Классный час Навсегда останется в памяти нашей это страшное слово война

Навсегда останется в памяти нашей это страшное слово «Война».
Цели:
Формирование нравственных качеств учащихся, таких как любовь к ближнему, сострадание, уважение и сохранение памяти о годах Великой Отечественной войны и ответственность за будущее, за связь поколений.
Ознакомление с творчеством писателей, поэтов, композиторов, пишущих о Великой Отечественной войне;
Активизация творческих способностей и познавательной активности учащихся.
Форма проведения: классный час.
Предварительная подготовка:
Чтение книг военной тематики.
«А зори здесь тихие» Васильев.
«Повесть о настоящем человеке» Б. Полевой.
«Сын полка» В. Катаев.
«Последние свидетели» С. Алексиевич и т.д.
Проведение конкурса стихов, посвященных Великой Отечественной войне.
Написание сочинений о Великой Отечественной войне.
Операция «Поиск» - семейные воспоминания о Великой Отечественной войне.
22 июня 1941 г. Степан Щипачев.
Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблекли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
Что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чем,А славил бы всю жизнь свою дорогу,
Когда б армейским скромным трубачом
Я эти пять минут трубил тревогу.
22 июня 1941 г. вошло в память каждого человека. Началась Великая Отечественная война. Она продолжалась четыре долгих, тяжелых года. И 9 мая 1945 г. прозвучало ликующее слово «Победа», которая наполнило каждого ощущением безудержной радости, счастья и надежды.
Цена победы… Какая у нее цена? (хроника «Радость со слезами на глазах» (4-6 мин.)).
Но где найти ту меру и чем измерить боль и страдание? Страдания физические, боль и страдание сердца. Давайте дадим право свидетелям той страшной войны сказать свое слово.
Последние свидетели той войны – это дети, которым было 2,3,4,5,6,7 лет в те страшные годы. Они рассказывают… (учащиеся рассказывают отрывки из книги С. Алексиевич « Последние свидетели»). Воспоминания детей из книги С.Алексиевич «Последние свидетели».
Наташа Григорьева — 3 года. Сейчас — детский врач. Живет в Минске.
То, что со мной было в три года, помню яснее, чем в шесть лет. Странно. Я хорошо помню первый страшный день войны...
Мы куда-то бежали... Мама накрывала мне голову маленькой подушечкой-сумочкой, когда нас бомбили. Фашистские самолеты улетали, мы бежали дальше. Мама несла меня на руках... Я видела, что она очень устала, но мне было страшно расстаться с этими теплыми нежными руками и особым материнским запахом. Я еще теснее прижималась к ней и отказывалась перейти на руки к папе. Бомба упала недалеко, мама закрыла меня своим телом. Каким-то чудом все остались живы. К вечеру у меня что-то случилось с речью. Даже не могла произнести слово «мама».
Галя Давыдова— 11 лет. Сейчас — кастелянша. Живет в Минске. Видела много фашистских солдат, но ни одного не помню. Мне казалось, что все они на одно лицо. И единственное, что я запомнила,— это страх. И еще — голод. Если рядом со мной кто-то что-то ел, я старалась скорее закрыть глаза или уснуть. Уснуть до того, как он начнет глотать.
Кончилась война, а я еще много лет спать боялась ложиться, боялась засыпать. Вдруг засну, а за мной придут... Или я умру... Что-то такое вот страшное со мной произойдет... Наступала ночь, и для меня это было мучение, кошмар. А увижу днем яркое солнце, плачу-плачу. Если день не солнечный, то ничего, а увижу яркое солнце, сразу вспоминаю родителей. У меня погибли отец, мать, две сестры... Остался один брат... После воины он нашел сначала мамину сестру. Он так изменился, что она его не признавала, пока он не улыбнулся... Только тогда она узнала улыбку нашего отца... И так мы были рады, что остался у нас один мужчина... Пусть еще мальчик...
Нина Рачицкая — 7 лет. Сейчас — рабочая. Живет в Минске.
Вспоминаются какие-то отрывки, иногда — очень ярко.,.Как они приехали на мотоциклах... У каждого было ведро, и они тарахтели этими ведрами. А мы спрятались... У меня еще было два маленьких братика — четыре и два года. Мы с ними спрятались под кровать и весь день просидели там.
Помню, как я очень удивилась, что молодой фашистский офицер, который стал жить у нас, был в очках. А я себе представляла, что в очках ходят только учителя. Он жил с денщиком в одной половине дома, а мы в другой. Братик, самый маленький, у нас простыл и сильно кашлял. У него была большая температура, он весь горел, плакал ночами. Наутро офицер заходит на нашу половину и говорит маме, что если киндер будет плакать, не давать ему спать по ночам, то он его «пуф-пуф» — и показывает на свой пистолет. Ночью, как только брат закашляет или заплачет, мать хватает его в одеяло, бежит на улицу и там качает, пока он не заснет или не успокоится,
Забрали у нас все, мы голодали. На кухню нас не пускали, варили они там только себе. Брат маленький, он слышит запах и пополз по полу на этот запах. А они каждый день варили гороховый суп, очень слышно, как пахнет этот суп. Через пять минут раздался крик моего брата, страшный визг. Его облили кипятком на кухне, облили за то, что он попросил есть. А он был такой голодный, что подойдет к маме: «Давай сварим моего утенка...» Утенок у него был самой любимой игрушкой, он никому его в руки не давал, а тут говорит: «Сварим утенка, и все будем сытые...»
Анна Можейко—7 лет. Сейчас — зубной врач. Живет в Бобруйске.
Трудно сегодня поверить, но в семь лет я запомнила больше, чем в десять. Особенно первые дни войны запомнила. Бегут все... У кого вещи, а у нашей бабушки все руки заняты детьми. И тут говорят, что нас окружили немцы. Взрослые стали закапывать вещи, кто бросать. А у меня была кукла и две маленькие тарелочки. Я тарелочки закопала, а куклу закапывать не хочу, не могу с ней расстаться. Рядом тоже маленький мальчик бежал, он одной рукой держался за мамину юбку, а в другой у него была собачка. Когда нас начали бомбить, он стал бледный-бледный и схватился за сердце: «У меня сердце болит...» Потом бросился к моей бабушке: «Бабушка, помолитесь богу, чтобы нас не убили!» Он плачет, и собачка плачет. Моя бабушка никогда не молилась, а тут стала молиться: «Господи, где ты, если дети так страдают?..»
Зина Косяк — 8 лет. Сейчас — парикмахерша. Живет в Минске.
В сорок первом я окончила первый класс, и родители послали меня на лето в пионерский лагерь Городище под Минском. Я приехала, а через два дня — война. Нас начали вывозить из лагеря. Посадили в поезд и повезли. Мы, дети, ничего не понимали. Летали немецкие самолеты, а мы кричали: «Ура!» Пока нас не стали бомбить. Потом мы видели, как горел Минск. К нам уже пришел страх.
Нам, когда мы уезжали из лагеря, каждому в наволочку что-нибудь насыпали — кому крупы, кому сахар. Даже самых маленьких не обошли, всем давали что-то с собой. Хотели взять как можно больше продуктов. И эти продукты очень берегли. Но в поезде мы увидели раненых солдат. Они были измученные, им было так больно, что мы все отдавали этим солдатам. Это называлось «кормить пап». Всех военных мужчин мы называли папами. Везли нас, больше месяца. Направят в такой-то город, приедем, а оставить нас не могут, потому что уже близко немцы. И доехали так до Мордовии.
Место было очень красивое, там кругом стояли церкви. А спать было не на чем, спали на соломе. Когда нас застала зима, на четверых были одни ботинки. А потом начался голод. Голодал не только детдом — голодали и люди вокруг нас, потому что все отдавали фронту. В детдоме жило двести пятьдесят детей, и однажды было так, что пришли мы на обед, а есть вообще нечего. Сидят в столовой воспитательницы и директор, смотрят на нас, и глаза у них полные слез. А была у нас лошадь Майка, она была очень ласковая, мы возили на ней воду. На следующий день убили эту Майку и давали нам воду и такой маленький кусочек Майки. Мы только потом узнали, что убили Майку, от нас это скрывали, мы все ее очень любили. Это было единственное животное в нашем детдоме.
Ходили мы с огромными животами, я, например, могла съесть ведро супа, потому что в этом супе ничего не было. Сколько мне будут наливать, столько я буду есть и есть. Спасала нас природа, мы были как жвачные животные. Весной в радиусе нескольких километров вокруг детдома не распускалось ни одно дерево, мы съедали все почки. Ели траву, всю подряд ели. Нам дали бушлаты, и в этих бушлатах мы проделали карманы и носили с собой траву, носили и жевали. Лето нас спасало, а зимой становилось очень тяжело. Маленьких детей, нас было человек сорок, поселили отдельно, и по ночам рев слышался очень долго. Звали маму и папу. Воспитатели и учителя старались не произносить при нас слово «мама». Они рассказывали нам сказки и подбирали такие книжки, чтобы там не было этого слова. Если кто-то вдруг произносил «мама», сразу начинался рев.
Учиться я опять пошла в первый класс. А получилось так: первый класс я окончила с похвальной грамотой, а когда мы приехали в детдом и у нас спросили, у кого переэкзаменовка, я сказала, что у меня, так как решила, что переэкзаменовка — это и есть похвальная грамота. В третьем классе я удрала из детдома. Пошла искать маму. Голодную и обессиленную, в лесу меня нашел дедушка Большаков. Узнал, что я из детдома, и забрал к себе в семью. Жили они вдвоем со старушкой. Я окрепла и стала помогать им по хозяйству: траву собирала, картошку полола — все делала. Ели мы хлеб, но это был такой хлеб, что в нем было мало хлеба. В муку намешивали все, что мололось,— лебеду, картофельную ботву, цвет ореха, картошку. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на жирную траву и ем много хлеба. Я никак не могу наесться хлеба.
У нас было одно пальто на троих, одни валенки. Мы часто сидели дома. Самые главные разговоры у нас о том, когда кончится воина, как мы будем жить без войны. Когда война кончилась, мама надела крепдешиновую кофточку. Как у нее осталась эта кофточка, я не помню. Мы все хорошие вещи меняли на продукты. На этой кофточке были черные манжеты, мама спорола их, чтобы ничего не было мрачного, а только светлое. Сразу мы пошли в школу, и с первых дней стали разучивать песни для парада...
Леонид Хасенович — 5 лет. Сейчас — инженер-конструктор. Живет в Минске.
Отлично помню дом своего деда — деревянный, за штакетником на траве бревна, песок, в котором мы играли. Еще помню, как мама нас с сестренкой водила фотографироваться куда-то в город и как Элочка плакала и я ее утешал. Фотография эта сохранилась, единственная наша довоенная фотография.
Потом все воспоминания в каком-то черном цвете. Если эти, первые, в светлом тоне — трава зеленая-зеленая, такая светлая акварель, и песок желтый-желтый, и штакетник желтый-желтый... То потом все в темных красках: меня, кашляющего от дыма, куда-то выносят, на улице — вещи, узлы, почему-то стоит один стул, люди плачут. И мы с мамой долго идем по улицам, я держусь за юбку...Потом мама исчезает, остаются бабушка и дедушка. У меня появился друг, на два года старше,— Леня Савочкин. Ему семь лет, мне — пять. Меня учат грамоте по книге сказок братьев Гримм. Учит бабушка по своей методике, с подзатыльником. И учит Женя, читая книгу. Но я больше люблю слушать сказки, особенно когда рассказывает бабушка. Ее голос похож на мамин. Однажды вечером приходит красивая женщина и приносит что-то очень вкусное. Я понимаю с ее слов, что мама жива, что она, как и папа, воюет. Кричу счастливый: «Мама скоро вернется!» За такие слова получаю от бабушки ремнем. За меня вступается дед. Когда они улеглись спать, я собрал все ремни в доме и забросил за шкаф.
Все время хочется есть. Ходим с Женей в рожь, она растет прямо за домами. Увидели легковой автомобиль, удираем. Буквально из нашей калитки меня выдергивает офицер в зеленой форме с блестящими погонами и то ли стеком, то ли ремнем стегает. От страха окаменел — боли не чувствую. Вдруг вижу бабушку: «Паночек, миленький, отдай внука. Богом прошу, отдай!» Бабушка перед офицером на коленях. Офицер уходит, я лежу в песке. Бабушка на руках несет меня в дом. Я с трудом говорю. После этого долго болею...
Еще помню, что по улице идут подводы, много подвод. Дед с бабушкой открывают ворота. И у нас поселяются беженцы. Через некоторое время они заболевают тифом. Их забирают, как мне объясняют, в больницу. Еще через какое-то время заболевает дед. Сплю с ним. Худеет и еле ходит по комнате бабушка. Ухожу днем играть с мальчишками. Возвращаюсь вечером — ни деда, ни бабушки нет дома. Соседи говорят, что их тоже отвезли в больницу. Мне страшно — я один. Я уже догадываюсь, что из той больницы, куда отвезли беженцев, а сейчас деда с бабушкой, не возвращаются. Страшно быть одному в доме, даже днем страшно. Меня забирает к себе брат деда.
Минск бомбят, прячемся в погребе. Когда я выхожу оттуда на свет, глаза слепит солнце и я глохну от рокота моторов. По улице идут танки. Прячусь за столб. Вдруг вижу — на башне красная звезда. Наши! Сразу бегу к нашему дому: раз пришли наши, значит, и мама пришла. Подхожу к дому — возле крыльца стоят какие-то женщины с винтовками. Они подзывают меня и начинают расспрашивать. Одна из них мне чем-то нравится. Она подходит ко мне ближе, обнимает. Остальные женщины начинают плакать. Я как заору: «Мама!» Как куда-то провалился потом...
Помню, как мама привезла из детского дома сестричку и она меня не признавала — забыла совсем. Помню, как я обнаружил спящим возвратившегося с войны отца. Он спал, а я вынул у него из планшета документы и прочел. И понял — это отец. Он спал, а я сидел и смотрел на него, пока он не проснулся. И у меня все время дрожали коленки...
Саша Суетин — 3 года. Сейчас — слесарь. Живет в райцентре Щучине Гродненской области.
Помню отдельными картинками... Маму в белом халате... Отец — офицер, мама работала в госпитале. Это потом уже старший брат рассказал. А я помню только белый мамин халат... Даже лица не помню, только белый халат... И еще — белую шапочку, она всегда стояла на маленьком столике, именно стояла, а не лежала, такая накрахмаленная.
Вторая картинка.
Мама не пришла... К тому, что папа часто не приходил, я привык, а мама раньше возвращалась домой всегда. Мы с братом одни сидим несколько дней в квартире, никуда не выходим: а вдруг появится мама? Стучат чужие люди, одевают и куда-то ведут нас. Я плачу:
Мама! Где моя мама?..
Не плачь, мама придет,— утешает меня братишка, он старше меня на три года.
Мы оказываемся в каком-то длинном то ли доме, то ли сарае на нарах. Все время хочется есть, я сосу пуговицы на рубашке, они похожи на леденцы, которые привозил из командировок отец. Я жду маму.
Третья картинка.
Какой-то мужчина запихивает нас с братом в угол нар, накрывает одеялом, забрасывает тряпками. Начинаю плакать, он гладит меня по голове. Тоже брат мне потом рассказывал, что мы оказались в концлагере, там брали у детей кровь. Взрослые нас прятали.
Но однажды мне надоедает долго сидеть под одеялом. Начинаю тихо, а потом громко плакать. Кто-то сбрасывает с меня и брата тряпки, стягивает одеяло. Открываю глаза — возле нас стоит женщина в белом халате.
Мама! — качусь я к ней.
Она гладит меня сначала по голове, потом по руке. Затем берет что-то из металлической коробочки. Но я не обращаю на это никакого внимания, я вижу только белый халат и белую шапочку.
Вдруг — острая боль в руке. У меня под кожей иголка. Не успеваю накричаться, как теряю сознание. Прихожу в себя — надо мной сидит тот самый мужчина, который нас прятал. Рядом лежит брат.
Не пугайся,— говорит мужчина.— Он не мертвый, он спит. У вас взяли кровь.
Это была не мама?
Нет...
Она пришла в белом халате, как мама...—и я закрываю глаза. И дальше ничего не помню: кто и как нас спас в лагере, как оказались мы с братом в детдоме, как узнали, что родители наши погибли... Что-то случилось с моей памятью. Пошел в первый класс. Дети два-три раза прочтут стихотворение — и запомнили. А я десять раз прочту — и не запоминаю. Но запомнил, что двойки мне учителя почему-то не ставили. Другим ставили, а мне нет..С. Алексиевич – белорусская писательница она записала эти рассказы. Книга ее называется «Последние свидетели».
«Последние свидетели» - это воспоминания взрослых людей, которые видели войну детьми и эти воспоминания остались у них в памяти навсегда. Как вы думаете, почему они остались у них в памяти?
Ответы учащихся: Эти воспоминания страшные, тяжелые, горькие. Дети испытали горе. Это тяжелые воспоминания сердца, идущие из глубины детской памяти.
В чем заключалось их горе и трагедия?
Ответы учащихся: Они потеряли самое дорогое – маму, папу, близких людей. Им негде было жить. И была война – бомбежка, страх, не было мира.
Что хотели, о чем мечтали они больше всего на свете?
Ответы учащихся: Маму, папу, что бы их любили, чтобы не было войны.
А стали они от этих переживаний злыми, грубыми, черствыми, жадными?
Ответы учащихся: Нет.
А какими они были?
Ответы учащихся; Они умели понять своим сердцем, если носили одно пальто на троих, если старший брат жалел и утешал младшего, если сами голодные, дети кормили «пап» (так они называли солдат) и делились с ними своим последним.
Дети войны и военных лет умели страдать и сострадать, понимать боль другого человека, умели разделить ее, пропустить боль другого человека через себя. И дети, и взрослые были едины, они не противостояли друг другу, они помогали друг другу, потому что беда была одна у всех.
Можем ли мы сказать, что кто-то из них был более несчастным? Нет, потому что у боли и страдания нет меры. Мы можем научиться понять боль, страдание другого человека, мы можем принять, разделить и посочувствовать, пропустить ее через свое сердце.
Вам хотелось пожалеть, посочувствовать этим детям?
Ответы учащихся: Да.
А вам не хотелось обнять маму или папу, бабушку или дедушку, почувствовать их тепло, заглянуть им в глаза, сказать ласковые слова или просто вместе помолчать? Почувствовать любовь и выразить ее своим близким?
А еще какие произведения вы читали о войне? Что вас поразило в этих произведениях?
Учащиеся рассказывают о произведениях, которые они прочитали: «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевой, «Сын полка» В. Катаев, «А зори здесь тихие» Васильев и др.
Учащиеся читают стихи, посвященные Великой Отечественной войне. РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
В СОРОК ЧЕТВЕРТОМ
Везет
на фронт
мальчика
товарищ военный врач...
Мама моя,
мамочка,
не гладь меня,
не плачь!
На мне военная форма, —
не гладь меня при других!
На мне военная форма,
на мне
твои сапоги.
Не плачь!
Мне уже двенадцать,
я взрослый
почти...
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути...
В кармане моем документы, —
печать войсковая строга.
В кармане моем документы,
по которым
я — сын полка.
Прославленного,
гвардейского,
проверенного в огне...
Я еду на фронт.
Я надеюсь,
что браунинг выдадут мне.
Что я в атаке
не струшу,
что время мое пришло.
Завидев меня,
Старухи
охают тяжело:
«Сыночек...
Солдатик маленький...
Вот ведь
настали дни... »
Мама моя,
мамочка!
Скорей им все объясни!
Скажи,
чего это радиони надо мной ревут?
Зачем
они меня гладят?
Зачем сыночком
зовут?
И что-то шепчут невнятно,
и темный суют калач.
Россия моя,
не надо!
Не гладь меня!
И не плачь!
Не гладь меня!
Я просто
будущий сын полка.
И никакого геройства я
не совершил
пока!
И даже тебе не ясно,
что у меня впереди...
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути...
Поезд идет размеренно,
раскачиваясь нелепо, —
длинный и
очень медленный,
как очередь
за хлебом...
А.Твардовский
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Михаил Львов.
Есть истины, которые не нужно
Высказывать ни другу, ни врагу.
Есть истины, которые оружью,
И лишь ему, доверить я могу.
И я воспитан не жестоким с детства,
И убивать трудней, чем умирать.
Я принимаю мужество в наследство
От вас, которым никогда не встать.
Так примем гнев и месть, как меру веса,
Пока врагу колени не согнем,
Пока с железом говорит железо,
Пока огонь сражается с огнем!
***
Еще штыками обернутся песни,
Еще придут и отшумят бои.
Придет домой седеющий ровесник,
Придут не все ровесники мои.
Оставшимся — счастливо оставаться.
Но с этим миром в утреннем дыму
Договорились мы не расставаться, —
И мы вернемся бронзою к нему.
У вас сады. У вас цветенье лета.
И юноши по мрамору идут
В сияющие университеты,
И холодно быть памятником тут...
Когда ты выйдешь с лекций на закате,
О наших размышляя временах,
Навек ушедших в толщи хрестоматий,
О наших запыленных именах,
Ты обернешься —
И увидишь рядом
Тех,
Кто отвел и от тебя беду,
Товарищ мой,
Бредущий тихим садом
В трехтысячном немыслимом году.
* * *
Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Какие бури душу захлестнули!
Но ты — солдат, и все сумей принять,
От поцелуя женского до пули,
И научись в бою не отступать.
Готовность к смерти — тоже ведь оружье.
И ты его однажды примени.
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.
* * *
Есть мужество, доступное немногим, —
Все понимать и обо всем молчать,
И даже в дружбе оставаться строгим,
А если боль — о боли не кричать.
И, как металл, летать в сражений гущу,
Чтоб в дальность цели, как в мишень, войти, —
Железу, как известно, не присущиЛирические отступы в пути.
Вычерчивая линию красиво,
Чтобы над целью вырасти в дыму,
Снаряд в пути не делает извивов
И в гости не заходит ни к кому.
Так ты пойдешь немедленно и гордо,
Как полководец, сквозь железо лет
И станешь безошибочным и твердым —
Но тут уже кончается поэт.
Эти стихи написаны поэтами , которые знали о войне не понаслышке, которые воевали сами, которые знали, что значит быть настоящим мужчиной, что значит мужество и воля, что значит любить и ненавидеть, что значит умирать и жить, что значит быть честным…
Зачем писатели и поэты написали эти произведения?
Ответы учащихся: Чтобы мы помнили, чтобы это осталось в нашей памяти. Что бы мы знали о Великой Отечественной войне.
Ребята, а есть ли в ваших семьях воспоминания, связанные с Великой Отечественной войной? Как хранится в ваших семьях память о войне?
Учащиеся рассказывают о своих прабабушках и прадедушках, которые воевали во время Великой Отечественной войны.
У нас на встрече присутствует Евгений Крымов. Он расскажет о воспоминаниях своей семьи, связанных с ВОВ.
Евгений Крымов рассказал о своем дедушке, который во время войны был разведчиком и был участником послевоенного парада в Москве. Он показал личные вещи деда – ремень, осколок снаряда и его фотографии.
А. Твардовский написал в 1944 г.
«Война – жесточе нету слова.
Война – печальней нету слова.
Война – святее нету слова
В тоске и славе этих лет».
Что хотел сказать поэт своими стихами и что значит это слово – война?
Ответы учащихся: Война – это боль, страдание, разруха, голод, это – смерть, жестокость.
Война – это печаль о погибших, война – это память о них.
Мы – современные люди, не испытали и не знаем, что такое война, но память о ней храним в нашем сердце. Зачем нам нужна эта память о войне? Зачем нам нужна память сердца?
Ответы учащихся: Что бы помнить об ужасах войны, о боли, страданиях, которые несет война. Чтобы не допустить новой войны. Чтобы мы могли оценить мирное время и мир, в котором мы живем.
Память сердца нужна человечеству, чтобы оно помнило свою историю. Память сердца нужна нам, чтобы каждый из нас помнил о трагических страницах Великой Отечественной войны и о победе, которая далась такой тяжелой ценой.
Это нужно для каждого из нас. Нужно, чтобы это осталось в вашем сердце и чтобы вы передали эту память сердца своим детям. Вы – нить, которая будет связывать наше прошлое с будущим.