Конспект урока истории: «Мы придём и молча сядем…»

Мы придём и молча сядем…
ЦЕЛЬ: Осмыслить трагические страницы истории Колымы 1930–1950-х гг. XX века, способствовать активизации поисковой и исследовательской деятельности учащихся, воспитывать чувство гражданской ответственности за совершаемые поступки, для того чтобы подобные преступления против человечества никогда не повторились. Чтить память тех, кто отдал свои силы, здоровье, молодость, жизнь во имя нас сегодняшних, гордо нести звание ЧЕЛОВЕК.
План мероприятия:
- К чему писать о том, что было.
- Путь на Колыму.
- Борьба за жизни и человеческое достоинство.
- Дети Колымы.
- Смерть Сталина спасёт Россию!
- Память.
Оборудование:
- мультимедиа презентация
- выставка книг «Полюс лютости»
- портреты заключённых литераторов
Ход мероприятия:
Учитель: начинает встречу чтением стихотворения Анатолия Жигулина «Колымская песня».
Я поеду один
К тем заснеженным скалам,
Где когда-то давно
Под конвоем ходил.
Я поеду один,
Чтоб ты снова меня не искала,
На реку Колыму
Я поеду один.
Я поеду туда
Не в тюремном вагоне
И не в трюме глухом,
Не в стальных кандалах,
Я туда полечу,
Словно лебедь в алмазной короне,-
На сверкающем «Ту»
В золотых облаках.
Четверть века прошло,
А природа всё та же –
Полутёмный распадок
За сопкой кривой.
Лишь чего-то слегка
Не хватает в знакомом пейзаже –
Это там, на горе,
Не стоит часовой.
Я увижу рудник
За истлевшим бараком,
Где привольно растёт
Голубая лоза.
И душа, как тогда,
Переполниться болью и мраком
И с небес упадёт –
Как дождинка – слеза.
Я поеду туда
Не в тюремном вагоне
И не в трюме глухом,
Не в стальных кандалах,
Я туда полечу,
Словно лебедь в алмазной короне,-
На сверкающем «Ту»
В золотых облаках…1974
Учитель: История XX века – история человеческих судеб: трагических и героических. Особой красной страницей проходят события 30-50-х годов. Сегодня мы поведём разговор об истории нашего края, через призму литературного творчества узников колымских лагерей.
В нашей стране всего нужней поэзия была во время суровых испытаний, когда человек не мог без неё сохранить душу, а то и просто выжить. Спасение было в стихах.
Сегодня, ребята, нашу встречу, мы посвящаем тем, кто донёс до нас горькую правду сталинских репрессий в стихах и прозе, испытав все ужасы и оставшись ЧЕЛОВЕКОМ.
Представление гостей мероприятия
Учитель: чтение отрывка из стихотворения Виктории Гольдовской «Девятые сутки»
Вступление
На смятых клочках бумаги
В долгих и тяжких этапах
Разными карандашами
Писаны эти стихи.
Стланик пять раз под снегом
Прятал иглистые лапы
И снова вставал для жизни,
Не смиряясь с волей стихий.
Пять раз в долине Детринской
Созревала мелкая клюква.
Пять раз в ручьях придетринских
Промерзало русло до дна.
На пожелтевшей бумаге
Стёрлись тонкие буквы.
Но наконец, настала
И для меня весна.
И то, что в горячем сердце
Пряталось скупо и строго,
Комком приступало к горлу –
Память обид и мук.
Не своих. Мне тебя бы
Вывести на дорогу.
О тебе рассказать бы людям,
Мой несчастный, мой гордый друг.
Рассказать бы о тучах, что в жизни
Над тобою ходили низко,
О песках, что возил ты тачкой,
О кюветах, что рыл в пургу.
Тебе у колымской трассы
Не поставили обелиска,
Но я о твоей судьбине
молчать ни когда не смогу.
Ученик: Варлам Шаламов в рассказе «Выходной день» пишет «у каждого человека здесь было своё, самое последнее, самое важное – то, что помогало жить, цепляться за жизни, которую так настойчиво и упорно у него отбирали. … Моим спасительным последним были стихи…».
Ученик: Нина Гаген-Торн «Стих в тюрьме – необходимость, он гармонизирует сознание во времени», «Мы в лагерях были, как доски после кораблекрушения. Единственным сигналом, который мы могли оставлять, были стихи». Сущим адом был тот мир, в котором они находились. Лопата, кайло, тачка, 16-часовой рабочий день. Обычное дело расстрел за саботаж. «Спят, опираясь на лопату, - сесть или лечь нельзя, тебя застрелят»,
Ученик: Жигулин А.В. «Я – последний поэт сталинской Колымы. Если я не расскажу – никто уже не расскажет. Если я не напишу – никто уже не напишет». (1)
Учитель: Заключение и заключённые длинною в целую жизнь. Кто они страдальцы или герои? У нас с вами есть время разрешить этот вопрос.
Ученик: чтение стихотворения Шалвы Леварсановича Цвижбы «Герой».
Герой,
кто проливает
На фронте кровь свою.
Герой,
кто пролетает
В космическом краю.
И тот герой,
кто с веком
Все беды пережил,
Остался человеком
И правдой дорожил.
Учитель: Условия перевозки заключённых на Колыму были чудовищными, особенно с увеличением численности «спецконтингента». Перевал база была во Владивостоке. Очевидцы свидетельствуют: «Этап от Чернигова до Владивостока двигался до Владивостока по железной дороге больше месяца. Это было в июне-июле 1938 года. Невыносимая жара. Переполненные вагоны накалялись. Голод, жажда. Умирающие просили глоток воды. Спать не давали. Каждую ночь солдаты простукивали вагоны большими деревянными молотками, а заключённых перегоняли из одного угла в другой. Еда: один раз в день затирка из муки, кусок селёдки, пайка хлеба, кружка воды. Далеко не все дотянули до Владивостока». (2)
Ученик: Ольга Львовна Адамова-Слиозберг была доставлена на Колыму летом 1939 года. Освободилась она только в 1944 году, выезд на «материк» был разрешён ей лишь в 1946. Она так рассказывает о пути до Владивостока в стихотворении «Песня», написанном в 1938 году.
Нас уносит тюремный вагон
Сквозь поля, сквозь леса по этапу.
Жизнь и радость, как призрачный сон,
Убегает с полями на запад.
На пригорках мелькают дома,
В окнах смотрят свободные люди,
Не нависла над ними тюрьма…
Поглядят на вагон и забудут.
Нас уносит вагон на восток
Проторённой дорогой страданья.
Нашей жизни печальные строки
Мы допишем в печальном изгнанье.
Быстро мчится тюремный вагон
Сквозь поля, сквозь леса по этапу.
Жизнь и радость, как призрачный сон,
Убегает с полями на запад.
Учитель: Впереди была отправка в Нагаево. «…Нас погрузили в тёмные, грязные трюмы морского грузового корабля и несколько дней везли до Магадана, не давая возможности выйти из трюма во время качки и морской болезни. В трюме было тесно и омерзительно смрадно». Г.Лавров
Ученик: Андрей Игнатьевич Алдан-Семёнов. По клеветническому обвинению арестован в феврале 1938 года и осуждён по 58-й статье на 10 лет. В Магадан прибыл в июле 1940 года. Освободился в феврале 1948 года. На Колыме и в Якутии прожил в общей сложности 20 лет. В стихотворении «Я еду на Колыму» в 1957 писал:
Шагнули
Отступили клёны,
Качнулись, словно невзначай.
Скрипят товарные вагоны.
Земля отцовская, прощай!
Июль тридцать восьмого года.
Какой нарушил я закон?
На стенке надпись –
«враг народа»,
И дёгтем вымазан вагон.
И наискось поставлен белый,
Меня перечеркнувший крест.
Прощай, мой дом осиротелый,
Забрызганный смолою лес.
Учитель: Дальше путь лежал на Колыму. Г.Вагнер вспоминает лето 1937 года: «Сухогруз «Кулу» вмещал в трюмы с трёхэтажными нарами до 3000 человек. Когда дошла моя очередь вступить на этот корабль верующих и неверующих, то все нары были битком набиты, так что не оставалось ничего иного, как разостлать своё пальто прямо в проходе по железному днищу, на котором плескалась грязная вода». (3)
Ученик: Шалва Леварсанович Цвижба вспоминет о «путешествии» в стихотворении «Шёл пароход».
Шёл пароход в Магадан.
Ехал я вместе с друзьями.
Мачты скрипели над нами.
Глухо шумел океан.
Я возвращаюсь назад…
Где вы, друзья?
Где вы, годы?
Лишь океанские воды
Глухо и долго шумят.
Учитель: Суровые условия северной зимы предопределили нормирование продолжительности рабочего дня, работ на открытом воздухе (перерывы, обогревы, запрещение работ), но они не соблюдались. Силы людей истощались.
Ученик: Марк Маркович Гавриш в стихотворении «Нарядчику» раскрывает нам внутренний мир заключённого.
О, нарядчик, отлучи меня от прииска.
Я устал. И сил бороться больше нет.
Номер мой, прошу, ты вычеркни
из списка
И простят тебе ГУЛАГ и Минцветмет.
Убедительно прошу: оставь в бараке
Моё тело, истощённое в борьбе.
Жизнь получше во сто крат у той собаки,
С надзирателем что ходит во дворе.
О, нарядчик, дай почить на этих нарах,
Умереть теперь я вовсе не боюсь.
Отойдёт душа от тела с лёгким
паром,
За тебя я на том свете помолюсь.
Неспроста, видать цыганки мне
пророчили,
Что с комфортом я отправлюсь
в мир иной.
Многих зэков Колымы уже прикончили
Голод, холод, тяжкий труд
и злой конвой.
А нарядчик мне в ответ:
«А чем ты лучше?
Так придётся полбарака оставлять!
Говорили доходяги: в общей куче
На морозе даже легче помирать». 1951г.
Учитель: «Мы не сидели на Колыме. В тюрьмах, в одиночках – да, сидели. В БУРах, в камерах – да, сидели. Но в лагерях мы работали. Мы вкалывали, как там говорили, и боролись за свою жизнь и своё человеческое достоинство. Мы сопротивлялись насилию.».(4)
Ученик: Бывший колымский заключённый Константин Реев описал случай на строительстве моста через реку Колыма: «На моих глазах в одном из ледяных котлованах (железобетонные быки ставили путём вымораживания реки) прорвавшаяся вода в момент затопила всю бригаду из тридцати зэков с 58-й статьёй. Работа по такому пустяковому поводу не остановилась, этот котлован заморозили, и другая бригада потом со льдом выкайливала трупы товарищей…». (5)
Ученик: «Часто души умерших олицетворяют в образах птиц. … на Бутугычаге птиц нет. Наверное, души погибших на Бутугычаге в каком-то смысле олицетворяются в бурундуках. И наверное, поэтому эти милые зверьки так прекрасны, печальны, кротки, очень доверчивы и несчастны». (6)
Ученик: чтение стихотворения А.В.Жигулина «БУРУНДУК» приложение №1
Учитель: В.И.Пальман «Если было 49 градусов, то работали. Замотанные по самые глаза лица, каменеющие ноги, пар изо рта вырывается с шипением, слёзы замерзают, не успев выкатиться, но работали. Стоять нельзя, превратишься в ледышку».(7)
Но хуже всего – необходимо было выработать норму, которая периодически повышалась. М.С.Ротфорт: даже «самые крепкие мужики не в силах были выполнить норму». Есть хотелось всегда.
Ученик: А.В.Жигулин посвящение Борису (Александрович) Ручьёву
Нет, в нём не попадались ости,
В нём не горчила лебеда.
Он не был ни сырым,
ни чёрствым –
Тот хлеб хорошим был всегда.
Одно лишь свойство отличало
Тот хлеб от хлеба лучших дней:
Его всегда не доставало
В суровой юности моей.
Он связан был с тяжёлой нормой,
С делянкой дальней и глухой,
С покрытой инеем платформой,
С гудящей дымною тайгой.
Та связь была простой и грозной…
Под крики «бойся!», брань и смех
Деревья в воздухе морозном
Со стоном падали на снег.
Та связь, наверное, издревле
Была началом всех начал:
Кто больше в день валил деревьев,
Тот больше хлеба получал.
Я всё забыл…
Ожоги ветра.
Друзей угрюмых имена.
А норма - двадцать кубометров, -
Доныне помнится она…
В барак входили в клубах пара,
Ногами топая в сенях,
И сразу падали на нары,
Тяжёлых валенок не сняв.
А хлеб несли из хлеборезки.
Был очень точно взвешен он.
И каждый маленький довесок
Был щепкой к пайке прикреплён.
О, горечь той обиды чёрной,
Когда порой по вечерам
Не сделавшим дневную норму
Давали хлеба двести грамм!
Прошли года…
теперь, быть может,
Жесток тот принцип и нелеп.
Но сердце до сих пор тревожит
Прямая связь: работа – хлеб. 1961г.
Ученик: Нина Ивановна Гаген-Торн родилась в семье дворянина, профессора Военно-медицинской академии. Училась в Петербургском университете на юридическом факультете. Была знакома с А.Белым, А.Блоком по Вольно-философской организации. Первый арест пришёлся на1936 год. Как итог, за антисоветскую деятельность 10 лет лагерей. Срок отбывала на Колыме. Освободилась в 1942 году. 1947 год повторный арест. Вернулась в родной Ленинград лишь в 1955году.
В неволе раскрылся её писательский талант. Душа требовала откровения.
Что же? Значит, истощенье?
Что же – значит изнемог?
Страшно каждое движенье
Изболевших рук и ног.
Страшен голод: бред о хлебе.
«Хлеба, хлеба» - сердца стук.
Далеко в прозрачном небе
Равнодушный солнца круг.
Тонким свистом клуб дыханья,
Это – минус пятьдесят.
Что же? Значит, умиранье?
Горы смотрят и молчат. Эльген, 1940г.
Учитель: Явный недостаток пищи усугублялся и тяжёлыми бытовыми условиями. Заболевания «процветали», скорее всего, от некачественно приготовленной пищи, которая готовилась в перерезанных бочках и чугунных котлах. У заключённых не было постельных принадлежностей, индивидуальных мисок и ложек. Принимали пищу из консервных банок или по несколько человек из одного бачка.
Ученик: Узник одного из колымских лагерей И.П.Алексахин вспоминал, что первые две зимы он вместе с товарищами ночевал в брезентовой палатке, для отопления служили две железные бочки, но тепла не хватало и часто за ночь волосы примерзали так, что по утрам их приходилось отрывать от обледенелого брезента. Люди после ночного замерзания выходили на производство, разводили костры и грелись.
Ученик: чтение стихотворения В.Гольдовской «Память»
Тоска и боль былого дня
Не утихают ни на йоту.
Как прежде, бедную меня
С рассвета гонят на работу.
Костёр… костёр опять горит,
И всё сегодня, как бывало,
И кто-то вновь и вновь зарыт
Под распроклятым перевалом.
Опять весна, опять ручьи,
Опять полынь да одуванчик.
А мы с тобой навек ничьи
И обездолены, как раньше.
Со мной пришли и в седину,
Как вечный гнёт, как наважденье,
Те, кто не встретили Весну,
Кто не встречает день рожденья,
Кого никто не отпевал,
Не вспоминал вдали и близко,
Кому Великий Перевал
Стал безымянным обелиском.
Другая юность на земле,
Иная жизнь, иная тема…
Но только я как на золе,
Застыла горестно и немо.
Я вижу яркий солнца диск,
Внимаю тоже песням новым,
Но для меня тот Обелиск
Обетом стал, единым словом.
Зимою ветер я молю,
Чтоб он плотней укрыл могилы.
А я ли жизни не люблю?
А я ли радость не любила?..
Ученик: «Мы стали рабами. Нас не хотят просто расстреливать или держать в тюрьме… удел другой: не просто расстрелять или замучить в тюрьме, а заставить работать до тех пор, пока человек не упадёт в бессилии. Казнь трудом и морозом». В.И.Пальман
Учитель: чтение стихотворения Андрей Игнатьевич Алдан-Семёнов
Я тенистых аллей не обхаживал,
Каблуком мостовых не топтал,
Хоронил мою молодость заживо
Оймяконский гнилой перевал.
Я бродил по горам Хатаннаха
На закатах, как ржавая медь.
Столько раз цепенел я от страха,
Что давно перестал цепенеть.
Открывал я таёжное олово
И курил отсыревший табак.
Пригибали к снегам мою голову,
Да пригнуть не сумели никак.
Учитель: Год 1939. Начальник производственно-технического отдела «Дальстроя» Никитин вспоминает: «Бывают такие случаи, когда лагерники вырабатывают по 10-12 часов в забое и, приходя в лагерную зону, по распоряжению начальства начинают работать ещё по лагерю 3-4 часа». На весь промывочный сезон 1940 года продолжительность рабочего дня для заключённых была установлена 12 часов. Для тех кто не выполнил суточную норму он увеличивался ещё на 2 часа.
Ученик: М.Б.Митин вспоминал: «С 6 утра до 6 вечера тяжёлый труд в забое с тачкой и кайлом, короткий перерыв на обед, который дневальный приносит в забой. Беспрерывно над тобой довлеет одно желание – побольше поесть, подольше отдохнуть. Мне определили «шестихатку» (шестьсот граммов хлеба), которых явно не хватало не только для тяжёлого физического труда, но и для простого человеческого существования. Я поэтому перестал удивляться, когда поздно вечером перед отбоем видел ежедневно товарищей, толкающихся у свалки отбросов возле лагерной кухни в надежде найти головку селёдки, горбуши или ещё что-нибудь съедобное. А вскоре я и сам стал принимать непосредственное участие в отыскании каких-нибудь объедков на этих свалках. Мы обзавелись консервными банками, из которых сделали котелки, чтобы вечером, перед отбоем, отворить в них найденную селёдочную голову, а если не найдётся, то просто вскипятить воду, заварив её горелой коркой».
Учитель: Голод был постоянным спутником заключённых. И.Павлов вспоминал, что при росте 1 м 78 см он весил зимой 1945/1946 года 43 кг. Да и было с чего дойти до такого состояния. А.К.Портнова, работавшая на лесоповале близ рудника Бутугычаг в конце 40-х годов рассказывает: «утром давали нам, ну может быть, 500 граммов хлеба, чай, иногда кусочек селёдки. Половину хлеба съешь сразу, а половину оставляешь на обед, и сюда, за пазуху. Утром иногда давали кашу овсяную… Мы делали такие мисочки из консервных банок и кашу зачерпывали хлебом, два-три раза черпнёшь и нет её. И голодная… Верёвкой даже невозможно было брюки подвязать, они не держались».(8)
Учитель: чтение стихотворения Жигулина А.В., посвященного В.Филину
Мне помниться
Рудник Бутугычаг
И горе
У товарищей в очах.
Скупа радость,
Щедрая беда
И голубая
Звонкая руда.
Я помню тех,
Кто навсегда зачах
В долине,
Где рудник Бутугычаг.
И вот узнал я
Нынче из газет,
Что там давно
Ни зон, ни вышек нет.
Что по хребту
До самой высоты
Растут большие
Белые цветы…
О, самородки
Незабытых дней
В пустых отвалах
Памяти моей!
Я вас ищу,
Я вновь спешу туда,
Где голубая
Пыльная руда.
Привет тебе,
Заброшенный рудник,
Что к серой сопке
В тишине приник!
Я помню твой
Густой неровный гул.
Ты жизнь мою тогда
Перевернул.
Привет тебе,
Судьбы моей рычаг,
Серебряный рудник
Бутугычаг! 1964.
Учитель: Особая тема в истории Колымы - дети. Посёлок Эльген здесь располагался детский комбинат УСВИТЛа. В нём содержались дети с рождения до трёх лет. 21 октября 1940 год: «Всего детей 223. больных – 78… помещения, занимаемые комбинатом, сырые, с окон течёт вода, щели в них не замазаны, форточек для проветривания нет, воздух спёртый и сырой, …питание детей производится зачастую недоброкачественными продуктами без предварительного, хотя бы самого элементарного, анализа, что вызывает большой процент желудочно-кишечных заболеваний со смертельными исходами… Снабжение деткомбината продуктами питания поизводится с большими перебоями».(9)
Ученик: чтение стихотворения Нины Ивановны Гаген-Торн «На свете есть много мук»
На свете есть много мук,
Но горше нет пустоты,
Когда вырвут детей из рук
И растить их будешь не ты.
Ты живёшь. Но случайный смех,
Детский голос, зовущий мать, -
И память встаёт о тех
И ранит тебя опять.
Ран любовных горят края,
Горек запах родных похорон,
Взявшись за руки, скорби стоят –
Все их смоет река времён.
Но не смыть, не забыть, не залить,
Если отнял детей чужой –
Эта рана всегда горит,
Эта горечь всегда с тобой.
Учитель: Судьба Виктора Соломоновича Захарьяна кажется просто нереальной, за гранью человеческого разума. Его мать Евгения Захарьян и отец Соломон Сербский были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу, а 13 октября 1937 года приговор был приведён в исполнение.
«… Осенью 1937 года мать Вити, как и многих других женщин, посадили в изолятор. Она пробыла там недолго, за ней пришли, чтобы увести на расстрел. Витя всё понял. Вохровцам пришлось держать его, он вырывался, плакал, кусался, хотел идти вместе с матерью… Мать Вити, точно предчувствуя его судьбу и их разлуку, жила в вечном страхе, что ребёнка у неё отнимут. Чтобы он не забыл свою фамилию или чтобы в детском доме его не записали под чужой, на обеих его руках вытатуировала – Витя Захарьян».(10) Это воспоминания Галины Александровны Вронской.
Ученик: Ольга Львовна Адамова-Слиозберг «Маме»
Дойти, доползти, довлачиться,
Уткнуться в родные колени,
Уткнуться в родные колени,
И плакать иль, может, молиться?
Одна мне отрада на свете,
Боли моей утешенье,
Уткнувшись в родные колени,
Плакать, как плачут дети.
Не имут мёртвые сраму,
Погибшей – одно утешенье:
Священное имя Мама
Шептать у твоих коленей.
Колыма , 1940г.
Виктор Соломонович Захарьян много стихов посвятил периоду пребывания с родителями на Колыме.
Учитель: Анатолий Александрович Александров в 1946 году прибыл этапом на Колыму. Освобождён в 25 апреля 1951 года из лагеря «Галимый» Омсукчанского ГПУ.
СССР – чудесная страна.
В церквах поют: «Христос воскрес!»
По радио поют: «Свобода!»
А в лагерях «враги народа»
Поют «Интернационал»,
Они поют – не лицемерят,
Они ещё во что-то верят…
О, я увидел, я познал,
СССР, твою стихию –
Смерть Сталина спасёт Россию! 1947г. Магадан
Ученик: После смерти И.В.Сталина положение заключённых стало постепенно меняться. О.А.Гуреева, заключённая Берлага вспоминает: «Когда объявили его смерть, что тут началось… «Патриоты» рыдали – отца не стало, что сейчас будет! Ходили, вынюхивали, докладывали, кто что говорит, кто как реагирует.., с нас сняли номера и режим стал помягче. В столовой на столах появился нарезанный хлеб, много хлеба.., водили под конвоем, но уже без оружия, без собак…». В.К.Соболев в письмах к родным в лето и осень 1953 года сообщал: «Питание достаточное: хлеб в столовых лежит на подносах без всяких норм, кашу в обед не поедают, многие игнорируют питание в столовой, так как покупают в ларьке жиры, консервы, сахар ( не всегда с ограничениями).., жилищно-бытовые условия неплохие (в бараке очень чисто и светло)…». (11)
Учитель: Как просто и как сложно оставаться человеком. Стихотворение «Спасибо», посвященное Тов.Зимину, нашему Эльгенскому конвоиру говорит о многом.
Не знаю, откуда ты родом –
Владимирский или рязанский,
Ты, сын трудового народа,
Нам скрасил век арестантский.
Не знаю, куда ты уехал –
В Каширу или Калугу,
Быть может, добился успеха,
Забыл колымскую вьюгу.
А может, родным и невесте
Пришлось прочитать: «Не ждите!»
И вы с моим сыном вместе
В солдатской могиле спите
Но только за горькие годы,
Рельефные, как на картине,
За ту брусничьную воду,
Что мне принёс и Марине,
За то, что не издевался,
Ни грубым не стал, ни строгим,
За то, что щадить старался
До крови стёртые ноги,
За то, что в погибельном крае
Ты нам не убавил веку,
За то, что в звериной стае
Старался быть человеком, -
Спасибо наше прими ты,
Простой паренёк крестьянский,
Живой ты или убитый,
Тамбовский или казанский.
Учитель: Прошли годы. Десятилетия отделяют нас от того страшного времени, но легче не становится. Осмысление пережитого приходит с годами.
Слово гостям
Елена Львовна Владимирова рассуждает.
И вот я в комнате одна.
За восемнадцать лет
одна впервые. Тишина.
Ни нар, ни вышек нет.
И лишь стихи мои со мной
и всё, что знаю я.
И снова путь. Куда? Какой?
Предугадать нельзя.
День тёплый, пасмурный. Весна.
Мгновенье задержись!
Скажи, что дальше? Тишина?
- Да нет, всё то же: жизнь!
Ученик: Память пережитого всё время возвращает в прошлое. Берта Александровна Бабина на Колыме на разных работах провела 17 лет.
Слова, сказанные ею перед смертью, удивили сестру милосердия, пытавшуюся помешать больной встать с постели.
- Конвой ждёт, - сказала она.
Ученик: В. Гольдовская
А.И.Солженицыну
Мы придём и молча сядем на пиру.
Мы, живые, были вам не ко двору.
А сегодня мы безмолвны и мертвы,
Но и мёртвых нас ещё боитесь вы.
Сопки осени печальны и пестры…
Что же лить дожди в погасшие костры,
Виснуть каплями у чёрной у ольхи…
Что ж листать ветрам тюремные стихи?
Сто бумаг тебе начальник надавал,
На собрании «товарищем» назвал,
Вы и в славе с ним почти равны теперь…
Ни на грошек ты начальнику ни верь!
Где пропеллеры под тополем молчат
Да где холмики безвестные подряд, -
Нас сравняет только мёрзлая земля
От Ваганькова далёко и Кремля.
А живым во снах мы явимся не раз.
И останутся, останутся от нас
Не страницы – листья чёрные ольхи:
Безутешные, крамольные стихи.
Учитель: Друзья, мы с вами сегодня обратились к истории страны 30-50-х годов прошлого столетия, познав её через судьбу людей, тех, кто оставил для нас своё поэтическое творчество. Осознание всей глубины сегодняшней встречи наступит позднее. Решение дилеммы: «Кто они страдальцы или герои?» вам предстоит сделать каждому для себя. Помните главное во все времена оставайтесь ЧЕЛОВЕКОМ!
Литература
Дело о литературном салоне. Магадан, 2002.
Жигулин А.В. Чёрные камни. М., 1989.
Колыма. События и люди. М., 2010.
Комарова Л. «Северная повесть» Елены Владимировой // На Севере Дальнем. Магадан. - 1991, №1.
Полюс лютости: стихи узников сталинских колымских лагерей. Магадан, 2010.
А.В.Жигулина приложение №1
Бурундук
Раз под осень в глухой долине,
Где шумит Колыма-река,
На склоненной к воде лесине
Мы поймали бурундука.
По откосу скрепер проехал
И валежник ковшом растряс,
И посыпались вниз орехи,
Те, что на зиму он запас.
А зверек заметался, бедный,
По коряжинам у реки.
Видно, думал:
"Убьют, наверно,
Эти грубые мужики".
- Чем зимой-то будешь кормиться?
Ишь ты,
Рыжий какой шустряк!..-
Кто-то взял зверька в рукавицу
И под вечер принес в барак.
Тосковал он сперва немножко
По родимой тайге тужил.
Мы прозвали зверька Тимошкой,
Так в бараке у нас и жил.
А нарядчик, чудак-детина,
Хохотал, увидав зверька:
- Надо номер ему на спину.
Он ведь тоже у нас - зека!..
Каждый сытым давненько не был,
Но до самых теплых деньков
Мы кормили Тимошу хлебом
Из казенных своих пайков.
А весной, повздыхав о доле,
На делянке под птичий щелк
Отпустили зверька на волю.
В этом мы понимали толк.
1963