Мотив странствий в художественном дискурсе М.М. Пришвина

Лишова Наталья Ивановна


Мотив странствий в художественном дискурсе
М.М. Пришвина





Специальность 10.01.01 – русская литература




АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук







Елец - 2012
Современное пришвиноведение обнаружило немало перспективных подходов к изучению творческого наследия писателя. Исследование феномена М.М.Пришвина находится в фокусе научных интересов не только литературоведов, но и философов, этнографов, лингвистов, культурологов, что объясняется особенностями творческого пути писателя, в котором отразилась трагическая эпоха в истории России, её культуры и цивилизации.
В конце XX – начале XXI вв. значительно расширился круг исследователей, которые акцентировали внимание на вопросах поэтики, жанра, стилистики, образно-композиционной структуры пришвинских произведений. Весьма актуальным стало изучение творчества Пришвина в контексте русской литературы начала ХХ века (Н.Дворцова), в контексте христианской культуры (Г.Климова), философии природы (Т.Гринфельд, Р.Соколова). В центре внимания современного пришвиноведения – художественная мифология Пришвина (Г.Гачев, В.Кожинов, Н.Борисова, Н.Иванов, А.Дырдин), содержание и структура художественного мышления Пришвина (З.Холодова), философские основы пришвинского дискурса (В.Агеносов, А.Подоксенов, А.Дырдин, С.Семенова, Е.Яблоков, О.Ковыршина).
Самые разные аспекты художественного мирообраза Пришвина нашли отражение в работах А.Варламова, Ф.Апановича, Э.Бальбурова, Л.Тагильцевой, Т.Давыдовой, О.Машкиной, И.Минераловой, П.Гончаровой, И.Новоселовой, Ю.Ольховской, Т.Степановой, Г.Токаревой, Ю.Мохнаткиной, М.Шемякиной, О.Крамарь, П.Гончарова, А.Колядиной, Г.Охотниковой и др.
Немало интересных материалов имеется в работах краеведческого цикла (С.Краснова, Т.Краснова, Г.Климова, С.Сионова, В.Горлов, Н.Чистякова, Л.Калашникова, Л.Паутова и др.).
В последние два десятилетия научный интерес обращен к дневниковому наследию писателя. Дневники Пришвина – это не только «творческая лаборатория», где немало «заготовок», фрагментов, черновиков произведений, без которых невозможно понять тайну писателя. В дневниках представлена не просто российская история и культура первой половины ХХ века, но то, что можно назвать историко-культурной повседневностью в событиях, лицах, фактах, политических подробностях. К настоящему времени накоплен солидный объем работ, где анализируются дневниковые книги разных лет (А.Варламов, А.Колядина, Я.Гришина, Л.Рязанова, К.Гордович, М.Шемякина, И.Новоселова и др.).
Вместе с тем утверждать, что творческое наследие Пришвина изучено полно и всесторонне, преждевременно. В частности, малоисследованной представляется проблема мотивной организации большинства «фабульных» произведений. За пределами научного интереса оказались «сквозные» мотивы, функционирующие на разных уровнях художественного пространства. К числу таких, весьма значимых устойчивых структурно-семантических повествовательных единиц, переходящих из произведения в произведение, относится мотив странствий, обладающий глубинной историко-культурной характеристикой. Имеются лишь некоторые, небольшие по объему работы, в которых рассматриваются вопросы, связанные с жанром путешествия пришвинской прозы, а также с мотивом странствий (Н.Дворцова, М.Гурьев).
Наше исследование направлено на анализ указанного мотива, который не получил научного осмысления в пришвиноведении.
Актуальность нашей работы обусловлена необходимостью выявления и атрибуции концептуально-смысловых констант мотива странствий во всей совокупности его содержательных и функциональных признаков.
Объектом диссертационного исследования стали прозаические произведения различных жанров и дневниковые книги М.Пришвина.
Предмет исследования состоит в выявлении структурно-семантического, функционального своеобразия и способов воплощения мотива странствий в художественной системе писателя.
Материал диссертационной работы: произведения дореволюционного и советского периода: «За волшебным колобком», «Черный араб», «Кащеева цепь». По мере необходимости привлекались дневниковые книги разных лет.
Цель работы заключается в системно-целостном рассмотрении мотива странствий в его функционально-семантической парадигме.
Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач:
- исследовать особенности функционирования мотива странствий в историко-культурном контексте;
- определить специфику вариативности данного мотива в художественном дискурсе Пришвина;
- проследить эволюцию исследуемого мотива в качестве сверхуровневой единицы текста;
- выявить связи функционирования мотива странствий с важнейшими архетипами национального сознания;
- прояснить способы его реализации в формате пространственно-временных отношений.
Теоретико-методологической основой исследования послужили работы С.Аверинцева, М.Бахтина, Н.Бердяева, С.Булгакова, А.Веселовского, Б.Гаспарова, А.Жолковского, Ю.Лотмана, Е.Мелетинского, А.Панарина, Ф.Степуна, В.Топорова, В.Тюпы, Б.Успенского, Г.Флоровского.
Мы обращались также к трудам пришвиноведов Н.Борисовой, Т.Гринфельд, Н.Дворцовой, Н.Иванова, Г.Климовой, А.Подоксенова, Л.Тагильцевой, З.Холодовой.
На защиту выносятся следующие положения:
Мотив странствий является универсальным культурным кодом, моделирующим пространственно-временной континуум бытия, его аксиологическое и онтологическое измерение.
Мотив странствий в пришвинском дискурсе выступает как инвариантный функционально-семантический конструкт, имеющий множество различных вариаций.
Функционируя на различных уровнях художественной структуры, он приобретает интегрирующее значение, создавая единое «эктропическое» пространство автора и его героев.
В прозе Пришвина актуализированы хронотопические символы, в том числе и архетипические, рождающие представление об онтологической целостности окружающего мира.
Мотив странствий семантически многомерен; в художественной стратегии Пришвина он имеет непосредственное отношение к национальным архетипам: поиски духовной свободы, сакральных мест, воли, пустынножительства и др.
Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что в ней впервые представлено системно-целостное исследование мотива странствий в его семантико-функциональном формате и в соотнесенности с авторским мировосприятием.
Исследуемый мотив позиционируется в качестве концептуального конструкта, актуализированного на всех уровнях художественной системы.
Теоретическая значимость исследования состоит в выявлении основных структурно-семантических констант в мотивной структуре художественного пространства пришвинского дискурса. Диссертация вносит вклад в разработку современных проблем пришвиноведения, обращенных к пониманию ценностных смыслов авторского мирообраза.
Практическая значимость: результаты исследования можно использовать при подготовке вузовских лекционных курсов по истории литературы первой половины ХХ века, спецкурсов и спецсеминаров по творчеству М.Пришвина.
Апробация работы: основные положения исследования отражены в 12 публикациях (в том числе 2 статьи опубликованы в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ), а также в докладах на внутривузовских научно-практических конференциях Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина (2010, 2011, 2012), и в Школе молодых ученых по гуманитарным наукам ЕГУ им И.А. Бунина (2010, 2011), а также на областных, всероссийских и международных конференциях: «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец, 2008), «Миф – Фольклор – Литература» (Караганда, 2009), «И.А. Бунин и русский мир» (Елец, 2009), «Система ценностей современного общества» (Новосибирск, 2010), «Наука. Развитие. Прогресс» (Киев, 2011), «Духовные ценности и нравственный опыт русской цивилизации в контексте третьего тысячелетия» (Орел, 2011), «Роль историко-культурного наследия в развитии гуманитарных исследований в регионе» (Липецк, 2011).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 204 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и научная новизна темы диссертации, определяется степень её изученности в литературоведении, формируется цель и задача исследования, его теоретическая и практическая значимость, положения, выносимые на защиту.
В первой главе диссертации – «Мотив странствий в историко-культурном контексте» - исследуется эволюция «жизни» указанного мотива в хронотопическом измерении.
В первом параграфе – «Мотив странствий в хронотопической парадигме архаического сознания» - рассматриваются конститутивные признаки хронотопа с учетом работ Д.Лихачева, Ю.Лотмана, В.Топорова и других авторов. Отмечается, что путь, дорога являются многофункциональными пространственными ориентирами в системе мифолого-архаических представлений. Архаическое сознание структуирует пространство странствий мифических героев в координатах древнейших архетипических знаков, указывающих как на вертикальный, так и на горизонтальный характер передвижения.
В мифолого-сказочном дискурсе в путешествиях героев реализуется «хронотоп чудесного мира», в котором время-пространство ведет себя самым причудливым образом: время может не только растягиваться или сжиматься, но становится пространственноподобным. В дороге, как пути испытаний, герой может приобретать магические силы, чудесных помощников, с ним (с ней) могут совершаться различные метаморфозы. Путь-дорога сказочных героев являет собой «цепь потерь, (бед, недостач) неких космических или социальных ценностей и их приобретений, связанных между собой действиями героя (являющихся их результатом)» [107, 443]. Странствия весьма актуальны в фольклорном дискурсе. Фольклорные герои проходят испытания, которыми наполнены их пути-дороги, а «выбор дороги – выбор жизненного пути, перекресток – всегда поворотный пункт жизни фольклорного человека» [18, 271].
Второй параграф - «Феномен странничества в библейском дискурсе и средневековой богословской литературе» - направлен на рассмотрение эволюции концепта «странствие» в религиозном нарративе, в котором постулируется «мировая инициация человечества», свидетельствующая о стремлении человека приблизиться к своему Творцу. В ветхозаветном повествовании концепт странствия выполняет инвариантную функцию. Прежде всего, это сороколетний путь иудеев под предводительством Моисея. Это путь скитаний по пустыне в поисках «земли обетованной», путь чудес и испытаний, путь грехов и раскаяния, многочисленных падений и восхождений.
В Новом завете, в четырех Евангелиях рассказывается о земном пути Спасителя. Новозаветное повествование исполнено напряженного, промыслительного движения. Образ Спасителя символизирует путь к свободе и свету. Через сакральное пространство новозаветного рассказа проходит множество путей, но только один – путь Господа и его верных учеников – оказывается трагическим и спасительным.
Характерно, что в русском национальном сознании, в частности, в фольклоре, земной путь Иисуса Христа рассматривается как странничество, а «по народным представлениям, и сам Христос – странник.
В апокрифическом повествовании рассказывается и о «хождении Богородицы по мукам». Имеется апокриф «Хождение Богородицы по мукам» или «Апокалипсис Пресвятой Богородицы», пронизанный эсхатологической символикой. В христианской легенде позднего Средневековья описывается скитальчество Агасфера – «Вечного жида», который обречен вечно скитаться, из века в век. Агасферу отказано в вечном покое по причине безжалостного отказа Иисусу Христу, изнемогающему под бременем креста на пути к Голгофе. Поэтому он обречен на вечное скитальчество вплоть до второго пришествия Христа.
В третьем параграфе – «Мотив странствий в литературном дискурсе» - мы рассматриваем в широком историко-литературном контексте, начиная со средневекового периода, в котором отмечается религиозно-философское, аксиологическое измерение «человека странствующего». Мотив странствий здесь генетически связан с мотивом поисков, скитальчества, блуждания («Божественная комедия» Данте). Констатируется, что странствие особенно актуально в русской литературе.
Странствия героев характерны для творчества А.С. Пушкина, у которого они «связаны с темой пророчества и изгнанничества». Классическим образцом литературы путешествий в ХIХ веке является «Путешествие в Арзрум» А.С. Пушкина, в котором отражается реально-историческое время и реальные локусы Кавказа.
Мотив странствий в творческом наследии М.Ю. Лермонтова приобретает инвариантный характер. Своеобразное воплощение указанного мотива обнаруживается в «Герое нашего времени». Печорин, «странствующий офицер», живет в художественном пространстве произведения в качестве изгнанника, рефлексирующего скитальца, везде оказываясь «проездом», или «по приказу», «по казенной надобности».
В организации сюжета поэмы Гоголя «Мертвые души» мотив странствий главного героя приобретает смыслосозидающую функцию. Хронотоп жизненного пути Чичикова выступает в качестве композиционного стержня. Топографически реальный путь, сохраняя авантюрную семантику, трансформируется в многофункциональную дорогу по Руси; перед нами разворачивается дорога русской судьбы, реальная и одновременно метафизическая, лишь чаемая автором.
Герои Тургенева, Лескова проходят свой путь по-разному; чаще всего такая дорога «предполагает не просто возвратное движение, но движение кольцевое по нарастающей к идеалу ». Феномен странничества связан с аксиологией православной веры, с вечным беспокойством русской души, стремящейся найти выход из мучительного жизненного пространства в благодатном направлении. Так, странник, являясь глубоко национальным, «вечным образом русской жизни» (Ю. Степанов), в творчестве Н. Лескова открывает подлинный лик свободы, огромное напряжение духа.
Воплощение мотива странствий невозможно без обращения к его варианту - мотиву поисков истины. Таковы герои Некрасова в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Правдоискатели, они ищут ответы на вечные вопросы русского бытия: что такое счастье и в чем правда жизни.
«Человек странствующий» весьма актуален для литературы эпохи модернизма. Доминирующим в творческом сознании поэтов и прозаиков «серебряного века» оказался образ поэта-путника, свидетельствующий о духовно-этической эволюции художника, в процессе которой приобретается в том числе религиозно-мистический опыт.
Странник, «человек странствующий», «поэт-путник» - знаковые атрибуции в характеристике типов лирических героев и их создателей в творчестве таких поэтов, как В.Брюсов («Путник»), О.Мандельштам («Камень»), В.Хлебников («Хаджи-Тархан») и многих других художников «серебряного века». Жизненные путешествия, странствия, а порою, скитания самих поэтов на переломе времен, в «эпоху бездомности», определили и вектор «поэтических странствий». В связи с этим особенно интересен творческий путь Н.С. Гумилева, в центре которого – странствия его лирического героя. Мотив странствий у Мандельштама, тяга к дороге – это стремление к преодолению времени, которое связывается с ожиданием испытаний. Поэзия помогает поэту преодолеть пугающую разорванность бытия, разобщенности человечества. Понимание странствия как изгойства характерно для творчества Велимира Хлебникова, мечтавшего о великом единстве мира, о слиянии традиций и культур. Мотив странствий очень актуален в поэтическом наследии М.Волошина. Человек у Волошина – странник, «по земле, по звездам, по вселенным», но, в этом поэт абсолютно уверен, «нет ни одной дороги для всех каждый свою тропу ищет и находит ».
Вторая глава – «Странствия в дневниковом и художественном дискурсе М.Пришвина» - посвящена своеобразию воплощения указанного мотива в дневниковых книгах и дореволюционных произведениях писателя.
В первом параграфе – «Мотив странствия в дневниковых книгах М.Пришвина» - подчеркивается значение дневниковой рефлексии автора в формировании художественной стратегии писателя.
Дневники были не просто творческой лабораторией Пришвина. Он жил своими дневниками, это было его второе отраженное в слове существование», способ осмыслить мир и свое место в мире, способ понять исторический путь России. Дневниковые книги стали для писателя средством выражения его творческой, духовной жизни. Настоящий путь человека, утверждал писатель, это путь к Свету, терпению, добру, к радости.
Истоки своего писательского таланта Пришвин находит в своих бесконечных путешествиях, так как именно «виденное» и возможность «держать свою мысль под контролем виденного» давало особую оптику, особую точку зрения, тот художнический фокус, благодаря которому приходит умение «постигать сердцем» и держать свою мысль «под контролем виденного». Простая цель – «пропутешествовать куда-нибудь и просто описать увиденное» - позволило создавать настоящие шедевры.
Во втором параграфе – «Путешествие – странствие в повести «Черный араб» - мотив странствий позиционируется как способ поисков неисчезающих идеалов жизни.
«Чёрный Араб» относится к тому типу произведений, которые написаны по материалам дневника. Горизонты «другого неба» открываются в путешествии. Он стремится понять Киргизию, чтобы приблизиться к феномену России, чтобы найти отличия и сходство: двух, на первый взгляд, таких разных миров. Путь Черного Араба начинается от периферии к центру степного пространства, к центру условного, но не менее значимому: к земле обетованной, туда, где лежит «хребет земли», где слышится дыхание вечности. Такое странствие есть возвращение к истокам, к библейскому дискурсу. Мотив странствий связан в этой повести с мотивом поисков сакральных мест, в частности, сказочной страны. Основным способом материализации указанных мотивов является обращение к этнографическим деталям. Живая степь и ее обитатели обрисованы реалистически-выпукло. Чаще всего автор сосредотачивает свое внимание на выразительных деталях внешнего облика, одежды, интерьера жилища, природных стихий, окружающего пейзажа. Типичный для дискурса дороги, путешествия, блужданий способ узнавания окружающего мира – от внешних характеристик-описаний к внутреннему, имманентному плану – особенно отчетлив в поэтике «Черного Араба». В фокусе внимания героя-повествователя обычаи, пища, интерьер юрты, вообще все, что касается традиций и обрядов киргизского быта.
Поэтика «Черного Араба» основана на контрастности описания. Контрастны звездное небо и желтая степь, контрастна жестокость киргизов и их добродушие, контрастируют природные стихии, отвечающие человеку в степи своим вниманием.
Третий параграф – «Хронотоп пути в очерке «За волшебным колобком» - обращен к структурно-семантическим константам временно-пространственной основы произведения.
Главной семантической и структурообразующей доминантой «Колобка» является концепт «странствие». Перед нами – двойное путешествие-странствие: странствует герой-повествователь, очень близкий физическому автору, странствуют герои очерка, которые постоянно находятся в поле внимания автора. Их пути-дороги совпадают или расходятся, рисуя причудливую изломанную траекторию.
Следует отметить, что сами названия глав в очерке обнаруживают отчетливую хронотопическую семантику: «Лес», «Красные горы», «Море», «Полночь», «Из записок на Северной Двине», «По морю на лодке к святым островам», «Солнечные ночи», «Река Нива и озеро Имандра», «Солнечные ночи в Хибинских горах», «Белая ночь» и т.д.
Структура пространства в «Колобке» традиционно обнаруживает горизонтальную и вертикальную характеристики, которые имеют архетипические точки схождения. Небо и земля формируют вертикальный вектор. Небо – это высшая трансцендентная реальность, организующая пространство мечты. Земля же всегда была предметом обожествления в русской жизни, основная функция которой материнство.
В очерке «За волшебным колобком» актуализированы архетипические пространственные символы: берег, гора, крест, камень, круг и т.д. Многие из них приобретают сакральную семантику. Так, архетип горы, на вершину которой стремится подняться герой-повествователь, является своеобразным аналогом мирового древа, что позволяет провести параллель гора – Вселенная. В пространственном отношении – это единство подземной, земной и небесной реальностей, а во временном – это синкретизм прошлого, настоящего и будущего. Традиционный в мифопоэтике пространственный символ здесь семантически переопределен, так как приобретает темпоральную семантику. В «Золотой книге бытия», которую читают странники, есть и сказочный камень, отмечающий время, и берег, где можно «грезить о нездешнем мире», и крест, полисимволический знак – своеобразный центр окружающего мира.
В «Колобке» актуализировано движение по кругу, о чем свидетельствует семантическая структура ключевого слова, вынесенного в название – «Колобок», главной семой которого является значение «круглый». Если обратить внимание на траекторию передвижения героя-повествователя, то можно обнаружить удивительную вещь: герой, начав свое путешествие из Архангельска через Соловецкие острова, мимо Карелии, Лапландии, на Олений остров, по Гольцовой реке обратно к Имандре, а потом в Архангельск совершает некое подобие круга. Вернувшись в Архангельск, он снова отправляется в путь теперь уже другим маршрутом (Канин Нос – остров Сосновец – Мурман – Норвегия – Александровск – Варбэ – Нордкап – Нордкин – Гаммерфест – Трамсе – Лофоденские острова – Трондгейм – Стокгольм – Архангельск), таким образом тоже совершая круг уже другого масштаба, большего по своему диаметру. Два круга, маленький и большой, дополняют друг друга. Географическое перемещение по кругу есть отражение духовного, ментального движения писателя и его героя-повествователя – «возвращение к себе».
Основным принципом построения текста в очерке «За волшебным колобком» является принцип семантической амбивалентности хронотопа, его контрастности. С одной стороны, есть точное указание на время и пространство, с другой – это реальное измерение переопределяется и трансформируется в мифологически-сказочный хронотоп.
В четвертом параграфе – «Человек странствующий в очерке «За волшебным колобком» - анализируется образная типология, акцентирующая прежде всего религиозно-аксиологическое измерение. В связи с этим особое значение получает анализ архетипов национального сознания, которые живут в душе поморов, полесников, в тех мужиках, которые постоянно рискуют собой в борьбе за свое жизненное пространство, в тех странниках, которые отправляются «по обещанию» на Соловецкие острова.
Пришвин доказывает, что русский человек - «трагически свободен», он чувствует «неизбывную тоску странничества», на что неоднократно указывали русские философы (Н.Бердяев, С.Булгаков, Ф.Степун, А.Панарин и др.). Русский человек всегда в пути, в поисках особых локусов, где отражаются «небесные прообразы», являя собой особую реальность. Пришвинские странники – это люди во многом традиционно-архаического мышления, которые тесно связаны с космическими ритмами, в отличие от героя-повествователя, обращенного к сиюминутному историческому времени.
Одним из наиболее ярких персонажей в художественном пространстве «Колобка» является помор Михайло, который всю жизнь по обещанию перевозит странников к Соловецким островам. Михайло, типичный представитель народа, - это образ, близкий к странствующим героям Лескова, героям-скитальцам, который соединяет в себе лучшие черты национального характера: бесстрашие, физическая и духовная сила, ответственность, железная воля, глубокая порядочность и – что самое главное – абсолютная вера в Бога.
В пришвинской наррации тип странника неразрывно связан с природой. Только там, где еще не стерты границы между человеком и природой, где еще сохранились элементы первобытного синкретизма, может появиться такой удивительный русский характер. Поэтому нет ничего странного в том, что писатель отправляется на Крайний Север, туда, где природа полна таинственного света, скромного обаяния, столь непохожего на южное яркое пространство.
По русским дорогам в художественном мире М.Пришвина идут духовные странники. Пришвинский герой пути, пытается раскрыть в себе возможности, заложенные в нем природой. В очерке «За волшебным колобком» это коллективный герой – группа персонажей, связанных с идеей народного мира, народной души. Его странники из нетронутых цивилизацией уголков нашего Севера поражают писателя «остатками чистой, не испорченной рабством народной души».
В главе третьей – «Семантика и способы реализации мотива странствий в романе «Кащеева цепь» - рассматривается функционально-семантическая специфика анализируемого мотива и средств его реализации в автобиографическом дискурсе писателя.
В первом параграфе - «Духовная «одиссея» автобиографического героя»- рассматривается путь автобиографического героя в познании себя и окружающего мира, основанный на духовном и интеллектуальном созревании. Алпатов «ставит свою лодочку на волну великого движения», и движется прежде всего в своем внутреннем пространстве. Главное содержание романа – это странствия главного героя в поисках личного счастья: он пытается его найти в работе (политической, агрономической), в любви, в природе. Главное же здесь – духовное, интеллектуальное взросление Алпатова в реально-исторической обстановке конца ХIХ века.
Пришвин не просто прослеживает жизненный путь главного героя, но и изучает, анализирует его «ментальное взросление», которое стремительно движется по нарастающим кругам сознания.
Финал романа символичен. Кащеева цепь социальной необходимости теряет свою власть, и Алпатов ищет спасение в родных звуках и запахах природного мира.
Во втором параграфе – «Мотив пути в «Кащеевой цепи»: композиционно-структурное своеобразие» – обращается внимание на глубинную связь мотива странствий с генетически родственным мотивом пути, актуализирующим концепты «тайна», «свобода», «вечная женственность» и др.
Манифестация мотива пути в автобиографическом дискурсе отражается в композиционной структуре произведения, где пространство жизни автора и пространство текста настолько тесно проникают друг в друга, что образуют единое «эктропическое пространство» (В.Топоров). Название романа – это семантическая проспекция. Кащеева цепь является символом замкнутости, несвободы, зла, сковавшего весь мир. Цель писателя и его героя – разорвать эту цепь и освободить людей от Кащеевых оков. Это находит отражение в композиционной цепочке событий. Каждое звено этой цепи семантически и композиционно представляет круг, который надо разомкнуть, чтобы продвигаться дальше в художественном пространстве романа, присоединяясь к другим звеньям. Таким образом, создается некая структурная спираль, содержащая в себе интенции авторского замысла, где живет «тайна голубых бобров», где «все голубое». Каждое звено представляет собой путь к тайне, разгадка которой таит в себе возможность разомкнуть очередное звено.
Композиционное своеобразие романа заключается в том, что каждое звено представляет собой круг, причем не только по форме, но и по характеру движения. Более того, нам представляется, что композиция произведения в целом тоже кольцевая. Одним из доказательств поступательного развития в событийной канве автобиографического героя по особому, незамкнутому кругу является, на первый взгляд, случайный образ зайчишки, с которого начинается и по существу заканчивается рассказ о странствиях Алпатова. Устав от любовной неудачи герой-повествователь возвращается домой. Но это уже другой дом, где можно обрести душевное равновесие. Это дом, в котором царит гармония. Алпатов получает внутреннюю свободу, к нему возвращается радость бытия.
В третьем параграфе – «Типология странников в автобиографическом дискурсе М.Пришвина» - рассматривается типология странствующих героев, которая находит своё выражение в сюжетно-событийной канве произведения.
Пришвинские герои постоянно находятся на раздорожье, перед выбором пути. В связи с этим можно выявить следующую типологию пришвинских странников: реальные путешественники, странники-переселенцы, «будто-странники», интеллектуальные странники и т.д.
Физическое странствование реализуется за счет освоения реального вертикально и горизонтально ориентированного пространства, в процессе которого происходит духовное и интеллектуальное возрастание героя.
Алпатов является, и, может быть, это главная ипостась автобиографического героя – интеллектуальным странником, который находится в процессе ментального взросления. Странствия автобиографического героя Алпатова способствуют расширению его сознания. Шагая по родным тропинкам, по тротуарам и площадям Германии, ожидая невесту в Люксембургском саду, в сердце Парижа, страдая в холодном Петербурге, он будет пристально изучать жизнь, непрерывно и напряженно размышляя над смыслом исчезающих мгновений. Это не просто реальное странствие, это путешествие вслед за полетом собственной мысли, это постоянное и непрерывное взросление.
В четвертом параграфе – «Поэтика воплощения мотива странствий в «Кащеевой цепи» - рассматривается всё многообразие способов воплощения рассматриваемого мотива: особенности цветописи, символика, в том числе архетипическая, обращенная к мифогенным кодам, хронотопическое своеобразие и т.д. Средства реализации движения героев в художественном пространстве подчиняются основному принципу креативной стратегии художника – принципу контраста.
Одной из специфических черт стиля М.Пришвина является пристальное внимание к цветописи, весьма значимой в стилистической системе прозаических произведений писателя. Ключевые этапы в формировании автобиографического героя в романе «Кащеева цепь» сопровождаются обостренным вниманием к выбору цветообозначений.
Сквозные образы-символы в пришвинском дискурсе создают смысловую многоплановость текста. К одним из наиболее актуальных в авторской мифопоэтике образов-архетипов относится образ птицы, как одного из звеньев в цепи органического мира. Без птиц невозможно представить природный мир Пришвина. Птица – один из самых древних символов в мифологии.
У Пришвина птица - это некий медиатор, соотносимый с судьбой автобиографического героя. Птицы сопровождают Алпатова во всех сложных жизненных обстоятельствах.
Птицы олицетворяют пространство мечты, которое невозможно отнести к конкретным локальным и временным характеристикам, но в то же время оно всегда «вовремя» вписывается в общую хронотопическую модель произведения. М.Пришвин любил погружать героев в ситуацию пограничного состояния, каковым является состояние сна, характеризующееся изменением сознания.
Характерной чертой некоторых снов в романе является их повторяемость, что говорит об их судьбоносном значении. Таким является, например, сон о волшебном дереве с золотыми листьями, который видится впервые Алпатову в тот момент, когда он решает отправиться в «страну без имени, без территории». В пришвинской наррации сон часто переходит в действительность и продолжается уже в реальных пространственных и временных координатах. Пришвин, обращаясь к феномену сновидения, как к какой-то целостной системе, выделяет особый тип сна, называя его «ступенчатым». Вера в чудеса оживает. А чудо для героя-повествователя неразрывно связано со спасением мира. Чудо – это главное «оружие» против Кащеевой цепи, без которого освобождение людей от оков зла невозможно.
Так на уровне сновидческого хронотопа проявляется одна из важнейших в художественном дискурсе Пришвина бинарная оппозиция пространства действительного и иллюзорного, мира «обыкновенного» и музыкального. Но писатель убеждает нас в том, что по-настоящему реален именно тот локус, где живет «великая радость».
В Заключении подводятся итоги проделанной работы и формулируются основные выводы.
Мотив странствий, обладающий вариативностью, устойчивостью, воспроизводимостью, семантической многомерностью, «ассоциативной связанностью», выступает в пришвинском дискурсе как системо-и-сюжетообразующий, так как представлен на всех уровнях художественной структуры: образном, композиционном, фабульном, символическом. В тексте он приобретает различные варианты: скитальчество, бродяжничество, паломничество, странствие «по обещанию», изгнанничество и др.
Главный принцип пришвинской поэтики, определяющий своеобразие данного мотива, - контрастность. Полярность пришвинского мирообраза уточняется его философско-этическими, аксиологическими представлениями. Способы манифестации исследуемого мотива различны. В первую очередь – это символическая структура генетически родственного хронотопа пути, совмещающая реально-историческое время и мифогенную глубину пространства. Необходимо отметить актуализацию «вечных» архетипов, обращенных к философско-концептуальным основам в творчестве писателя. Семантическому усложнению инварианта способствует цветовое решение повествовательных фрагментов, которые отличаются символическим своеобразием. Смысловое поле произведения расширяется вследствие обращения писателя к мифологическим образам, координатам и символам сновидческого хронотопа. Главное заключается в том, что феномен странствия в прозе Пришвина позволяет еще глубже постичь внутренний мир героев, его аксиологическое и духовное измерение.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
Лишова, Н.И. «Религиозные поиски народа и интеллигенции в очерке М.М. Пришвина «За волшебным колобком» [Текст] / Н.И. Лишова // Вестник Челябинского государственного университета. – Вып. 48. – Челябинск: ЧелГУ, 2010. – с. 71-74.
Лишова, Н.И. «Мотив пути в романе М.Пришвина «Кащеева цепь»: композиционно-структурное своеобразие» [Текст] / Н.И. Лишова // Филоlogos.- Вып. 8. – Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. – с. 48-54.
Лишова, Н.И. «Пишу, как живу, и живу, как пишу» / Н.И. Лишова // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: материалы Всероссийской научной конференции. – Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. – с. 76-80.
Лишова, Н.И. «Мотив пути в творчестве М.М. Пришвина (на материале рассказов «Жень-шень» и «Черный араб» и очерка «За волшебным колобком»)» [Текст] / Н.И. Лишова // Миф – фольклор – литература: материалы международной научной заочной конференции. – Караганда: Центр гуманитарных исследований, 2009. – с. 215-220.
Лишова, Н.И. « на Восток повернут» (Восток в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина)» / Н.И. Лишова // И.А. Бунин и русский мир: материалы Всероссийской научной конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2009. – с. 133-138.
Лишова, Н.И. «Россия и Норвегия: диалог природы и цивилизации в художественном пространстве очерка М.Пришвина «За волшебным колобком» [Текст] / Н.И. Лишова // Жизнь традиции в диалоге времен: материалы научно-практической конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. – с. 141-145.
Лишова, Н.И. «Категория времени в дневниковых записях М.М. Пришвина» / Н.И. Лишова // Елецкий креатив: жизнь и судьба учащихся и учителей Елецкой мужской гимназии: сборник материалов по итогам научно-практической конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. – с. 151-155.
Лишова, Н.И. «Русские странники в художественной литературе (на материале повести «Очарованный странник» Н.С. Лескова и очерка «За волшебным колобком» М.М. Пришвина)» [Текст] / Н.И. Лишова // Система ценностей современного общества: сборник материалов ХIII Международной научно-практической конференции. – Новосибирск: ЦРНС, 2010. – с. 35-40.
Лишова, Н.И. «Духовная одиссея в «Миросозерцании» главного героя романа М.Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / Н.И. Лишова // Духовные ценности и нравственный опыт русской цивилизации в контексте третьего тысячелетия: материалы IХ Всероссийских Славянских Чтений. – Орел: Орловский государственный институт искусства и культуры, 2011. – с. 141-145.
Лишова, Н.И. «Птичий код в реализации мотива пути (на материале романа М.Пришвина «Кащеева цепь»)» [Текст] / Н.И. Лишова // Роль историко-культурного наследия в развитии гуманитарных исследований в регионе: сборник материалов областной научно-практической конференции. – Липецк: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. – с. 187-192.
Лишова, Н.И. «Категория пространства в дневниковых записях М.М. Пришвина» / Н.И. Лишова // Наука. Развитие. Прогресс: сборник научных трудов по материалам Международной научно-практической конференции. – Киев: «Миранда», 2011. – с. 61-65.
Лишова, Н.И. «Сновидческий хронотоп в романе М.Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / Н.И. Лишова // Школа молодых ученых по проблемам гуманитарных наук: сборник материалов областного профильного семинара. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. – с. 65-71.
Работы под № 1, 2 опубликованы в изданиях, входящих в перечень Высшей аттестационной комиссии.


15