениях Бунина и Галины Кузнецовой. Сведения эти вполне достоверны - автор их бывший муж Галины, Д. М. Петров. Летом 26-го года в Жуа-ле-Пэн Петров и Галина жили на одной даче с Модестом Гофманом - пушкинистом. Он и познакомил их на пляже с Буниным, и они стали часто купаться в море вместе с ним. Бунин отлично плавал, по словам Галины. "У Ивана Алексеевича такое сухое, легкое тело!" - рассказывала она мне.Через две недели Петрову пришлось вернуться в Париж - он, юрист по образованию, был шофером в эмиграции. Галина захотела продлить свои каникулы и вернулась в Париж только через пять недель. И тут сразу пошли недоразумения и ссоры. Петров очень любил Галину и был примерным мужем, всячески стараясь ей угодить и доставить удовольствие. Но она совершенно перестала считаться с ним, каждый вечер исчезала из дома и возвращалась все позже и позже. Однажды она вернулась в три часа ночи, и тут между ними произошло решительное объяснение. Петров потребовал, чтобы Галина выбрала его или Бунина. Галина, не задумываясь, крикнула: - Конечно, Иван Алексеевич! На следующее утро Петров, пока Галина еще спала, сложил свои чемоданы и уехал из отеля, не оставив адреса... Петров носился с мыслью об убийстве Бунина, но пришел в себя и на время покинул Париж" {Цит. по: Лавров В. "Высоко нес я стяг любви...". Москва.- 1986.- № 6.- С. 111.}. В письме от 6 февраля 1970 года И. В. Одоевцева продолжила свой рассказ: "Уехав из отеля, в котором Галина жила с мужем, она поселилась в небольшом отеле на улице Пасси, где ее ежедневно, а иногда два раза в день навещал Бунин, живший совсем близко. Конечно, ни ее разрыва с мужем, ни их встреч скрыть не удалось. Их роман получил широкую огласку. Вера Николаевна не скрывала своего горя и всем о нем рассказывала и жаловалась: "Ян сошел с ума на старости лет. Я не знаю, что делать!" Даже у портнихи и у парикмахера она, не считаясь с тем, что ее слышат посторонние, говорила об измене Бунина и о своем отчаянии. Это длилось довольно долго - почти год, если я не ошибаюсь. Но тут произошло чудо, иначе я это назвать не могу: Бунин убедил Веру Николаевну в том, что между ним и Галиной ничего, кроме отношений учителя и ученика, нет. Вера Николаевна, как это ни кажется невероятно - поверила. Но я не уверена, что действительно поверила. Поверила оттого, что хотела верить. В результате чего Галина была приглашена поселиться у Бунина и стать "членом их семьи" {Цит. по: Лавров В. "Высоко нес я стяг любви...". Москва,- 1986.- № 6.- С. 112.}. Кузнецова оказалась среди "подопечных" Бунина, молодых литераторов (Н. Рощин, а позднее - Л. Ф. Зуров, 1902-1971). И все же мы не можем согласиться с Одоевцевой до конца. Появление Кузнецовой, безусловно, нарушило семейное равновесие Буниных; атмосфера нервности, скрытой напряженности надолго воцарилась в их доме. Отношения Бунина и Кузнецовой надолго стали предметом пересудов русской колонии Парижа. В своем обычном, светлом и юмористическом духе упоминал об этом в письме ко мне от 24 февраля 1964 года Б. К. Зайцев, рассказывая о своей дочери Наталье Борисовне: "Раз были мы с ней вдвоем в театре (довольно давно, 7 лет я вообще нигде не бываю, читаю вслух больной жене и ухаживаю за ней). Так вот тогда дама одна увидала меня с Наташенькой в театре и говорит: "Хороши наши писатели! Нечего сказать. Бунин завел себе Галину, а этот вон какую подцепил". О том, как переживала все это время В. Н. Муромцева-Бунина, свидетельствует А. Бахрах: "Удочерение" (так этот акт официально назывался при поездке в Стокгольм за получением шведской премии) сравнительно немолодой женщины, скажем, далеко не подростка и ее внедрение в бунинскую квартирку было, конечно, тяжелым ударом по самолюбию Веры Николаевны, по ее психике. Ей надо было со всем порвать или все принять - другого выхода у нее не было" {Бахрах А. Бунин в халате: По памяти, по записям.- Нью-Йорк, 1979.- С. 27.}. Она замкнулась, стала искать утешения в вере, в Боге. Между тем постепенно чувство Кузнецовой к Бунину менялось, восхищенное отношение к замечательному писателю нарастало, но человеческое, женское - таяло. Однажды, когда Бунин получил очередную хвалебную статью о себе, она записала: "Странно, что когда Иван Алексеевич читал это вслух, мне под конец стало как-то тяжело, точно он стал при жизни каким-то монументом, а не тем существом, которое я люблю и которое может быть таким же простым, нежным, капризным, непоследовательным, как все простые смертные. Как и всегда, высказанное, это кажется плоским. А между тем тут есть глубокая и большая правда. Мы теряем тех, кого любим, когда из них еще при жизни начинают воздвигать какие-то пирамиды. Вес этих пирамид давит простое нежное родное сердце" {Кузнецова Г. Грасский дневник.- С. 95.}. Слова эти оказались провидческими. Кузнецова покинула Бунина в зените его славы, после присуждения ему Нобелевской премии. На обратном пути из Стокгольма в декабре 1933 года Бунин (вместе с которым были Вера Николаевна и Кузнецова) навестил в Берлине философа и литературного критика Федора Степуна. И. Одоевцева писала Н. П. Смирнову 12 апреля 1970 года: "В дороге Галина простудилась. Обеспокоенный Бунин <...> просил Маргу (сестра Ф. Степуна, оперная певица.- О. М.) свозить ее к доктору". Встреча Кузнецовой с Маргой Степун оказалась роковой, Галина покинула Бунина. "Бунин,- писала Одоевцева,- обожавший Галину, чуть не сошел с ума от горя и возмущения. В продолжение двух лет - о чем они обе мне рассказывали - он ежедневно посылал ей письмо..." {Москва.- 1986.- № 6.- С. 113.}. Кузнецова, однако, довольно скоро приехала к Буниным в Грас и поселилась у них вместе с М. Степун, растравляя и без того горько страдавшего Бунина. Он еще пытается спасти положение. 8 марта 1935 года заносит в дневник: "Разговор с Г<алиной>. Я ей: "Наша душевная близость кончена". И ухом не повела". В это время на вилле "Жаннета", которую снимал Бунин, жили еще, помимо Кузнецовой и "Марги" (М. Степун), молодые писатели Рощин и Зуров. 6 июля 1935 года Бунин пишет: "Вчера были в Ницце - я, Рощин, Марга и Г<алина>... Без конца длится страшно тяжелое для меня время". Вера Николаевна чутко улавливает его состояние. Она, очевидно (о чем уже говорилось), не так уж искренне "поверила" в чисто литературные отношения Бунина и Г. Кузнецовой, как утверждала И. Одоевцева. А теперь, после разрыва, сама переживает и волнуется за него. 26 апреля 1936 года отмечает в своем дневнике: "Все мои старания примирить Яна с создавшимся положением оказались тщетными" {Устами Буниных...-Т. III.-С. 17.}.Да и как мог он примириться! Терзания длятся у него годами, непрерывно, люто. 22 апреля 1936 года горько пишет: "Шел по набережной>, вдруг остановился: "да к чему же вся эта непрерывная, двухлетняя мука! К черту, распрямись, забудь и не думай!" А как не думать? "Счастья, здоровья, много лет прожить и меня любить!" Все боль, нежность". 7 июня того же года: "Главное - тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления - и собственного постыдного поведения. Собственно, уже два года болен душевно,- душевнобольной". С маниакальностью впервые влюбленного возвращается он к одному и тому же. 20 апреля 1940 года: "Что вышло из Г<алины>! Какая тупость, какое бездушие, какая бессм<ысленная> жизнь! Вдруг вспомнилось - "бал писателей" в январе 27 года, приревновала к Одоев<цевой>. Как была трогательна, детски прелестна! Возвращались на рассвете, ушла в бальных башмачках одна в свой отельчик". После вторжения Гитлера во Францию оставшиеся на вилле "Жаннета" Г. Кузнецова, М. Степун, Л. Зуров, а также поселившийся там литератор Александр Бахрах переходят окончательно на иждивение Бунина, который сам едва перебивается и с печальной иронией пишет в дневнике 11 марта 1941 года: "Сейчас десять минут двенадцатого, а Галина> и Марга и Бахрах только что проснулись. И так почти каждый день. Замечательные мои нахлебники. Бесплатно содержу троих, четвертый, Зуров, платит в сутки 10 франков>". Но если бы дело было только в скудости средств, хотя и это мучает: "Никогда за всю жизнь не испытывал этого: нечего есть, нет нигде ничего, кроме фиников или капусты,- хоть шаром покати!" (23 февраля 1941 года). Или вот еще: "Дикая моя жизнь, дикие сожители М<арга>, Г<алина> - что-то невообразимое" (26 февраля 1941 года). Это самое страшное: "Во многих смыслах я все-таки могу сказать, как Фауст о себе: "И псу не жить, как я живу" (21 апреля 1940 года).Любовь прошла, оставив чувство безнадежности, почти отчаяния. 18 апреля 1942 года, как бы подытоживая пережитое, Бунин записал в дневнике: "Весенний холод, сумрачная синева гор в облаках - и все тоска, боль о несчастных веснах 34, 35 годов, как отравила она (Г.) мне жизнь - и до сих пор отравляет! 15 лет!" Но, быть может, и не стоило уделять столько места отношениям Бунина и Галины Кузнецовой? Было, однако, одно веское обстоятельство, придающее этой поздней бунинской страсти особый характер. Галина Кузнецова была душевно близка Бунину (его же определение), понимала его как художника, оставила во многих отношениях замечательный "Грасский дневник", где проникновенно показала Бунина именно как творца, художника, писателя. Кроме того, мы ей обязаны многими страницами "Жизни Арсеньева", в том числе и образу той Лики, какой она выведена в романе. Стало общим местом утверждать, что Лика - это Варвара Пащенко. Но это было бы крайним упрощением. Недаром сам Бунин так сердился, когда близорукие критики называли "Жизнь Арсеньева" - автобиографическим. Самый близкий Бунину человек - Вера Николаевна с полной правотой писала 30 января 1959 года Н. П. Смирнову: "Очень меня радует, что Вы поняли, что Лика имеет отдаленное сходство с В. В. Пащенко. Она только в начале романа. В Лике, конечно, черты всех женщин, которыми Иван Алексеевич увлекался и которых любил. Мне кажется, что Иван Алексеевич не вел тех разговоров с В<арварой> В<асильевной>, какие вел Алеша Арсеньев с Ликой. Эти разговоры были с другой женщиной" {Новый мир,- 1969.- № 3.- С. 211.}.Не трудно понять, что эта другая женщина и была Галина Кузнецова. В конце двадцатых годов, в Грасе, на вилле у Буниных, образовалась своего рода маленькая "академия литературы". Под наблюдением Бунина здесь трудились Рощин, Зуров, Г. Кузнецова. Но Кузнецова еще и "муза" бунинская, сопереживающая в его работе над "Жизнью Арсеньева". "Счастлива тем,- пишет она,- что каждая глава его романа - несомненно лучшего из всего, что он написал - была предварительно как бы пережита нами обоими в долгих беседах" {Кузнецова Г. Грасский дневник.- С. 31.}. Или: "...я слишком много сил отдаю роману И<вана> А<лексеевича>, о котором мы говорим чуть не ежедневно, обсуждая каждую главку, а иногда и некоторые слова и фразы. Иногда он диктует мне, тут же меняем по обсуждению то или иное слово" {Кузнецова Г. Грасский дневник.- С. 33.}. Г. Кузнецова запечатлевает на страницах "Грасского дневника" особенность художественной натуры Бунина, необычайно свежо и остро воспринимающего мир. "Нет, мучительно для меня жить на свете! Все мучает меня своей прелестью!" Или: "Нет, в моей натуре есть гениальное. Я, например, всю жизнь отстранялся от любви к цветам. Чувствовал, что если поддамся, буду мучеником. Ведь я вот просто взгляну на них и уже страдаю: что мне делать с их нежной, прелестной красотой? Что сказать о них? Ничего ведь все равно не выразишь!" {Кузнецова Г. Грасский дневник.- С. 41-42.} Он и был от природы прежде всего художником, мучеником словесного искусства, истинно страдал от красок и запахов, от пейзажей, от промелькнувшего женского лица или встреченного человека "с особинкой" - все тотчас просилось "в рассказ". С помощью дневников, о чем уже говорилось, мы можем проследить, как с юношеских лет Бунин вырабатывал в себе художника. Он непрерывно наблюдал, впитывал все увиденное, и оно, кажется, готово было превратиться у него в "литературу" - луна на ночном небе, пашня под солнцем, старый сад, внутренность крестьянской избы. Но есть одна принципиальная межа, разделившая всю его жизнь на две половины. Начиная с "германской", с 1914 года ("Теперь все пропало",- сказал ему брат Юлий Алексеевич, едва услышав об убийстве эрц-герцога Фердинанда - что и послужило поводом для развязывания мировой войны), впечатления словно прорвали оболочку творчества, стали терзать его человечески, как утрата близких. И чем дальше, тем больше. В его дневниках 1914-1917 годов мы читаем о лживо-пафосных речах и тостах, разнузданном веселье "господ-интеллигентов" в столичных ресторациях - и о горе, унынии в деревне, об осиротевших детях и вдовах, обезлюдевших деревнях, о сгущении мрака. Только природа, в своем вечном великолепии, способна на время успокоить душевную боль, и в дневниках этих лет можно наблюдать постоянный контраст в изображении красоты первозданной природы и бедности, скудости, мучений народных. Буржуазная революция 1917 года, падение империи только усиливают пессимизм Бунина в отношении будущего России как национального целого. В охваченной брожением деревне Глотово, в августе 1917 года, он мрачно размышляет: "Разговор, начатый мною опять о русском народе. Какой ужас! В такое небывалое время не выделил из себя никого, управляется Гоцами, Данами, каким-то Авксентьевым, каким-то Керенским и т. п.". Прослеживая тему эту в бунинских дневниках, идя против течения времени, вспять, видишь, что занимала она писателя задолго до наступления революционного семнадцатого года. Бунин много и настойчиво размышлял о том, что же такое народ как данность, кого включать и почему в это несколько аморфное, по его мнению, понятие. Порою он сердился: "Хвостов, Горемыкин, городовой это не народ. Почему? А все эти начальники станций, телеграфисты, купцы, которые сейчас так безбожно грабят и разбойничают, что же это - тоже не народ? Народ-то это одни мужики? Нет. Народ сам создает правительство, и нечего все валить на самодержавие" {Хвостов А. Н. (1872-1918) -министр внутренних дел России (1915-1916). Председатель фракции правых в 4-й Государственной думе. Расстрелян органами ВЧК. Горемыкин И. Л. (1839-1917) - министр внутренних дел (1895-1899), председатель совета министров (1906 и 1914-1916).}. Запись эта сделана за год с лишним до предыдущей, 22 марта 1916 года, задолго до прихода к власти Гоцов и Керенских. Но еще раньше, в самом начале 1910-х годов, наблюдая каждодневно за "мужиками", то есть всеми и официально признаваемым "народом", Бунин ощущает прежде всего тот огромный резервуар спящих и, по его мнению, еще совсем диких, разрушительных сил. И - пока еще как видение, как страшный сон - чудится ему пора, когда произойдет то, о чем "орет", едва войдя в избу и не глядя ни на кого, некий странник: Придет время,Потрясется земля и небо,Все камушки распадутся,Престолы Господни нарушатся,Солнце с месяцем померкнут,И пропустит Господь огненную реку...Эту "огненную реку" Бунин вполне ожидал. Октябрь он встретил враждебно и свое отношение к новому строю не менял никогда. Но, разделив с другими "хождение по мукам", путь эмигранта, сохранил свою и совершенно особенную судьбу. Изгнанные из России, они в большинстве своем могли впасть (и впали) лишь в отчаяние, неверие и злобу. Не то Бунин. Именно на расстоянии с наибольшей полнотой ощутил он то, что потаенно и глубоко жило в нем: Россию. Ранее, занятый литературой, поглощавшей главные его заботы, он испытывал надобность как художник - в постижении некоей чужой трагедии. Ни крах первой, самой страстной любви, ни смерть маленького сына, отнятого у него красавицей женой, ни даже кончина матери еще не потрясли и не перевернули его так, не помешали упорной и самозабвенной работе над мастерством, стилем, формой. Теперь словно гарпун пронзил его насквозь, боль объяла его всего: "Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да, так вот оно что - я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь. России - конец..." (рассказ 1921 года "Конец")."Конец" и "погибель" - любимые слова в записях этих лет: "Уже три недели со дня нашей погибели" (дневник от 12 апреля 1919 года). Впечатления этой поры отложились в цельную книгу - "Окаянные дни", написанную с поэтическим блеском и пронизанную желчью и горечью. Со многими оценками политических событий и фигур у Бунина читатель не согласится, но выслушать его должен. И странно: он повторял о России с мрачной убежденностью: "конец", а Россия настигала его всюду. Даже посреди веселой ярмарки, в Грасе - толпа французов, мычание коров - "И вдруг страшное чувство России" (запись в дневнике 3 марта 1932 года). Оно не отпускало его и в конечном счете помогло выстоять вопреки всему, написать великие книги: "Жизнь Арсеньева", "Освобождение Толстого", "Темные аллеи". Это "страшное чувство России" понудило его в мае 1941 года отправить два послания - Н. Д. Телешову и А. Н. Толстому со словами: "Очень хочу домой". Дневники отражают все сомнения и колебания Бунина, вплоть до желания, при вступлении немцев во Францию, уехать, как это сделала меценатка М. С. Цетлина или писатель М. А. Алданов, в Соединенные Штаты. Но ведь не уехал! Остался в Грасе, с волнением следил за событиями на советских фронтах, думал о возвращении в Россию и с необыкновенной, молодой жадностью писал в дни творческих озарений: "20. IХ. 40. Начал "Русю". 22. IX. 40. Написал "Мамин сундук" и "По улице мостовой". 27. IX. 40. Дописал "Русю". 29. IХ. 40. Набросал "Волки". 2. Х. 40. Написал "Антигону". 3. Х. 40. Написал "Пашу" и "Смарагд". 5. Х. 40. Вчера и сегодня писал "Визитные карточки". 7. Х. 40. Переписал и исправил "Волки". 10, 11, 12, 13. Х. 40. Писал и кончил (в 3 ч. 15 м.) "Зойку и Валерию". 14, 17, 18, 20, 21, 22. X. 40. Писал и кончил (в 5 ч.) "Таню". 25 и 26. X. 40 написал "В Париже" <...> 27 и 28. Х. 40. Написал "Галю Ганскую" <...> 23. Х. 43. Дописал рассказик "Начало" <...> 29. Х. Вчера в полночь дописал последнюю страницу "Речного ресторана". Все эти дни писал не вставая и без устали, очень напряженно, хотя недосыпал, терял кровь и были дожди. 1. ХI. Вечером писал начало "Иволги" <...> Нынче переписаны "Дубки", написанные 29-го и 30-го" и т. д. Приветствуя нашу победу над гитлеровскими полчищами, торжествуя, занес в дневник 23 июля 1944 года: "Освобождена уже вся Россия! Совершено истинно гигантское дело!" Были приливы и отливы чувств; случались приступы не только отчаяния, но и враждебности, и об этом надо тоже сказать прямо. "Хотят, чтобы я любил Россию, столица которой - Ленинград, Нижний - Горький, Тверь - Калинин..." - в ожесточении вырывается у него 30 декабря 1941 года. Но все это порывы знаменитой бунинской запальчивости. Куда сокровеннее запись Веры Николаевны от 29 августа 1944 года: "Ян сказал - "Все же, если бы немцы заняли Москву и Петербург, и мне предложили бы туда ехать, дав самые лучшие условия,- я отказался бы. Я не мог бы видеть Москву под владычеством немцев, как они там командуют. Я могу многое ненавидеть и в России, и в русском народе, но и многое любить, чтить ее святость. Но чтобы иностранцы там командовали - нет, этого не потерпел бы!" {Устами Буниных...- Т. III.- С. 170-171.} В сомнениях и твердости своей, в отчаянии и надежде, в окаянном одиночестве, какое надвигалось на него - вместе с болезнями, старостью, бедностью,- "страшное чувство России" только и спасало Бунина. Эти последние годы его жизни были и самыми мрачными. Он был жестоко обманут в своей последней любви, о чем оставил в дневниках горькие свидетельства; вынужденно делил кров с тяжелым, по-видимому, психически нездоровым нахлебником; наконец, познал на исходе жизни и враждебность эмиграции, которая в большинстве своем отвернулась от него, а иные из прежних друзей (например, М. С. Цетлина) прямо осыпали его бранью, обвиняя в том, что он "продался Советам". (После того как руководство союза русских писателей и художников в Париже исключило из числа своих членов всех, кто принял советское подданство, Бунин в знак солидарности с исключенными вышел из его состава. Ответом был бойкот.) Друг его жизни, В. Н. Муромцева-Бунина, как могла, старалась облегчить последние дни. Но жажда жизни, ощущение, что он еще не взял "все", не покидало умирающего писателя. В год своей кончины, в ночь с 27 на 28 января 1953 года, уже изменившимся почерком Бунин заносит в дневник: "- Замечательно! Все о прошлом, о прошлом думаешь и чаще всего об одном и том же в прошлом: об утерянном, пропущенном, счастливом, неоцененном, о непоправимых поступках своих, глупых и даже безумных, об оскорблениях, испытанных по причине своих слабостей, своей бесхарактерности, недальновидности и неотмщенности за эти оскорбления, о том, что слишком многое, многое прощал, не был злопамятен, да и до сих пор таков. А ведь вот-вот все, все поглотит могила!" Героико-трагический автопортрет Бунина, возникающий в его дневниках, завершается этим последним, драматическим откровением. Олег Михайлов Исполняя желание "Издательства имени Чехова", даю некоторые отрывки из своих "Автобиографических заметок". Я происхожу из старого дворянского рода, о начале которого в "Гербовнике дворянских родов" сказано так: "Род Буниных идет от Симеона Бунковского, мужа знатного, выехавшего в XV веке из Литвы со своей дружиной на ратную службу к Великому Князю Московскому Василию Васильевичу". Род наш дал России немало видных деятелей на поприще государственном, воевод, стольников и "в иных чинах", а в области литературной известны Анна Бунина, которую Карамзин называл русской Сафо, и Василий Жуковский, внебрачный сын тульского помещика Афанасия Ивановича Бунина и пленной турчанки Сальхи, ставший, в силу этого, Жуковским по фамилии своего крестного отца, прославившийся больше всего как основоположник той новой русской литературы, первым гением которой был Пушкин, называвший его своим учителем. По матери я принадлежу к дворянскому роду Чубаровых, тоже весьма старому, лишившемуся, по нашим семейным преданиям, княжеского титула при Петре Великом, который казнил стрелецкого полковника князя Чубарова, бывшего на стороне царевны Софии. Все предки мои были связаны с народом и с землею, помещиками были и деды и отцы мои по матери и по отцу, владевшие имениями в средней России, в том плодородном Подстепье, где московские цари, в целях защиты государства от набегов южных татар, создавали заслоны из поселенцев различных русских областей, и где, благодаря этому, образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Толстым. Я родился 10 октября 1870 года, в Воронеже. Детство и раннюю юность провел в деревне, писать и печататься начал рано. Довольно скоро обратила на меня внимание и критика. Затем мои книги три раза были отмечены высшей наградой Российской Академии Наук - премией имени Пушкина. В 1909 г. эта Академия избрала меня в число двенадцати ее Почетных членов, среди которых был Толстой. Однако известности более или менее широкой я не имел долго, ибо не принадлежал ни к одной литературной школе. Кроме того я мало вращался в литературной среде, много жил в деревне, много путешествовал по России и вне России: в Италии, в Турции, в Греции, в Палестине, в Египте, в Алжирии, в Тунизии, в тропиках. Популярность моя началась с того времени, когда я напечатал свою "Деревню". Это было начало целого ряда моих произведений, резко рисовавших русскую душу, ее светлые и темные, часто трагические основы. В русской критике и среди русской интеллигенции, где, по причине незнания народа или политических соображений, народ почти всегда идеализировался, эти "беспощадные" произведения мои вызвали страстные враждебные отклики. В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более крепнут мои литературные силы. Но тут разразилась война, а затем революция. Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать. Я покинул Москву 21 мая 1918 года, жил на юге России, переходившем из рук в руки "белых" и "красных", и 26 января 1920 г., испив чашу несказанных душевных страданий, эмигрировал сперва на Балканы, потом во Францию. Во Франции я жил первое время в Париже, с лета 1923 г. переселился в Приморские Альпы, возвращаясь в Париж только на некоторые зимние месяцы. В 1933 г. получил Нобелевскую премию.В эмиграции мною написано десять новых книг. Первое собрание моих сочинений было издано в России Марксом. В эмиграции - фирмой "Петрополис". Мне принадлежат переводы в стихах: "Песнь о Гайавате" Лонгфелло, четыре фрагмента из "Золотой легенды" его же, "Годива" Теннисона, три мистерии Байрона (Каин, Манфред, Небо и Земля). Мои оригинальные произведения суть романы, повести, рассказы и стихотворения, вошедшие в издание "Петрополиса", сборник рассказов под общим заглавием "Темные аллеи", книга "Воспоминаний", книга "Избранных стихов" и книга "Освобождение Толстого" (о его жизни и учении). Первое полное издание "Жизни Арсеньева" опубликовано "Издательством имени Чехова". Ив. Бунин Париж, 17 октября 1952 г. Свою собственную биографию Бунин почти всегда и неизменно (автобиографии писаны им в разное время для разных издателей) начинает цитатой из "Гербовника дворянских родов": "Род Буниных происходит от Симеона Бутковского, мужа знатного, выехавшего в ХV в. из Польши к Великому Князю Василию Васильевичу. Правнук его Александр Лаврентьев сын Бунин служил по Владимиру и убит под Казанью. Все сие доказывается бумагами Воронежского Дворянского Депутатского Собрания о внесении рода Буниных в родословную книгу в VI часть, в число древнего дворянства" (цитируется по книге В.Н. Муромцевой-Буниной "Жизнь Бунина. Беседы с памятью")."Рождение ни как не есть мое начало. Мое начало и в той непостижимой для меня тьме, в которой я был от зачатия до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, пращурах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме: Не раз чувствовал я себя не только прежним собою, - ребенком, отроком, юношей, - но и своим отцом, дедом, пращуром; в свой срок кто-то должен и будет чувствовать себя - мною" (И. А. Бунин). Отец, Алексей Николаевич Бунин Отец, Алексей Николаевич, помещик Орловской и Тульской губернии был вспыльчивый, азартный, более всего любящий охоту и пение под гитару старинных романсов. В конце концов он, из-за пристрастия к вину и картам, растратил не только собственное наследство, но и состояние жены. Отец был на войне, волонтером, в крымской кампании, любил прихвастнуть знакомством с самим графом Толстым, тоже севастопольцем. Но несмотря на эти пороки, его все очень любили за веселый нрав, щедрость, художественную одаренность. В его доме никогда никого не наказывали. Ваня рос, окруженный лаской и любовью. Мать проводила с ним все время и очень его баловала. Мать, Людмила Александровна Бунина урожденная Чубарова (1835-1910) Мать Ивана Бунина была полной противоположностью мужу: кроткой, нежной и чувствительной натурой, воспитанной на лирике Пушкина и Жуковского и занималась, в первую очередь, воспитанием детей... Вера Николаевна Муромцева, жена Бунина, вспоминает: "Мать его, Людмила Александровна, всегда говорила мне, что "Ваня с самого рождения отличался от остальных детей", что она всегда знала, что он будет "особенный", "ни у кого нет такой тонкой души, как у него": "В Воронеже он, моложе двух лет, ходил в соседний магазин за конфеткой. Его крестный, генерал Сипягин, уверял, что он будет большим человеком... генералом!" Брат Юлий (1860-1921) Старший брат Бунина - Юлий Алексеевич оказал большое влияние на формирование писателя. Он был для брата как бы домашним учителем. Иван Алексеевич писал о брате: "Он прошел со мной весь гимназический курс, занимался со мной языками, читал мне начатки психологии, философии, общественных и естественных наук; кроме того, мы без конца вели с ним разговоры о литературе". Юлий поступил в университет, кончил курс, затем перешел еще на юридический, закончил гимназию с отличием. Ему прочили научную карьеру, но он увлекся другим: без конца читал Чернышевского и Добролюбова, сошелся с молодой оппозицией, вступил в революционно-демократическое движение, "ушел в народ" . Был арестован, отсидел некоторый срок, затем сослан в родные места. Сестры Маша и Саша и брат Евгений (1858-1932) Когда Ване было лет семь-восемь, на Рождество приехал из Москвы Юлий, уже окончивший математический факультет и учившийся на юридическом. Были приглашены гости, Алексей Николаевич пел под гитару, острил, всем было весело. Но в конце святок заболела Саша, младшая девочка, любимица всего дома. Спасти ее не удалось. Это так потрясло Ваню, что уже никогда у него не проходило жуткое изумление перед смертью. Вот как он сам записал об этом: "В тот февральский вечер, когда умерла Саша и я бежал по снежному двору в людскую сказать об этом, я на бегу все глядел в темное облачное небо, думая, что ее маленькая душа летит теперь туда. Во всем моем существе был какой-то остановившийся ужас, чувство внезапного совершившегося великого, непостижимого события". У Буниных еще было 2 дочки и 3 сына умерших в младенчестве. С Машей Ваня тоже дружил, она была очень горячей, веселой девочкой, но тоже вспыльчивой, больше всех походила характером на отца, но была не в пример ему нервна, заносчива и, как и он, очень отходчива; и если они с братом ссорились, то ненадолго. Немного ревновала его к матери. "Любимчик!" - иронически называла его во время ссор" (В.Н. Муромцева). Cредний брат Евгений, человек мягкий, "домашний" , без особых талантов, был отправлен отцом в военное училище и оставался вначале в Петербурге в полку. Варвара Владимировна Пащенко (1870-1918) В pедакции "Орловского вестника" Бунин познакомился с Ваpваpой Владимиpовной Пащенко, дочеpью елецкого вpача, pаботавшей коppектоpом. Его стpастная любовь к ней вpеменами омpачалась ссоpами. В 1891 году она вышла замуж , но бpак их не был узаконен, жили они не венчаясь, отец и мать не хотели выдавать дочь за нищего поэта. Юношеский pоман Бунина составил сюжетную основу пятой книги "Жизни Аpсеньева", выходившей отдельно под названием "Лика". Многие пpедставляют себе Бунина сухим и холодным. В. Н. Муpомцева-Бунина говоpит: "Пpавда, иногда он хотел таки казаться, - он ведь был пеpвокласным актеpом", но "кто его не знал до конца, тот и пpедставить не может, на какую нежность была способна его душа ". Он был из тех, кто не пеpед каждым pаскpывался. Он отличался большой стpанностью своей натуpы. Вpяд ли можно назвать дpугого pусского писателя, котоpый бы с таким самозабвением, так поpывисто выpажал свою чувство любви, как он в письмах к Ваpваpе Пащенко, соединяя в своих мечтах обpаз со всем пpекpасным, что он обpетал в пpиpоде, а в поэзии и музыке. Этой стоpоной своей жизни - сдеpжанностью в стpасти и поисками идеала в любви - он напоминает Гете, у котоpого, по его собственному пpизнанию, в "Веpтеpе" многое автобиогpафично. Невенчанная жена (об отношениях с Варварой Пащенко) Анна Николаевна Цакни (1896-1963) Анна была дочерью одесского грека, издателя и редактора "Южного обозрения" Николая Цакни. Грек приметил Бунина и его молодых друзей - литераторов и журналистов Федорова, Куровского, Нилуса. Ему сразу же приглянулась Анна, высокая, пышноволосая, с темными глазами. Он почувствовал, что снова влюблен, но все раздумывал и приглядывался. Анна принимала его ухаживания, гуляла с ним по приморским бульварам, пила белое вино, заедая кефалью, и никак не могла понять, чего он медлит. Он решился внезапно и в один из вечеров сделал предложение. Венчание назначили на 23 сентября. В августе 1900-го Аня родила сына. Но Коленька не прожил и пяти лет, скончавшись в январе 1905 года от менингита. Горе Бунина было безмерно, он не расставался с фотографией ребенка во всех своих странствованиях. Анна после смерти сына замкнулась, ушла в себя, не хотела жить. Через годы пришла в себя, но замуж второй раз не вышла. Но все это время не хотела давать ему развод. Даже тогда, когда он связал свою жизнь с Верой... Бунин и Анна Цакни в Одессе Вера Николаевна Муромцева (1881-1961) Вера Муромцева родилась в 1881 году и принадлежала к дврянской профессорской старой московской семье, которая жила в уютном особняке на Большой Никитской. Спокойна, рассудительна, умна, прекрасно воспитана, знала четыре языка, неплохо владела пером, занималась переводами... Вера Николаевна никогда не хотела связывать свою жизнь с писателем, потому что наслушалась разговоров о распутной жизни людей искусства. Ей же всегда казалось, что жизни мало и для одной любви. Тем не менее, именно ей довелось стать терпеливой <тенью> знаменитого писателя, лауреата Нобелевской премии. И хотя фактически Вера Николаевна стала "госпожой Буниной" уже в 1906 году, официально зарегистрировать свой брак они смогли лишь в июле 1922 года во Франции. Муромцева, обладая незаурядными литературными способностями, оставила замечательные литературные воспоминания о своём муже ("Жизнь Бунина", "Беседы с памятью"). Четыре любови Бунина Галина Николаевна Кузнецова (1900 - ?) Они познакомились в конце двадцатых в Париже. Иван Алексеевич Бунин, 56-летний знаменитый писатель, и Галина Кузнецова, никому не известная начинающая писательница, которой не исполнилось и тридцати. Все вполне могло бы обойтись тривиальной любовной интрижкой по меркам бульварного романа. Однако этого не произошло. Обоих захватило настоящее серьезное чувство. Галина без оглядки отдалась нахлынувшему чувству, она немедленно бросила мужа и стала снимать квартиру в Париже, где влюбленные целый год встречались урывками. Когда же Бунин понял, что не хочет и не может жить без Кузнецовой, то пригласил ее в Грасс, на виллу "Бельведер", в качестве ученицы и помощницы. И так они начали жить втроем: Иван Алексеевич, Галина и Вера Николаевна, жена писателя. Любовный треугольник Кузнецова - Бунин - Муромцева Последняя любовь Ивана Бунина Великий писатель земли русской Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже, на Дворянской улице, в октябре 1870-го. Детство и юность провел в Орловской губернии, в Ельце. В феврале 1920 года, не приняв Октябрьской революции, покинул Россию и обосновался в Париже. К тому времени им уже были написаны "Антоновские яблоки" (1900), "Деревня" (1910), "Суходол" (1911), "Господин из Сан-Франциско" (1915), он был почетным академиком Петербургской Академии наук (1909). У нас раньше о нем писали: его произведения эмигрантского периода главным образом "исследовали" узкие, личные темы из жизни дореволюционной мелкобуржуазной интеллигенции. Не стеснялись при этом охаивать и "Митину любовь" (1925), и явление мировой литературы "Жизнь Арсеньева" (1927-1930, 1933), и другие произведения нобелевского лауреата. В его жизни были и три "полтавских" года - 1892-1895. Они вместили большую личную любовь Бунина, разочарования, многолетнюю тоску о женщине той его поры. Многое из пережитого тогда бесценно легло на страницы повестей и романов, написанных вне родины. В этих книгах угадывается прообраз его первой любви, первой гражданской жены - Варвары Владимировны Пащенко. Наш рассказ об этом. Как же он любил ее, свою Варюшечку, Вареньку, Варварочку! Как восторженно и страстно писал ей, как мучительно переживал разрывы, метался и страдал, когда расставались. Каждый раз казалось -навсегда... А длилось это "сумасшествие" - его первая большая любовь, "главная в жизни", как писал в одном из поздних писем уже всемирно известный писатель, нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин, - больше пяти лет. Пять лет надежд, страданий, встреч и расставаний, пять лет, которые вдохновляли годы и водили его пером не однажды. Это Варенька, елецкая барышня, стала нежной и любящей Ликой, это его подлинными переживаниями той поры проникнуты и наполнены отраженным светом многие рассказы, повесть "Митина любовь", сохранившая навеки свежесть чувств молодого поэта, и, наконец, - самый значительный его роман - "Жизнь Арсеньева". "Сразила меня... долгая любовь...«Шел ему в ту пору девятнадцатый год. В петербургском еженедельнике "Родина" уже появились его первые стихотворные опыты и первые рассказы, заслужившие благосклонные отзывы маститых. И он, начинающий литератор, юноша из вконец обедневшей дворянской семьи, в поисках заработка приехал в Орел. Получил приглашение от издательницы "Орловского вестника" Надежды Семеновой на должность помощника редактора. Прочтя в "Родине" журнальное обозрение молодого автора, она была восхищена его умением владеть пером. Осенью 1889 года Иван Бунин и занял официально предложенный ему пост помощника редактора, но нередко сам редактировал газету. Вспоминая это время, Бунин говорил своему племяннику Николаю Пушешникову: "Восемнадцатилетним мальчиком я был фактическим редактором "Орловского вестника", где я писал передовицы о постановлениях Святейшего Синода, о вдовьих домах и быках-производителях, а мне надо было учиться и учиться по целым дням!" Собирался поступить в университет. Но не только бедность и необходимость зарабатывать на жизнь помешали "учиться и учиться". Было и другое обстоятельство. Как он писал сам четыре десятилетия спустя в "Автобиографических заметках", - "сразила меня, к великому моему несчастью, долгая любовь". И хотя в "Заметках" названо это "великим несчастьем", в других местах о ней говорится как может быть, о самом большом и самом глубоком чувстве. Даже законная жена Бунина, спутница всей его жизни с 1907 года до последних дней, Варвара Николаевна Муромцева-Бунина, с оттенком некоторой горечи скажет об этой его первой любви, как может быть о самой настоящей и единственной. Сам же писатель в последнем абзаце своей страстно-чарующей "Лики" напишет, вспоминая: "Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому и никогда"... Встретил он ее - будущую свою Лику - весной 1889 года в том же "Орловском вестнике", где она временно работала корректором. Об этой встрече и о развитии этого чувства сохранилось подробное и взволнованное письмо влюбленного юноши старшему брату Юлию Алексеевичу Бунину. Вконец запутавшись в своих чувствах и поступках, он писал Юлию спустя год: "Вышла к чаю утром девица высокая, с очень красивыми чертами лица, в пенсне,.. в цветисто расшитом русском костюме". В то время, особенно в провинции, была на них мода. Она показалась ему умной и развитой. А наружностью и в самом деле была недурна. Может роста ей, спустя годы, писатель чуть прибавил в "Лике", а так - все соответствует тому первому впечатлению. Варвара Пащенко была почти на год старше влюбившегося в нее поэта. Закончила полный курс Елецкой гимназии, из которой Иван был исключен с 6 класса. Мечтала о консерватории и готовилась в "настоящие актрисы". (Мать ее в молодости была актрисой, а отец даже держал оперу в Харькове, потом прожился, как свидетельствовал сам Бунин, и стал заниматься "докторством".) Докторская дочка недурно пела, играла на рояле, участвовала в любительском драмкружке. Играла вполне недурно. И это нравилось Ванечке, так его все называли тогда. После той первой встречи в редакции было лето в Ельце, встречи на даче в селе Воргол у знакомых Пащенко и Буниных - Бибиковых, где "гуляли по садочку" и проговорили пять часов без перерыва, бродили по дорожкам вместе с другими гостями, слушали в исполнении Вареньки Чайковского. И говорили, говорили. Казалось, она здорово понимает в стихах, в музыке. Потом вместе ехали в Орел. В оперу. Слушать Росси. Все это - из того же письма брату. Оттуда и признание: "Иногда, среди какого-нибудь душевного разговора, я позволял себе целовать ее руку - до того мне она нравилась. Но чувства ровно никакого не было. В то время я как-то особенно недоверчиво стал относиться к влюблению: "Все, мол... пойдут неприятности и т.д." Он часто думал о ней и оценивал ее, и, разумеется, "беспристрастно", но симпатичных качеств за нею, несмотря на все недоверие влюбленного, все-таки оказывалось больше, чем мелких недостатков. Он зачастил к Пащенко, приезжал туда, в Елец, из Орла, где все еще пытался работать. Писал ей стихи. Теперь уже вместе ездили в имение Бибиковых на Воргол. Как-то августовской ночью сидели на балконе. Ночь была темная, теплая. Любовались звездами. Потом пошли гулять по темной акациевой аллее, заговорили. Держа Вареньку под руку, он тихонько поцеловал ее в плечо. Произошло объяснение в любви, хлынуло чувство. Потом, спустя четыре десятилетия, оно воскресло в "Лике" самыми поэтичными страницами романа... А после той ночи - записка (она любила записки): "Не старайтесь больше меня видеть"... "Забыть эту ночь..." Нет, он не лукавил с братом, когда смутно предчувствовал: "...Все, мол... пойдут неприятности". На другой день она попросила - они встретились уже с глазу на глаз - "забыть эту ночь". Вечером произошел разговор, потом - слезы. Умчался, как бешеный, верхом в орловскую гостиницу из Ельца, совсем не помня себя. "Нервы, что ли, только я рыдал в номере как собака... настрочил ей предикое письмо". Он - талантливый литератор и поэт, он, уже почти двадцатилетний юноша, о котором говорили, что "красив до неприличия", он, гордый и своенравный потомок древнего дворянского рода, писал ей, умоляя, "Хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть". В "Лике" об этом так: "Я ничего не слыхал, не видел, мысленно твердя одно: или она вернет мне себя, эту ночь, это утро, эти батистовые оборки, зашумевшие от ее замелькавших в сухой траве ног, или не жить нам обоим!" Какие пронзительные слова любви! Ванечка терзался и страдал: "голова горит, мысли путаются, руки холодные - просто смерть..." Вдруг - стук, письмо! Сумбурное, довольно холодное. Ее. "Да пойми же, что весы не остановились, ведь я же тебе сказала. Я не хочу, я пока, видимо, не люблю тебя так, как тебе бы хотелось, но, может быть, со временем я и полюблю тебя. Я не говорю, что это невозможно, но у меня нет желания солгать тебе. Для этого я тебя слишком уважаю. Поверь и не сумасшествуй. Этим сделаешь только хуже. Со временем, может быть, и я, сумею оценить тебя вполне. Надейся..." А он - "сумасшествовал". И снова писал в откровении брату, спрашивая: что делать? Было ясно, что именно. Ведь готовил себя для другой, более "идеалистической жизни". Но чем настойчивее старался внушить себе, что завтра все же надо написать решительное, прощальное письмо, - это, казалось еще возможно ("последней близости между нами еще не было"), - тем больше охватывала его нежность к ней, восхищение ею, благородное умиление ее любовью, искренностью, прелестью ее глаз, лица, смеха, голоса... Казалось, все кончено. И неожиданно - посыльный. И снова с запиской. "Больше не могу, жду!" Так, то дома, то в городе, то в Ельце, то в Орле провел молодой Бунин всю эту осень. Забросил работу. Да еще вышла ссора в редакции. Из-за его смелых заметок в "Московских новостях". 29 мая 1891 года он пишет Юлию Алексеевичу: "Если бы ты знал, как мне тяжко! Я больше всего думаю сейчас о деньгах. У меня нет ни копейки, заработать, написать что-нибудь - не могу, не хочу... Штаны у меня старые, штиблеты истрепаны. Ты скажешь - пустяки. Да, я считал бы это пустяками прежде. Но теперь это мне доказывает, до чего я вообще беден, как дьявол, до чего мне придется гнуться, поневоле расстраивать все свои лучшие думы, ощущения заботами (например, сегодня я съел бутылку молока и супу даже без "мягкого" хлеба и целый день не курил - не на что).И этакая дура хочет жениться, скажешь ты. Да, хочу! Сознаю многие скверности, препятствующие этому, и потому вдвойне - беда!.. Кстати о ней: я ее люблю (знаю это потому, что чувствовал не раз ее другом своим, видел нежную со мною, готовой на все для меня) это раз; во-вторых, если она и не вполне со мной единомышленник, то все-таки - девушка, многое понимающая... Ну, да, впрочем Элеонора Блажко Будущий Нобелевский лауреат, 28-летний Иван Бунин, жил тогда на даче у директора Федорова в Люстдорфе. В один из дней засушливого лета туда приехала известная в Одессе чета Цакни. Он - Николай Петрович - издатель и редактор газеты "Одесское обозрение". Она - Элеонора Павловна - жена, принесшая по сути нищему мужу немалое состояние - женщина интересная, в прошлом мечтавшая об оперной сцене, бравшая уроки у самой Полины Виардо, которая, как говорили, не начинала урока, если на рояле не лежал золотой луидор. Элеонора Павловна приближалась к тому опасному возрасту, который называется бальзаковским, и Иван Бунин это сразу почувствовал на себе: взгляд Эли был красноречивее всяких слов, и она, не сомневаясь ни в чем, рассказывала ему о Париже, о Каннах и Ницце, которые, конечно же, не шли ни в какое сравнение с захолустным Люстдорфом: Эля, а она предложила Бунину так называть себя, была душой дачной компании, могла очаровывать и увлекать: Она и пригласила всех к себе на дачу, что была на 7-й станции Фонтана, а Бунину шепнула, что будет поджидать его с нетерпением: Но, увы, наметившийся дачный роман не имел продолжения. (Правда, через много лет Бунин вспомнит, что Элеонора "была просто до неприличия влюблена в меня:"). Но случилось то, что случилось с ним впервые: на даче Цакни на 7-й Фонтана он увидел девушку, которая показалась ему видением, ожившей древнегреческой фреской, загадочной и манящей к себе так, что не то что не было сил сопротивляться, а от всех нахлынувших чувств осталось ишь желание броситься в этот омут черных глаз и наслаждаться грезившейся близостью: Они подружились. Анна, Аня, относилась к нему нежно и романтично. Ей было восемнадцать. Впереди - целая жизнь, судьба: И он, начинающий литератор, без средств и состояния, желал определить эту судьбу. Как-то он ехал с ее отцом на паровичке, ходившем в те времена на Фонтане, вышли на площадку, курили, папаша рассказывал о своем народовольческом прошлом, как бежал из Сибири, оказался во Франции, где пришлось и улицы подметать: А Иван Бунин вдруг сказал: "А вы знаете: я: я прошу у вас руки вашей дочери". И бывший народоволец, сдвинув шляпу на затылок, ответил просто: "Да я-то тут, дорогой, при чем? Это, мне кажется, дело Анны Николаевны. А что касается меня - я ничего против не имею". Но во всем этом была одна неловкость: мачехой его юной донны была Эля, Элеонора Цакни: Народоволец Николай Петрович женился на ней в Париже после смерти своей первой жены, от которой и была дочь Аня. Серьезные намерения Бунина стали известны и Анне, и ее мачехе Элеоноре Павловне. Первая ответила литератору рукопожатием и розами, а вторая: (Как он потом вспоминал, она его "до неприличия возненавидела"). Венчание и жизнь на Херсонской, 44 К этому времени Иван Бунин был повидавшим жизнь человеком. Первый раз он женился гражданским браком на дочери врача Варе без венчания, потому что ее отец категорически запретил Варе венчаться с неимущим Буниным, ибо венчание - это уж навсегда! А в Одессе на венчании настояла Элеонора Павловна. Она оплатила и обряд, и подвенечное платье, и карету наняла. У Бунина на все это не было средств, он в церковь Сретения, что была когда-то на Новом базаре, пришел пешком. Обряд венчания его мало занимал, как он вспомнит потом. Более того, когда обвенчали, он со своим тестем (неверующим) вроде бы так увлекся разговором, что они и ушли из церкви вместе, забыв и о гостях, и о невесте (вспоминая и свидетельствуя об этом в марте 1933 г., Бунин лукавил. Но об этом ниже). Главное, что на свадьбе разразился скандал, смахивающий на водевиль. Во время веселого пира жена Аня шутливо сказала мужу Ивану, что некоторые считают, что он женился на ней из-за ее денег. "Кто сказал это? Кто так считает?!": Аня намекнула на литератора Федорова и его жену. В гневе Бунин (как свидетельствуют хорошо знавшие его) напоминал Отелло в исполнении негра Сальвини. Правда, до немедленной сатисфакции дело не дошло. Он кричал и высказал все, что думает о вчерашнем приятеле, хлопнул свадебной дверью и закрылся у себя в комнате. (Чета Цакни уговорила его и Аню после свадьбы жить у них на Херсонской). Аня рыдала. В дверь к Бунину стучали - без результата. Гости разошлись. Правда, виновник событий, литератор Федоров, был, видно, в подпитии, и улегся со своей женой Лидой как раз в постель, приготовленную для новобрачных. Об этом реальном водевиле Лидия поведает миру позже, а Федоров - поистине литератор - вставил этот эпизод в одно из своих "бессмертных" произведений. Утром Бунин вышел из своего заточения. Все просили друг у друга прощения и клялись в вечной любви. Но счастливая семейная жизнь на Херсонской не складывалась. Одни (и Бунин) обвиняли в этом Элеонору Павловну, тайно строившую козни вчерашнему возлюбленному, другие говорили о несусветной ревности писателя. Главное, Аня была равнодушна к делу, которое он считал делом свое жизни, - к писательству. Ей напрочь не нравились стихи, которые он печатал в газете ее отца. "Что это? - спрашивала себя Аня. - Я ошиблась в нем. Он совсем не талантлив". Они спорили. Она увлеклась оперным искусством: У них все стало врозь. И, когда она забеременела и уже была на пятом месяце, он уехал из Одессы. Позже он признается, что особой любви к Ане не испытывал, просто было море, Ланжерон, красивая девушка: Тут уж он не просто лукавил, а лгал. (Об этом ниже). Его вторая попытка семейной жизни закончилась не только неудачей, но и трагедией: родился мальчик, которого Бунин почти не видел, но фотографию которого рассматривал перед собственной смертью. А мальчик умер пятилетним от скарлатины. Свидетельства и воспоминания Об "Окаянных днях" Бунина 1918-1920 гг., когда он оказался с третьей своей женой Верой Николаевной в Одессе, много написано, и с ними все ясно. Но об отношениях с Анной Цакни много высказано противоречивого. И повинен в этом, в первую очередь, сам Бунин. Не абберация* памяти подвела его, когда он, припоминая прожитое, а, скорее, обстоятельства. Как известно, и первая жена Варя не любила его творчества и его самого разлюбила и бросила ради другого. Это событие измотало ему душу. Близкие опасались самоубийства. Его боялись оставить одного. Но, по сути, это же произошло и во время второго его брака. Все эти его воспоминания-россказни о том, как он "забыл" невесту в церкви, что не любил ее, а было лишь приятно, - это все выдумки глубоко раненного тщеславия и гордости. А на самом деле он писал из Одессы старшему своему брату: ":Чувства нет - без чувства жить нельзя" - сказала она (Аня). Чувствую ясно, что она не любит меня ни капельки, не понимает моей натуры. Так что история обыкновенная донельзя и грустна чрезвычайно для моей судьбы. Как я ее люблю, тебе не представить. Дороже у меня нет никого". Автору этих строк думается, что и странный, на первый взгляд, взлет в творчестве Бунина связан с двумя попытками поиска семейного счастья. Именно непонимание, неприятие его натуры женщинами, которых он страстно любил, сублимировались в писателе в невероятную работоспособность, в потребности утвердить свою натуру, свое понимание искусства, добиться признания, и он с успехом справился с этой задачей - получил похвалы Чехова и Блока, а в 1903 году - Пушкинскую премию. Однако, почему через тридцать лет, вспоминая свою семейную жизнь в Одессе, он часто намеренно перевирал события? На взгляд пуританина, Нобелевский лауреат и с третьей женой жил не очень по-христиански. Она любила в нем все, любила преданно и самоотверженно, и была любима им - он не представлял своей жизни без Веры Николаевны, но неожиданно взял и поселил в их доме во Франции свою молодую любовницу Галину Кузнецову. Ее знаменитый "Грасский дневник", недавно ставший основой фильма о жизни втроем - главный источник противоречий об одесской семье Бунина. Но жизнь втроем - это уже совсем другая история. Судьба одесской жены Бунина определилась позже. Красавица, она блистала в светском обществе Одессы и Москвы. Потом она вышла замуж за известного в Одессе дворянина из рода Дерибасов - за Александра Михайловича. Анна Цакни-Бунина-Дерибас, неземная красавица, сошедшая с древнегреческой фрески, потеряла в этой жизни все - и родных, и друзей, и любимых. И даже квартиру, и окончила свой земной путь в одиночестве в доме для престарелых. Грустная история. Одесский городской журнал "Пассаж" Он смотрел в окно, как она уходила. Солнце стояло в зените, все кругом цвело, апрельский воздух был напоен сладким запахом гелиотропов. Возле одной из дач она остановилась, поставила на землю сумку с нелепыми, мелкими вещами. Налетевший ветер задрал юбку, обнажил сильные, в черных чулках, молодые ноги, сбил шапочку, ударил в спину. Она ухватилась за изгородь, переждала порыв ветра и, не оборачиваясь, продолжила спуск по грасской дороге к лежавшему в низине морю: Все было кончено. Он отошел от окна и с болью в сердце опустился в кресло... Галина Кузнецова Они познакомились летом 1926 года в Париже. Она давно хотела показать ему свои стихи, но все стеснялась идти к своему любимому писателю, академику российской словесности. Помог случай. Один из общих знакомых придумал для нее поручение - отнести ему книгу. Она с радостью ухватилась за эту возможность, но первая встреча ее разочаровала. Он показался ей холодным, замкнутым, высокомерным. Потом знакомство продолжилось, вспыхнула любовь, он раскрылся, был с нею добр и нежен. И он, и она были несвободны, он женат вторым браком на бывшей дворянке Вере Муромцевой, она была замужем за бывшим офицером Белой армии, ныне парижским таксистом Петровым. Она, недолго раздумывая, ушла от мужа, и он оказался перед мучительным выбором между ней и Верой. В свои 56 он боялся перечеркнуть прошлую жизнь, начинать сначала, вновь устраивать эмигрантский быт. Но самое главное, он психологически не мог порвать с Верой. Она всегда была образцово-покорной женой, всегда жила его интересами, литературными делами. Терпела его колючий, неуживчивый характер. Была преданна, верна и послушна. Ситуация была ужасна, и казалось, что из нее нет выхода. Тем временем Вера узнала о романе, о котором уже давно говорил весь русский Париж. Она не скрывала своего горя и не знала, что ей делать. Но тут произошло чудо - он сумел убедить ее, что между ним и Галиной ничего серьезного нет, что это всего лишь отношения учителя и ученицы. Галина пишет стихи, рассказы, она талантлива, даровита, но ей не хватает опыта, умения и знаний, и он должен, обязан ей помочь. Как это всегда было в русской литературе. Как старший - младшему. И Вера скрыла свои отчаяние и боль, смирилась, закрыла глаза и на то, что ученице было всего 26, и на то, что она была необыкновенно хороша собой, и на то, что говорили об этих отношениях другие. А что ей оставалось делать? Порвать со своим любимым Яном, уйти из дому, куда глаза глядят, раствориться, исчезнуть в тяжелой эмигрантской жизни? Она уже не могла прожить без него, властного, резкого, бескомпромиссного, и была вынуждена согласиться, чтобы Галина переехала в Грасс и поселилась в их доме, их "Бельведере", стоявшем высоко в горах над морем. У них уже жил Рощин, который был его учеником, которому он помогал, учил писательскому ремеслу, и она решила, пусть будет и ученица. Но ученица была моложе его на тридцать лет, и это, конечно, зная его влюбчивую натуру, не могло ее не беспокоить: Галина несколько раз приезжала в Грасс и окончательно переселилась в дом в мае 1927-го. Немного погодя появился начинающий беллетрист Зуров. Началась жизнь впятером, жизнь нелегкая, нервная, напряженная. По утрам, после завтрака, все расходились по своим комнатам. Он подгонял - работать, работать, только в молодые годы можно написать что-то достойное, за что потом не будет стыдно. Вера отправлялась в город за продуктами. Но когда вновь все сходились за обеденным столом, зачастую начинались ссоры. Он часто нервничал то по поводу своих изданий, то из-за все чаще и чаще одолевающего нездоровья. Вера пугала его беспрестанными советами - надо лечь, лучше принять лекарство, а не разгуливать по дому. Зуров раздражался из-за своей творческой несостоятельности. Рощин, которого все называли Капитаном, требовал только похвал за все, что выходило из-под его пера. С первых же дней она начала вести дневник, куда подробно заносила все, что было связано с ним, с ее пребыванием в Грассе. Уже через год она записала: "О, боже, какой, в сущности, невыносимо нервный дом!" Его же все чаще и чаще угнетали мысли о старости, смерти. Он исхудал, писать становилось все труднее и труднее, он сутками просиживал над началом третьей книги "Жизнь Арсеньева". От греха уныния спасала только любовь. Он понимал, что - последняя, и поэтому делал все, чтобы еще сильнее привязать Галину к себе. Он читал ей вслух написанное, она приходила к нему в кабинет и читала свое. Он учил, поправлял, вот здесь нужно другое слово, а здесь повернуть сюжет. Все кончилось внезапно и неожиданно. После того как казалось, что все складывается прекрасно, после Нобелевской премии, после триумфальной поездки в Стокгольм, после его чествования и признания всем миром. После того как в дом зачастила Марга Степун, певица и родная сестра философа Федора Степуна. Все рассыпалось в пух и прах, Галина не на шутку увлеклась Маргой. Вера, чуткая Вера, которая тоже вела дневник, еще в июне 34-го записала: "Марга у нас третью неделю: С Галей у нее повышенная дружба. Галя в упоении и ревниво оберегает ее ото всех нас". И - через месяц: "Галя, того и гляди, улетит. Ее обожание Марги какое-то странное:" А он так ничего и не заметил. Галина прожила в их доме еще целых восемь лет. А когда "улетела", он с нескрываемой горечью сказал Борису Зайцеву: "Я думал, придет какой-нибудь хлыщ со стеклянным пробором в волосах. А ее увела у меня баба..." Варвара Пащенко Он тяжело поднялся с кресел и подошел окну, вдохнул пьянящий весенний воздух, напоенный удушающим цветочным ароматом. Внизу неумолкаемо шумело море. Он распахнул ворот и вспомнил свою первую любовь, которая его, девятнадцатилетнего начинающего поэта, захватила целиком в далеком, давно растаявшем во времени, 1899 году. Варвара работала в редакции "Орловского вестника" корректором. Молодая, высокая, стройная, с красивыми чертами лица, она показалась ему поначалу чересчур гордой. Может быть, потому, что носила пенсне. Ему негде было жить, он ночевал в редакции чуть ли не целую неделю. Друг другом они виделись каждый день. Она сидела в своей комнате с отворенной дверью, а он - на перилах лестницы около двери. Потом сходились, пили чай, разговаривали. Он, страдая от одиночества и неприкаянности, изливал ей душу. Она с сочувствием кивала, брала его за руку, успокаивала. Летом он стал часто бывать у нее дома и однажды почувствовал, что влюблен - пылко, горячо, страстно. Но она была холодна, он оставался для нее всего лишь милым, приятным молодым человеком. Перелом наступил в августе. Они вместе поехали к Бибиковым и провели там три дня. Было весело и хорошо. Как-то ночью сидели на балконе. Потом пошли гулять по темной аллее. Он поцеловал ее руку и признался в любви. Она сказала, что может полюбить его, а потом неожиданно обняла, притянула к себе и прошептала, что страшно любит его, но только сейчас, что она еще не уверена, но ей так трудно справляться со своими чувствами: Утром следующего дня она попросила его забыть про эту ночь, про все, что было, про ее признание. Он расстроился, потом потребовал объяснений. В ответ она расплакалась и сказала, что сама не знает почему. Раздосадованный ее непоследовательностью, он хлопнул дверью и ушел в сад. Зарю встретил один на балконе. Когда появилось солнце, она пришла к нему, стала утешать, обнимать, целовать. Через некоторое время они сговорились и поехали вместе в Орел. Там Варя стала брать уроки музыки, увлеклась театром и вступила в Кружок любителей сценического искусства. Его это раздражало, он терпеть не мог любительских спектаклей, но приходилось мириться с ее страстью - это удерживало возлюбленную в Орле. Но вскоре за ней приехала ее мать. Он сказал Варваре Петровне о своем желании жениться на ее дочери, но она была настроена решительно против, говорила с ним резко и грубо. Всерьез не воспринимал его и Варин отец, доктор Пащенко, не понимавший, что нашла дочь в этом - без своего угла, без денег - молодом поэте, у которого, на его взгляд, не было никакого будущего. Но Варя все никак не бросала его, они то встречались, то расставались. Они переезжали из города в город, оба были без работы, пока не вернулись в Полтаву, где она устроилась статистиком, он начал подрабатывать в земстве, а в свободное время писать статьи и рассказы. Но совместная жизнь не сложилась. Неожиданно он увлекся толстовством, теперь пришла очередь пребывать в раздражении ей. Она была против взглядов великого старца, ей претили идеи опрощения, бескорыстия, отказа от наемного труда. В 1894 году в отпуск она уехала домой, к родителям, и там, вероятно, созрело решение его оставить. Она писала ему, обещала вернуться, он даже выезжал навстречу ей в Харьков, но так и не нашел на вокзале. И все же она вернулась и прожила с ним еще целую осень. Однажды, придя домой, он нашел беспорядок в комнатах и записку, в которой она прощалась с ним и просила не поминать лихом: Вскоре узнал, что она вышла замуж за общего их знакомца и приятеля Арсена Бибикова. Это был смертельный удар, он думал, что жизнь его кончена. Но через какое-то время он пришел в себя, с головой ушел в сочинительство, стал вновь скитаться по городам. В Одессе его настигла новая любовь... Анна Цакни Ах, как он был тогда молод, как кипела кровь в его жилах, как играла сила в его мышцах. Он хотел любить и быть любимым... Анна была дочерью одесского грека, издателя и редактора "Южного обозрения" Николая Цакни. Цакни потерял красавицу жену после рождения дочери, через некоторое время женился на гречанке Ираклиади. Грек приметил его и его молодых друзей - литераторов и журналистов Федорова, Куровского, Нилуса. Ему сразу же приглянулась Анна, высокая, пышноволосая, с темными глазами. Он почувствовал, что снова влюблен, но все раздумывал и приглядывался. Может быть, ему мешало то, что за его ухаживаниями просматривался материальный расчет? Цакни хотел, чтобы газета приносила доход, предлагал устроить компанию на паях, ему нужны были молодые талантливые сотрудники - свои люди. Временами он ловил себя на некоторой рассудочности своего чувства к Анне. А она принимала его ухаживания, гуляла с ним по приморским бульварам, пила белое вино, заедая кефалью, и никак не могла понять, чего он медлит. Он решился внезапно и в один из вечеров сделал предложение. Венчание назначили на 23 сентября. Размолвки начались сразу после церемонии. После обряда вышли из церкви, заговорили о делах и, позабыв о молодой, неспешно двинулись по направлению к дому. Анна обиделась и не проронила ни единого слова, пока не уселись за стол. На следующий день обиды позабылись, они начали собираться в дорогу. Уезжали в Крым, где решено было провести медовый месяц. Потом поехали в Москву, Петербург, Анна никогда не бывала в столицах. В Москве попали на первые представления "Чайки" и "Царя Федора Иоанновича" в Художественном театре. Семейная жизнь не заладилась сразу же после возвращения в Одессу. Однажды в порыве ссоры у нее вырвалось: "Чувства нет, без чувства нельзя!" Он не знал, что делать, метался в поисках выхода - Анна была беременна. Хотел все бросить, уехать - и не мог. Начал искать причины неудавшейся семейной жизни в себе - не уделяет ей достаточно внимания, много требует, тоже порядочный эгоист. Винил себя даже в том, чего не было, умолял простить, клялся посвятить ей всю жизнь. Она молчала в ответ на все его слова, на все мольбы сказать, что происходит. Он видел, как она страдает в его присутствии. Было огорчительно и больно. Он понял, что она только и дожидается его отъезда. Его любовь к ней постепенно угасала. Когда находиться в доме стало совсем невыносимо, собрал чемодан и уехал в Москву. Она сама хотела разрыва, и было бесполезно предпринимать дальнейшие шаги к примирению. В августе 1900-го Аня родила сына. Но Коленька не прожил и пяти лет, скончавшись в январе 1905 года от менингита. Горе его было безмерно, он не расставался с фотографией ребенка во всех своих странствованиях. Анна после смерти сына замкнулась, ушла в себя, не хотела жить. Через годы пришла в себя, но замуж второй раз не вышла. Но все это время не хотела давать ему развод. Даже тогда, когда он связал свою жизнь с Верой: Ее голос вывел его из полузабытья. Она с кем-то громко разговаривала внизу. Он увидел, как она вышла в сад, склонилась над цветком, потом распрямилась, пошла дальше и через мгновение исчезла в зарослях кустарника. А ему вспомнилось, как все у них начиналось: Вера Муромцева Ему исполнилось 36 лет, когда они познакомились. Он был уже известный писатель, его имя ставили рядом с Чеховым, Горьким. Он писал прозу и стихи, за сборник "Листопад" и перевод "Песни о Гайявате" получил свою первую Пушкинскую премию. Вера происходила из дворянской семьи, ее отец заседал в Московской городской управе. Она училась на естественном факультете Высших женских курсов, была необыкновенно хороша собой, образованна, много читала, разбиралась в искусстве театра, любила музыку. Его, темпераментного, взрывного по характеру, влекли ее сдержанные манеры, спокойствие и рассудительность. Тот день, 4 ноября 1906 года, когда он впервые увидел ее в доме своего приятеля, писателя Бориса Зайцева, запомнился ему на всю жизнь. У Зайцевых был литературный вечер, читали Вересаев, он и хозяин дома. После чтений и споров столовая опустела, они остались наедине. Он спросил, как она попала сюда, чем занимается, как ее имя. И вдруг ему нестерпимо захотелось видеть ее, быть вместе, рядом. Они начали встречаться, завязался легкий, непринужденный роман. Виделись то дома у Веры, то у него в гостинице, где он снимал номер, ходили по выставкам, бывали на концертах. И вскоре оба почувствовали, что любят друг друга, что не могут друг без друга. Однажды спросил, не будет ли она возражать, если он напишет о ней сонет. Она смутилась, застеснялась: Сейчас по прошествии стольких лет он отчетливо помнил все, до мельчайшей детали. Через две недели знакомства, после чтений в Кружке любителей изящной словесности катались на извозчике по московским улицам. Расставаясь, он сказал, что относится к ней как к невесте. И все решилось - сразу, бесповоротно. Но официально жениться он не мог, брак с Анной не был расторгнут. Шли годы, он продолжал писать, слышал шум времени, видел и понимал, куда движется Россия. Его стихи и проза военных и революционных лет были пронизаны горечью и печалью. Старый привычный мир, полный красоты и очарования, рушился на глазах, исчезая в Лету. Новый мир, пришедший вместе с большевиками, он не принял. В 1918 году с превеликими трудностями добрались до Одессы. Затем был Белград. Получив французские паспорта, отправились в Париж. Там уже были верные друзья Цетлины, которые на первое время приютили их в своей квартире. Началась совершенно другая жизнь - жизнь без России, жизнь вне России. Но с ним была его Вера, и они вместе начали преодолевать все тяготы и трудности эмигрантского быта и бытия. В 1922-м, когда Анна наконец-то дала ему развод, они обвенчались. Потом, когда появились первые деньги, стали снимать старенькую дачу в небольшом прованском городке Грассе. Сюда, в Грасс, приезжали Мережковские, Рахманинов, Ходасевич с Берберовой. Он продолжал работать, писал "Жизнь Арсеньева", по сути, роман о своей жизни, о том, что ему довелось увидеть и испытать в этом мире. Он закончил книгу в 1933 году. Более четверти века прошло с тех пор, как он познакомился с Верой. И все эти годы она была ему хорошей женой, терпела его тяжелый характер, мирилась с его деспотической натурой, легко переносила его раздражительность. Она не мешала ему ни в чем и даже смирилась с его последней любовью. Но только теперь, когда с Галиной все было кончено, он испытал безмерное чувство вины перед Верой: Неожиданно он услышал ее звонкий, не утративший молодости голос. Она звала его спуститься вниз, в сад... Геннадий Евграфов Они познакомились в конце двадцатых в Париже. Иван Алексеевич Бунин, 56-летний знаменитый писатель, и Галина Кузнецова, никому не известная начинающая писательница, которой не исполнилось и тридцати. Все вполне могло бы обойтись тривиальной любовной интрижкой по меркам бульварного романа. Однако этого не произошло. Обоих захватило настоящее серьезное чувство. Встал вопрос: как быть? Кузнецова жила в Париже. Бунин вместе со своей женой Верой Николаевной Муромцевой - в Грасе, маленьком городке на юге Франции, где они снимали виллу, а точнее старый, обветшалый дом с единственной роскошью - великолепным видом на долину, горы, море... Бунин привез свою молодую подругу сюда. В сущности, в появлении Кузнецовой в этом случайном эмигрантском гнезде не было ничего удивительного. Бунин не выносил одиночества. С ним и Верой Николаевной здесь постоянно находилась целая компания молодых писателей: Зуров, Рощин, Цвибак... Тем не менее отношения с Кузнецовой скрыть не удалось. Да, собственно говоря, их никто и не скрывал! Вера Николаевна уже давно привыкла к своей участи "жены писателя", а Бунин всегда был настолько увлечен самим собой, своими чувствами и работой (в это время он писал роман "Жизнь Арсеньева", впоследствии принесший ему Нобелевскую премию), что предпочитал не отвлекаться "на пустяки". До Муромцевой Бунин уже бывал женат. Первый раз - гражданским браком на Варваре Панченко, которая покинула его, оставив записку "Ваня, прощай. Не поминай лихом", и чей уход он переживал так тяжело, что даже подумывал о самоубийстве. Второй раз - на красавице Анне Цакни, родившей ему сына (ребенок, к несчастью, умер) и тоже бежавшей от Бунина, ссылаясь на его несносный характер. И наконец - фактически третьим браком на Вере Николаевне Муромцевой, ставшей ему преданным другом на всю жизнь. Появление Галины Кузнецовой явилось серьезным ударом для стареющей жены Бунина. Его предстояло пережить. Как ни странно, в своих дневниковых записях Бунин практически не оставил свидетельств о счастливой поре своей последней любви. То ли ему было не до того, то ли, несмотря на весь свой эгоцентризм, понимал, в какое щекотливое положение поставил Веру Николаевну. Понимала это и Галина Кузнецова, которая тоже регулярно вела дневник, но которая в отличие от своего возлюбленного не была на его страницах столь сдержанна. Порой так и кажется, что ее рукой водило не только естественное желание писательницы запечатлеть все, что дает пищу уму или будит воображение, - наблюдения за жизнью писателя, литературные и политические споры, какие-то свои мысли, настроения... - но и подспудное чувство вины за невольное вмешательство в чужую семью, страх, что окружающие будут осуждать ее, неправильно истолкуют мотивы ее поведения. В сущности, так оно и было: и осуждали, и не понимали, и третировали. Сколько натерпелась Кузнецова от одной только Зинаиды Гиппиус, этой верховной жрицы литературной эмиграции, любившей навещать Грас и стоившей целого легиона ядовитых кумушек! Даже Бунин не мог ее защитить. В дневнике Галина давала облегчение своим чувствам. Быть может, надеялась и на другое: что позже, разбираясь в пестрой бунинской жизни, потомки учтут и ее свидетельство. Писала скупо, осторожно, но все-таки достаточно красноречиво, чтобы добиться своего, и спустя десятилетия ее голос вызывает доверие. "И вот я пишу, - читаем об одной из их с Буниным прогулок в Грас, во время которой он посоветовал ей, придя домой, коротко, в двух словах описать увиденное: зелень, цвет неба, моря... - но не так коротко, как говорит он, потому что мне хочется сказать и о нем самом, о том, что он был весь в белом, без шляпы и когда мы шли по площади, резкая линия его профиля очеркивалась другой, световой линией, которая обнимала и голову и волосы, чуть поднявшиеся надо лбом..." Как хотите, но трудно усомниться, что эти строки вылились не из чистого источника любви. А прочитав следующие: "странно представить, что я была замужем, пережила войну, революцию, разрыв с мужем", - не проникнуться сочувствием к автору. И далее "...а она (Муромцева) за все 20 лет жизни не может примириться с ним (Буниным)"... - не изумиться, уловив за плохо скрытым раздражением обыкновенную женскую ревность. Нет, положение Галины в доме Бунина, ее мысли, ее душевное состояние отнюдь не были безоблачными. Жизнь поставила ее в очень сложную ситуацию: одновременно и пикантную, и тягостную, и почти безнадежную. Даже в период, когда между нею и писателем, казалось бы, царила полная гармония, на их горизонте уже маячили черные тучи. Ведь получалось, что Бунин является мужем сразу двух женщин - своей законной жены, отношение к которой он определял по-толстовски, объясняя, что любит Веру Николаевну, как самого себя, и потому не может говорить о какой-то особенной любви (не станешь же признаваться в любви к своей руке или ноге?), и Галины, радовавшей и вдохновлявшей его своей молодостью и обаянием. Могло ли такое положение устраивать обеих женщин? Разумеется, нет. Многие, кто был в курсе бунинской семейной истории, только диву давались мудрости Веры Николаевны, которая прилагала поистине титанические усилия, чтобы, поборов естественную неприязнь, по-христиански полюбить свою соперницу. (Чего ей это стоило, знает один Бог! Тем более что находились и такие, кто осуждал ее, считал подобное поведение недостойным.) Галина Кузнецова, со своей стороны, тщетно пыталась обрести душевное равновесие, смириться с Верой Николаевной, не думать о будущем. Ей это тоже давалось нелегко. А главное, обе понимали, что рано или поздно их любовный треугольник все же должен распасться. Трагическая развязка - лишь вопрос времени. Оно покажет, кто здесь лишний... Между тем "парижский" Бунин изменился до неузнаваемости. В Париже на рассвете своего романа с Галиной Кузнецовой Иван Алексеевич дня не мог прожить без кафе и ресторана, путал день и ночь, растрачивал себя с молодой безоглядностью. "Грасский", напротив, словно буддийский монах, тщательно "очищался" перед работой - мало ел и пил, рано ложился спать и помногу каждый день ходил. Галину Кузнецову это поражало. Веру Николаевну успокаивало. Когда-то, соединив свою судьбу с судьбой Бунина, она услышала от него такие слова: "А мое дело пропало - писать я больше, верно, не буду..." Удивилась. А он продолжал: "Ну да, поэт не должен быть счастлив, должен жить один, и чем лучше ему, тем хуже для писания. Чем лучше ты будешь, тем хуже...". "Я в таком случае постараюсь быть как можно хуже", - ответила Вера Николаевна смеясь, хотя сердце у нее сжалось от боли. Ведь по сути это было предупреждением: быть женой писателя совсем не то, что инженера или чиновника. Писатель, если он настоящий, служит одному богу - Искусству. И жена его, если она хочет соответствовать этому званию, тоже должна идти на жертвы. В 1927 году в Грасе, когда Галина Кузнецова, Бунин и Вера Николаевна стали жить вместе, последняя все это уже прочувствовала и понимала. Галине же только предстояло узнать. В ее дневнике читаем, как легкий, сухой, напряженный с чашкой кофе он проходит к себе в кабинет. Раздается спешный звук зажигаемой спички... потом опять... Бунин работает... В это время к нему можно было входить, говорить, брать вещи - он ничего не замечал. Однажды, выйдя к завтраку, как лунатик подошел к двери, ведущей в сад, и задумчиво произнес: "Доктор идет". Он имел в виду дождь, который барабанил в дверь. А доктор попал сюда из главы о Лике, героине его романа...Жизнь, где на первом плане всегда был Бунин и его работа, а на втором - две женщины, продолжалась почти семь лет. Напряженность отношений то спадала, то набирала силу. Бунин, стремясь упрочить этот шаткий союз и сознавая, что самое ненадежное звено в нем - Кузнецова, настаивал, чтобы та больше работала, занималась литературой. Уверял, что в противном случае может статься, что ее душа так и останется, как облако, слишком лиричной в жизни. Он был прав. И она понимала это. Но понимала и другое: Бунин надеется, что работа, общие интересы сгладят углы и противоречия их жизни, победят разницу лет, помогут сохранить чувства. Этого не произошло... В 1933 году, сидя с Кузнецовой в "убогой "Олимпии" - грасском кинематографе (Бунин, между прочим, обожал новинку тех лет - ковбойские фильмы), он узнал о присуждении ему Нобелевской премии: "За строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер". В Стокгольм, где должна была состояться торжественная церемония вручения награды, пустились всей "дружной шведской семьей". Дамы могли им гордиться. По отзывам свидетелей церемонии, Бунин держал себя не хуже короля. Таких писателей здесь еще не видели. А спустя совсем немного времени жизнь сыграла с ним злую шутку. За триумф пришлось заплатить. Победа в литературе обернулась поражением в любви. Вскоре Кузнецова познакомилась с сестрой литератора Федора Степуна - Маргаритой и связала с ней свою жизнь. О лесбийской любви тогда знали мало. Бунин был шокирован и оскорблен. Ему, мнившему себя знатоком любовных наук, вдруг открылось нечто, о чем он даже не подозревал. Наступили тяжкие годы любовного похмелья. "Уже пятый час, - писал он в 1934 году, - а все непрерывно идет мягкий снег - почти с утра. Бело сереющее небо (впрочем, не похожее на небо), плавно-плавно - до головокружения, если смотреть пристально - текущая вниз белизна белых мух, хлопьев. Разговор с Г. Я ей: Наша душевная близость кончена. И ухом не повела". Почти до 1938 года Бунин все никакие мог успокоиться, хандрил, пил, грезил о самоубийстве. Однако, как не раз до этого, все обошлось. Отвлекаясь, принялся за работу, стал писать книгу "Освобождение Толстого", заткнул ею образовавшуюся сердечную брешь. Вовсю старалась и Вера Николаевна. Познакомила его с семьей Жировых, их дочкой Олечкой, к которой Бунин горячо привязался. Знавшие его поражались: холодный, высокомерный эгоцентрик часами играл с девочкой, сам превращаясь в дитя, писал ей стихи. А она ласково звала его "Ваня" и... ставила в угол - наказывала. Любовь к жизни вновь побеждала, хотя и с трудом, время от времени больно напоминая о прошлом. "Был в Каннах, взял билет в Париж на пятницу... Шел по набережной, вдруг остановился: "да к чему же вся эта непрерывная, двухлетняя мука? Все равно ничему не поможешь! К черту, распрямись, забудь и не думай!" А как не думать? Все боль, нежность. Особенно, когда слушаешь радио, что-нибудь прекрасное..." Как-то в одном из газетных интервью в ответ на упрек в пессимизме Бунин отвечал: "Может быть, газету ввела в заблуждение та грусть, которая сквозит в некоторых моих прежних, юношеских вещах, но грусть - ведь это потребность радости, а не пессимизма, и отсюда еще очень далеко до мировой скорби. Я, наоборот, настолько люблю жизнь, что с удовольствием прожил бы хоть 2 тысячи лет". В шутку признавался, что завидует Агасферу, осужденному на бессмертие. И совершенно всерьез на седьмом десятке говорил о себе: "...и нюх у меня, и глаза, и слух - на все - не просто человеческий, а нутряной - "звериный". Поэтому "по-звериному" люблю я жизнь. Все проявления ее - связан я с ней, с природой, с землей, со всем, что в ней, под ней, над ней, и смерти я не дамся..." В том же духе, ехидно, играючи решался им вопрос и о смысле жизни. - В чем да в чем! - говорит у него Яков-караульщик, герой рассказа "Божье дерево", написанного в 1927 году в Грасе. - Мы вот так-то возили раз с покойником родителем хлеб с поля, а я и пристань к нему, что, да как, да зачем... а он молчал, молчал, да и говорит, наконец: "Вот как пущу тебе, малый, по ушам кнутом, тогда узнаешь зачем!" Как ни поразительно, с любовью у Бунина все обстоит иначе: и сложнее, и мрачнее, и безнадежнее. Однажды в разговоре с Кузнецовой на этот счет Бунин заметил: есть несколько вещей, с которыми ничего нельзя поделать: смерть, болезнь, любовь... Все в одном ряду. Впрочем, до смерти Бунину (он умер в 1953 году) было еще далеко. А от любовных напастей, к счастью, имеется одно надежное лекарство - его величество Время. И вот однажды Вера Николаевна с удивлением запишет в своем дневнике: "Ян третьего дня сказал, что не знает, как переживет, если я умру раньше него..." И добавляет: "Господи, как странна человеческая душа". И чуть позже, уже осмысливая прошлое: "Пребывание Гали в нашем доме было от лукавого". А Бунин, в свою очередь, переоценивая свой опыт, сочинит новое определение любви: "любить - значит верить". Как ни парадоксально, именно по этому символу и жила всю жизнь его жена Вера Николаевна Муромцева. - Ян мне ни разу не изменял! - уверяла она окружающих. И, наверное, по большому счету была права... Людмила Иванова Описать любовь с такой красотой и точностью, как делал это великий Иван Бунин, дано не каждому писателю. Это сильное, страстное и трагическое чувство было известно ему не понаслышке... Солнечный удар ...Сентябрь на южном побережье Франции выдался на редкость жарким. Грасс медленно варился в лучах палящего солнца: ни малейшее дуновение ветерка не нарушало духоты полуденного зноя. Марево, идущее от камней, обжигало тело, и шатры зонтиков не спасали укрывшихся под их тенью отдыхающих. На террасе прибрежного кафе расположилась пара: мужчина и молодая женщина. Они пили коктейли со льдом, разговор не клеился, и женщина, сняв с ноги один сандалий, лениво водила ступней по нагретым солнцем доскам. На набережной появился мужчина: высокий, немного сутулый, в светлом льняном костюме. Поравнявшись с парой, он поздоровался легким кивком головы. - Михаил, кто это? - поинтересовалась женщина. - Это мой старинный знакомый, Иван Бунин, кстати, живой классик. Может, слышали? - Вы, наверное, шутите: слышала ли я?! Я все его произведения наизусть знаю! Знакомьте немедленно! Писатель Михаил Гофман представил их. Так Иван Бунин встретил свою последнюю любовь - Галину Кузнецову. Все произошло мгновенно, как в его рассказах: легкое прикосновение рук, быстрый взгляд - они поняли, что искали друг друга всю жизнь. Любовь была похожа на солнечный удар... Бунин бежал в Грасс вместе с женой Верой Николаевной после октябрьского переворота, спасаясь от "кровавого безумия" красного террора. Так же покинула Россию и Галина Кузнецова вместе с мужем, белым офицером Дмитрием Петровым, и толпой отчаявшихся и перепуганных людей, которые надеялись обрести счастье и покой вдали от истерзанной Родины. Встреча Ивана Алексеевича и Галины была случайна, но именно этот случай перевернул всю их последующую жизнь. Для начинающей писательницы Галины Кузнецовой Бунин был кумиром. С первого взгляда он покорил ее блеском живого ума, глубиной переживаний. Как никто другой, Иван Алексеевич, знаток человеческих душ, понимал ее суть, женский характер. Что-то в нем завораживало и гипнотизировало Галину, барышню ведомую, нуждающуюся во властном и сильном человеке. Она писала в своем дневнике, что Бунин буквально "оглушил" ее, она безвольно подчинялась и тонула в нем. Для Бунина Галина стала глотком свежего воздуха. Она была совершенно не испорчена зрелостью и напоминала окружающим девочку-подростка с худенькими плечами и тонкими запястьями. Она носила сандалии и короткие юбки, обожала море и солнце и словно вся была пронизана его лучами и солеными брызгами волн. Иван Алексеевич не мог налюбоваться глубиной ее серых печальных глаз. У них была огромная разница в возрасте - 30 лет. Они были уверены, что этот "солнечный удар" продлится вечно... Любовный квадрат Галина без оглядки отдалась нахлынувшему чувству, она немедленно бросила мужа и стала снимать квартиру в Париже, где влюбленные целый год встречались урывками. Когда же Бунин понял, что не хочет и не может жить без Кузнецовой, то пригласил ее в Грасс, на виллу "Бельведер", в качестве ученицы и помощницы. И так они начали жить втроем: Иван Алексеевич, Галина и Вера Николаевна, жена писателя. Вскоре "неприлично бурный роман" стал главной темой пересудов у всего эмигрантского населения Грасса и Парижа, и больше всего доставалось несчастной Вере Николаевне, допустившей такой неслыханный скандал и безропотно принявшей всю двусмысленность своего положения. А что могла сделать милейшая Вера Николаевна, прошедшая с мужем рука об руку более 20 лет, пережившая с ним годы скитаний, нищеты и неудач? Бросить? Она не мыслила своей жизни без него и была уверена в том, что и Иван не проживет без нее и мига! Она не могла и не хотела верить в серьезность романа Бунина на старости лет. Долгими бессонными ночами она рассуждала о том, что привлекло Яна (так Вера Николаевна называла мужа) в этой девочке. "Талант? Не может быть! Он мал и хрупок, - думала Бунина. - А что тогда?!" Вера Николаевна была на грани сумасшествия, но доброе подсознание предложило ей беспроигрышный вариант. Женщина убедила себя в том, что ее Ян привязался к Галине, как к ребенку, что в ней он видит погибшего в раннем возрасте сына Колю и любит как дочь! Вера Николаевна поверила себе и привязалась к любовнице мужа, изливая на нее всю нежность и ласку и просто не желая замечать истинного положения вещей. Через 2 года этот странный любовный треугольник превратился в квадрат. По приглашению Бунина в "Бельведере" поселился молодой литератор Леонид Зуров, который страстно полюбил Веру Николаевну. Она же, в свою очередь, опекала его как родного сына и не видела других мужчин, кроме своего дражайшего Яна. Конец Последние годы совместной жизни в Грассе стали очень сложными для всей четверки. Несмотря на свой самообман, Вера Николаевна все чаще чувствовала себя несчастной. Нервный, безответно влюбленный Зуров страдал и умолял ее бросить мужа, а Галина начала тяготиться своей несвободой и тиранической любовью Бунина. Он часто ревновал ее без причины, чувствовал, что она отдаляется от него, и устраивал шумные сцены и скандалы, совершенно не боясь огласки. Присуждение Бунину Нобелевской премии принесло долгожданное признание и деньги, однако именно этот год положил начало конца любви великого писателя и Галины Кузнецовой. На вручение премии поехали втроем, оставив рефлексирующего Зурова в "Бельведере". Возвращались счастливые и довольные через Берлин, чтобы навестить друга семьи философа и критика Федора Степуна. Там Кузнецова и познакомилась с Маргой, женщиной, которая смогла вытеснить Бунина из сердца Галины. Судя по воспоминаниям близкой подруги Кузнецовой, "трагедия" произошла сразу: "Степун был писатель, у него была сестра, сестра была певица, известная певица и... отчаянная лесбиянка. Случилась трагедия. Галина влюбилась страшно - бедная Галина... выпьет рюмочку - слеза катится: "Разве мы, женщины, властны над своей судьбой?.." Марга властная была, и Галина не могла устоять..." Немного позже Марга Степун приехала в Грасс погостить у Буниных. Галина не отходила от нее ни на шаг, и все домочадцы понимали, что эта привязанность - больше, чем дружба. Один Иван Алексеевич не замечал происходившего: мало ли у женщин какие секреты, пусть общаются. Кузнецова стала скрытной, начала избегать Бунина. Он злился, ссорился, пытаясь вернуть былую страсть, упрекал ее громкими фразами типа "Наша душевная близость кончена", на что она, по выражению Веры Николаевны, "и ухом не поводила". Бунин предполагал все что угодно, кроме вспыхнувшей любви между Галиной и Маргой. Его глаза открылись лишь после того, как Кузнецова вслед за певицей уехала в Германию. Бунин очень тяжело переживал это расставание. Он так и не смог понять и простить Кузнецову. Его записи, посвященные ей, полны смятения, горечи и сожаления: "Главное - тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления... Собственно, уже два года болен душевно - душевно больной...", "Что вышло из Галины! Какая тупость, какое бездушие, какая бессмысленная жизнь!". Его бросила любимая женщина, ухудшились и без того сложные отношения с другими писателями эмиграции. Его не любили: он был прямолинейным и резким, не скрывал своих антипатий и не признавал творчества коллег. После вручения Нобелевской премии к неприязни добавилась и откровенная зависть некоторых соратников. Последние годы жизни Ивана Алексеевича прошли в ужасной нищете и болезнях. Он стал раздражительным и желчным и, казалось, был озлоблен на весь мир. Верная и преданная Вера Николаевна была рядом до самой его смерти. Кузнецова же обрела свое счастье. Вместе с Маргой они были до самого конца, Галина пережила любовницу всего на пять лет. Годы, проведенные с Буниным, отразились на ее литературном мастерстве: она выпустила несколько неплохих книг. Но читатели и потомки не увидели в ней талантливого писателя, для нас она навсегда останется последней любовью великого Бунина. Мария Агриомати ႂ(RҲ਀C*ЂЂ䄄섅ĆWoodChipيრ”Т਀c$ƿȄ耀ȅ⦨Ȇ환￾ȿʿ࿬༒ᓑჄ@࿲࿳ɪ堀》࿲࿳壿》NҲ਀C&ЂЂ䄄Е섅Ćмузеи2ख਀c0ЂЂ䄄섅ĆƿοместаผD؝Ⴤ ࿲࿳ⅴ堇》€Ҳ਀c8ЂЂ䄄섅ĆƿοБиографияɪيՀ ࿲࿳ⅰ堇》ЂҲ਀c0ЂЂ䄄섅ĆƿοсемьяԒيࡃ ࿲࿳Ⅼ堇》ЉҲ਀c:ЂЂ䄄 Музей И.А. Бунина в Орле Истоки и становление могучего таланта Ивана Алексеевича Бунина связаны с землёй его предков - Орловщиной, расположенной в той срединной России, "где, - писал он, - образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым". Увековечение памяти великого писателя России начиналось с Орла. В 1957 году в Музее писателей-орловцев был открыт зал, посвящённый жизни и творчеству Бунина. В последующие десятилетия в Орле была собрана уникальная, самая крупная в России бунинская коллекция, насчитывающая более пяти тысяч единиц хранения подлинных материалов: иконографии, рукописей, писем, документов, книг, личных вещей писателя. 10 декабря 1991 года в Орле в Георгиевском переулке был открыт музей И.А. Бунина, посвящённый его жизни и творчеству. Старинный дворянский особняк, в котором размещён музей, является памятником архитектуры середины XIX века. Прочитать полностью Адрес музея Елецкий музей писателя И.А. Бунина Елецкий литературно-мемориальный музей писателя И.А.Бунина открылся 4 июня 1988 г. и расположился в доме, в котором в свое время проживал Бунин-гимназист. Прочитать полностью Адрес музея Дом Буниных в Ефремове Дом-музей И. А. Бунина ранее был литературным отделом Ефремовского краеведческого музея (открыт в 1985 году). С января 2001 года это отдельная организация, но направленность музея полностью сохранилась - именно здесь Вы сможете узнать о связи русских писателей и ефремовской земли. Вообще связи Ефремовской земли с русской художественной литературой очень многообразны. Сюда приезжали Тургенев, Лермонтов, Л.Толстой, Н. Успенский, Паустовский, И. Бунин. Адрес музея Истоки и становление могучего таланта Ивана Алексеевича Бунина связаны с землёй его предков - Орловщиной, расположенной в той срединной России, "где, - писал он, - образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым". Октябрьский переворот трагически изменил судьбу Бунина: из шестидесяти шести лет его литературной деятельности тридцать три года приходятся на жизнь во Франции, как он говорил, в изгнании. С 1920-х годов в Советском Союзе творчество Бунина было предано запрету и забвению.На родине произведения Бунина только с середины 1950-х годов начинают издаваться многотысячными тиражами, но выборочно - советская цензура не дремала. Увековечение памяти великого писателя России начиналось с Орла. В 1957 году в Музее писателей-орловцев был открыт зал, посвящённый жизни и творчеству Бунина. В последующие десятилетия в Орле была собрана уникальная, самая крупная в России бунинская коллекция, насчитывающая более пяти тысяч единиц хранения подлинных материалов: иконографии, рукописей, писем, документов, книг, личных вещей писателя. Преобладающую часть этой коллекции составляют материалы из дореволюционного архива Бунина, переданные орловскому литературному музею вдовой племянника писателя К.П. Пушешниковой. Подлинные личные вещи Бунина - фотографии, автографы, книги, - связанные с эмигрантским периодом его творчества, были получены музеем от В.Н. Муромцевой-Буниной, Л.Ф. Зурова, А.Я. Полонского, Т.Д. Муравьёвой, М.Грин. Мебель из парижского кабинета Бунина долгое время хранилась в семье писательницы Н.В. Кодрянской, которая переслала её в 1973 году из Парижа в Орёл через советское посольство во Франции. 10 декабря 1991 года в Орле в Георгиевском переулке был открыт музей И.А. Бунина, посвящённый его жизни и творчеству. Старинный дворянский особняк, в котором размещён музей, является памятником архитектуры середины XIX века. Литературно-мемориальная экспозиция музея, построенная на подлинных материалах из бунинской коллекции, рассказывает об этапах творческого пути писателя в России и в изгнании - от корреспондента газеты "Орловский вестник" до классика мировой литературы. В письме к А.А. Коринфскому Бунин сообщал о себе: "Родился я 10 октября 1870 года в Воронеже, куда мои родители переселились на время из деревни для воспитания моих старших братьев; но детство (с четырёхлетнего возраста) мне пришлось провести в глуши, в одном из небольших родовых поместий (хутор Бутырки, Елецкого уезда, Орловской губернии). "..." Десяти лет меня отдали в Елецкую гимназию, где курса я, к счастью, не докончил по болезни, а вернувшись в 1886 году зимою в деревню (Озёрки, Елецкого уезда), готовился на аттестат зрелости со старшим братом, кандидатом университета, и начал писать систематически". Документы из семейного архива Буниных и фотографии, письма и автографы стихотворений юного поэта вводят нас в атмосферу жизни поместного дворянства, в которой духовно и творчески формировался незаурядный талант писателя. С осени 1889 года Бунин на несколько лет поселился в Орле, став сотрудником редакции губернской газеты "Орловский вестник". С этим периодом жизни писателя связано начало его профессиональной литературной деятельности. Свои стихи, рассказы и очерки он публикует не только в "Орловском вестнике", но и в столичных журналах. В 1891 году в Орле вышел первый сборник стихотворений Бунина. Позднее, с мая по сентябрь 1896 года, в "Орловском вестнике" из номера в номер публиковался его перевод поэмы американского поэта Генри Лонгфелло "Песнь о Гайавате", который в конце года впервые был издан в Орле отдельной книгой. С Орлом для Бунина было связано многое из пережитого и перечувствованного впервые: первые книги, первые оценки критики его произведений, первая, по-юношески романтическая и восторженная, любовь к Варваре Пащенко. Спустя более четырёх десятилетий Бунин в романе "Жизнь Арсеньева" вернётся к воспоминаниям о "самом светлом утре" своей жизни, и на его страницах возникнет полный очарования образ Лики, в котором он воскресит свою любовь к Пащенко во всей её чистоте, страстности и красоте. В романе писатель с поразительной точностью и поэтичностью воссоздаст старый Орёл - "город Тургенева и Лескова", "один из самых коренных русских городов", который был для него "уже одним тем удивителен, что там, вдоль вокзала, - великий пролёт по всей карте России". С конца 1890-х годов Бунин вошёл в московскую литературную среду, с которой он будет связан около четверти века. Но в Москве писатель постоянно не жил, уезжая то к родным в орловскую деревню Глотово-Васильевское, то в Петербург, Одессу, Ялту, то отправлялся в заграничные путешествия по странам Западной Европы и Востока. "Совсем как птица был я всю жизнь!" - скажет он о себе. Экспонируемые в музее подлинные материалы из архива Бунина - фотографии, документы, рукописи, издания произведений - дают возможность проследить путь его восхождения к всероссийской славе. Сердцем музея стал воссозданный кабинет из парижской квартиры Бунина, где он почти безвыездно прожил последние семь с половиной лет жизни. Здесь всё реконструировано до деталей: камин, лепнина, рисунок обоев, живописное изображение вида из окна на улицу Жака Оффенбаха. В кабинете, как бы перенесённом из Парижа в Орёл, возникает ощущение присутствия Бунина, что связано с находящимися в нём его подлинными вещами: письменным столом, креслом, столиком под пишущую машинку, стулом, табакеркой с сохранившимся табаком. "Иллюзия присутствия" усиливается звучанием голоса писателя - это переписанная с граммофонной пластинки аудиозапись стихотворения Бунина "Одиночество" в его исполнении. В 2002 году в музее И.А. Бунина были открыты два новых зала, экспозиция которых посвящена теме "Литературное наследие Бунина в русской и мировой культуре XX века". В одном из них - экспозиционно-читальном - представлена книжная коллекция, полученная музеем из США в дар от исследователя бунинского творчества американского профессора Сергея Павловича Крыжицкого. Эта коллекция, насчитывающая более 500 книг, поистине уникальна. В её составе - книги Бунина, издания произведений писателей, критиков, публицистов, философов, религиозных деятелей русского зарубежья. Открытие читального зала в музее с доступом исследователей к книгам из коллекции С.П. Крыжицкого - это и исполнение его завещания, и дань благодарности за его бескорыстный дар. В новых залах музея также экспонируются материалы, рассказывающие об увековечивании в России и за рубежом памяти Бунина, воплощённой в музейных экспозициях и выставках, мемориальных досках и памятниках, в изданиях произведений писателя. Подобно Пушкину, Бунин "памятник себе воздвиг нерукотворный" своими творениями, пронизанными жизнеутверждающей силой добра, гармонии, любви "к несказанной земной красоте". В 1995 году в Орле был открыт монументальный памятник Бунину (скульптор В.М. Клыков). Памятник возвышается на высоком берегу Орлика, устремлённый в небо - в вечность. Инна КОСТОМАРОВА, заведующая музеем И.А. Бунина, заслуженный работник культуры России Хрустальная яхта с серебряными парусами была подарена И.А.Бунину на чествованиях в связи с 25-летием его литературной деятельности. Яхта имеет фирменное клеймо "К.Фаберже". На серебряном ободе, надетом на хрусталь, выгравировано название яхты - "Вера", на парусе монограмма и дата "И.Б.28.X.12" На письменном столе И.А.Бунина рукопись его рассказа "Старуха" и личные вещи писателя: кожаная папка для бумаг, серебряный бювар с монограммой "И.Б.", чернильница Адрес музея И.А. Бунина: 302028, г. Орёл, Георгиевский переулок, д. 1. Телефон для справок: (08622) 9-77-74. Музей открыт для посещения с 10.00 до 17.00. Выходной день - пятница. г.Елец, ул. Горького,16. Дом - музей И. А. Бунина. Филиал Елецкого краеведческого музея. Тел. (07467) 2-43-22, 2-43-29. Тульская область, г. Ефремов, ул. Тургенева, д. 47. Телефон:(08741) 6-64-44 Воронеж Бунин родился в Воронеже, на Дворянской улице. Вот что сам писатель пишет: Я родился в Воронеже, прожил в нем целых три года, а кроме того провел однажды целую ночь, но Воронеж мне совсем неизвестен, ибо в ту ночь, что провел я в нем, я его не мог видеть: приглашен был воронежским студенческим землячеством читать на благотворительном вечере в пользу этого землячества, приехал в темные зимние сумерки, в метель, на вокзале был встречен с шампанским, не мало угощался и на вечере и перед разсветом был снова отвезен на вокзал к московскому поезду уже совсем хмельной. А те три года, что я прожил в Воронеже, были моим младенчеством. Елец Детство свое писатель провел на хуторе Бутырки в последнем поместье семьи, расположенном в Елецком уезде Орловской губернии, куда в 1874 году переехали Бунины. На этом хуторке, затерявшемся в просторах орловской земли, и формируется личность Ивана Алексеевича.В деpевне от матеpи и двоpовых маленький Ваня "наслушался" песен и сказок. Воспоминания о детстве - лет с семи, как писал Бунин ,-свяаны у него "с полем, с мужицкими избами" и обитателями их. Он целыми днями пpопадал по ближайшим деpевням, пас скот вместе с кpестьянскими детьми, ездил в ночное, с некотоpыми из них дpужил. На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хоpошо, все давалось легко; мог с одного пpочтения запомнить стихотвоpение в целую стpаницу, если оно его интеpесовало. Но год от года ученье шло хуже, в тpетьем классе оставался на втоpой год. Учителя в большинстве были люди сеpые и незначительные. В гимназии он писал стихи, подpажая Леpмонтову, Пушкину. Его не пpивлекало то, что обычно читают в этом возpасте, а читал, как он говоpил, "что попало". Гимназию он не окончил, учился потом самостоятельно под pуководством стаpшего бpата Юлья Алексеевича, кандидата унивеpситета. Орёл С осени 1889 года Бунин на несколько лет поселился в Орле, став сотрудником редакции губернской газеты "Орловский вестник". С этим периодом жизни писателя связано начало его профессиональной литературной деятельности. С Орлом для Бунина было связано многое из пережитого и перечувствованного впервые: первые книги, первые оценки критики его произведений, первая, по-юношески романтическая и восторженная, любовь к Варваре Пащенко. Бунин - сотрудник "Орловского вестника" Ефремов Впервые Бунин попал в Ефремов в 17 лет. Охваченный юношеским порывом, он решил съездить в гости к графу Л. Н. Толстому, которого боготворил как писателя, в Ясную Поляну. Вскочил на лошадь - и был Таков. Но хватило духу доскакать до Ефремова, так как лошадь устала и надо было дать ей отдохнуть. Походив по Ефремову, он забрел в городской сад. Уставший, прилег на лавочку, да так и уснул. Проснувшись рано утром и испугавшись собственной смелости, также неожиданно для самого себя вернулся домой. В доме своего брата, Евгения Алексеевича, на Тургенева, 47 бывал неоднократно с 1906 по 1917 год Иван Алексеевич Бунин. Здесь, в старинном особняке красного кирпича, провела последние годы своей жизни мать семейства Буниных, Людмила Александровна. На старом кладбище близ городской рощи покоится и ее прах, и Евгения Алексеевича и его жены Анастасии Карловны. Бунин и Ефремовский край Бунин в Ефремове В феврале 1895 года Бунин впервые приехал в Москву, остановился в меблированных комнатах Боргеста у Никитских ворот. Позже написал: " "...Старая, огромная, людная Москва" и т. д. Так встретила меня когда-то впервые и осталась в моей памяти сложной, пестрой, громоздкой картиной - как нечто похожее на сновидение. Через два года после того я опять приехал в Москву - тоже ранней весной и тоже в блеске солнца и оттепели, - но уже не на один день, а на многие, которые были началом новой моей жизни, целых десятилетий ее, связанных с Москвой. В 1906 году в Москве Иван Алексеевич встретил свою новую, неожиданную любовь - это была Вера Николаевна Муромцева, дочь Н. А. Муромцева, члена Московской городской управы и племянница С. А. Муромцева, председателя Государственной Думы. Бунин познакомился с Верой Николаевной в семье Бориса Зайцева, уже известного в ту пору писателя, с которым они дружили всю жизнь, особенно в годы эмиграции. У них начался красивый роман, типично московский - с театрами, концертами; Бунин много встречался в эту пору с писателями, вошел полноправно в московскую литературную среду, подружился с Куприным, Андреевым, Горьким, редакторами, издателями. Москва Одесса Из многих городов, по которым он бродяжничал, Бунин особенно любил Одессу (Бунин приехал в 1898 году). Море, корабли, порт - все действовало на него крайне возбуждающе. И сам город был хорош, да еще подружился там с людьми, которые надолго стали близкими: молодые одесские художники, литераторы, журналисты - Куровской, Федоров, Нилус группировались вокруг популярных "Одесских новостей" . Бунин тоже печатался, подрабатывал в этой газете, стал бывать в семье редактора, одесского грека Н. А. Цакни. Его двадцатилетняя дочь Аня, истинная красавица, пышноволосая, большеглазая, торопилась поскорее стать взрослой, носила вуаль, шляпки, смело ходила в ресторан, была окружена поклонниками. Бунин опять попал в домашний театр! Мачеха Ани, "мамаша Ираклиди" , собирала в доме музыкантов, певцов, здесь разучивали и ставили целые оперы. Аня обычно сидела за фортепьяно. А в Одессе бушевала весна. В Одессе Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879-1963) 23 сентябpя 1898 года. Семейная жизнь не ладилась, Бунин и Анна Николаевна в начале маpта 1900 года pазошлись. Их сын Коля умеp 16 янваpя 1905 года. Франция: Париж и Граас Иван Алексеевич Бунин жил в Париже в доме 1 по улице Жака Оффенбаха. В этом доме Бунин прожил с 1922 по 1953 г. Как известно, долгие периоды Бунин проводил на юге Франции в местечке Грасс, которое привлекало его своей южной прелестью (в Грассе, который часто называют "мировой столицей духов", находятся плантаци роз, используемых французской парфюмерной промышленностью, Музей духов). Ряд произведений, в том числе цикл рассказов "Темные аллеи", Бунин написал на своей вилле "Жанетта" ("Бельведер" до войны) в Грассе, притягивавшем его как "магнит" "Все годы эмигрантского житья Бунин колесил из Парижа в Грасс, из Грасса в Париж..." Романтикой, какой-то загадкой овеяна история сотрудничества Ивана Бунина с "Орловским вестником". Девятнадцатилетний начинающий журналист, приехавший в Орел из Елецкого уезда, совсем скоро становится известным литератором... Газета местной интеллигенции, ставя перед собой серьезные задачи, нуждалась в свежих, молодых силах (к тому же, по всей видимости, именно в таких авторах, которые готовы были браться за любое дело, не рассчитывая на крупное вознаграждение). Живший в провинциальной глуши юный Бунин давно привлек внимание издателей "Орловского вестника". Он уже был немного известен тем, что посылал свои стихи и рассказы в столичные журналы "Родина" (здесь - первая его публикация), "Книжки Недели", "Литературные обозрения". Печатал в "Орловском вестнике" с осени 1888 года корреспонденции, стихи, рассказы ("Кажется, не было писателя, который так убого начинал, как я!" - с грустью вспоминал позднее Бунин). Вхождение юного Бунина в мир профессиональной журналистики произошло довольно буднично. Он приехал в Елец к ростовщице - нужно было отвезти проценты за заложенные ризы с образов. Зашел и к писателю-самоучке Егору Ивановичу Назарову, с которым познакомился не так давно. Без сомнения, Назаров был авторитетом для Бунина: стихи и рассказы этого приказчика публиковались в "Русском курьере", "Сыне Отечества", "Гражданине" и, конечно же, в "Орловском вестнике". Так как Назарова в тот час не было дома, знакомцы встретились на бирже, где Егор Иванович ошеломил Бунина: издательница "Орловского вестника" Надежда Семенова уже трижды заходила к Назарову. Она просила, чтобы тот подействовал на Бунина - молодому елецкому автору предлагали стать помощником редактора в ее газете. Муж Семеновой Борис Шелихов тоже говорил об этом с Назаровым. Бунин был обескуражен, в письме брату он писал: "Шелихов и Семенова знают отлично, что я нигде почти не был, знают, что я так молод, но думают, что я для них вполне годен, Шелихов слишком занят и типографией и корректурой, и корреспонденциями и т.п., так что ему некогда перерабатывать даже различные сведения из жизни Орла. Поэтому он думает, что я буду хорошим помощником, буду писать фельетоны, журнальные заметки и т.п. Семенова читала в "Родине" мое журнальное обозрение и восхищается моим уменьем владеть пером. [...] При редакции прекрасная библиотека, получают буквально все журналы. Подумай, какая прелесть!" В конце февраля или в начале марта 1889 года по пути к брату Юлию в Харьков Иван Бунин в первый раз заехал в "Орловский вестник". Семенова дала ему небольшой аванс, оставила ужинать, предложила переночевать в редакции. На этом, собственно, первый визит закончился. Из Харькова Бунин добрался до Крыма, Севастополя. Снова приехал в редакцию уже летом, впечатления от большой поездки стали темой многих разговоров с новыми знакомцами за чаем в редакции. В ноябре Бунин снова был в "Орловском вестнике", снова взял небольшой аванс для поездки в Харьков к брату. В "Автобиографической заметке" Бунин писал: "С осени (1889 -А.К.) стал работать при "Орловском вестнике", то бросая работу и уезжая домой в Харьков, то опять возвращаясь к ней, и был всем, чем придется - и корректором, и переводчиком, и театральным критиком". Его публикации - самых разных жанров и на самые актуальные темы, требовавшие порой весьма серьезной аналитической работы. С 1 февраля 1890 года "Орловский вестник" начал ежедневно выходить на четырех полосах. Примерно половину первой полосы и всю четвертую занимала реклама. Постоянными разделами газеты были "Корреспонденции", "Короткие письма", "Заметки" (комментарии о событиях в стране и губернии), "Сообщения газет" (перепечатки), "За границей", "Литература и печать", "Наука и искусство", "Судебные дела", "Происшествия". В "Орловском вестнике" И.А.Бунин печатал рассказы, стихи, корреспонденции, передовые статьи, литературно-критические статьи, заметки, очерки, театральные рецензии. Это были рубрики "Письма и известия", "Печать и литература", "Провинциальная хроника", "Судебные дела", "Земство" и т.д. Впоследствии он писал: "Восемнадцатилетним мальчиком я был уже фактически редактором "Орловского вестника", где я писал передовицы о постановлениях Святейшего Синода, о вдовьих домах и быках-производителях, а мне над было учиться и учиться по целым дням". Однако на деле Бунина вряд ли можно было считать редакционным работником в классическом понимании этих слов. Принятая тогда система оплаты журналистского труда прежде всего за конкретные публикации, а не за отбывание времени в штате редакции, привлекала в первую очередь авторов с мест. По всей видимости, и Бунин в основном писал у себя дома, просто посылая в редакцию готовые материалы. Этим можно объяснить обилие его публикаций под рубрикой "Из Ельца". Например, в его статье "Елецкие библиотеки и их читатели" (1890, 7 июн.) встречаем довольно критические строки: "Поговорите, например, с гимназистами и гимназистками старших классов, спросите их, как они проводят время, что читают из серьезных книг, знают ли, наконец, содержание последних книжек наиболее популярных журналов... и вы получите ответы, которые заставят прийти к очень грустным выводам. Оказывается, они проводят время за уроками и за плеваньем в потолок, знают очень смутно о Гаршине, Чехове, Короленко". Еще более резкая критика содержится в статье "Начальное народное образование в Ельце" (1891, 5 июн.). Молодой Бунин писал серьезные литературно-критические статьи, историко-литературные материалы - по сути это были уже работы зрелого писателя: "Памяти Тараса Григорьевич Шевченко" (1891, 26 февр.), "К будущей биографии Н.В.Успенского" (1890, 31 мая). Чтобы вернее написать об Успенском, Иван Бунин ездил к его тестю, священнику, и матушка дала ценный материал о судьбе своего зятя. А знание характерных проблем писательской среды позволило Бунину на страницах "Орловского вестника" сделать такой вывод о судьбах писателей в России: "Старою, но в то же время постоянно юною историей стала печальная участь многих русских писателей. Судьба Никитина, Решетникова, Помяловского, Надсона, Левитова и подобных им несчастливцев, которым словно на роду написано "что-то роковое" всякому известна. Одни из них были подавлены нищетой, другие - с чуткою до болезненности душою - не вынесли окружающей их обстановки..." В "Орловском вестнике" был опубликован ряд произведений художественной прозы: "Первая любовь", "Мелкопоместные", "Нефедка", "Два странника", "Дементьевна" (1891, 17 февр.), "Судоржный" (1891, 9 и 12 июня) и т.д. Перу Бунина принадлежат также статьи "Из орловской старины. Орловский театр в 20-х годах", "Театр графа Каменского в Орле". Бунин признавался брату в 1891 году: "Я сам думал, что не буду работать, буду лениться иногда. Вышло иначе: я работал, как никогда в жизни". И еще: "Кругом голова пошла, когда пришлось, например, составлять статью о мукомольном деле, в котором я понимаю столько же, сколько свинья в апельсинах". Но чем сильнее было стремление Бунина сделаться настоящим газетным волком, тем яснее обозначалось противоречие с рутиной и однообразием редакционной работы. Из-за самоубийства корректора Бунину пришлось замещать его, пока не нашли другого. В июле 1890 года он писал брату: "Главным же образом строчу "Литературу и печать" - заметки [...] маленькие, а за месяц все-таки набирается денег до 15, а иногда с фельетонами 20 рублей. Две копейки за строку. Впрочем, за последнее время стал писать меньше: надоело, опошлишься". Писатель очень рано почувствовал, как "тысячи самых мелких дневных забот заставляют теперь забыть на время то, что прежде помнилось постоянно". Он писал Варе Пащенко в апреле 1891 года: "Ужасно чувствую себя "поэтом". Без шуток, даже удивляюсь. Все - и веселое и грустное, отдается у меня в душе музыка каких-то непредсказуемых хороших стихов, чувствую какую-то творческую силу создать что-то настоящее". В душе Бунина нарастало кризисное состояние. Перипетии романа с Варей Пащенко, нищета, болезни... 1891 год был призывным. Не имея никаких льгот (даже не окончил четырех классов гимназии) Бунин должен был прослужить целых три года простым солдатом. Одна надежда оставалась на то, что признают негодным к строевой службе по состоянию здоровья. Не затухал постоянный конфликт с Шелиховым: тот ревновал Бунина к Семеновой, был раздражен его романом с Варей Пащенко. Бунин пытался отвлечься от сонма проблем, отправляясь в поездки. Побывал на могиле Тараса Шевченко, в Смоленске, Витебске, Полоцке - ему нравились названия этих городов. Но когда из Витебска приехал в Москву, не имея денег даже на ночевку, зашел в редакцию журнала "Русская мысль". Бунин еще не успел произнести ни слова, как сидевший за столом сотрудник закричал: "Если стихи, то у нас их на девять лет!.." И много лет спустя Бунин всегда прибавлял: "Почему именно на девять лет, а не на десять или восемь?" Волей-неволей приходилось возвращаться в Орел, где его печатали, платили гонорар. И даже более того - в 1891 году в качестве бесплатного приложения к "Орловскому вестнику" была издана первая книга Ивана Бунина "Стихотворения 1887 - 1891". Однако выход сборника, увы, не стал событием для русской литературы. Более того, вскоре в газете "Новое время" появился желчный отзыв критика В.П.Буренина: "Еще одна чесночная головка появилась в русской литературе". В то же время журнал "Север" в марте 1892 года довольно благосклонно оценил первую книгу поэта: "Маленькая книжка, где помещено всего 39 стихотворений, вполне дает понятие о его даровании, так как г. Бунин несомненно даровитый поэт. Это поэт природы, тихой деревенской жизни, теннистых аллей, пахучих лугов. [...] Книжка издана изящно и, как мы слышали, разослана в виде приложения к газете "Орловский вестник". Последнее, кажется, нововведение в нашей журналистике и весьма удачное". В июле 1891 года Семенова пригласила Бунина поехать в качестве корреспондента газеты на французскую выставку, открывшуюся в Москве еще в конце апреля. Издательница хотела немного развеять сотрудника, дать возможность заработать корреспонденциями с выставки. Они были в Кремле, на колокольне Ивана Великого, в летнем саду "Эрмитаж", в Румянцевской библиотеке, на Воробьевых горах. Бунин опубликовал в "Орловском вестнике" большую серию репортажей с выставки, вызывавшей живой интерес у российской публики. Примечательно, что сам автор именно тогда заочно познакомился со страной, которая спустя десятилетия надолго станет его пристанищем. В ноябре 1891 года Бунин был освобожден от воинской повинности, зачислен в резерв военного времени. Как раз тогда у Семеновой возникла авантюрная идея о том, как Бунину стать владельцем газеты в соседнем губернском центре Смоленске. До нее дошли вести о том, что право на издание газеты продается за 1200 рублей. И она стала уговаривать Бунина поехать в Смоленск, узнать об этом подробнее и попробовать найти двух компаньонов, чтобы разделить требуемую сумму на троих. В одном из писем своему брату Юлию Бунин даже приводит фразу Семеновой по этому поводу: "Я, говорит она, знаю, что дела "Смоленского вестника" не особенно плохи, так что вы могли бы в скором времени отделаться от компаньонов..." Бунин сокрушенно восклицал:"Только где же я могу достать эти 400 - 600 рублей?" Куда более реальным выглядел вариант просто устроиться на работу. В марте 1892 года Иван Бунин писал из Полтавы редактору "Смоленского вестника" Е.П.Поливановой: "Уважаемая Екатерина Павловна! Я получил из Орла известие, что в редакции "Смоленского вестника" открывается место секретаря, на которое вы любезно соглашаетесь рекомендовать меня.[...] Могу сказать о себе, что имею о нем (о газетном деле - А.К.) некоторое представление, занимаясь довольно долго в редакции "Орловского вестника", где исполнял разнообразные обязанности, писал передовые статьи, сдавал беллетристический и другой материал, знаю корректорское дело, приходилось читать последнюю корректуру, - о чем может засвидетельствовать редактор этой газеты Н.А.Семенова". Весной 1892 года Бунин возвращается из Полтавы в Орел, наступает примирение с Шелиховым. Снова начинается работа в редакции, к тому же Бунин ожидает обещанной должности в управлении Орловско-Витебской железной дороги. Но несчастный роман, мысли о самоубийстве привели к серьезной болезни, пришлось отлеживаться в деревне. В это время Надежда Семенова окончательно порвала с Шелиховым, стала полноправной хозяйкой "Орловского вестника" и, как следствие, пригласила другого редактора. Бунин поступил на работу в управление дороги, но вскоре надерзил на замечание начальника и, бросив службу, уехал в Полтаву к брату. На этом закончилось работа Бунина в "Орловском вестнике", если не считать того, что в 1896 году в двадцати пяти номерах газеты был напечатан его перевод поэмы Г.Лонгфелло "Песнь о Гайавате". Впоследствии Бунин свои рассказы и статьи того времени считал крайне слабыми. Но в "Орловском вестнике" он научился работать, хорошо узнал типографское дело. Несмотря на все тяготы этих лет, несмотря на глубокий душевный кризис, на всю жизнь сохранил светлое воспоминание об Орле, о редакции, о большинстве окружавших его людей. Не случайно он писал брату в июле 1890 год: "Я до сих пор еще в Орле. Занимаюсь в редакции (я, - знаешь ведь,- по-мальчишески люблю эту обстановку)". В самой редакции спустя годы почти не осталось тех, кто знал Бунина. Но здесь называли его имя непременно с гордостью, он стал легендой газеты. Алексей КОНДРАТЕНКО Иван Алексеевич Бунин (1870 - 1953) - замечательный русский поэт и прозаик, переводчик, лауреат Нобелевской премии в области литературы (1933), не раз приезжал в Ефремов. Здесь жили его родные, здесь собирал он материал для своих произведений. Первое посещение Буниным Ефремова было связано с его желанием познакомиться с великим русским писателем Л.Н. Толстым. В 1987 году 17 летний Иван Бунин отправляется в Ясную поляну. "Но, доскакав до Ефремова, испугался, решил обдумать дело серьезнее, переночевать в Ефремове.. и всю ночь мучился от смены решений, - ехать, не ехать - скитался ночью по городу и так устал, что, зайдя на рассвете в городской сад, мертвым сном заснул на первой попавшейся скамейке, а проснувшись.., подумал еще немного - и поскакал назад домой". Встреча Бунина с Л. Н. Толстым состоялась, но гораздо позже, в Москве, в 1893 году. Зимой 1888 года И. Бунин вновь приезжает в Ефремов вместе с сестрой Машей, которая решила погостить у своих подруг в семье винокура Туббе. Дом Отто Карловича Туббе Дом Отто Карловича Туббе стоял на Подъяческой улице (ул. Красноармейская, д. 49). Год спустя И. Бунин знакомится в Ефремове с дочерью местного фотографа Эмилией Стиппа. 19-летний Бунин влюблен. Он дарит девушке свой фотопортрет со стихотворным экспромтом на обороте. На один короткий мигМы друг друга повстречалиИ души, и чувств моихВы еще не угадали; Так пускай же про меняХоть портрет напоминает;А про Вас душа мояНикогда не забывает. И кто знает? - Может бытьНикогда не хватит силыРазлюбить иль позабытьВаш невинный образ милый! Прочно и надолго вошел Ефремов в жизнь семьи Буниных с 1906 года. Революционные события 1905 года заставили покинуть усадьбу среднего брата Евгения в д. Огневке (Липецкая область), где жить становилось небезопасно. В Ефремове Бунины жили сначала на подворье Моргунова на улице Дворянская, а затем снимают дом Проселкова на Покровской улице (ныне ул. Комсомольская, здание не сохранилось). Поместье Моргунова, ныне ул. Карла Маркса, дом 16 В том же 1906 году средний брат Ивана Бунина Евгений продает имение в Огневке и покупает дом в Ефремове на улице Тургенева, построенный в 1880 году. "Дом купил он у помещика старый, с деревянными колоннами, с садом. Дом попался ему удивительный. На дворе в морозную пору краснело солнце - в доме было тепло. На дворе палил летний зной - в доме прохладно, и смешивался с летней прохладой мирный запах нафталина. Летом часов с десяти до трех пекло. Как раз в ту сторону, на которой стоял дом, но спасали зимние рамы - они никогда не вынимались. Весь дом дрожал и гудел, звеня люстрой, когда вскачь неслись с вокзала и на вокзал извозчики. Они тучей поднимали рыжую пыль, которая покрывала все крыши, все стены и окна на Песчаной улице:", - так почти с фотографической точностью в "Чаше жизни" изобразил дом брата И.А. Бунин. В этом доме на ул. Тургенева часто собирались все Бунины: приезжал старший брат Юлий, Иван с женой В.Н. Муромцевой, гостила сестра Маша с детьми. Излюбленным местом отдыха ефремовцев была городская роща. Сторожка смотрителя рощи находилась на пересечении дорог, ведущих от кладбища и центральной аллеи. Перед ней располагались деревянные столики, вокруг них скамейки. Здесь устраивались знаменитые городские чаепития, среди организаторов которых была и семья Буниных. Сейчас на этом месте остались лишь вековые дубы - молчаливые свидетели происходящего. (на фото - справо налево: Е.А. Бунин, А.К. Бунина - жена Евгения, городской глава Шорин, жена Шорина, М.А. Бунина-Ласкаржевская - сестра Бунина) В Ефремове провела последние годы своей жизни мать писателя Людмила Александровна Бунина (1835-1910). Вечный покой обрела она на старом городском кладбище. Фото семьи Буниных Последний раз Иван Алексеевич приезжал в Ефремов в октябре 1917 года. Переночевав в доме у брата и сделав некоторые покупки, уехал в час дня. В своем дневнике Бунин делает пометку: "Светлый, прохладный, по свету похожий на летний день, - превосходный. Оглянулся - нежно и грустно защемило сердце, - там, в роще лежит мама, которая так просила не забывать ее могилы и у которой на могиле я никогда не был". В романе "Жизнь Арсеньева", написанном во Франции спустя 16 лет после последней поездки в Ефремов с чувством неизъяснимой печали, глубокой нежности и любви "к той, которая носила его на руках", Бунин пишет: "В далекой родной земле, одинокая, навеки всем миром забытая. Да покоится она в мире, да будет вовеки благословенно ее бесценное имя" (на фото - старое кладбище в Ефремове - могилы матери, брата Бунина и его жены). Иван Алексеевич не мог предвидеть, что пройдет время, и на могилу его матери будут приходить ефремовцы и гости города, чтобы поклониться праху женщины, давшей России блистательного писателя и поэта. Неоднократно на чужбине вспоминал Иван Алексеевич Бунин г. Ефремов. В своем Грасском дневнике 13 декабря 1941 года он записывает: "В Ефремове немцы! Непостижимо! И какой теперь этот Ефремов, где был дом брата Евгения, где похоронен и он, и Настя, и наша мать!". Отзвуки пребывания И. А. Бунина на ефремовской земле мы находим в таких его произведениях, как "Деревня", "Антоновские яблоки", "Чаша жизни", в бунинской поэзии. Впервые Бунин попал в Ефремов в 17 лет. Охваченный юношеским порывом, он решил съездить в гости к графу Л. Н. Толстому, которого боготворил как писателя, в Ясную Поляну. Вскочил на лошадь - и был Таков. Но хватило духу доскакать до Ефремова, так как лошадь устала и надо было дать ей отдохнуть. Походив по Ефремову, он забрел в городской сад. Уставший, прилег на лавочку, да так и уснул. Проснувшись рано утром и испугавшись собственной смелости, также неожиданно для самого себя вернулся домой. Годом спустя Бунин знакомится в Ефремове с дочерью местного фотографа Эмилией Стипла. Натура страстная, эмоциональная, он испытывает к ней сильное влечение и дарит свое фото с надписью на обратной стороне. Это фото; как и фото его юной избранницы, находится в местном литературном музее. В юности Бунин пережил немало увлечений, всякий раз принимая их за подлинные чувства. Случай в Ефремове не является исключением. В мае 1901 года молодой поэт писал из Ефремова старшему брату Юлию: "Я как в тумане от работы и сидения... Положение дел таково: мать все время в Ефремове и глядеть на нее тяжело, так много она, бедная, трудится. Прислуги сейчас нет... Тружусь упорно... В Ефремове страшная нищета". Нищета заставила покинуть отчий дом 19-летнего Бунина, по выражению матери "с одним крестом на груди и пойти в мир". Он больше не мог и не хотел носить "серенький костюмчик" брата Юлия, обувать ботинки своего отца, набив бумаги в носки ботинок. Денег не было не только на одежду, порою нечего было совершенно есть - бедность со всей силой стучала в бунинскую усадьбу. Бунин едет в Орел и работает там корреспондентом в газете "Орловский вестник", пишет новые стихотворения и рассказы, занимается переводами на русский язык произведений иностранных авторов. В 30 лет у Бунина выходит в свет лучший из ранних рассказов "Антоновские яблоки", которыми так богат был Ефремов и Ефремовский уезд. "Тут Иван Бунин как молодой бог спел: красиво, сочно, задушевно", - писал в те дни М. Горький. В 31 год выходит сборник стихов "Листопад", а через 2 года - в 1903 году Бунину присуждена премия им. Пушкина. Литературный талант молодого писателя и поэта получил всероссийскую известность. В этот же год Бунин становится дважды дядей. В Ефремове на улице Державина(ныне Комсомольская) в семье его родной сестры Марии рождается второй сын Николай, названный так по просьбе Ивана Алексеевича в память о домашнем учителе - Николае Осиповиче Ромашкове. Он очень любил своих племянников, так как сам потерял ственного сына Колю в пятилетнем возрасте. Несмотря на всероссийскую известность, Бунин и семья живут скромно. Революционные события 1905 года заставили семью, Буниных окончательно поселиться в более спокойном Ефремове. В усадьбе среднего брата Евгения, в д. Огневке (Липецкая область),жить становилось небезопасно. Крестьяне этой деревни выдвинули барину ультиматум, где говорилось, что "все посторонние должны быть удалены, иначе их снимут силой". Накануне у брата сгорел скотный двор, пали 2 лошади. "Посторонними" оказались мать, сестра и родные братья Евгения. Для Буниных настали нелегкие времена. Нет собственного жилья в Ефремове, семья вынуждена скитаться по чужим углам за более чем скромную плату. "Переезд с подворья Моргунова в дом Проселкова... От Моргунова впечатление гнусное. Двор в глубоком сухом навозе. Мрачная опухшая старуха, мать хозяина, в валенках...", -невесело записывает Иван Алексеевич в своем дневнике жарким июльским днем 1905 годе. Наконец, летом того же года семья обретает долгожданный покой и празднует новоселье в доме №47 по улице Тургенева. Это средний брат Евгений, самый практичный и хозяйственный из всех братьев, продав своё имение в огневке, покупает у помещика Шорина небольшой кирпичный особняк с маленьким двориком внутри. В Ефремове Бунин встречает 1906 год, пишет стихотворение "Новый год", работает над повестью "Деревня" и рассказом "Чаша жизни". В этих произведениях тонко и поэтично описана природа Красивомечья, показана без прикрас картина сельской жизни и обывателей провинциального Ефремова. В Ефремове, в доме среднего брата Евгения, прожила последние годы жизни Людмила Александровну Бунина - кроткая, религиозная женщина, воспитанная на лирике Пушкина и Жуковского. Бунин очень нежно любил свою мать. Она говорила, что никто ее так не любит, как Ваня. И что "Ни у кого нет такой тонкой души, как у него".Он, единственный из сыновей, приехал к ней в самую драматическую минуту ее жизни, когда в 1894 году было продано наследственное имение матери - Озерки, где прошли годы ее молодости и где жила она после смерти своей матери, бабушки Бунина, Анны Ивановны Чубаровой. "С матерью связана самая горькая любовь всей моей жизни. Всё и все, кого мы любим, есть наша мука. Чего стоит один этот вечный страх потери любимого человека..." (И. Бунин, "Жизнь Арсеньева"). Живя уже в Ефремове, Людмила Александровна сильно болела, у нее была астма. Приступы болезни были такие сильные, что она не могла спать лежа и все ночи проводила в кресле. Астмой она заболела, когда натирала очень редкой мазью тело своей дочери Маши, у которой был суставный ревматизм. Умерла мама Буниных в тихую летнюю ночь с 15-го на 16-е июля 1910 года. Отпевание, похороны, поминки проходили в местной Никольской церкви и доме брата Евгения. Свои соболезнования семье Буниных и почетному академику РАН ( это звание было присвоено Ивану Алексеевичу в 1909 году) выразил городской голова Шорин. Могила матери великого русского писателя находится в Ефремове, на старом кладбище городской рощи. До революции на этом месте находился кладбищенский Преображенский храм с богадельней, здание богадельни сохранилось до наших дней, ныне это жилой дом. Сохранились и надгробные памятники богатых ефремовских купцов. Могилы родственников Бунина Последний раз Бунин был в Ефремове в роковом для всей семьи октябре 1917. Переночевал в доме брата Евгения и в час дня уехал: "Светлый, прохладный, по свету , похожий на летний день... оглянулся - нежно и грустно защемило сердце - там в роще лежит мама, которая так просила не забывать ее могилу", - с грустью, предчувствуя долгую разлуку, записал Иван Алексеевич в дневнике в те дни. Можно только догадываться, какие муки испытывал великий русский писатель, находясь в эмиграции, при мысли, что никогда, до самой своей смерти он не сможет побывать на могиле своей матери в Ефремове. Чувством безысходной тоски, глубокой нежности и любви "к той, которая носила его на руках", проникнуты первые страницы романа Бунина "Жизнь Арсеньева", написанного во Франции спустя 16 лет после последней поездки в город на Красивой Мече: "В далекой родной земле, одинокая, навеки всем миром забытая, да покоится она в мире... в кладбищенской роще захолустного русского города, на дне уже безымянной Могилы..." Иван Алексеевич не мог предвидеть, что пройдет время, и могила его матери перестанет быть безымянной. В Ефремов, поклониться праху мужественной русской женщины, давшей миру всемирно известного писателя, будут приезжать туристы из России, Франции и других стран. В своих набросках к "Жизни Арсеньева" Бунин писал: "Жизнь, может быть дается нам единственно для состязанию со смертью, человек даже из гроба борется с ней; она отнимает у него имя - он пишет его на кресте, на камне , она хочет тьмой покрыть пережитое им, а он пытается одушевить его во слове". Слово Бунина оказалось сильнее самой смерти! Он вечно! В Ефремове восстановят скамейку, на которой провел ночь Иван Бунин Мэрия города Ефремов (Тульская область) восстанавливает скамейку, на которой ночевал будущий лауреат Нобелевской премии писатель Иван Бунин. В 1887 году 17-летним юношей Иван Бунин, тогда еще начинающий поэт, решил встретиться с Львом Толстым. Оседлал коня и отправился в путь. В Ефремове, как вспоминал писатель, его охватил страх - вдруг Л. Толстой не захочет принять неизвестного литератора или, того хуже, примет, но скажет, что он бездарен. И. Бунин долго бродил по провинциальному городу, забрел в городской сад, прилег на скамеечку и уснул. Городские власти собираются восстановить скамейку, на которой спал писатель и рядом установить мемориальную доску с надписью "Здесь гулял Бунин". Это не единственная попытка городских властей увековечить память писателя. В ноябре в доме, где в 1900-х годах жили брат Ивана Бунина - Евгений и их мать, откроется музей писателя.*