Два поэта, две эпохи,две судьбы (И звезда с звездою говорит…)

Управление образования и молодежной политики
администрации Арзамасского района
МБОУ Большетумановская основная школа
исследовательская работа
Два поэта, две эпохи, две судьбы
("И звезда с звездою говорит...")
Номинация: литература
Работу выполнили ученицы 7 класса
Лисенкова Степанида и Юрлова Ксения
Руководитель: учитель русского языка
и литературы
Боровкова Елена Викторовна
2016 год
Содержание.
I. Вступление. ...................................................................................................................4
II. Мотивы лирики поэтов.
1. Определяющее мироощущение творчества - "странная" любовь к России... 6
2. Служение поэта как пророческое....................................................................7
3. Мотив одиночества..........................................................................................8
4. Любовная лирика............................................................................................10
5. Мотивы смерти и судьбы...............................................................................11
6. Мотив предсказания собственной смерти.....................................................13
III. Черты, сближающие личности М.Ю.Лермонтова и С.А.Есенина............................15
IV. Заключение................................................................................................................25
V. Литература..................................................................................................................26
Цель: изучение жизни и творчества поэтов М.Ю.Лермонтова и С.А.Есенина.
Задачи:
1. Найти общее в жизни и творчестве поэтов.
2. Выявить, чем близки поэты друг другу и современному читателю.
ВСТУПЛЕНИЕ
С.А. Есенин и М.Ю. Лермонтов – два поэта, проживших очень короткую, но яркую и насыщенную событиями жизнь. Лермонтова Сергей Есенин знал и любил с детства. Стихи поэтов-классиков с первых лет жизни сопутствовали С.А. Есенину. По воспоминаниям его сестры Александры Александровны их мать Татьяна Федоровна часто пела детям «переложенные на музыку стихи Пушкина, Лермонтова, Никитина», а друг Есенина Николай Калинкин замечал, что в их школьной библиотеке были книги «Пушкина, Гоголя, Тургенева, Некрасова, Лермонтова, Толстого». О том, что любимым произведением Есенина была поэма «Мцыри» Лермонтова и о том, что эту поэму он знал наизусть, упоминает в своих воспоминаниях Николай Сардановский. В автобиографии 1924 года сам Сергей Александрович признавался: «Из поэтов мне больше всего нравился Лермонтов…». Ранние юношеские стихи Есенина во многом написаны под влиянием Лермонтова.
Если сравнить стихотворение М.Ю. Лермонтова «Тучи» и рукопись С.А. Есенина «Звезды», то можно заметить, что оба стихотворения представляют собой диалог со Вселенной, попытку через внешний мир разгадать свою собственную судьбу. Стихотворение «Тучи» было написано Лермонтовым накануне отъезда на Кавказ (отъезд это был принудительный, ссылка). Обращаясь к тучам, («Тучки небесные, вечные странники!») лирический герой Лермонтова сравнивает свою несчастную участь с их уделом – быть «вечными странниками»:
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную.
В процессе разговора с «тучками небесными» автор осознает причину своих несчастий, свое отличие от этих «вечных странников»: лирический герой обладает пылкой, страстной душой, тучам же «чужды» «страсти» и «страдания». В данном стихотворении природа, Вселенная предстает равнодушной, «холодной», не способной понять горе поэта – его разлуку с родиной.
В стихотворении «Звезды» лирический герой Есенина, как и герой Лермонтова, ведет разговор с природой, Космосом, Вселенной. Обращаясь к звездам, («Звездочки ясные, звезды высокие!») он пытается познать загадочную, поэтическую красоту окружающего мира, «мысли глубокие», «силу великую знания жгучего» и одновременно предчувствует свою творческую судьбу, надеясь «прочесть» свой «жребий» по небесным светилам.
Традиции Лермонтова чувствуются в образном осмыслении Есениным чувства родины, патриотизма, любви и дружбы. Через столетие два поэта вели творческий диалог и на философские темы: размышляли о смысле жизни, скоротечности бытия, о ценности каждого мгновения жизни.
Как истинный поэт-пророк каждый из них предчувствовал свою раннюю кончину, но был полон страстного желания жить и творить.
Я хочу жить, жить, жить,
Жить до страха и боли…(С.А. Есенин)
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.(М.Ю. Лермонтов)

МОТИВЫ ЛИРИКИ ПОЭТОВ
1. Определяющее мироощущение творчества - "странная" любовь к России
В поэтическом мироощущении С.А. Есенина и М.Ю. Лермонтова определяющим является чувство родины, «странная» любовь к России, любовь, вступающая в противоборство с логикой и разумом:
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.<…>
Но я люблю – за что, не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…(М.Ю. Лермонтов)
Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Ты мила мне, родимая выть.(С.А. Есенин)
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что – разгадать не могу.(С.А. Есенин)
2. Служение поэта как пророческое
С.А. Есенин и М.Ю. Лермонтов осмысляли служение поэта как пророческое, как растрату своих душевных сил. Трагическое положение поэта-пророка М.Ю. Лермонтов осмысляет в стихотворении «Пророк»:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Сергей Есенин очень любил книги ветхозаветных пророков (Исайи, Иеремеи), многие отрывки знал наизусть и подчеркивал совпадение пути поэта и пророка. Рисуя в 1912 году возвышенно-романтический, трагический образ поэта в одноименном стихотворении, С.А. Есенин обращается к лермонтовской традиции.
Тот поэт, врагов кто губит,
Чья родная правда мать,
Кто людей, как братьев, любит
И готов за них страдать.
Он все сделает свободно,
Что другие не могли.
Он поэт, поэт народный,
Он поэт родной земли!
3. Мотив одиночества
Еще раньше, в 1910 году, обращаясь к теме «поэт и мир», «поэт и толпа», Сергей Есенин передает трагическое положение поэта через его внешний облик, бытовую обстановку. Создается романтический образ отверженного людьми гения-мечтателя, образ, который был популярен в начале XIX века и частично был воспринят творческим сознанием М.Ю. Лермонтова:
Он бледен. Мыслит страшный путь.
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья.
Клоками сбиты волоса,
Чело высокое в морщинах,
Но ясных грез его краса
Горит в продуманных картинах.
Сидит он в тесном чердаке,
Огарок свечки режет взоры,
А карандаш в его руке
Ведет с ним тайно разговоры.
Избранничество, поэтический талант – не только и не столько небесный дар, но прежде всего тяжелый крест поэта, обреченность на непонимание, одиночество. Мотив одиночества – один из центральных мотивов поэзии М.Ю.Лермонтова и С.А.Есенина. Оба поэта ощущают себя странниками на этой земле, гонимыми своими близкими.
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного…(М.Ю. Лермонтов)
Не вернусь я в отчий дом,
Вечно странствующий странник.(С.А. Есенин)
Конфликт «поэта» и «толпы», невозможность «толпы» оценить духовное богатство поэтов, их душевную чистоту, обрекает лирический героев Лермонтова и Есенина на одиночество.
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.(М.Ю. Лермонтов)
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.(С.А. Есенин)
Однако мотив странничества связан не только с бесприютностью поэтов, но и с постоянным поиском идеала, «страны нездешней», «звука высоких ощущений».
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.(М.Ю. Лермонтов)
Душа грустит о небесах,
Она не здешних нив жилица.(С.А. Есенин)
4. Любовная лирика
Постоянный поиск является определяющим мотивом и любовной лирики поэтов. Неизменно тоскуя о близкой, родной душе, лирические герои М.Ю. Лермонтова и С.А. Есенина создают образ идеальной возлюбленной, навеянной воспоминаниями давно ушедшей, светлой любви или даже любви, существующей только в поэтическом пространстве творчества.
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.(М.Ю. Лермонтов)
И создал я тогда в моем воображенье
По легким признакам красавицу мою;
И с той поры бесплотное виденье
Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.(М.Ю. Лермонтов)
Не тебя я люблю, дорогая,
Ты – лишь отзвук, лишь только тень.
Мне в лице твоем снится другая,
У которой глаза голубень.(С.А. Есенин)
Светит месяц. Синь и сонь.
Хорошо копытит конь.
Свет такой таинственный,
Словно для Единственной –
Той, в которой тот же свет
И которой в мире нет.(С.А. Есенин)
5. Мотивы смерти и судьбы
Бесценной реликвией фондов Московского государственного музея С.А.Есенина является фрагмент страницы Книги посетителей Лермонтовского домика-музея в Пятигорске с записью рукой Есенина (от 9 августа 1920 года). Во время своего путешествия на юг России с А.Б. Мариенгофом Сергей Есенин посетил дом в Пятигорске, в котором М.Ю. Лермонтов прожил последние два месяца своей жизни и куда его уже мертвого привезли с места дуэли. Кавказ привлекал С.А. Есенина не столько своей красотой, сколько его художественным изображением в произведениях русских классиков: А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. В письме к Е.И. Лившиц (11 августа 1920 года) он пишет: «…глядя из окна вагона на эти кавказские пейзажи, внутри сделалось как-то тесно и неловко. Я здесь второй раз в этих местах и абсолютно не понимаю, чем поразили они тех, которые создали в нас образы Терека, Казбека, Дарьяла и всего прочего. Признаться, в Рязанской губ. я Кавказом был больше богат, чем здесь…». В стихотворении «На Кавказе» С.А. Есенин признается, что места эти священны для него, потому что здесь бывали великие русские поэты, в первую очередь – М.Ю. Лермонтов.
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.
За грусть и желчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.
Воспоминание о трагической гибели Лермонтова пробуждают в душе лирического героя С.А. Есенина мысли о своем собственном конце:
А ныне я в твою безгладь
Пришел, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!
Оба поэта ушли из жизни в очень молодом возрасте: М.Ю. Лермонтов был убит на дуэли в 27 лет, а С.А.Есенин трагически погиб после своего тридцатилетия. В памяти потомков они остались навечно молодыми и молодыми обрели бессмертие.
В творчестве М.Ю. Лермонтова и С.А. Есенина исследователи выделяют мотив предсказания как один из самых распространенных. Оба поэта рано и обостренно осознают свою избранность, которая ярче всего проявляется в способности предвидеть будущее. Так, например, юный Лермонтов в стихотворении «Предсказание» (1830) пророчил события, которые произошли в России в 1917 году:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь.(I, 128)
6. Мотив предсказания собственной смерти
Особое влияние на Лермонтова оказал случай, который он описывал в своих «Автобиографических заметках»: «Еще сходство в жизни моей с лордом Байроном. Его матери в Шотландии предсказала старуха, что он будет великий человек…про меня на Кавказе предсказала то же самое старуха моей бабушке. Дай бог, чтобы и надо мной сбылось; хотя б я был так же несчастлив, как Байрон» (IV, 353). Увлечение поэзией и личностью любимого поэта отразилось в стихотворении «Нет, я не Байрон, я другой…» (1832), которое так же содержит в себе мотив пророческого предсказания, связанного с осознанием необходимости поиска своего творческого пути:
Нет, я не Байрон, я другой
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.(I, 321)
Именно здесь Лермонтов предсказал свою раннюю гибель: «Я раньше начал, кончу ране». Как известно, Байрон умер в 37 лет, Лермонтов — в неполные 27.
В Лермонтовской энциклопедии среди центральных мотивов творчества поэта (свобода и воля, действие и подвиг, одиночество, странничество, изгнанничество, Родина, память и забвение, обман, мщение, покой, земля и небо, сон, игра, путь, время и вечность, любовь) особо выделяются мотивы смерти и судьбы. Эти мотивы связаны между собой тесным образом, что особенно ярко проявляется на примере одной из главных лермонтовских тем: «…в поэзии Лермонтова смерть предстает не как финал земного пути, естественный или «избранный » героем, а как провиденциальное ощущение гибели или близкой кончины», «сосредоточенность на судьбе неотделима у Лермонтова от постоянно мучивших его роковых предчувствий и прозрения будущего». В статье Е. Сергеева «И звезда с звездою говорит…» впервые было обращено внимание на общность одного из главных мотивов в лирике Лермонтова и Есенина: «Таланты этих поэтов объединяет одно общее свойство — способность к предвидению, предчувствию своей судьбы, и отсюда ощущение трагичности собственной жизни, «пророческая тоска», как называл ее Лермонтов». На самом деле, в лирике Лермонтова и Есенина можно выделить целый ряд сходных мотивов, тем или иным образом связанных с предсказанием смерти. Об этом поэты начинают писать уже в ранний период творчества. Лермонтов в стихотворениях «Ночь.I» (1829), «1831–го Июня 11 дня» (1831), «Завещание»(1831) во многом предваряет мотивы своих произведений, созданных незадолго до роковой дуэли с Мартыновым: «Я к вам пишу случайно; право…»(1840), «Завещание» (1840), «Сон» (1841). Дар предвидения подсказывал поэтам, что жизнь оборвется трагическим образом в ранней молодости. Аналогичные мотивы мы можем отметить и у Есенина в стихотворениях: «Исповедь самоубийцы»(1913 — 1915), «Наша вера не погасла…» (1915), «Устал я жить в родном краю…»(1916), «Слушай, поганое сердце…»(1916), «День ушел, убавилась черта…» (1916), «Я последний поэт деревни…» (1920), « Мир таинственный, мир мой древний…», (1921), «Да! теперь решено. Без возврата…»(1922), «Мне осталась одна забава…» (1923),«Вечер черные брови насупил…» (1923), «Мы теперь уходим понемногу…» (1924), «Песня» (1925), «Синий туман, снеговое раздолье…» (1925), «Цветы мне говорят — прощай…» (1925), «Снежная равнина, белая луна…» (1925), «До свиданья, друг мой, до свиданья…» (1925).
Образ лирического героя у Лермонтова и Есенина можно охарактеризовать с помощью термина, введенного в научный оборот Л. Полукаровой как «образ-характер, с определенными чертами внешнего облика, судьбы».
В связи с этим нельзя не отметить, что «лирический характер» лирических героев Лермонтова и Есенина ярче всего раскрывается через мотив предсказания собственной смерти. Задумываться о смерти оба поэта начали еще в ранний период своего творчества, в пятнадцать лет. У Лермонтова в стихотворении «Ночь.I» этот мотив находит развитие в реализации метафоры Кальдерона «Жизнь есть сон»: «Я зрел во сне, что будто умер я…» (I, 78). В условно романтических образах поэт рисует загробный мир с помощью характерных видений-прозрений. Ангел обращается к лирическому герою со словами:
Сын праха, ты грешил — и наказанье
Тебя должно постигнуть, как других;
Спустись на землю, где твой труп
Зарыт; ступай и там живи, и жди,
Пока придет Спаситель.(I, 78)
Мотив греха и наказания за него — один из главных в лермонтовском творчестве. Его самое яркое выражение мы находим в поэме «Демон».
У Есенина трагизм мироощущения выражается в предчувствии его крестного пути в раннем стихотворении «Поэт» (1910 — 1912), где дан внешний и внутренний «облик» лирического героя:
Он бледен. Мыслит страшный путь.
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья. (IV,9)
ЧЕРТЫ, СБЛИЖАЮЩИЕ ЛИЧНОСТИ М.Ю.ЛЕРМОНТОВА И С.А.ЕСЕНИНА
Есенина сближает с Лермонтовым романтический принцип двоемирия, противопоставление обыденной реальности миру возвышенной духовности. Характеризуя своего лирического героя как поэта-романтика, Есенин подчеркивает, насколько он далек во время творчества от житейской прозы, и как она настигает его, когда настает время задуматься о хлебе насущном. Антитеза «душевный шум» и прозаический «целковый» конкретно отражают этот смысловой контраст:
Он пишет песню грустных дум,
Он ловит сердцем тень былого.
И этот шум…душевный шум
Снесет он завтра за целковый.(IV,9)
В ранних стихах Есенин часто чувствует и мыслит по-лермонтовски. С особым трагизмом это выразилось в стихотворении «Исповедь самоубийцы» (1913 — 1915), в котором поэт предсказал трагический конец за десять лет до своего добровольного ухода из жизни. Нельзя не отметить того, что лирический герой у Есенина воспринимает жизнь в трагическом свете, что во многом объясняется характерным для романтического восприятия конфликтом поэта и окружающей его толпы:
Не смог я жить среди людей,
Холодный яд в душе моей.
И то, чем жил я и любил,
Я сам безумно отравил.(I, 47)
Можно предположить, что именно лирика Лермонтова с ее ярко выраженным максимализмом стала толчком для создания сходных по духу и настроению есенинских строк:
Безумный мир, кошмарный сон,
А жизнь есть песня похорон.
И вот я кончил жизнь мою
Последний гимн себе пою.(IV,48)
Образы, интонация, надрывный пафос, характерные для романтиков эпитеты «безумный», «кошмарный», оксюморон, полный сарказма «Жизнь есть песня похорон» — все эти художественные средства из арсенала романтической поэзии, к которому обращались и Лермонтов, и Есенин. Достаточно сравнить «Исповедь самоубийцы» и лермонтовское стихотворение «Одиночество» (1830) с их романтической лексикой:
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить…
………………………………..
Страданья в сердце стеснены ...
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, словно сны…
И вижу гроб уединенный,
Он ждет; что ж медлить над землей?(I, 88)
С Лермонтовым Есенина сближает характерная для поэтов-романтиков поэтизация ранней смерти как своеобразной формы протеста против окружающей действительности. По есенинским письмам, написанным в годы юности, можно судить о том сильном влиянии, которое на него оказывало лермонтовское творчество. Неслучайно свое письмо М. Бальзамовой, датированное 1913 годом, он начинает с перефразированной строки Лермонтова : «Жизнь — это глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно…» (VI, 39).
Ранние стихи Лермонтова и Есенина интересны тем, что в них определяются мотивы их зрелой в художественном отношении лирики. Одним из ключевых у них становится, как выше уже нами отмечалось, мотив предсказания своей смерти. У Лермонтова этот мотив тесным образом связан с осознанием собственной исключительности. Программным для его ранней лирики можно считать стихотворение «1831-го июня 11 дня», в котором наиболее полно и ярко проявилась способность Лермонтова предвидеть и осознавать приближение скорой гибели:
Я предузнал мой жребий, мой конец,
И грусти ранняя на мне печать;
И как я мучусь, знает лишь творец,
Но равнодушный мир не должен знать.
И не забыт умру я. Смерть моя
Ужасна будет; чуждые края
Ей удивятся, а в родной стране
Все проклянут и память обо мне.(I, 174)
Сбылось и другое предвидение поэта: «Кровавая меня могила ждет, Могила без молитв и без креста» (I, 174). Погибших на дуэли запрещалось отпевать в церкви, и Лермонтов был похоронен без канонического отпевания.
Есть много черт, сближающих личности Лермонтова и Есенина. Они приносили свою жизнь в жертву творчеству, осознавая, что ранняя смерть станет своеобразной расплатой за это. Подтверждением этому могут стать лермонтовские строки из выше названного стихотворения:
Известность, слава, что они? — а есть
У них над мною власть; и мне они
Велят себя на жертву все принесть,
И я влачу мучительные дни
Без цели, оклеветан, одинок;
Но верю им! — неведомый пророк
Мне обещал бессмертье, и живой
Я смерти отдал все, что дар земной.(I, 168)
В стихотворении «Пушкину» (1924) Есенин, подобно Лермонтову — автору «Смерти поэта», соотносит свою судьбу с судьбой гения, сознавая, что за это придется заплатить ранней смертью, ибо такова общая участь русских поэтов:
А я стою, как пред причастьем
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья
Сподобленный такой судьбе.
Но обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь…
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.(I, 203 — 204)
Лермонтов в стихотворении «Пророк» (1841) ведет диалог с Пушкиным, продолжая его тему, заявленную в одноименном произведении: «Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья» (I, 491).
Есенин в юности также задумывал драму «Пророк», о чем писал в 1912 году Грише Панфилову: «Благослови меня, мой друг, на благородный труд. Хочу писать «Пророка», в котором буду клеймить позором слепую, увязшую в пороках толпу… Буду следовать своему «Поэту». Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки. Я буду тверд, как будет мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую правду с сознанием благородного подвига» (VI, 15 — 16).
Есенинская проповедь гуманизма сродни христианским заповедям, с которыми выступал лермонтовский пророк. А причина гибели поэта в том, что он не смирился с несправедливостью и с тем , что « история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого» (VI, 116). Именно поэтому «провиденциальное предчувствие смерти» у Лермонтова и Есенина приобретает «общечеловеческое значение универсальной коллизии — Власть и Поэт». Лермонтов обращается к романтическим образам, предсказывая свою близкую гибель в стихотворении «Не смейся над моей пророческой тоскою…» (1837): « Я знал: удар судьбы меня не обойдет; Я знал, что голова, любимая тобою, С твоей груди на плаху перейдет» (I, 384). Свой трагический выбор он сделал именно тогда, когда создал стихотворение «Смерть поэта» (1837), в котором назвал истинных виновников гибели А.С. Пушкина: «Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи!» (I, 373). Описав дуэль Пушкина с Дантесом, Лермонтов предсказал во многом и причину своей смерти: «Погиб поэт! — невольник чести» (I, 372) . Не случайно образ тернового венца («И прежний сняв венок, — они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него» (I, 373) затем мы видим и на голове лирического героя Лермонтова в стихотворении «Не смейся над моей пророческой тоской…»: « Я говорил тебе: ни счастия, ни славы Мне в мире не найти…;— настанет час кровавый, И я паду <…> Но я без страха жду довременный конец. Давно пора мне мир увидеть новый; Пускай толпа растопчет мой венец: Венец певца, венец терновый» (I, 384).
Есенин в поэме «Кобыльи корабли» (1919) предпринимает попытку выразить свой протест против революционного насилия: «Веслами отрубленных рук Вы гребетесь в страну грядущего» (II, 77). Поэт ясно осознает, что этим обрекает себя на скорую гибель, которую сам же и предсказывает: «Лейте с радуги крик вороний!/ Скоро белое дерево сронит/ Головы моей желтый лист» (II, 77). Мотив предсказания своей близкой смерти в имажинистский период творчества Есенина таким образом оказывается связан с противостоянием поэта и новой власти, против которой он бунтовал, понимая, чем это ему угрожает. Не случайно его лирический герой в стихотворении «Мир таинственный, мир мой древний…»(1921) прямо заявляет: «Здравствуй ты, моя черная гибель, Я навстречу тебе выхожу!» (I, 157). И в этом Есенин был близок Лермонтову, который, казалось, сам стремился навстречу своей гибели.
Рассматривая развитие мотива предсказания смерти в лирике Лермонтова и Есенина, нельзя не отметить эволюцию этого мотива, связанную с темой Кавказа. В стихотворении «Я к Вам пишу, случайно; право…»(1840) Лермонтов воспринимает свой уход из жизни уже в ином, философском осмыслении, ежеминутно рискуя жизнью во время боевых действий: «Я жизнь постиг; Судьбе, как турок иль татарин, За все я ровно благодарен <…> Быть может, небеса востока Меня с ученьем их пророка Невольно сблизили» (I, 4). Трагическое предчувствие смерти сменяется фаталистическим убеждением, что от своей судьбы не уйдешь и ее нужно мужественно и стойко принимать. В соответствии с новым осмыслением неотвратимости близкой гибели в стихотворении «Завещание» (1840) Лермонтов пишет о ней уже по-другому. На смену условным и исполненным трагизма романтическим переживаниям приходят раздумья, которые отражают эволюцию лермонтовского отношения к смерти: «Наедине с тобою, брат, Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят, Мне остается жить!» (I, 458).
Рассказывая о судьбе смертельно раненного офицера, Лермонтов с поразительной глубиной и достоверностью выражает чувства простого человека, а не исключительного романтического героя. В этом стихотворении ярко проявляется гуманизм поэта и его способность выйти за пределы собственной трагической судьбы, по-философски воспринять приближение неумолимой смерти как общей участи.
Эволюцию претерпел мотив смерти и в творчестве С. Есенина. В стихах и поэмах, созданных в 1924 — 1925 годы, он, как и Лермонтов, стремится по – новому осмыслить приближение неумолимой смерти. Так, например, в «маленькой поэме» «На Кавказе» (1924) Есенин вспоминает своих великих предшественников, в творчестве которых Кавказ сыграл особую роль. После Пушкина он обращается к образу Лермонтова, рисуя его с помощью характерных деталей, которые подчеркивают своеобразный характер поэта:
За грусть и желчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен. (II, 108)
Обращаясь к Кавказу, Есенин связывает кавказскую тему в судьбах Пушкина и Лермонтова с темой смерти и мотивом провиденциального ее предсказания: «А ныне я в твою безгладь Пришел, не ведая причины: Родной ли прах здесь обрыдать Иль подсмотреть свой час кончины!» (II, 108). На самом деле, незадолго до свой гибели Лермонтов и Есенин создают пророческие произведения, в которых мотив предвидения смерти тесным образом связан с мотивом сна-предсказания. Лермонтовское стихотворение «Сон» (1841) развивает тему ранней смерти лирического героя, которая была намечена в юношеских опытах поэта. Но теперь на смену условно-романтическим образам приходит реалистически изображенный кавказский пейзаж. Хронотоп стихотворения четко выверен автором, который предсказывает собственную смерть, видя ее в своем воображении именно там, где шли самые ожесточенные сражения с горцами:
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.(I, 477)
На дар предвидения, который особенно ярко проявился в этом произведении, обратил внимание В. Соловьев, отмечая способность поэта «переступать в чувствах и созерцаниях через границы обычного порядка явлений и схватывать запредельную сторону жизни и неизменных отношений… Лермонтов не только предчувствовал свою роковую смерть, но и прямо видел ее заранее». Мотив сна о собственной смерти, связанный с напряженными поисками разгадки вечной тайны бытия, возникает и в «маленькой поэме» Есенина «Метель». Предсказание смерти во сне — взгляд на себя, мертвого, со стороны — все это напоминает лермонтовское стихотворение «Сон». По роковому стечению обстоятельств поэма «Метель» была создана поэтом в декабре 1924 год, за год до ухода из жизни: «Себя усопшего В гробу я вижу. Под аллилуйные Стенания дьячка Я веки мертвому себе Спускаю ниже, Кладя на них Два медных пятачка» (II, 151). Сравнивая два эти произведения, нельзя не согласиться с тем, что их авторы осознавали близость своего ухода в мир иной. При этом Есенин не исключал и того, что его противостояние с властью может привести к тому, что этот уход может стать не добровольным, а насильственным. И следующие строки подтверждают это в контексте рассмотренного выше конфликта Поэт – Власть: «И первого Меня повесить нужно, Скрестив мне руки за спиной, За то, что песней Хриплой и недужной Мешал я спать Стране родной» (II, 149).
Особое значение приобретал мотив предсказания скорой смерти и в маленькой поэме Есенина «Письмо к сестре» (1925). Время ее создания связано с есенинским увлечением пушкинской поэзией. Поэтому Есенин противопоставляет два отношения к жизни и смерти, связывая их с особенностями мировосприятия двух своих любимых поэтов. Не случайно в автобиографии, датированной 20 июня 1924 года, он подчеркивал: «Из поэтов мне больше всего нравился Лермонтов и Кольцов. Позднее я перешел к Пушкину» (VII, 15). Лермонтов и Пушкин оказывали самое сильное влияние на есенинское творчество в разные периоды жизни. Именно поэтому Есенин обращается к сестре с таким утверждением: « Ты Сашу знаешь. Саша был хороший. И Лермонтов Был Саше по плечу… Мне жаль тебя. Останешься одна, А я готов дойти Хоть до дуэли. «Блажен, кто не допил до дна» И недослушал глас свирели» (II, 158). Свой близкий уход из жизни Есенин воспринимает по-философски. Об этом свидетельствует его лирика 1924 — 25 годов. В стихотворении «Гори, звезда моя, не падай…» (1925) поэт пророчески предсказывает свою скорую смерть:
Я знаю, знаю. Скоро, скоро
Ни по моей, ни чьей вине
Под низким траурным забором
Лежать придется так же мне.(I , 238)
Осознание близкого ухода из жизни делает лирического героя Есенина более гуманным по отношению и к людям, и к « братьям нашим меньшим». Любовь ко всему живому на земле находит самое яркое выражение в стихотворении «Мы теперь уходим понемногу…» (1924):
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь да благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать…(I , 202)
При всем сходстве художественного воплощения мотива предсказания своей смерти у Есенина и Лермонтова есть и существенные различия, которые явно проявляются, если сравнить есенинскую элегию со стихотворением «Выхожу один я на дорогу…» (1841):
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.
И звезда с звездою говорит.(I , 488)
Можно предположить, что ярко выраженная «лермонтовская» интонация придает этому стихотворению Есенина особый полемический подтекст, который отражает особенности мировосприятия двух поэтов. Так, например, лермонтовскому «я», подчеркивающему особый трагизм одиночества лирического героя романтического склада, противопоставляется есенинское «мы». Космизму символических образов Лермонтова и его взгляду с неба на землю («В небесах торжественно и чудно. Спит земля в сиянье голубом.») Есенин подчеркнуто противопоставляет свое «земное» отношение к жизни и смерти, которая отнимает радость человеческого бытия, неотделимого от мира природы. Так рождаются образы, в которых художественно воплотилась есенинская философия, отразившая антиномию «жизни и смерти»: «Милые березовые чащи! Ты, земля! И вы, равнин пески! Перед этим сонмом уходящих Я не в силах скрыть моей тоски» (I, 201).
Для лирических героев Лермонтова и Есенина осознание близкой смерти связано с ощущением своеобразного духовного кризиса, о котором напоминают особые тягостные чувства и размышления. Пророческая «тоска» сближает двух поэтов. Сравним лермонтовское «Что же мне больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем?» с есенинским «Знаю я, что не цветут там чащи, Не звенит лебяжьей шеей рожь. Оттого пред сонмом уходящих Я всегда испытываю дрожь» (I, 202). Есенин в данном случае не называет чувства лирического героя, но они понятны читателям. Разочарованию в прошедшей жизни, о которой не жалеет романтический герой Лермонтова («Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть») Есенин противопоставляет свое понимание «земного» счастья со всеми его радостями: «Много дум я в тишине продумал, Много песен про себя сложил, И на этой на земле угрюмой Счастлив тем, что я дышал и жил. Счастлив тем, что целовал я женщин, Мял цветы, валялся на траве. И зверье, как братьев наших меньших, Никогда не бил по голове» (I, 201 — 202) . Лирический герой Лермонтова в духе романтической поэзии, с ее характерным двоемирием, построенном на резком контрасте реальности и мечты, заявляет: «Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть! Но не тем холодным сном могилы… Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб дыша вздымалась тихо грудь» (I, 488). Состояние лирического героя у Лермонтова — это нечто среднее между жизнью и смертью. Это момент экстатического прозрения поэта-пророка, который чувствует себя частью Вселенной и способен услышать , как «звезда с звездою говорит». Лирический герой Есенина — плоть от плоти земной и поэтому, как поэт с крестьянским мироощущением, он противопоставляет «разговору» звезд — «звон» колосьев созревшей ржи («Знаю я, что не цветут там чащи, Не звенит лебяжьей шеей рожь… Знаю я, что в той стране не будет Этих нив, златящихся во мгле» (I , 202).
Лермонтов и Есенин в лирике последних лет, отразившей мотив предсказания своей смерти, пророчески осознают, что после ухода из жизни они обретут бессмертие. И в этом они близки Пушкину, который предсказал в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» (1835):
Нет! Весь я не умру. Душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит.
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Страстное есенинское стремление к славе стало своеобразным проявлением этой жажды бессмертия .Поэтому подводя итоги своего творческого пути, Есенин предсказывает в «маленькой поэме» «Мой путь» (1925): «И будет памятник Стоять в Рязани мне» (II, 161).
Символом вечной жизни в творчестве Лермонтова и Есенина выступает мифологический образ древа жизни. Лермонтовский дуб и есенинский клен — это образы, воплотившие победу жизни над смертью. Поэтому лирический герой Лермонтова высказывает такое последнее свое желание:
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.(I, 488)
Есенин подхватывает этот мотив преодоления смерти в стихотворении «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»(1925): «Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым» (IV, 233).
В стихотворении «Завещание» (1831) Лермонтов так представил свое погребение: «Могиле той не откажи Ни в чем, последуя закону; Поставь над нею крест из клену И дикий камень положи» (I, 177). В славянской мифологии «клен — явор — в этимологических преданиях западных и восточных славян дерево, в которое превращен «заклят» человек… Превращение человека в явор — один из популярнейших мотивов славянских баллад». Это еще один из примеров близости поэтического мироощущении Лермонтова и Есенина, которое формировалось под влиянием мифологии славян и русского фольклора.
Характеризуя есенинскую лирику, О.Е. Воронова отмечает: «В стихотворениях последних лет «соблазн небытия» все сильнее приковывает сознание лирического героя и роковая стихия «бытия — к — смерти» властно заявляет о себе». Осмысление обозначенного мотива в ключе экзистенциального анализа, прекрасный образец которого дан на примере поэмы «Черный человек» в монографии «Сергей Есенин и русская духовная культура»(2002), открывает новые перспективы исследования применительно к разным периодам творчества поэта. Ярко выраженный экзистенциальный подтекст содержится, без сомнения, и в полном трагического предчувствия и надрыва четверостишии «Снежная равнина, белая луна…» (1925):
Снежная равнина, белая луна.
Саваном покрыта наша сторона.
И березы в белом плачут по лесам.
Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам? (II, 232)
Приближение смерти соотносится Есениным в духе народной мифологии с окончанием природного цикла — зимой, а рождение, соответственно, поэт связывает в стихотворении «Матушка в купальницу по лесу ходила…» (1912) с началом лета.
Одна из характерных особенностей есенинской лирики — широкое использование поэтики контрастов и образных антитез. Это сближает ее с поэзией Лермонтова, который писал о душевных противоречиях своего лирического героя с потрясающей искренностью, как, например, в стихотворении <М. П. Соломирской> (1840): «Над бездной адскою блуждая, Душа преступная порой, Читает на воротах рая Узоры надписи святой И часто тайную отраду Находит муке неземной…» (I, 443). В связи с этой цитатой нельзя не привести пример « образных антитез» из есенинского стихотворения «Мне осталась одна забава…»(1923): «Но коль черти в душе гнездились — Значит, ангелы жили в ней» (I, 186). Сопоставив их, нельзя не отметить определенное сходство в трактовке извечной темы борьбы добра и зла, божественного и дьявольского начал в душе человеке. Лермонтов и Есенин отражают победу ангелов над демонами. Поэтому в соответствии с православной традицией лирический герой Есенина кается в совершенных грехах перед смертью, приход которой он пророчески предвидит: «Я хочу при последней минуте Попросить тех, кто будет со мной… Чтоб за все за грехи мои тяжкие, За неверие в благодать Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать» (I, 186). Может быть, именно здесь Есенин просит прощения и кается в самом страшном грехе — самоубийстве, которое он совершит через два года. Вариант подобного трагического исхода из непреодолимых жизненных противоречий он уже провиденциально предвидит задолго до рокового декабря 1925 года.
Мотив предсказания смерти у Есенина тесным образом переплетается с мотивом разочарования в жизни . В связи с этим, возможно, именно лермонтовское стихотворение «И скучно, и грустно…» (1840) с его саркастическим скепсисом и суровым самоосуждением («В себя ли заглянешь? — Там прошлого нет и следа: И радость, и муки, и все там ничтожно…») и горьким признанием : «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — Такая пустая и глупая шутка…» (I, 426) своеобразно отозвалось в горьком афоризме последних есенинских строк, написанных кровью:
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.(IV, 244)
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Из всего выше сказанного можно сделать вывод о том, что в лирике Лермонтова и Есенина мотив предсказание близкой смерти является одним из самых распространенных. Начиная с раннего периода творчества, поэты обостренно осознают роковую неотвратимость своей смерти в молодом возрасте. Лирические герои Лермонтова и Есенина воспринимают жизнь в трагическом свете, что в немалой степени парадоксальным образом определяет их поразительное жизнелюбие, которое объясняется мощным напором страстной натуры гениальных поэтов. Именно поэтому в стихотворении «Пой же, пой! На проклятой гитаре…» (1922) Есенин утверждает: «Не умру, я мой друг, никогда» (I, 174). Так в лермонтовской и есенинской лирике полный трагической обреченности мотив предсказания своей смерти преодолевается всепобеждающим чувством любви к жизни. Именно поэтому и Лермонтова, и Есенина можно назвать поэтами, в творчестве которых нашла яркое отражение антиномия жизни и смерти. О. Мандельштам, который много размышлял на эту тему, в статье «Скрябин и христианство» писал: «…Смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено… Она служит как бы источником этого творчества, его телеологической причиной». Поэтому исходя из всего выше сказанного, смерть поэтов М. Ю. Лермонтова и С. А. Есенина, предсказание которой стало «сквозным» мотивом их творчества, можно считать и их «последним творческим актом».

ЛИТЕРАТУРА:
1. Бобков К.В. Шевцов Е.В. Символ и духовный опыт православия. – М.: ТОО «ИЗАН», 1996. – 312 с.
2. Голованова Т.П. Наследие Лермонтова в советской поэзии. – Л.: Наука, 1978. – 192с.
3.Есенин С.А. Полн. собр. соч.: в 7 т. / Гл. ред. Ю.Л. Прокушев; ИМЛИ им. А.М. Горького РАН. – М.: Наука; Голос, 1995-2002. – Т. 1. – 1995. – 672 с.; Т. 2. – 1997. – 464 с.; Т. 4. – 1996. – 544 с.; Т. 7, кн. 1. – 1999. – 559 с.
4. Жаворонков А.З. Традиции и новаторство в творчестве С.А. Есенина: дисс. … док. филол. наук. – Тбилиси, 1971. – 386 с.
5.Кулинич А.В. Новаторство и традиции в русской советской поэзии 20-х годов. – Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1967. – 376 с.
6. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958-1960. – Т. 1. – 1958. – 755 с.
7. Либединский Ю.Н. Мои встречи с Есениным // Воспоминания о Сергее Есенине. – М.: Московский рабочий, 1965. – С. 360–379.
8. Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. – М.; Л.: Наука, 1964. – 266 с.
9.Наумов Е. Сергей Есенин. Личность. Творчество. Эпоха. – Л.: Лениздат, 1973. – 455с.
10. Пяткин С.Н. Пушкин в художественном сознании Есенина: монография. – Изд. 2-е., перераб. и дополн. – Б.Болдино-Арзамас: АГПИ, 2010. – 377 с.
11.Рождественский Вс. Сергей Есенин // О Есенине. Стихи и проза писателей – современников поэта. – М.: Правда, 1990. – С. 312–318.
12.Руднев Вадим. Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. – М.: Аграф, 1999. – 384 с.
13. Сергеев Е. И звезда с звездою говорит // В мире Есенина. – М.: Сов. писатель, 1986. – С. 285-299.
14.Сухов В.А. Дар трагического пророчества в поэзии М.Ю. Лермонтова и С.А. Есенина // Современное есениноведение. – 2007. – №6. – С.154-166.
15. Сухов В.А. Лермонтовские демонические мотивы в творчестве Есенина и «поэтов-имажинистов» // Сергей Есенин: диалог с XXI веком. Сборник научных трудов по материалам Международного научного симпозиума, посвященного 115-й годовщине со дня рождения С.А. Есенина. – Москва-Рязань-Константиново, 2011. – С.373-383.
16.Сухов В.А. Лермонтовский подтекст «странной любви» к родине в творческом осмыслении Сергея Есенина // Современное есениноведение.–2006.- №4. – С.124-130.